Камю и философия бунта

(1913-1960)

*см. экзистенциалистскую триаду

За 5 лет до романа «Чума» (вышел в 1947 г.) в мифе о Сизифе: бунтом человек удостоверяет самому себе свое постоянное присутствие. Бунт – своеобразная форма победы над смертью. Ср. Пруст победой считал искусство, Сент-Экзюпери – возрастание духа.

Бунт = доказательство существование и главное следствие абсурда, царящего в мире, в нем нет бога, нет смысла, есть истина смерти, бунт – победа на ней. Бунт – сизифов труд в царстве абсурда, то есть стоическое действие, борьба с судьбой без надежды на успех. В отличие от Сартра, нет выхода за пределы абсурда.

Образ Сизифа – метафора человеческого удела и метафизического банта, свойственного человеку по природе. Человеку, знающему свой удел, дан выбор. Можно отказаться от борьбы, можно не начать быть, а можно взбунтоваться и научиться находить смысл в настоящем моменте бунт, борьбы. Вместе со знанием обретается свобода, способ ее реализации на этапе чумы – труд, работа, творчество (на прежнем – тотальный нигилизм, оправдывавший даже убийство).

Идеал бунтующего человека – настоящий момент и непрерывное следование настоящих моментов перед бодрствующей душой, без прошлого и будущего. Бунтующий человек разучился надеяться, ад настоящего – его царство. Бунт лишен надежды, это не устремление, это уверенность в подавляющей силе судьбы без смирения. Самоубийство – полная противоположность бунта, так как предполагает согласие. Позже самоубийство Камю признает самоубийство крайним вариантом бунта.

Схема романа «Чума» начинает складываться в 45 г., она неузнаваема: счастливый город, люди живут по-своему, чума ставит всех на одну доску, бесполезно. Дневник вел не врач, а философ. Гной убивает в молодом священнике веру, он хочет бежать из города. Покойников перестают хоронить и сбрасывают в море. Мужчина с отвращением бросает любимую в сточную канаву. Самый незначительный персонаж: «в каком-то смысле это бич божий». Такое понимание не просто закономерно, а само напрашивается, но автор не может удовлетвориться столь строгим теистическим пониманием мирового закона.

Камю пытается уравновесить, совместить в теории несовместимое на практике – милосердие, сострадание, сочувствие и революционный дух. Ср. революционный дух заключается в протесте человека (против судьбы – образ Прометея, позже образ Сизифа-стоика). У Сизифа – не жест смирения, но свободный выбор знающего человека. В пределах замкнутой системы противоречия разрешаются на одном из уровней прочтения.

Алжирский город Оран – реальный город (Камю бывал в нем). Замкнутое, сонное, скучное пространство, город без примет – банальный, размеренный, город, лишенный души, как и его обитатели. Оран – тень мира, модель пустого пространства (в смысле никак себя не проявляющего, без катастроф). Проявляющий маркер – чума.

Абстрактная категория абсурда облечена в конкретную форму. Чума – образ аллегорический и болезнь, описание которой требует точности. Точности требует и жанр – хроника, летопись. Роман стилизован под летопись – историю коллективную, а не индивидуальную. Задается пограничная ситуация, очерчиваются рамки, Камю важен не только коллектив, но и отдельные индивидуалии истории, взаимоотношения персонажей. Выбор каждого из героев – модель коллективного поведения в современном мире. Чума – это исповедь, а потому не годилась косвенная форма. Но повествование не личное, а скупое, сдержанное в эмоциональном плане, хотя элемент исповедальности присутствует в дневниках Тарру.

Имени рассказчика читатель не знает до последних страниц. Прием = незаинтересованная правдивость и достоверность повествования. Мы должны не негодовать или плакать, а стремиться в первую очередь понимать – рациональная оценка происходящего близка задачам Брехта. Нужен читатель, не отождествляющий себя с персонажем или рассказчиком, а аналитик.

Определены место и время. Чума властвует над городом в течение года – 194… какого-то. Так конкретный план дополняется (иносказательным) историческим, для которого чума - Вторая Мировая война, город, Европа и мир. Ложь властей соотносится с политикой правительств европейских государств, закрывавших глаза на распространение нацизма и поощрявшее его. Европейцы проснулись пленниками войны, возможность которой они отрицали (так же и горожане отрицали возможность чумы и оказались узниками).

