Глава 17. Моральные ценности

Аксиология, или теория ценностей, – одно из сравнительно недавних направлений философских исследований. Начало ему положили труды немецких философов второй половины XIX – начала ХХ в., принадлежавших к Баденской школе неокантианства Рудольфу Герману Лотце (1817–1881), Вильгельму Виндельбанду и Генриху Риккерту. Но «первой ласточкой» были вопросы, поставленные Юмом еще в конце XVII в., о различии связок «есть» и «должен» в трудах философов-этиков. В настоящее время исходным основанием для аксиологических исследований является разработанное в английской философии ХХ в. принципиальное различие между двумя типами суждений: суждением факта и суждением ценности. Первое – фундамент научного исследования и поддается верификации, то есть проверке с точки зрения истины. Второе характеризует отношение человека к тому или иному факту или явлению.

Неокантианцы отнесли к миру ценностей, вечному и неизменному, духовные ценности: логические (истина), эстетические (прекрасное), этические (добро) и религиозные (благодать). В полемику с ними в начале XX в. вступили представители феноменологии – Эдмунд Гуссерль (1859–1938), Макс Шелер (1874–1928) и стоящий особняком Николай Гартман (1882–1950). «Этика» Гартмана едва ли не самое фундаментальное исследование проблем этики. По Гартману, ценности есть некие реально существующие «предметности объективного порядка», которые открываются не посредством познания, а эмоционально, в актах любви и ненависти. Благодаря эмоциям человек интуитивно и мгновенно тянется к одному и отвращается от другого. Гартман полагал, что таким путем он преодолевает «гильотину Юма», решает вопрос верификации ценностных суждений. На самом деле проблема остается и по сегодняшний день. Так, суждение факта «химическая формула воды Н2О» есть истина, подтверждаемая опытным путем и потому истина абсолютная. А суждение «добро есть высшая ценность» невозможно верифицировать, подвергнуть научному анализу, и потому это суждение многократно опровергалось и вновь утверждалось.

Поэтому, докапываясь до сути описанных ценностными суждениями явлений, мы никогда не сможем их исчерпать.

Стоит напомнить мысль Фрэнсиса Хатчесона (1694–1747), одного из представителей этики чувства в Англии, который считал, что существует одно нравственное чувство. Это инстинктивное, эмоциональное одобрение и осуждение поступков, источник и критерий моральных оценок и суждений. Оно не зависит от группового воздействия, религиозной веры и утилитарных соображений. Если же моральное чувство отсутствует, то все эти понятия для личности оказываются «только словами».

В настоящее время в любом учебнике по культурологии и этике рассматривается более или менее подробно система этических (моральных) ценностей.

Каковы традиционные моральные ценности? Все они были известны задолго до возникновения аксиологии. Называли их по-разному: «основные понятия», «категории» этики, «добродетели».

Аксиологический подход способствовал более строгому философско-этическому осмыслению этих явлений морального сознания, точнее охарактеризовал их значение в жизни человека и общества, их особую роль в нравственной культуре, позволил соотнести их с идеалом; уточнить вопрос об их системе, иерархии; выяснить, исчерпывают ли они всю сферу морального сознания, или это «открытая» система, допускающая появление новых моральных ценностей.

Я склонен вслед за Гартманом считать, что система моральных ценностей – открытая, что их «бесчисленное множество». Уже потому система и иерархия моральных ценностей условна и выражает скорее убежденность и веру человека, но не «истину в последней инстанции».

Критерием, определяющим соотношение моральных ценностей, является их отношение к моральному идеалу и связь морального идеала с идеалом общественного устройства, с одной стороны, и идеалом нравственного совершенства личности – с другой. Идеал служит важнейшим ориентиром, задает направление совершенствования. Идеал не осуществим в действительности, но, задавая общее направление движения, способствует творческой деятельности людей. История человечества свидетельствует, что люди, вдохновленные идеалами, творили великие дела.

Гуманистическая этика рассматривает человека как высшую ценность, что подтверждено Всеобщей декларацией прав человека, в которой названы неотъемлемые права каждого человека, являющиеся ценностями жизни и составляющие основание ценностей культуры, в том числе и моральных ценностей. Из многообразия моральных ценностей важнейшими считаются традиционные ценности: добро (или благо), справедливость, долг, честь, достоинство, совесть. Первые три рассматриваются как общественно-ориентирующие, вторые – как индивидуально-ориентирующие. Однако есть ценности межличностные, которые тоже следует отнести к важнейшим: любовь и дружба. С точки зрения ценности жизни к высшим ценностям относятся счастье и смысл жизни, без которых сама жизнь утрачивает ценность.

Добро

От древности до настоящего времени известно понятие «благо», которым первоначально характеризовалось все полезное для человека: как блага материальные (пища, одежда, орудия), так и духовные (мудрость, щедрость). В русском языке использовалось понятие «добро» как «имущество». Однако постепенно акцент в понятии «добро» переносится на характеристику поведения, поступков, самого человека. Наконец, понятие «добро» стало уже обозначать отношения, поведение и поступки, то есть благо в сфере нравственности и морали. Но именно в этом, этическом, значении четко прослеживается парность, взаимосвязь этических (моральных) понятий «добро» и «зло».

