Рост могущества государственного аппарата

Двадцатый век продемонстрировал невиданный рост могущества государственного аппарата и его воздействия на все сферы обществен­ной и индивидуальной жизни. Главным признаком государства при­нято считать наличие публичной власти. Последняя есть несовпадаю­щая со всем населением часть общества, специально занятая отправ­лением властных полномочий. Следовательно, государство предполагает обязательность государственного чиновничества, в своей совокупно­сти составляющего государственный аппарат. Государство немыслимо также без репрессивного аппарата: суд, прокуратура, органы государ­ственной безопасности, полиция (милиция), армия и др. Отмечая рост значения государства, будем подразумевать понимание государства именно как публичной власти.

В истории, предшествующей XX в., общим правилом было поло­жение, когда государство оставляло неприкосновенной частную жизнь индивида. По крайней мере, так обстояло дело в ареале христианской культуры. Вопросы ведения хозяйства, устройства индивидуального быта, обустройства жилища, не говоря уже о выборе друзей, партне-

ра по браку и строительству семейной жизни и т.п., оставались в сфе­ре компетенции личности. Отдельные факты государственного вме­шательства в частную жизнь в период, например, средневековья сви­детельствуют о том, что государство того периода было не в силах тотально контролировать частную жизнь всего населения. В большин­стве случаев индивид оставался свободен в решении вопросов лично­го бытия. В отличие от этого XX в. продемонстрировал факты тоталь­ной зависимости человека от государства.

В ряде случаев государство обнаружило способность подчинить все параметры бытия личности и охватить рамками такого подчинения прак­тически все население. Классическим примером в этом отношении яви­лось государство периода гитлеровской диктатуры в Германии и ста­линской в бывшем Советском Союзе. Однако важно подчеркнуть, что государственный тоталитаризм есть специфический феномен, осмыс­ление которого имеет огромное философское и мировоззренческое значение. Этот феномен нельзя свести к особенностям той или иной идеологии, к тому или иному периоду или к феноменам, свойствен­ным отдельным странам. Не сводится он и к вопросам только лишь политического значения, например, к вопросу о типе государствен­ной власти, хотя эти вопросы исключительно важны. Однако харак­терно, что даже страны, признанные в качестве бастионов демокра­тического государственного устройства, не избежали в XX в. тенден­ций к вторжению в частную жизнь граждан. Таковы факты начала 50-х гг. в США — широкая кампания гонений на инакомыслие, во­шедшая в историю под наименованием маккартизма; отнюдь не ред­кими остаются факты тотальной слежки или вмешательства в личную жизнь со стороны государственных спецслужб «демократических» го­сударств. XX в. обнаружил, что права граждан нарушаются в самых разных ситуациях и при самом демократическом государственном ус­тройстве. Это говорит о том, что государство само по себе выросло в особую проблему и имеет тенденцию к тому, чтобы подмять под себя общество и личность. Не случайно со второй половины века возника­ют и развиваются различные формы негосударственных организаций правозащитной направленности, ставящие своей целью ограждение личности от произвола государственных органов.

Разумеется, государство не утратило в XX в. свойственных ему позитивных общественных функций. Напротив, история столетия под­твердила огромное значение государства для обеспечения нормаль­ной жизни индивида и общества. Конечно, было бы самонадеянным Делать абсолютные обобщения, однако можно констатировать, что в ряду серьезных философских произведений уходящего столетия весь­ма немного таких, в которых бы отстаивался тезис об «отмене» или об «отмирании» государства. Идея «отмирания» государства лишь по инерции сохранялась в рамках советской официальной идеологии. Впро­чем, и последняя вынуждена была в искаженно-уродливой форме

отобразить факт роста могущества государственного аппарата, при­няв на вооружение тезис о «возрастании роли партии».

Рост могущества государства обнаруживается в XX в. в самых разнооб­разных измерениях. Вполне очевиден, например, рост численности лю­дей, занятых на государственной службе: в любом из современных об­ществ они составляют значительную долю населения. Особенно заметно возросла численность репрессивных органов государства, а широкое развитие спецслужб — явление, почти целиком относящееся к нашему веку. Охранное отделение царской России или Скотленд-Ярд времен Шерлока Холмса выглядели бы жалкими карликами по сравнению с современными ЦРУ или ФБР, не говоря уже о спецслужбах времен «холодной войны» и разгула репрессий. Многомиллионные армии — явление также до XX в. невиданное: в самых крупных сражениях времен Наполеона и других битвах XIX в. участвовало самое большое несколько сот тысяч человек. Если учесть качественную несопоставимость уровня военной техники современности и прошлого, то картина приобретает впечатляющую наглядность. Впрочем, техническая оснащенность госу­дарства, ставшая одним из следствий технологической революции, во­обще является важнейшим фактором роста его могущества.

