Типы и оттенки комизма. Мера смеха

Типы и оттенки комизма. Мера смеха. Юмор и сатира — основные типы комизма. Существует целая гамма оттенков смеха. Насмешка Эзопа, раскатистый карнавальный хохот Рабле, едкий сарказм Свифта, тонкая ирония Эразма Роттердамского, изящная, рационалистически строгая са­тира Мольера, мудрая и злая улыбка Вольтера, искристый юмор Беранже, карикатура Домье, гневный гротеск Гойи, колючая романтическая ирония Гейне, скептическая ирония Франса, веселый юмор Твена, интеллекту-

альная ирония Шоу, смех сквозь слезы Гоголя, разящая сатира и сарказм Щедрина, душевный, грустный, лиричный юмор Чехова, печальный и сердечный юмор Шолом-Алейхема, озорная, веселая сатира Гашека, оп­тимистическая сатира Брехта, жизнерадостный народный юмор Шолохо­ва Какое богатство! Целый спектр оттенков смеха передает и музыка. В произведениях Мусоргского «Семинарист», «Калистрат», «Блоха» звучат и юмор, и ирония, и сарказм. Родион Щедрин в музыке к «Мертвым ду­шам» рисует гоголевских героев разными красками смеха и наделяет их не только тематическими и ритмическими, но и тембровыми характери­стиками Манилова характеризует флейта, Коробочку — фагот, Ноздрева — валторна, а Собакевича — два контрабаса.

Юмор — смех дружелюбный, беззлобный, хотя и не беззубый. Он со­вершенствует явление, очищает его от недостатков, помогает раскрыться всему общественно ценному в нем. Юмор видит в своем объекте какие-то стороны, соответствующие идеалу. Часто наши недостатки суть продол­жение наших достоинств. Такие недостатки — мишень добродушного юмора. Объект юмора, заслуживая критики, сохраняет свою привлека­тельность. Иное дело, когда отрицательны не отдельные черты, а явление в своей сущности, когда оно социально опасно и способно нанести серь­езный ущерб обществу. Здесь уже не до дружелюбного смеха, и рождает­ся смех бичующий, изобличающий, сатирический.

Сатира отрицает, казнит несовершенство мира во имя его коренного преобразования в соответствии с идеалом.

Карнавальный смех

Карнавальный смех отличен от сатирического При карнавальном смехе народ не исключает себя из становящегося целого мира Сатирик знает только отрицающий смех и ставит себя вне осмеиваемого явле­ния, противопоставляет себя ему Этим разрушается целостность сме­хового аспекта мира, смешное (отрицательное) становится частным явлением

Ирония

Ирония — притворство, намерение в шутку или в насмешку сказать нечто противоположное тому, что человек думает, но сказать так, чтобы выявить истинный смысл ситуации, манера речи или письма, при которой сообщается одно, а подразумевается иное. Ирония — «смех-айсберг» с подводным содержанием

Сарказм

Сарказм — горькая и ядовитая ирония, высказанная с целью обидеть или причинить боль

Многообразие оттенков смеха (карнавальный смех, юмор, сатира, ирония, сарказм, шутка, насмешка, каламбур) отражает эстетическое бо­гатство действительности и духовного склада личности. Каждый оттенок смеха богат нюансами.

Мера смеха

Мера смеха определяется и эстетическими свойствами предмета, и принципами художника, его эстетическим отношением к миру, и тради­циями художественной культуры народа.

