Выделение категориальных признаков

Проблема категориальных признаков имеет в самом общем плане две стороны: что есть ка­тегориальный признак и каковы пути его изу­чения. Выше мы попытались доказать, что категориальные признаки объективно существуют в содержательной системе языка, поскольку объективно существуют языковые категории. Теперь необходимо определить критерии выделения кате­гориальных признаков, показать пути изучения предмета нашего рассмотрения.

В данной работе предлагаются три подхода к решению поставленного во­проса: дедуктивное, индуктивно-формальное и индуктивно-содержательное моде­лирование.

Имеющиеся в лингвистической литературе модели языковых категорий, по­строенные на дедуктивной основе, весьма разнообразны, и их подробный анализ есть по сути дела анализ лингвистической теории как таковой. Поэтому мы огра­ничимся некоторыми моделями применительно к тематике социального статуса человека.

Дедуктивное рассуждение базируется на исходной ячейке абстракции. В дан­ной работе мы опираемся в качестве точки отсчета на знаковые отношения — отношение знака к человеку, к миру и к системе знаков (прагматика, семантика и синтактика). Соответственно, строятся три модели выделения категорий на де­дуктивной основе: коммуникативная, когнитивная и структурная модели.

Коммуникативная модель, представленная в различных прагмалингвистиче-ских и социолингвистических теориях, строится как абстрактная формула ситуа­ции общения, в которой выделяются говорящий, слушающий (адресат), предмет речи и обстоятельства общения. Далее эта формула конкретизируется по линии говорящего, слушающего и т. д., а также по линиям взаимосвязи между ними. Указательное уточнение говорящего развертывается в категориях дейксиса (ука­зания) — «Я» — «здесь» — «сейчас» [Ерзинкян, 1988]. Целевое уточнение говоря­щего уточняется при помощи категории интенции — констатация, вопрос, побуж­дение [Старикова, 1985]. Конкретизация позиции слушающего происходит в ка­тегориях установки — информативность, экспрессивность, прозрачность, вежли-

вость [Гак, 1982]. Конкретизация предмета речи реализуется при помощи катего­рий актуального членения информации — тема и рема, пресуппозиции, предва­рительные и действительные сведения [Слюсарева, 1981]. Конкретизация обстоя­тельств общения осуществляется при помощи категорий стилистики — регистр, стиль, жанр общения. Конкретизация связи между говорящим и слушающим про­исходит в категориях модальности, социального статуса и др.

Когнитивная модель строится как абстрактная формула ситуации действия или состояния. В наиболее абстрактном виде эта формула сводится к логическому определению «субъект + предикат». Последовательная конкретизация субъекта и вычленяемого из предиката объекта приводит к установлению категорий аналого­вого синтаксиса, в наиболее рельефной форме представленных в падежной грам­матике [Филлмор, 1981]. Конкретизация предикатной связки приводит к выделе­нию типов действий, состояний, процессов и их обстоятельственных уточнений [Слюсарева, 1986].

Структурная модель строится на основании линейных взаимозависимостей в тексте. Существуют статические и динамические структурные модели. В стати­ческих моделях разграничивается сочинение и подчинение, уточняются виды под­чинения — согласование, управление и примыкание. В динамических моделях рассматриваются трансформации в терминах категорий замещения, свертывания, развертывания и др. [Г. Г. Почепцов, 1981].

Признак социального статуса человека определяется, как было показано выше, в различных вариантах коммуникативной модели знаковых категорий.

Категории, выделенные на основе дедуктивного подхода, уточняются и про­веряются при помощи индуктивного обобщения данных.

Каковы пути и процедуры выделения категориальных признаков при индук­тивно-формальном моделировании? Индуктивно-формальное моделирование за­ключается в инвентаризации выраженных и выявлении скрытых категорий.