Метод в романе = изображение действительно существующего предмета через нечто вообще несуществующего. «В мире всегда была чума, всегда была война…» Заставали людей врасплох. В дневниках: содержание чумы – борьба против фашизма.

Бессмысленно оставаться в стороне, если война началась – башни из слоновой кости рухнули.

Замысел романа не ограничивается анализом одного катастрофического эпизода истории человечества. Другой план – метафизический, по Камю, или универсально-философский (одновременно я хочу распространить эту картину на все существование в целом). Чума становится воплощением зла и человеческого удела (в царстве абсурда), не выходом, а выбором на метафизическом уровне (Сизиф и его камень), чума – зло как неотъемлемый принцип всякого существования. Жанр романа = экзистенциалистская притча о человеческой уделе. Вольтеровская традиция надежно укоренилась: отсюда три плана в структуре романа. Наличие трех уровней прочтения обусловливает идейные противоречия романа. Разрешенное на одном из уровней не столь очевидно на другом.Но в истории – в средние века наличие нескольких планов (4 у Шекспира и у Данте) не приводили к противоречиям: буквальный, анагогический, нравственный, аллегорический планы.

Ср. чума – жизнь. Старик астматик рад чуме и знает, что жизнь абсурдна, саркастически воспринимает борьбу и ликование людей (люди отовсюду одинаковы, сверху на них смотреть или нет). Он знает, как и доктор, что бунт бессмысленнен (вирус).

Один из лейтмотивов – мотив тревоги за судьбу человека и мира (от описаний Орана до финала, когда микроб затаился и ждет своего часа, то есть любая радость под угрозой).

Риэ выбирает сторону побежденных – людей, слепых, забывчивых, склонных к иллюзиям и самообману, в чем и есть их сила. Хроника – свидетельство поведения людей, который пытаются быть целителем.

Хроника болезни + аллегория войны + притча о человеческом уделе.

Каждый из смысловых планов выявляется и на лексическом уровне через ряды. План конкретный создается с помощью медицинской терминологии (ремиссия, симптом и др.); исторический и чума-нацизм – с помощью военной лексики (караулы, стражники, медали, лагеря); метафизический с образом зла – универсально-философской лексикой (судьба, жертва, свобода, возмездие, справедливость, смерть). К метафизическому плану примыкает природный план (природный цикл романа). Композиция строится в соответствии со сменой времен года, в ней 4 части (в традиционно пасхальное время в город приходит чума и далее).

Философ-романист помещает в центр романа не судьбу отдельного героя (сумасшествия героя Катарра или судьбу семьи – разлуку Риэ или историю любви журналиста), а событие, вынесенное в заглавие и имеющее масштаб всеобщего, затрагивающее всех. Можно найти рома н о любви: в Чуме есть писатель Гран – творец романа об индивидуальной любви (идеального романа о совершенной любви!), это же – главный его способ борьбы с чумой. Личные записки философа напоминают записки самого Камю. Гран – Риэ – Тарру = вариации на тему Сизифа, или стоического сопротивления злу, вариации на тему бунта без надежды на успех.

Образная система ориентирована на принцип персонификации идейных и нравственных позиций, во многом иллюстративна. Камю интересует по большому счету проблема философских трактатов – эссе об абсурде: проблема личного выбора человека перед лицом зла, заложенного в человеческом существовании.

События чумы формируют среду, пограничную ситуацию, в которую как в клетку погружены герои романа. Каждый является носителем идеи, которая испытывается в столкновении персонажа с чумой. Избежать столкновения невозможно – в этом изнесвобода, но внутри несвободы у каждого есть свобода выбора.

Священник – отец Панлю – воплощение христианского мировоззрения в понимании Камю (а для Камю медицина и религия несовместимы). «Если бы я верил в Бога, я не стал бы лечить людей…» Поэтому священник и врач – идейные антагонисты. Формальная логика максималиста Камю и приходит к антагонизму. Отец Панлю отделяет себя от паствы Орана в первой проповеди, верит, что чума – бич божий, но вступает в санитарные дружины (делает выбор!), позднее становится свидетелем мучительной смерти невинного ребенка, что не лишает его веры – и во второй проповеди говорит «мы», признается в недостатке сострадания к людям, говорит об активном фатализме, о необходимости делать добро и быть тем, кто остается (ссылается на историю великой марсельской чумы и историю епископа). Урок = каждому належит сделать выбор между ненавистью к богу и любовью к нему. Все это сложнейшая проблема теодицеи: почему бог допускает зло? Любовь к богу – трудная любовь, и религия во время чумы должна стать неистовой: или всецело верить, или всецело отрицать. В логике Камю, врач, который борется со смертью, – враг бога. «Случай сомнительный».