В раннем зороастризме они полагались равновеликими. Позднее подобное суждение возникает в учении перса Мани (ок. 210–276/277) и сохраняется в некоторых христианских ересях.

В религиях монотеистических абсолютное добро заключено в Боге. Бог есть добро, а зло несамостоятельно: оно лишь отсутствие добра, а его воплощение Сатана лишь падший ангел. Сохраняется подобная точка зрения и в аксиологии неокантианства: абсолютное добро есть идеал добра, тогда как абсолютного зла не существует. В ряде современных учебников по этике и в фундаментальном словаре по этике (2001) также подчеркивается, что признание равновеликости добра и зла неизбежно ведет к моральному релятивизму.

Против подобного заключения восстал И.И.Гарин.

«Неправильно видеть в этике способ различения добра и зла, ибо это – прерогатива Бога. Не следует выдавать сиюминутное за абсолютное. Интеллектуальная деспотия начинается с власти над знанием. Все хотят над чем-то властвовать, но более всех – философы и моралисты: они жаждут вечной власти и вечного судейства: судить добро и зло, дела и помыслы еще не родившихся людей.

Нас учат, что человек, не научившийся с детства мыслить антитезами «добро» или «зло», «хорошо» или «плохо», не может стать нравственным, ибо нравственность безусловна и категорична. А я думаю иначе: ребенок, обученный черно-белой нравственности, – потенциальный лжец, ханжа и лицемер. Ребенка надо учить не тотально мыслить, но полноцветно видеть. Это воспитывает не нравственный релятивизм, а понимание сложности мира, наличия в нем всех состояний. Ребенку надо доверять!

Истинно нравственный человек не добр и не зол, но требователен к себе и терпим к другим. Нельзя не согласиться с автором «Оправдания добра» (В. С. Соловьевым): «…двух предметов не встречал я в природе: достоверно-законченного праведника, достоверно-законченного злодея». Там, где одноцветность, абсолютность, максимализм, нет морали – там ложь, насилие, скрытый садизм…

Можно строго доказать, что все творимое в истории зло – продукт сознания делаемого добра: «Зло всегда делается для добра, так же как и лгут для истины». Потому-то инакомыслие беспощадно карается фанатиками, стоящими у власти, что они абсолютно уверены в собственном добросердечии и правоте. Такова инквизиция, таковы все Ленины, Гитлеры, Сталины и Хусейны, таково, увы, большинство из нас, гуманистических поборников единственной истины и абсолютного добра», – так пишет Гарин в книге «Что такое этика, культура, религия?»

Главное, что следует из рассуждения Гарина – пожалуй, в его убежденности, что не человек для идеи, не человек для нравственности, но, напротив, любая идея, любой идеал, любая ценность и оценка создаются людьми.

Понятия «добро» и «зло» есть предельные, охватывающие всю сферу морали и приложимые к оценке всего, что есть в окружающем нас мире. Но не двуцветность, не жесткое «или-или», а и все то, что между ними. Ибо в действительности это динамичное, постоянное взаимодействие, даже взаимопереходы, взаимопроникновение. А причина тому – в человеке. Ибо не в мире, а в человеческой душе источник добра и зла. И те парадоксы добра и зла – их всеобщность, непосредственность, неразрывность, относительность и любые другие – имеют одно основание: субъективность. Ибо моральное сознание, во всех его формах, изначально ценностно.

Доказательством действительной сложности человеческих поступков может быть деятельность самых разных лиц, известных истории человечества, – полководцев, политиков, писателей, самих философов и моралистов, будь то Александр Македонский, Юлий Цезарь, Петр I, Сталин, Черчилль, Сенека, Макиавелли, Ницше, Байрон, Уайльд, Некрасов, Солженицын, и многих других, чья деятельность зачастую оценивалась диаметрально противоположно. И в каждом случае в их деятельности обнаруживается переход, перелив, взаимосвязь добра и зла.

Несомненно, что реальный выбор, постоянно возникающий перед человеком нравственным, тем сложнее, чем глубже он способен оценить ситуацию, а также возможные последствия. И всегда остается момент неопределенности и риска. Конечно, одно дело, когда хорошему предпочитают лучшее, другое – когда выбирают между добром и злом, третье – когда приходится предпочесть меньшее зло большему.

Напомню, что сейчас все большее внимание привлекает этика ненасилия, связанная с именами Махатмы Ганди (1869–1949) и Мартина Лютера Кинга (1929–1968). Казалось бы, все просто. Однако оказывается, что «простота» лишь кажущаяся. Не только Алеша Карамазов готов убить помещика, затравившего собаками мальчика. Но и Толстой в ситуации, когда насильник издевается над своей жертвой, вынужден отказаться от принципа непротивления злу. Да и Ганди вынужден был признать бессилие ненасилия и даже невозможность отказа от насилия в конкретных условиях борьбы за независимость. Более того, этот принцип может оказаться очевидным злом, проявлением если не трусости, то позорного безразличия.

Иначе говоря, не только зло, но и добро требует учета места и времени и определенной меры, на что обратил внимание уже Фрэнсис Бэкон, вспомнив итальянскую пословицу: «Этот человек так добр, что ни на что не годен».