Инвентаризация выраженных категорий представляет собой принятое в нор­мативных и теоретических грамматиках перечисление категорий на основе выра­женных категориальных форм и обычно выливается в формальную или формаль­но-содержательную классификацию категорий. Цель построения таких класси­фикаций состоит, по-видимому, в сопоставлении различных грамматик и типо­логическом осмыслении языка, в выявлении языковой техники, в определении универсальных и специфических способов выражения грамматического значения. Индуктивно-формальный подход направлен от формы к содержанию, и хотя в любом случае процедура лингвистического описания является челночной (выра­жение — содержание — выражение или форма — значение — форма), такой под­ход фиксирует внимание исследователя на поиске содержательных различий. Приведем параллель: индуктивно-формальный подход к синонимам направлен на выявление тонких дифференциальных признаков и установление значимости каждого члена синонимического ряда в той или иной микросистеме. Индуктивно-формальный подход к языковым явлениям представляет собой необходимую сту­пень при построении лингвистической теории.

В традиционной грамматике противопоставляются морфологические и син­таксические категории. Основанием для выделения категорий является их форма, значение и функция (значение как системно значимое внутреннее свойство, функ­ция как обращенность к внеязыковым целям — смыслам) [Бондарко, 1985: 21]. Например, в английском языке выделяется категория перфекта, иначе именуемая категорией (временной) отнесенности или таксиса. Формой выражения этой кате­гории является сочетание вспомогательного глагола и причастия смыслового гла­гола, основное значение перфекта — это выражение ретроспекции или связи меж­ду прошедшим и настоящим, а функция перфекта заключается в контекстуаль­ном указании на завершенность и/ или предшествование. Важно отметить прин­ципиальное различие между двумя классами морфологических категорий — ин­вариантными и вариативными. К первым относятся категории частей речи, рода существительных, переходности глагола и др. (т. е. лексико-грамматические раз­ряды слов по А. И. Смирницкому), ко вторым — категории числа, падежа, време­ни и др. (т. е. регулярные типы формоизменений). Весьма существенно в этом отношении различие между собственным (имманентным) и отраженным (рефлек­тивным) характером признака [Блох, 1986: 91]: глагол спрягается по лицам и чис­лам (рефлективный признак) и склоняется по времени, виду, залогу и наклонению (имманентный признак).

Категориальные признаки вариативных категорий детально анализируются в работах по функциональной грамматике. Так, на основании позиционных и со­держательных характеристик выделяются четыре группировки функционально-семантических полей — с акциональным, предметным, квалитативно-квантита­тивным и обстоятельственным ядром. В пределах каждой группировки выделя­ются конститутивные признаки категорий. Например, внутри функционально-семантического поля с акциональным ядром выделяются аспектуально-темпораль-ные, модально-бытийные, акционально-субъектные/объектные отношения [Бон­дарко, 1983: 42].

Категориальные признаки в синтаксисе освещаются в работах по синтаксем-ному анализу [Мухин, 1980]. Установлено свыше 70 синтаксико-семантических признаков, составляющих в определенных сочетаниях содержание единиц глубин­ной структуры предложения — синтаксем. Это такие признаки, как вокативный, градуальный, инструментальный, компаративный, модальный, темпоральный и др. С иных позиций рассматриваются категориальные признаки, установленные на основе анализа смысловых отношений в структуре языка (например, отноше­ний принадлежности, соединительности, разделительности [Варшавская, 1985].. Синтаксические категориальные признаки, выделяемые при анализе словосоче­таний, предложений и целого текста (дискурса), могут сближаться с морфологи­ческими категориальными признаками (определенность, персональность, модаль­ность), но во многих случаях принципиально отличаются от морфологических признаков (атрибутивность, односоставность, когезия). Следует отметить, что говорить о формально-индуктивном моделировании целого текста можно, как нам представляется, только в единстве с содержательно-индуктивным моделиро-

ванием. В английском языке, как и в русском, нет эксплицитной категории со­циального статуса человека. Предмет нашего изучения выступает в английской грамматике в виде имплицитной категории. Имплицитные категории проявляют­ся опосредованно через эксплицитные категории. Та или иная эксплицитная кате­гория выступает в виде категориального контекста для конкретной имплицитной категории, поэтому для изучения специфики проявления категории социального статуса человека в английском языке необходимо рассмотрение категорий, являю­щихся категориальным контекстом или категориальным носителем для импли­цитной категории социального статуса.

Формальный критерий выделения категориального признака применительно к скрытым категориям заключается в поиске синтаксических показателей этих категорий. Например, показателем категории отчуждаемости является наличие необходимого характеризующего слова: «дед с красным носом» — *«дед с но­сом» [Михневич, 1969: 103].