В частности, информатизация позволяет без труда составить и хра­нить подробные сведения о каждом отдельном гражданине, его био­графии и деталях жизни, включая интимные подробности. Кем и в каких целях подобная информация будет использована, почти цели­ком зависит от намерений чиновников или от расклада политических сил, непрерывно ведущих борьбу за власть на всех уровнях государ­ственного аппарата. Технический прогресс позволил тоталитарным государствам Гитлера и Сталина, Франко и Муссолини создать мощ­ный информационно-пропагандистский аппарат. Если не учитывать невиданный рост государства и его информационно-пропагандист­ских возможностей, то случаи массового заражения людей идеологи­ями и широкой распространенности фанатического поклонения вож­дю, фюреру или иному властителю будут выглядеть рационально необъяснимыми. Как известно, такие случаи — не редкость в истории нашего времени. Массовый психоз может быть легко спровоцирован и подогрет могучей пропагандистской машиной.

Особая сложность положения состоит в том, что, как отмечалось, государство как в прошлом, так и сегодня выполняло и выполняет ог­ромный объем функций, жизненно важных для каждого человека. Важ­нейшая из них — защита жизни и достоинства личности. Значение государства глубоко осознается в случаях разрушения государствен­ных скреп. Такое разрушение обычно сопровождается разгулом сти­хийных сил, произволом и насилием со стороны быстро возникаю­щих бандитствующих группировок, грабежом, мародерством, попра­нием норм права и морали. Утрата государственными органами возможностей контроля над ситуацией, как это происходит во время

революций, гражданских войн, разрушение государства по иным при­чинам оставляет индивида беззащитным. Возможности международ­ных организаций, в том числе столь влиятельной, как Организация Объединенных Наций (ООН), в защите индивида ограничены. Кроме того, с разрушением государства уничтожаются основы правового ре­гулирования жизни общества.

Право есть атрибут государства. Право мыслимо только в рамках государства, которое одно в состоянии устанавливать и поддерживать законность и правопорядок. Таким образом, значение государства в жизни общества исключительно велико. Однако это обстоятельство не является оправданием того, чтобы закрывать глаза на опасности, исходящие от самого государства, связанные с тенденциями всевлас­тия государственной машины и поглощения ею всего общества.

Опыт XX столетия убеждает в том, что общество должно уметь противостоять двум, в равной мере опасным вариантам: разрушению государства, с одной стороны, и его подавляющему воздействию на все сферы общественной жизни — с другой. Нормальный вариант, т.е. тот, который обеспечивал бы соблюдение прав личности и обще­ственного порядка, располагается в сравнительно узком промежутке между хаосом безгосударственности и государственной тиранией. Ос­таваться в этом промежутке, не впадая ни в ту, ни в другую край­ность, весьма трудно. Именно поэтому в произведениях многих фило­софов (в тех случаях, когда философия не оказывалась в роли госу­дарственной идеологии) отчетливо слышен мотив предупреждения как об опасных последствиях общественного хаоса, так и об опасно­сти со стороны государственного тоталитаризма.

Мыслители XX в. стремятся пробудить в нас сознание опасности, привлечь взоры к роковым ошибкам, пробудить чувство ответствен­ности. Они порой не столько стремятся обнаружить какие-либо зако­номерности (что было характерно для философии XIX в.), сколько как бы говорят нам: «опасно хбдите...» Применительно к проблеме государства это означает, что нормальное его функционирование пред­полагает важную роль негосударственной (общественной) защиты прав человека. Общественная активность должна направляться не против государства, в расчете на его «отмирание» или разрушение, а на кри­тику государственных злоупотреблений. В необходимых случаях обще­ственность должна возвышать свой голос в защиту прав личности и соблюдения законности через средства массовой информации, по­средством поддержки лиц, чьи права были ущемлены, и т.п. К сожа­лению, в России нет прочных традиций общественной заботы о со­блюдении прав личности. Однако если мы хотим, чтобы наша страна стала демократическим государством не на словах, а на деле, то дол­жны осознать, что такую традицию необходимо создавать, ибо дру­гих, более твердых или абсолютных, гарантий защиты от государ­ственного произвола не существует.

Глава III «ВОССТАНИЕ МАСС»

Выражение «восстание масс» принадлежит испанскому мыслите­лю XX в. X. Ортеге-и-Гассету (1883-1955). Именно так названа одна из его самых известных работ¹. В ней Ортега-и-Гассет развивает идеи, касающиеся специфического феномена современности, почти неве­домого предшествующим временам. Схожие мысли можно обнаружить у многих других мыслителей.