Комическое всегда выступает в национально своеобразной и истори­чески изменчивой форме. Так, в XIX-XX вв. Фишер, Липпс, Фрейд отно­сят каламбур к низшему сорту шутки. Во Франции XVII—XVIII вв. — легкий, блестящий, беззаботный, веселый каламбур — высшая форма остроумия, полно соответствующая всему укладу жизни высших слоев общества и высоко ценимая. Существует притча: Людовик XV захотел испытать остроумие одного придворного и сказал ему, что он, король, хочет быть сам сюжетом остроты. В ответ кавалер скаламбурил: «Le roi n'est pas sujet». По-французски «sujet» одновременно означает «сюжет» и «подданный». Отсюда игра слов: «Король не сюжет — король не под­данный». Таково французское галантное остроумие. В конце XVIII в. Французская революция вместе с королевским двором смела и галант­ный аристократический каламбур. Господствовать в области комизма стал гротеск, зло жаливший аристократию. Святыни монархической го­сударственности были повержены и осмеяны с высоты идеалов свобо­ды, равенства и братства. В середине XIX в. стало ясно, что эти идеалы не осуществились, ценности же аристократического прошлого померк­ли безвозвратно. Безверие и отсутствие ясных идеалов породили осо­бый род остроумия — благг — беспощадная насмешка над тем, чему прежде поклонялись; дитя общественных разочарований. Утраченные иллюзии стали обыкновенной историей, в сфере юмора это выразилось в безрадостном, подернутом цинизмом смехе, для которого нет ничего неприкасаемого. Пример благга: «Эта женщина как республика: она бы­ла прекрасна во времена империи».

В ХХ в. возникла новая форма юмора — гегг — смех, окрашенный не­опасным ужасом и отражающий отчуждение людей в индустриальном обществе. Например, реклама, построенная по принципу гегга, повеству­ет: два враждующих машиниста повели навстречу друг другу поезда, пол­ные пассажиров. На полотно выбегает ребенок с мячом. Поезда сталкива­ются, но... катастрофы не происходит, они разлетаются в разные стороны, отталкиваясь от мяча — «Покупайте мячи фирмы такой-то». Еще один пример гегга — знаменитые кадры путешествия Чаплина между шестер­нями огромной машины в кинофильме «Новые времена». Под влиянием американской культуры гегг получил распространение и в смеховой куль­туре Франции.

Каламбур, гротеск, благг, гегг — исторические формы французского юмора, обусловленные историческими изменениями жизни нации. Ко­нечно, каламбур не исчез с падением аристократии. Речь идет лишь о при­оритете разных форм комического в разные эпохи. Национальное своеоб-

разие культуры каждого народа живет и в одежде и в кухне и особенно в манере понимать вещи, проявляющейся и в формах комизма. В комиче­ском сочетаются национальное и общечеловеческое (одни и те же явления осмеивают разные народы).

Комическое как утверждение радости бытия

Комическое как утверждение радости бытия. Смех — подобие жиз­ни (гармония, возникающая вопреки хаосу). Смех всегда есть смех над хаосом во имя гармонии, он — гармонизация хаоса. Смех — это радость вопреки злу и часто по поводу зла во имя его ниспровержения. Жизнь — созидание второй природы (живой), смех — созидание второго бытия (вымышленного, мира духовной гармонии, вносящий организацию в ха­ос зла).

Конечно, живая природа существует не только вопреки, но и на основе неживой, не только в нарушение ее законов, но и благодаря им. Так же и смех — и антипод реальности и ее подобие. Он стремится разрушить су­ществующий мир, и создает новый, свой, похожий и принципиально от­личный от окружающего.

Историзм комедийного анализа жизни.

Историзм комедийного анализа жизни. От эпохи к эпохе менялись особенности комиче­ского: менялась и сама действительность, и исходная позиция комедийного анализа жизни.

В древнем комедийном действе критика идет с точки зрения «я», слитого с социумом (племенем, полисом). Исходная позиция — отношение насмехающегося.

В древнейшем искусстве существовали смеховые культы, бранно-пародийные образы божеств. Ритуальный смех первобытной общины включал в себя и отрицающие, и жизнеут­верждающие начала, он был устремлен и к разрушению несовершенного мира, и к его воз­рождению на новой основе..

Смех живет по формуле всесокрушения и всетворения. Эта творческая жизнетворящая сила смеха была подмечена людьми очень давно. В древнеегипетском папирусе, хранящем­ся в Лейдене, божественному смеху отводится роль создателя мира: «Когда бог смеялся, ро­дились семь богов, управляющих миром... Когда он разразился смехом, появился свет... Он разразился смехом во второй раз — появились воды...». Наконец, при седьмом взрыве смеха родилась душа (См.: Reinach. 1908. Р. 112-113). В фаллических празднествах египтян, судя по описаниям Геродота, чествовались зиждительные, созидательные силы природы, торже­ствовало плотское начало человека, бушевал смех, разворачивались комические перевопло­щения.