В типологическом плане возможно формальное выделение категориальных признаков скрытых категорий путем полной инвентаризации выраженных кате­горий во всех языках. Скрытая категория в одном языке может оказаться выра­женной в другом. Например, в турецком языке выделяется 12 морфологических категорий глагола, в том числе взаимосовместность/невзаимосовместность, ин­тенсивность (мгновенная, продолжительная, сверхпродолжительная), стадия (мо-ментальность, намерение, привычность, результативность, законченность), аспект (положительный, отрицательный, возможности, невозможности), акт (очный, заоч­ный)¹. Эти значения, вероятно, в любом языке находят лексическое выражение, а в некоторых языках выражаются грамматически, но в ином категориальном контексте. В русском языке стадиальное значение турецкого глагола может быть передано при помощи средств выражения аспекта применительно к значению «при­вычность» (ходил — хаживал). В английском языке в данном случае используется конструкция с предикатным актантом: green fields where we used to wander.

Эксплицитная категория социального статуса человека представлена в язы­ках народов Юго-Восточной Азии — японском, корейском, яванском и др. [Harada, 1976: 499; Головнин, 1986: 161-167]. В японском языке выделяется категория адрессива, выражающая отношение говорящего к собеседнику (адрессивные фор­мы — с суффиксом -мае и неадрессивные формы — без этого суффикса в глаго­лах), и категория гоноратива/депрециатива, выражающая отношение к лицу, о котором идет речь в предложении (генеративные, почтительные формы образу­ются суффиксальным путем в системе глагола, депрециативные, уничижительные формы образуются аналитически в системе глагола; депрециатив употребляется только тогда, когда речь идет о собственных действиях или о действиях человека, тесно связанного с говорящим по родству или по свойству) [Алпатов, 1973: 13, 51, 53]. Система гоноратива/депрециатива дублируется в лексике: сравните, с одной стороны, «Ваше почтенное имя» — соммэй, «Ваше благоуханное имя» — гохомэй

1 Джанашиа Н. Н. Морфология турецкого глагола. Тбилиси, 1981. — 251 с.

и, с другой стороны, «моя неумелая работа» — сэссаку, «моя глупая сестра» — гумай, «мое жалкое жилище» — сэттаку [Неверов, 1977: 322]. Лексические спо­собы выражения ядерного грамматического значения характеризуют те же самые смысловые линии «Не я — я», «Возвышение — принижение». Наблюдается слож­ная градация генеративных, депрециативных и адрессивных форм в высказыва­нии в зависимости от степени знакомства коммуникантов, возраста и пола гово­рящего и адресата (женщины более вежливы, чем мужчины', для мужчин степень вежливости в первую очередь определяется возрастом адресата, для женщин — степенью знакомства) [Ogino, 1986: 41—45]. Эта же категориальная система пред­ставлена в системе местоимений корейского [Kim-Renaud, 1987] и персидского [Узина, 1980] языков. В персидском языке выделяется ряд вежливых эквивалентов местоимений, выражающихся существительными, прилагательными, причастия­ми и некоторыми словосочетаниями, которые в данной функции теряют свое зна­чение и выражают дейктический смысл: вместо ман — «я» употребляется бан-дэ — «раб» или ин джанэб — «эта сторона». Ман говорят о себе, только когда обращаются к лицам значительно более низкого социального положения [Узина, 1980: 127]. Сравните в русском языке «Ваш покорный слуга».

Самоуничижение и возвышение другого выражается в системном противо­поставлении лексики. Такое противопоставление обычно рассматривается в сти­листике. Это — стилистический план выражения единой языковой категории. Так, в персидском языке выделяются два слоя синонимичной глагольной лексики: ней­тральная и гумилиативно-гонорифическая (депрециативно-гоноративная в тер­минах Алпатова). Нейтральная лексика представлена простыми глаголами пер­сидского происхождения, статусно-маркированные синонимы представляют со­бой комбинацию персидского связочного глагола (типа «делать») и субстантив­ного элемента арабского происхождения. Например, простому глаголу дадан — «давать» соответствует гумилиативный комплекс такдим кардан (этимологиче­ски — «подношение делать») и гонорифические комплексы лофт кардан, махармат кардан, мохаббат кардан (субстантивные компоненты этимологически обознача­ют понятия «милость», «позволение», «доброта») [Beeman, 1986:142—143]. Из при­веденных данных следует, что наличие категориального ядра поддерживается мощ­ной категориальной периферией, сохраняющей основную структурную формулу категории.

