Можно ли опровергнуть скептицизм?

Ответ с точки зрения обыденного языка

Должны ли мы отказаться от позиции «здравого смысла», утверждающей, что у нас есть знание об окружающем мире? Как я уже сказал, многих философов аргументы скептика не убеждают. Проблема состоит в том, чтобы найти слабое место в этих аргументах.

Один из распространенных ответов скептицизму ссылается на обыденный язык. Против скептицизма можно выдви­нуть следующее возражение. Утверждение скептика о том, что мы ничего не знаем относительно окружающего нас мира, не имеет смысла. В реальной жизни мы объясняем значение сло­ва «знать», указывая на то, что мы знаем, что автобус подхо­дит, что солнце завтра взойдет в восемь часов утра, что в саду у Фреда растут деревья и т.п. Но если, по крайней мере отча­сти, именно с помощью таких «парадигмальных случаев» мы задаем и объясняем значение слова «знать», то предполагать, что у нас нет знания в этих случаях, было бы в какой-то мере противоречием.

Это обращение к обыденному языку, к тому, как мы обычно но употребляем слова, было особенно распространено в 1950-е годы. Однако в наши дни ссылка на обыденный язык уже не пользуется таким уважением. Проблема заключается в том, что, хотя обычно мы действительно объясняем значение некоторого слова посредством ссылки на «парадигмальные слу­чаи» его употребления, отсюда еще вовсе не следует, что это слово действительно правильно применяется в некоторых из этих случаев. Вполне возможно, что при применении или объяснении слова таким образом мы принимаем некоторое допущение, которое на самом деле ложно.

В самом деле, в случаях со словом «знать» мы действи­тельно принимаем такое допущение. Но как раз об этом и говорит скептик. Он обращает наше внимание на то, что, ког­да мы говорим, будто Фред «знает», что перед ним остано­вился автобус, мы неявно опираемся на предположение о том, что у Фреда есть хорошие основания считать, что он не явля­ется и никогда не был мозгом в сосуде. Скептик просто обра­щает наше внимание на это допущение, а затем показывает, что оно ложно. Но как только мы поняли, что это допуще­ние ложно, мы сразу же и вполне справедливо приходим к выводу о том, что термин «знать» неправильно употребляется в этом и других подобных случаях. В выведении такого заключения нет никакого противоречия.

«Невидимый булыжник»

Можно возразить скептику иначе. Некоторые философы считают, что гипотеза о мозге в сосуде фактически бессо­держательна. Допустим, я мог бы сказать, что держу в руке невидимый, не воспринимаемый булыжник. Я прошу вас протянуть руку и кладу на вашу ладонь мой «булыжник». Ясно, что вы его не увидите и не почувствуете. Однако я на­стаиваю, что он все же существует. Вы вправе усомниться в моем психическом здоровье. Но даже и без этого вы могли бы спросить: есть ли какой-либо смысл в предположении о су­ществовании невидимого и не воспринимаемого булыжника? Булыжник, который не оказывает влияния на окружающие вещи, вообще не является булыжником.

Нельзя ли аналогичное возражение выдвинуть против скептика? Некоторые философы полагают, что это возмож­но. Гипотеза о мозге в сосуде, говорят они, столь же бессодер­жательна. Даже если бы она была верна, это не повлекло бы никакой разницы в наших восприятиях. Все вещи останутся такими, какие они есть, независимо от истинности или лож­ности этой гипотезы. Однако ситуация, не вносящая никако­го изменения в наблюдаемый нами мир, вообще не является ситуацией. Но аргумент скептика как раз опирается на пред­положение о том, что гипотеза о мозге в сосуде описывает под­данную ситуацию. Поэтому аргумент скептика рушится.

Это искусный ответ, однако он ошибочен. Дело в том, что в отличие от моей гипотезы о невидимом булыжнике гипотеза о мозге в сосуде могла бы повлиять на наш чувственный опыт. Именно это произошло в моем кратком рассказе о Колине. В конце концов он увидел, что он является мозгом в со­суде. Возможно, завтра вечером это произойдет и с вами.