В историческом плане позиция отца Панлю не безупречна: добродетель принятия абсолютно не приемлема для христианина, отсюда – тенденциозность персонажа. Не может быть отец вариацией Сизифа, т. к. его мир не абсурден: в нем присутствует бог.

Мир журналиста Рамбера тоже не царство абсурда: он тоже не Сизиф, в нем царит любовь, он оказался в мире случайно. Но «стыдно быть счастливым одному». Рамбер от индивидуального чувства узнает коллективное – понятие человеческой солидарности, важное для Камю на этапе чумы. Ср. в бунте человек выходит за свои пределы и, сближаясь с другими, обретает солидарность. Мотив долга задан в диалоге между Риэ и Рамбером (это категорический императив, или долг, вырастающий из стыда): разве есть на свете хоть что-нибудь, ради чего можно отказать от того, что любишь..? Ср. Стендаль (его Камю внимательно читал) о вымышленном лейтенанте Лоо – «лейтенант Лоо, вы подлец» (голос); он сам бы считал себя подлецом – и это есть прообраз журналиста Рамбера у Камю.

Часть убеждений Камю передает доктору Риэ с отсылками к Достоевскому (ненавижу зло и смерть; человек способен выиграть у чумы знание и память; может, для бога лучше, чтоб в него не верили? раз порядок вещей определяется смертью и др.). Это основной вариант Сизифа в романе – знающего, но бунтующего. Его можно рассматривать как воплощение представлений писателя о том, как должен вести себя человек. Это форма бунта. Но это не идеальный Сизиф, это Сизиф, который выбрал себе прекрасную профессию – выбор он сделал некогда, не в пределах романа и поэтому он сделан хроникером, добросовестным свидетелем чумы. На протяжении года рядом с Риэ находится Тарру, также анализируя происходящее, но с другой целью. Риэ свидетельствует в пользу зачумленных в годину бедствий, а Тарру сделал вывод не в пользу человечества (даже самые лучшие не способны воздержаться от убийства… не можем сделать ни одного жеста, не рискуя принести смерть… каждый носит чуму в себе) – ср. предел бунтарского сознания из дневников Камю.

Безнадежное противостояние насилию в человеческой истории – другой вариант Сизифа в романе, но и Тарру не идеальный Сизиф. Сизифа следует представлять себя счастливым, а Тарру такой же герой абсурда, как старик-астматик, он носит микроб в себе, микроб для него – нечто естественное, все остальное – продукт воли, а зло – главное начало и естественное состояние мира, Но Тарру всегда хотелось вырваться. Он стремится прийти к миру, стать святым без бога, он решает во всех случаях становиться на сторону жертв. Сатанизм ~ стать милосердным сатанистом. От его убеждений недалеко до самоубийства Кириллова из «Бесов» Достоевского. Эскиз создан еще в дневниках: понимает, что жизнь бессмысленна. Умирает, когда чума уже отступила – игра проиграна. Перед смертью он находит подлинную доброту. Все человеческое он находит в общении со старой матерью Риэ, которая умеет быть равной любому свету, будь это даже свет чумы. Суть составляет не силу, а слабость, подрывает теорию абсурда.

Среди вариаций нет идеального Сизифа (мать Риэ – не человек бунтующий). Разве что это Гран с его мечтой найти нужные слова – способом борьбы с чумой, удержать любовь.

Кроме негативных коннотаций к образу чумы есть и нейтральное, универсально-философское значение – это предельное испытание человека и человечества. Чума не благо, чума заставляет делать выбор, значит, придает жизни смысл, это импульс к экзистенциальному рождению героев, она пришла на горе и в поучение людям.

Противоречия в романе: поучение – но чему учит абсурд? Стремление стать святым (без бога!); отказ убивать и судить убийц (ср. Мерсо из «Постороннего») – но переворачивает жизнь именно приговор, вынесенный судом. Есть целители и стремление стать и оставаться целителями – но философия предполагает глубинное равенство людей перед лицом абсурда (и точка зрения Риэ не истиннее точки зрения контрабандиста Катарра).

24.11.11