В типологическом плане можно выделить наиболее характерологические категории для данного языка. Для русского языка одной из таких категорий, вероятно, будет аспектуальность, для английского языка — модальность, для не­которых других языков — категория социального статуса.

Категории существуют не изолированно, а в категориальных комплексах. Так, в русском языке функционирует единый комплекс вида, залога, наклонения, вре­мени и лица в системе глагола. Вид и залог — независимые категории, определяю­щие наклонение, которое, в свою очередь, определяет время глагола, а последнее

1 У малагасийцев — наоборот.

определяет лицо [Пупынин, 1990: 6]. Форма и содержание категорий тесно связа­ны, но в силу комплексной организации категорий в известной мере автономны. В языке возможны пустые категориальные ряды, выражающие значение, которое по некоторым причинам осталось потенциальным в данном языке. В русском язы­ке, например, структурно разрешены, но не функционируют причастия будущего времени, образованные от глаголов совершенного вида: «побегущий», «испепе-лящий», «умрущий» и др. Возможен контекст: «Сегодня смеются беспечно умру-щие завтра в бою». В латыни, как известно, причастия будущего времени суще­ствовали. В английском языке к подобным пустым категориальным рядам отно­сятся сверхсложные видо-временные образования, например, future continuous passive. Дело значительно осложнится, если речь пойдет о категориях примени­тельно к регистру общения: так, в русской разговорной речи деепричастие почти не употребляется либо употребляется в ненормативных формах с точки зрения литературного языка. Пустые категориальные ряды свидетельствуют о коммуни­кативной избыточности соответствующей категории для данного языка. Но та­кой ответ вряд ли удовлетворит нас, если мы знаем, что в других языках соответ­ствующая категория является действующей.

Категориальные комплексы в конкретном языке включают несколько катего­рий, неравноценных по своей категориальной мощности. Их можно было бы на­звать категориями большей и меньшей яркости. Например, категориальный ком­плекс модальности / темпоральности в русском языке включает категорию засви­детельствованное™ (пересказывательности), выражаемую отдельно в балканских языках (имперцептивная модальность) [Литвинов, 1986: 76]. В русском языке это значение выражается посредством особых частиц и модальных слов: «Он-де не хотел идти, а его, мол, заставили и якобы уговорили никому не звонить». Анало­гичным образом передается в русском языке и категория притворности глаголь­ного действия, выделяемая в морфологии удмуртского глагола. Эта категория обозначает притворность, фиктивность, неполноту действия и выражается суф­фиксально («был болен» — «притворялся / казался больным»)¹. Категория со­циального статуса передается в английском и русском языках некоторыми пери­ферийными средствами категориальных комплексов модальности, определенно­сти / неопределенности, диатезы и др. ^,--

Содержание категории в терминах внутренних оппозиций и вхождения в тот или иной категориальный комплекс представляет собой семантическую катего­риальную формулу. Можно разграничить внешнюю и внутреннюю формулу кате­гории. Схематически внешняя категориальная формула социального статуса человека может быть представлена следующим образом: МОДУС (ДИКТУМ), т. е. МОДУС = социальный статус + модальность + оценка + стилистический регистр + эмотивность + экспрессивность + акцентирование + дейксис +... (ДИ­КТУМ = действие / процесс / состояние / событие + актанты: Агенс + Пациенс +

1 Ушаков Г. А.Сопоставительная грамматика русского и удмуртского языков. Ижевск, 1982. —144 с.

+ Инструмент +...). Внутренняя формула категории социального статуса имеет, на наш взгляд, следующий вид: Статус = Индекс (Вектор (Репрезентация)), где статусный индекс — это отношение «говорящий — адресат/третье лицо», статус­ный вектор — отношение «от вышестоящего — к нижестоящему» и «от ниже­стоящего — к вышестоящему» (нисходящий и восходящий вектор), статусная ре­презентация — отношение с восходящим вектором по линии возвышения адреса­та и самоуничижения говорящего (гоноратив и гумилиатив).

