ГЛАВА 9. ' Слово «кубисты» впервые было употреблено в 1908-1909 гг

' Слово «кубисты» впервые было употреблено в 1908-1909 гг. фран­цузским критиком Л. Воселем как насмешливое прозвище группы ху­дожников, изображавших предметный мир в виде комбинации геомет­рических тел и фигур. Термин «кубизм» вначале обозначал формальный эксперимент, предпринятый во Франции между 1907 и 1914 г. небольши­ми группами художников под влиянием П. Сезанна, африканской скуль­птуры и искусства примитивистов. К числу кубистов относятся П. Пи­кассо, Ж. Брак, X. Грис и др. (в литературе — Г. Аполлинер, М. Жакоб, А. Сальмон, Г. Стайн и др.).

Различают ранний, «сезанновский» период кубизма {1907-1909) и «ана­литический» период (1910-1912), когда предмет изображения окончатель­но разлагается, дробится на мелкие грани, которые четко отделяются друг от друга, а предметная форма как бы распластывается на холсте. В последней, «синтетической» стадии (1912-1914) картины, выполненные в манере кубизма, превращаются в красочные плоскостные панно.

² О «катакомбном искусстве» см. прим. 26 к главе 1.

По поводу раннехристианского искусства В.В. Вейдле пишет (в статье «Крещальная мистерия и раннехристианское искусство»): «Недостаточ­но сказать, что это искусство символично, и противополагать его "исто­рическому", повествовательному искусству позднейшего или того же вре­мени. Символичны византийские мозаики в том смысле, что они дают вневременный, освобожденный от излишней земной конкретности образ священных событий и священных лиц; но эта их черта отнюдь не делает безразличной их форму, внешнюю или внутреннюю, а, напротив, приво­дит к созданию особого стиля, определяющего и ту и другую. В резком отличии от них, раннехристианское искусство довольствуется в качестве стиля все еще господствующим в современном ему языческом мире ил­люзионизмом или импрессионизмом (то есть в конечном счете реализ­мом), а внутренняя его форма, если отвлечься от ее сжатости, остается при этом тем более непредрешенной и случайной, что священное событие и священное лицо существуют для него не сами по себе, а лишь для озна­менования присущего им смысла. Оно изображает, но изображения эти вполне можно было бы заменить какими-нибудь современными или ины­ми знаками. Такое искусство я предложил бы называть не символичес­ким, а сигнитивным (пользуясь термином, применяемым в другой связи Лейбницем), ибо знак тем и отличается от символа, что его функция це­ликом состоит в передаче его смысла без всякой заботы о выражении этого смысла или какого-либо соответствия означающего с означенным» (ВейдлеВ.В. Умирание искусства. СПб., 1996, с. 168-169).

Комментарии к с. 161 945

³ В словах Иисуса Христа «Я есмь пастырь добрый; пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (Ин. 10,11) содержится противопоставле­ние «пастыря доброго» ворам и убийцам, с одной стороны, а с другой — наемному работнику, «которому овцы не свои», и поэтому он «нерадит» о них. «Я, — подчеркивает Иисус, — есмь пастырь добрый, и знаю моих, и мои знают Меня» (Ин. 10,14).

Изображение Иисуса Христа в образе «Пастыря Доброго» — одна из излюбленных тем катакомбного искусства (по новейшим подсчетам, имеется 121 такое изображение).

Одно из самых знаменитых изображений Пастыря Доброго (правда, более позднее) находится в мавзолее Галлы Плацидии, построенном в Ра­венне в 440 г. По первоначальному замыслу эта небольшая церковь, пред­ставляющая в плане укороченный латинский крест, должна была слу­жить усыпальницей матери императора Валентиниана III Галлы Плацидии, которая фактически являлась правительницей империи. Христос пред­ставлен здесь в виде юного безбородого пастыря, опирающегося на крест, в окружении шести овец.

«Добрый Пастырь в мавзолее Галлы Плацидии, — пишет В.В. Вейд­ле, — есть подлинный образ ИисусаХриста, правда, не "вообще" (тако­вого не бывает), а в одном из его религиозных аспектов. Выбор этого аспекта, этого особого угла зрения, не мешает, однако, изображенному Лицу полностью присутствовать перед нами; мозаика как бы говорит нам: вот Он, молитесь Ему, Он именно таков. Но за два века до того, в катакомбах, Добрый пастырь — не образ Христа (хотя бы и в особом его аспекте), а изображение пастуха, держащего ягненка на плечах; пастух же этот нечто означает, скажем, пока: некоторую мысль о Христе». Далее В.В. Вейдле поясняет, что это за мысль — Спаситель и спасенная душа. См.: Вейдле В.В. Указ, соч., с. 169,175.

Вскоре этому Пастырю был противопоставлен «небесный» Христос как серьезный человек с ниспадающими волосами и полудлинной боро­дой. Когда христианство в IV в. сделалось государственной р^ лгией Рим­ской империи, аллегорический Пастырь Добрый отступ;;'! назад в пользу изображения «Христа-Властителя» или Пантократора ip Византии). См.

ниже, прим. 9.

Раннехристианская символика Рыбы исчерпывающим образом иссле­дована в пятитомном труде крупнейшего византиниста XX в. Франца Дель-гера (Dolger; 1891-1968) «IX0YS. Das Fischsymbol in friichristlicher Zeit». Rom-Munster (Westf., 1910-1957).

Рыба (по греч. Ichthys) — аббревиатура греческого выражения It|oui; Хрютос, wo<; Ьсотрр (Иисус Христос, Бог Сын, Спаситель); кроме того, рыба — это символ Иисуса Христа Спасителя, и не просто Спасителя, а Спасителя, спасающего через таинство причащения, ибо рыба есть пища, и через таинство крещения, ибо она живет в воде. Подробнее см.: Вейдле В.В. Указ, соч., с. 178-179; Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. М., 1996, с. 161-162.

33 П. А. Сорокин