Чтобы понять сущность «восстания масс», нужно помнить, что как западноевропейское, так и российское общество длительный период своей истории были обществами с иерархической структурой. Основу общественной иерархии составляли сословия: дворянство, духовенство, «третье сословие» (ремесленники, торговцы, свободные крестьяне и т.д. — все те, кого принято называть буржуазией). Разумеется, такое положение было проявлением правового неравенства, поскольку за каж­дым из сословий законодательно закреплялись особые привилегии и обязанности. Начиная со времени Великой французской революции про­исходит разрушение исторически сложившейся иерархической струк­туры. В Западной Европе в течение XIX в. оно поэтапно, через серию революций и реформ, приводит к либеральному государству и демокра­тии; в России сословная иерархия рушится в начале XX в.

Уничтожение неравного положения людей перед законом (сослов­ных привилегий) явилось огромным шагом прогрессивного значения. Оно, в частности, составило необходимую предпосылку демократии современного типа и открыло перспективы для динамичного разви­тия общества. Однако в социально-философской литературе (как, на­пример, в упомянутой работе X. Ортеги-и-Гассета) со временем было обращено внимание и на иной аспект происшедшего.

Дело, в частности, в том, что иерархическое строение обеспечи­вало необходимый минимум упорядоченности общества. Социальные роли были определенным образом распределены и закреплены. Так, аристократия (дворянство), обладая в среднем соответствующей под­готовкой и образованием, отвечала за прочность государства и его курс. Дворянство составляло опору власти монарха, который служил символом государства и олицетворял собой вершину общественной пирамиды. Аристократия во многих случаях служила основой высокой культуры (А. Пушкин, М. Лермонтов, Дж. Байрон и многие другие) и составляла культурную среду, совершенно необходимую для творче­ства и создания культурных ценностей. Соответствующие роли гласно или негласно закреплялись и за другими сословиями так, что харак-

¹ Ортега-и-Гассет X. Восстание масс//Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация ис­кусства и другие работы. М., 1991.

тер роли в целом соответствовал общественному положению и уров­ню подготовленности представителей данного сословия.

Приблизительно к началу второго десятилетия XX в., вследствие революций и по другим различным причинам, сословное устройство общества окончательно ушло в прошлое. Но не менее важно то, что ушли в прошлое относительная стабильность и определенность обще­ственной структуры. Этим и было вызвано к жизни явление, получив­шее название «восстания масс» и широко отмеченное в литературе. На смену относительной упорядоченности общества пришла массовизация. Она означала прежде всего значительное усложнение социальной струк­туры общества — притом что границы между различными социальными группами становятся подвижными и размытыми. Индивиды из одной социальной группы получают возможность беспрепятственно перехо­дить в другую, более низкую или высокую. Наступила эпоха массового общества. Эта эпоха продолжается по сегодняшний день.

Исследованию массового общества посвящена огромная литература. В ней всестороннему анализу подвергнуты различные его проявления. Обратим внимание, в частности, на то, что вследствие массовизации распределение социальных ролей происходит случайно и часто не зави­сит ни от уровня компетентности, ни образованности и общей культу­ры индивида. Какого-либо твердого и устойчивого критерия, определя­ющего продвижение на более высокие ступени общественного положе­ния, не существует. Ничто не мешает занять, например, пост президента или члена правительства совершенно не подготовленным к исполне­нию этих обязанностей индивидам, которые сами скорее всего будут уверены в обратном. Впрочем, компетентность в условиях массовизации вообще ценится невысоко. Авторитет компетентности легко заменяется авторитетом власти и силы. Вообще, критерии оценок изменчивы и раз­норечивы. Значительная часть населения либо равнодушна к любым вопросам серьезного значения, либо принимает стандартные оценки, вкусы и пристрастия, навязываемые средствами массовой информации и формируемые кем-то, а не вырабатываемые самостоятельно. Выска­зывать самостоятельное и оригинальное суждение становится риско­ванно. Это обстоятельство не может не способствовать утрате привычки к методическому мышлению, к ответственности. Большинство людей привыкает к общепринятым стереотипам и испытывает психологичес­кий дискомфорт при попытках их разрушения.

Заметим, что «восстание масс» при всех своих негативных сторо­нах, конечно, не может служить аргументом в пользу восстановления старого иерархического строя. Не может оно служить и аргументом в пользу наведения твердого порядка посредством жесткой государствен­ной тирании. В основе массовизации лежат процессы либерализации общества. Принцип либерализма предполагает признание равенства людей перед законом и права каждого свободно выбирать свою судьбу. Таким образом, «восстание масс» есть одно из следствий осознания

людьми открывшихся перед ними возможностей, ощущения того, что не существует непреодолимых препятствий к исполнению своих же­ланий и планов. С этим ощущением собственной силы и возможнос­тей, свойственным теперь большинству людей, можно связывать боль­шие надежды. Но одновременно оно может иметь и обратную сторо­ну, заключать в себе опасность.