Применительно к внешней категориальной формуле статуса следует подчерк­нуть, что некоторые категории проявляются в функционально-грамматической и функционально-стилистической сферах языка. Модус (модальность в широком смысле) принадлежит, как нам представляется, именно к этим категориям. Зна­чения диатезы и темпоральное™ относятся преимущественно к функционально-грамматической сфере, хотя могут иметь определенные стилистические коннота­ции (например, настоящее историческое время), значения эмотивности и экс­прессивности относятся только к функционально-стилистической сфере. Функцио­нально-семантические и функционально-стилистические категории принципиаль­но различны [Кожина, 1983: 22], но, на наш взгляд, возможен общий знаменатель для этих типов категорий, и таким общим знаменателем является категория (или суперкатегория) модуса. Распределение способов выражения категории статуса в разных языках обнаруживает либо полное (грамматическое, лексическое и стили­стическое) представление категориальных значений, либо частичное (лексиче­ское и стилистическое) представление значений. Мы не затрагиваем здесь про­блему соотношения категорий или точек отсчета: является ли модальность час­тью оценки и наоборот. Обе точки зрения имеют право на существование в опре­деленных категориальных системах. Мы также не строим категориальной фор­мулы модуса: проблема суперкатегорий составляет отдельный важный вопрос общего языкознания.

Внутренняя формула категории социального статуса имеет три глубины измерения (коммуникативная, социальная и репрезентативная). Если репрезен­тативное измерение статуса формально представлено в языке, значит, в этом языке категория социального статуса находит многообразные способы выраже­ния в грамматике и лексике и относится к числу характерологических категорий для данного языка. Если же репрезентативное измерение статуса формально не представлено, то категория статуса выражается лексически, стилистически и имплицитно-грамматически.

Скрытые категории могут выявляться и, так сказать, «на чужой территории». Имеется в виду одушевленность у прилагательных [Марусенко, 1979], залоговость у существительных [Ковалева, 1984], темпоральность у существительных [Шме­лев, 1983]. Например, «пассажир», «пациент», «экзаменатор» могут реализовать свои функциональные возможности в названных качествах только в условиях процесса, происходящего в определенный момент данной ситуации. В англий­ском языке такая ситуация является системообразующей для продолженного вида глагола. Продолженный вид может получить экспрессивное переосмысление

(субъективную постоянную характеристику): She is always crying. Аналогичная транспозиция происходит и с категориальным признаком ситуативной конкре­тизации в значении существительных: «постоянный пациент», «вечный жених». Существительные, категориальный признак в значении которых характеризуется всевременностью или вневременностью, подобных трансформ не допускают: *«постоянный брат», *«вечный англичанин». Существуют промежуточные слу­чаи с предпочтительным выделением либо невыделением темпорального призна­ка ситуативной конкретизации у существительных типа «филолог», «коллекцио­нер». В значении существительных выделяется также темпоральный признак результата, соответствующий категориальному признаку перфектной корреляции в системе глагола. Результативное значение отмечается в семантике слов «автор», «убийца», «лауреат» и не отмечается в значении слов «мальчик», «мечтатель», «храбрец».

Категориальная транспозиция статусного признака в английском языке про­является на базе категории определенности/ неопределенности, а именно в случае употребления артиклей с именами собственными, которые в норме с артиклями не употребляются. Неопределенный артикль перед именем собственным понижа­ет статус носителя этого имени: a Mr. Brown, a Smith — некий м-р Браун, некий Смит. Транспонированное проявление категории характеризуется нечеткостью и связано с ближайшими категориальными признаками в пределах категориаль­ного комплекса — с оценкой и модальностью. Некоторые виды транспонирования статуса проявляются как выход за пределы семантико-стилистической нормы, например: «В этом классе — сорок пять штук учеников!» Экспрессивное исполь­зование энумератива «штука», употребляемого только с предметными неодуше­вленными существительными, понижает статус учеников как людей, объектов обучения и воспитания.