Для древних греков смех был тоже жизнетворцем, радостной, веселой народной сти­хией. У истоков комизма обнажаются его сущностные свойства. В дни празднеств в честь Ди­ониса обычные представления о благопристойности временно теряли силу и устанавливалась атмосфера полной раскованности. Возникал условный мир безудержного веселья, насмешки, откровенного слова и действия. Это было чествование созидательных сил природы, торжест­во плотского начала в человеке. Смех здесь способствовал основной цели обряда — обеспече­нию победы производительных сил жизни: в смехе и сквернословии видели жизнетворящую силу.

Обряд Диониса отмечался праздничным деревенским шествием, осененным изображе­ние фаллоса. Такая фаллическая процессия воссоздана во всем своем радостном буйстве в комедии Аристофана «Ахарняне», где изображается, как аттический крестьянин Дикеополь организует шествие, празднуя сельские дионисии:

Фалл приподнять прошу повыше Ксанфия, Поставь корзину, дочь, приступим к таинству... Вот так, прекрасно. Дионис, владыка наш, Хочу, чтобы любезно приношение Ты принял от меня и от семьи моей...

Дикеополь затягивает «фаллическую песнь», в которой выражается радость по поводу заключения мира, что позволяет предаваться любовным утехам. Он обращается к богу фал­ла Фалесу:

Тебе молюсь, вернувшись в дом.

Мир заключил я для себя.

Довольно горя, хватит битв...

Во много раз приятнее, Фалес, Фалес,

Застать в лесу за кражею валежника

Рабыню молодую... схватить ее, поднять ее

И повалить на землю...

Разгульный смех в честь бога Диониса был синкретичен. В нем в свернутом виде содер­жались свойства, которые позже разовьются в откровенное, не стесняющееся в выражениях, чувственное карнавальное веселье Рабле, и те свойства, которые скажутся в остром сарказ­ме Свифта и в едкой сатире Щедрина.

По старинному обычаю в древней Греции обиженные ходили ночью по деревне и рас­сказывали крестьянам, что здесь живет тот, который совершает неблаговидные поступки. Днем соседи повторяли слышанное, и это для виновного было позорно (См.: История... 1946. С. 428). Особенности смеха «комоса», видимо, переняли и первые комедийные поэты, о которых известно так мало. Древнейший комедиограф Миль известен лишь тем, что о нем жила поговорка «Миль слышит все», из которой исследователи делают резонное заключе­ние, что «он представлял на сцене обыденные промахи своих сограждан» (Магаффи. 1882. С. 368). Во время дионисий разыгрывались мимические сценки, шло простейшее, почти бесфабульное действие насмешливого характера — зарождались начала комедии как дра­матургического жанра. В ходе этого фаллического шествия отпускались шутки и бранные слова в адрес отдельных граждан. Этот фольклорный способ общественного порицания был и средством выхода народного жизнелюбивого смеха и средством личной и общественной полемики.

Европейская комедия в своих истоках восходит к культу греческого бога Диониса. Исс­ледователи ведут этимологию слова «комедия» от греческих слов «комос» и «одэ», в соеди­нении означающих «песня комоса» («комос» — ватага гуляк, процессия пирующих, толпа ряженых на сельском празднике в честь Диониса). Правда, Аристотель ссылается на мнение дорийцев, утверждающих, что комические актеры получили свое название не от слова «ку­тить», а от выражения «блуждать по деревням» (их с позором выгоняли из города). На осно­ве фаллических песен мегарцы создали первую комедию, полную грубых ругательств и скабрезностей, известную лишь по нелестным отзывам о ней аттических комедиографов (прежде всего Аристофана). Независимо от того или иного происхождения слова «коме­дия», ясно: у истоков комедии находилось веселое, радостное, брызжущее жизнью, ничем не стесненное, не знающее никаких нравственных ограничений и запретов начало, содержа­щее мотив критики.

У истоков смеха обнажается его природа: смех «комоса» способствовал «основной це­ли обряда — обеспечению победы производительных сил жизни: в смехе и сквернословии видели жизнетворящую силу» (Тронский. 1951. С. 164).