В частности, отсутствие твердо определенных социальных ограни­чений может восприниматься как отсутствие ограничений вообще; отсутствие социально-сословной иерархии — как отсутствие иерар­хии, предполагающей уважение к духовности, знанию, компетент­ности; равенство возможностей — как оправданность претензий на высокое положение без заслуженных оснований; относительность и множественность ценностей — как отсутствие всяких ценностей абсо­лютного характера. Такое положение грозит установлением в социаль­ной сфере полного хаоса. В свою очередь, разгул хаоса ведет, как пра­вило, к наведению порядка наиболее простым способом — твердой рукой диктатуры. Так случалось не раз в истории XX в. Факты установ­ления диктатуры как реакции на хаос массовизации свидетельствуют о том, что «восстание масс» способно подорвать ту основу, на кото­рой стало возможным либеральное общественное устройство, базиру­ющееся на признании суверенности и свободы личности.

Вместе с тем возможен и иной сценарий — тот, который откры­вал бы действительные перспективы как для отдельной личности, так и для общества в целом. Однако для его реализации как минимум необходимо осознание опасных сторон «восстания масс» и умение блокировать развитие негативных тенденций. Прежде всего следует распознать, что собой представляет «человек-масса», являющийся глав­ным носителем и агентом массовизации.

«Человек-масса» — это тот, кто не может оценить самого себя как с плохой, так и с хорошей стороны, это тот, кто чувствует себя «та­ким, как все», и отнюдь не переживает из-за этого. Ему нравится чувствовать себя таким, как все», — пишет X. Ортега-и-Гассет¹. Чело­век-масса не требует от себя многого, не стремится к самоусовершен­ствованию, предпочитая не усложнять себе жизнь. Он склонен плыть по течению. Он довольно успешно решает свои материальные пробле­мы, привык не обращаться ни к какому духовному авторитету, кроме своего собственного. С интеллектуальной точки зрения человеком-мас­сой будет тот, кто, думая разрешить какую-то умственную проблему, удовлетворится самой первой мыслью, пришедшей в голову, — в от­личие от другого типа мышления, которое не доверяет тому, что сра­зу приходит в голову, а принимает как достойную лишь мысль, до которой непросто додуматься, которая требует умственных усилий.

Ортега-и-Гассет X. Указ. соч. С. 43—44.

Человек-масса — это средний тип современного человека и как таковой он распространен во всех классах общества, на всех его эта­жах. Он не редкость в кругах, считающих себя интеллектуальными, но одновременно не все рядовые рабочие и служащие могут быть отнесе­ны к этому типу. Он не чувствует внутренней потребности измерять свою жизнь высокими духовными ценностями и добровольно служить им. Дисциплина духа, требовательность и взыскательность к себе чуж­ды ему. Человек-масса не хочет ни признавать чужую правоту, ни са­мому быть правым: он просто-напросто стремится навязать свое мне­ние или примыкает к общепринятому. В то же время он заряжен энер­гией и динамизмом. Мир представляется ему широчайшим полем приложения энергии и предприимчивости.

Портрет человека-массы следует, конечно, принять в качестве ус­ловного — в виде конкретного человека, полностью соответствующего портрету, его не встретить. Черты его обнаруживаются повсюду и одно­временно он как бы нигде. Это объясняется его изменчивостью, а имен­но тем, что в нем самом заложена возможность самоизменения, перехо­да в другое качество. Иначе говоря, человек-масса таков, что в нем же самом заложена возможность его преодоления. Во всяком случае, вне­шних препятствий к этому не существует; все препятствия имеют внут­ренний характер, поэтому преодолимы. Возможности улучшения сред­него человека связаны также с особенностями нашей эпохи, с ее тех­нологическими и иными достижениями. Средний человек сегодня гораздо более информирован, чем большинство людей в прошлом. Телевиде­ние, радио, газеты приносят ему самую свежую и подробную информа­цию из всех точек планеты. Правда, в большинстве случаев информация эта имеет поверхностный характер. Однако ничто не мешает заглянуть вглубь — для этого тоже существуют широкие возможности. Расшире­ние сферы контактов между людьми, в том числе между представителя­ми разных стран, народов и континентов, условия, предоставляемые информационными технологиями, также выступают фактором духов­ного роста — были бы только желание и воля к преодолению собствен­ной инертности и умственной дремоты. Дело за тем, чтобы уметь пра­вильно использовать данные возможности.

Глава IV