К числу менее экзотичных способов транспозиции статусного признака отно­сится маскирующий пассив («Против демонстрантов были использованы водо­меты» — Кем и по чьему распоряжению?), сложные виды модально-темпораль­ных сочетаний в просьбах и приказах (снижение категоричности высказывания сближается со статусной репрезентацией), например: «Вы не могли бы помочь мне перевести эту фразу?», косвенное обращение: «Некоторые могли бы и помол­чать» (о присутствующих).

Категориальная транспозиция, перенос категориального признака на класс слов, не являющийся базой для соответствующего признака, показывает взаимо­связь и динамику семантических признаков в лексике и грамматике. Категориаль­ные транспозиции видоизменяют категориальный признак в совокупности его характеристик. В этом плане уместно различать широкие и узкие категориальные значения, активно либо ограниченно переносимые на другие разряды слов.

В лингвистической литературе высказано мнение о том, что скрытые катего­рии выражают субкатегориальные значения, характеризующие подклассы частей речи: одушевленность/неодушевленность, конкретность/абстрактность, лицо/не­лицо, движение/неподвижность, постоянный/переменный признак и др. [Хари-

тонова, 1982: 9]. В этой связи обсуждается также проблема суперкатегорий [Бас­манова, 1977: 4]. На наш взгляд, подобное понимание не противоречит развивае­мой в данной работе концепции категориальной транспозиции и категориально­го контекста как способа проявления скрытой категории.

Индуктивно-формальный критерий выделения категориальных признаков дает, таким образом, в руки исследователя несколько вариантов исчисления кате­горий: 1) перечисление выраженных категорий, 2) выявление скрытых категорий, 3) типологический анализ категориального фонда языков, 4) анализ категориаль­ной транспозиции. Думается, что эти варианты взаимодополнительны.

Процедура выделения категориального признака в лексическом значении на основании формального критерия заключается в определении лексического вы­ражения соответствующего категориального признака, принимаемого как дан­ный. Например: expect] — to think (that something will happen) (LDCE); partly i — not completely (LDCE); general — an officer of very high rank in the army (LDCE). В определениях слов expect — «ожидать», partly — «частично», general — «гене­рал» непосредственно выражены темпоральный признак будущего времени, мо­дально-бытийный признак отрицания, статусный признак ранга. Аналогичным образом выделяются другие категориальные признаки, непосредственно данные в словарных дефинициях.

В ряде случаев категориальный признак не выражается непосредственно в составе словарной дефиниции и выявляется методом семантического разверты­вания: blame i — consider (someone) responsible (for something bad) (LDCE); responsible i — having the duty of looking after someone or something so that one can be blamed (by the stated person) if the things go wrong (LDCE); dutyi — what one must do either because of one's job or because one thinks it right (LDCE). В приведен­ном примере в значении глагола blame — «обвинять, порицать» устанавливается модальный компонент долженствования (must — «должен»).

Формально-индуктивный критерий выделения категориальных признаков в значении слова аксиоматичен. Для начального этапа построения теории аксиома-тичность — это, вероятно, оптимальный (самый экономный) способ рассужде­ния. Следующим этапом является объяснение. Следовательно, формально-индук­тивное моделирование должно быть дополнено содержательно-индуктивным моделированием.

Содержательно-индуктивный критерий выделения категориальных признаков складывается, как нам представляется, из трех направлений доказательства, со­ответствующих трем сторонам знака — классификация, трансформация, интер­претация.

Рассмотрим содержательно-индуктивный критерий выделения категориаль­ных признаков на примере категоризации инструментального признака в класси­фикационном объяснении: daggerl — a short pointed knife used as a weapon (LDCE); knifei — a blade fixed in a handle used for cutting as a tool or weapon (LDCE); weapon — a tool for harming or killing in attack or defence (LDCE); toolj — any instrument held in the hands for doing special job (LDCE); instrumentl — an object

used to help in work (LDCE); object 1 — a thing (LDCE). Слово dagger — «кинжал» объясняется в словаре как «короткий остроконечный нож, используемый в каче­стве оружия»/ Нож (knife) определяется как «лезвие, укрепленное в рукояти, ис­пользуемое для резания в качестве инструмента, оружия». Далее уточняются зна­чения слов «оружие» (weapon) и «инструмент» (tool) и пределом вычленения явля­ется абстрактное понятие «предмет» (thing). Устанавливается естественная иерар­хия признаков-классификаторов: кинжал — нож — оружие — инструмент — пред­мет. Эти системные отношения рассматриваются в работах, посвященных гиперо-нимии и гипонимиии [Дяченко, 1976], суперординатным связям слов [Залевская, 1990]. Классификаторы высших рангов, не получающие толкования в словаре, по-видимому, могут рассматриваться как категориальные признаки, выделяемые на классификационной основе.

Процедура выделения категориальных признаков заключается в анализе сло­варных дефиниций и выборке высших гиперонимов. Выполнение этой задачи на материале английского языка в значительной мере облегчено благодаря состави­телям словаря LDCE, в котором все дефиниции (около 55 000) толкуются только при помощи 2 000 опорных слов, список которых прилагается к тексту словаря.

Классификаторы по своей природе — признаковые слова, обозначающие при­знаки, по которым объединяются группы слов с более конкретной семантикой (животное: лев, слон, обезьяна; обезьяна: макака, шимпанзе, горилла). Классифи­каторы являются знаками гиперо-гипонимических отношений в словаре. По мне­нию К. Дальгрен, реальные концепты в «наивной семантике» классифицируются по семи признакам «индивидуальное», «коллективное», «природное», «социаль­ное», «физическое», «чувствующее», «протяженное во времени» (таблица 9)

180 Таблица 9. Классификация реальных концептов [Dahlgren, 1988: 50]

Мы противопоставляем два типа классификационных признаков: классифи­каторы-конструкты и классификаторы-концепты. Конструкты лежат в основе различных идеографических словарей, представляя собой дедуктивно установлен­ные рубрики для классификации слов по тематическому принципу. Так, в словаре Роже выделяются шесть основных рубрик (абстрактные отношения, пространство, вещество, интеллект, волеизъявления, чувства) (RTh), в словаре Т. Мак-Артура — 14 главных рубрик (жизнь, организм, люди, строения, пища, чувства и т. д.) (LLCE).

Конструкты направлены в сторону субклассификации и завершаются отдельны­ми словами. Концепты представляют собой обратное движение. Говоря о при­знаке-классификаторе в словаре, мы имеем в виду классификатор-концепт.

Наряду с классификаторами в дефинитивном тексте выделяются классифика­торы в недефинитивном тексте: Мы шелком лун, как ризами, одеты, нам ведом день немеркнущих ночей,— полночных Солнц к себе нас манят светы (М. А. Во­лошин). Контраст значений «день:: ночь, свет:: тьма» в приведенном фрагменте сонета с учетом названия произведения («Звездный венец») свидетельствует, на наш взгляд, о классифицирующем признаке «космичность». Классифицирующие признаки поэтического текста имеют, впрочем, принципиально иную природу по сравнению с признаками в составе определений. В словаре наблюдается мини­мальное расхождение содержания и выражения языкового знака, поэтому клас­сификатор-признак в словаре стремится к соответствию с классификатором-сло­вом. В недефинитивном поэтическом тексте действует, по-видимому, обратная тенденция.

Классификаторы в словаре противопоставлены признакам, назначение кото­рых состоит в конкретизации при обозначении внеязыковой действительности. Классификация и конкретизация органически связаны в диктальном компоненте семантики, противопоставляемом модусному компоненту. Так, нельзя найти клас­сификатор-концепт для слов «ох, ах, эх, подлец, негодяй, мерзавец». Классифика­торы отражают логическую сторону системы семантических признаков, эта сто­рона — не единственная, и поэтому классификационный подход к выделению категориальных признаков должен быть дополнен другими подходами.

Вопрос о предельных классификаторах в языке связан с вопросом специфики знаковых систем. Толкование предельных классификаторов, например, каузации, как это показал Ч. Филлмор, приводит к неразрешимыим проблемам в рамках одной и той же системы описания: «The word CAUSE itself seems to have a sub­structure: to say that John caused a cat to die is to say that John engaged in some activity and that activity directly resulted in the death of the cat» [Fillmore, 1972: 9]. «Каузировать умереть» (разложение значения «убивать») представляется слож­ным образованием, поскольку означает «быть вовлеченным в некоторую деятель­ность, в результате чего наступает смерть». Признак «каузировать» является пре­дельным классификатором для многих лексических значений типа «разрешить», «убить», «толкнуть» (класс каузативных глаголов в понимании Г. Г. Сильниц-кого включает в английском языке более 7 000 единиц, т. е. около 75 % всех глаго­лов) [Сильницкий, 1974: 6], но классификаторы самого этого признака выража­ются путем развернутых определений. Перенос в лингвистику методологическо­го положения физики о неисчерпаемости атома способствовал поиску единиц язы­ка, меньших, чем семантический признак. Но, как видим, однозначных соответ­ствий в мире физическом и знаковом нет: попытка разложить предельные класси­фикаторы оказывается попыткой шагнуть сквозь зеркало.» Представление об ато­мах смысла, столь необходимое для построения логической семантики, в психо­логическом плане не более, чем некоторая иллюзия» [Налимов, 1979: 217].

Вопрос об объективности выделения категориальных признаков на содержательной основе в значительной мере зависит от объективности метода компонентного анализа в лексике. При помощи компонентного анализа удалось уста­новить закономерности семантической статики словаря, выявить тонкие оттенки значений и, наконец, увидеть ограниченность этого метода и необходимость динамического осмысления семантической системы [Кузнецов, 1986].

Содержательный критерий выделения категориальных признаков включает синтаксические трансформации, дающие возможность определить границы варьи­рования значения. Например: «Рад сообщить Вам о положительном решении вопроса» — «С радостью сообщаю Вам о том, что вопрос решен положитель­но» — (?). «Рад и сообщаю Вам о том, что считаю решение вопроса положитель­ным». В первом исходном предложении трансформации подлежат способы выра­жения информирования и результативности. В преобразованном втором предло­жении сохраняется семантическое содержание исходного предложения. В преоб­разованном третьем предложении исходное содержание искажено (устранена суб-ординативная связь компонентов при выражении информирования и внесена до­полнительная модальная характеристика при выражении результативности). Существует определенное сходство между классификационным и трансформаци­онным объяснением: цель объяснения — обозначение объема и содержания клас­са лингвистических явлений.

Наиболее сложным видом содержательного моделирования является интер­претация. Интерпретация включает классификацию и трансформацию, но не сво­дится к этим видам объяснения. Например: X feels envious — X feels as one does when one thinks that what happened to someone else is better than what happens to one, and when one desires that it should happen to one, not to the other person; X feels jealous — X feels as one does when one thinks that someone else is getting from someone what one should be getting oneself, and when one wants to be given to oneself, not to the other person [Wierzbicka, 1972: 64]. — «Я испытываю зависть — это значит, я испыты­ваю такое чувство, когда я думаю, что то, что случилось с кем-то,— лучше, чем то, что случилось со мной, и когда я хочу, чтобы это случилось со мной, а не с другим человеком; Я испытываю ревность — это значит, я испытываю такое чув­ство, когда я думаю, что кто-то другой получает от кого-то то, что должен был получить я, и когда я хочу, чтобы это досталось мне, а не другому». Приведенные примеры показывают, что интерпретация является оптимальным видом модели­рования модусных значений — оценки, модальности, социального статуса и др. Интерпретация включает ассоциативную зону признаков и пресуппозиции, моде­лируемые при помощи модальной рамки [Апресян, 1974: 67]. Интерпретация по­зволяет осветить лингвострановедческую специфику значения. Так, в русском языке беду «накаркивают» вороны, а в английском — «наквакивают» лягушки. Интерпретация дает возможность осветить пути метафоризации, а «метафора как модель — продуктивный способ пополнения языкового инвентаря. И не только лексикона, но и грамматики» [Телия, 1988: 202]. Принципиальное отличие интер­претации от других видов содержательного моделирования заключается в дина-

мике семантических признаков, в изменении базы знаний интерпретатора по ходу понимания речи [Демьянков, 1985: 66].

Выделяемые на основании содержательного критерия признаки соотносимы с признаками, выделяемыми по формальному основанию, и дедуктивно опреде­ляемыми признаками. Анализ лингвистической литературы и наши наблюдения показывают, что к числу категориальных признаков относятся все признаки, вы­деляемые в составе категории модуса — признаки социального статуса человека, модальности, оценки, дейксиса, эмотивности, экспрессивности и др.