Модернизация сверху

Верхушечный тип модернизации родился в русском обществе давно. Формируясь на продуваемом всеми этническими ветрами историческом перекрестке, Русь в IX—XII вв. стала родным домом приблизительно для 30 этносов, которые находили в ней приют и оставались на время или навсег­да, завоевывали, превращая в данницу, сами оказывались завоеванными и вливались в единое этническое русло.

Поликультурность и многоэтничностьхороши, видимо, на зрелой стадии государства с крепкой политической системой и прочным фундаментом эко­номики. Но когда оно переживает раннюю фазу, так называемое собирание земель, единства и солидарности между разными и чрезмерно разными на­родами достичь сложно. Нередко приходится прибегать к насильственным мерам, цементируя страну как бы сверху. Титульная нация — это более по­здний феномен, а пока что каждый этнос считал вправе подчиняться зако-

нам из центра в той мере, в какой считал нужным. Да и в самой элите не было того единства, которое можно было бы требовать от простого народа.

Политические распри князей, деливших власть между собой, как прави­ло, не затрагивали низы общества, которые были к ним равнодушны. Поэто­му идеи сепаратизма, автономии не получили распространения в народе, где господствовали идеи единства, об­щих исторических корней. Но низы оставались равнодушными и к боль­шинству сфер государственной дея­тельности, что приводило к антиэта­тизму. Реформы, предпринимаемые верхушкой общества, не встречали должного понимания в массах, вызы­вая скрытое, а нередко и открытое не­приятие. Такое недовольство вызвали языческая реформа князя Владимира и последовавшее в 988 г. крещение Руси. По существу христианство пользо­валось авторитетом, оставаясь чуждой религией. Оно долго не распростра­нялось «сверху» — в социальные низы, из города — в деревню, из центра — на периферию.

Принятие христианства — первая попытка «модернизации» Руси, по­скольку православие являлось идеологией самого сильного, развитого и ци­вилизованного государства того времени — Византии. Заложенные в глубо­кой древности традиции модернизации сверху сохранились в России и поз­же, правда, в видоизмененной форме.

Реформы, которые правительства проводят в странах второго эшелона, носят по преимуществу догоняющий, т.е. некомплексный либо половинча­тый характер. Нередко они отбрасывают страну назад. Так, вопреки ожида­ниям, усиление товарности сельского хозяйства привело в России, Герма­нии и Польше не к крушению крепостничества, а к его расцвету, известно­му как «второе издание крепостничества» (XVIII — начало XIX в.).

Догоняющий характер модернизация в России приобрела чуть ли не с самого начала. Приходилось догонять Византию в одном отношении, За­падную Европу, где в X—XI вв. появились сильные государства, — в дру­гом. У соседних народов — греков, германцев, хазар — уже имелся опыт развития цивилизации и государственности. Развитие славянских племен на конфедерационной основе ничего хорошего не сулило: временные со­юзы народов были крайне неустойчивы, стране угрожала потеря самостоя­тельности. Необходимо было найти такую форму политического объедине­ния, которая являлась бы конкурентоспособной на международной арене. И она была найдена — централизованное государство. Под него нужна была и централизованная идеологическая база. Языческие верования не годи­лись, поскольку у каждого племени они были свои. Пришлось заимство­вать православие, но и оно прижилось не сразу. Вплоть до XVII в. продол­жалась христианизация России, и даже не окраин, а центральной полосы. С тех пор централизованное государство, созданное кровью и потом десят­ков поколений, равно как и православие, доставшееся русскому народу очень непросто, служили, с одной стороны, каналами модернизации, с другой — ее гарантами.

Первый эшелон всегда как бы расчищает путь второму, создавая для него научно-технический задел, которым пользуются на законных или незакон­ных основаниях догоняющие страны. Форсированное или. лучше сказать, ускоренное прохождение странами второго эшелона того долгого пути соци-атьных, экономических и технологических преобразований общества, на которые у первопроходцев ушли многие десятилетия и даже столетия, было возможно только благодаря заимствованиям и шпионажу. (В сталинской России были созданы с нуля, т.е. тщательно скопированы с западных анало­гов, десятки новых отраслей.) При сохранении достаточно архаичного аграр­ного сектора (основа экономики) появлялись новые отрасли (сфера услуг) и уклады хозяйства (капиталистический и мелкотоварный). Однако подража­ние странам первого эшелона поверхностно, поскольку опыт модернизации и работы с продвинутыми социальными институтами у отстающей страны

невелик, их материальные ресурсы ог­раничены.

Соответствующие изменения про­исходят в социальной и политической сферах: резко изменяется система уп­равления, вводятся новые властные структуры, конституция страны пере­ страивается под зарубежные аналоги. Как правило, модернизация сверху происходит при усилении авторитарного режима и роли центрального аппа­рата, который и выступает главным субъектом модернизации.

Во многом именно так происходило в России в XVIII и XX вв., в Японии в XIX и XX вв. Стране восходящего солнца потребовалось 20 лет на то, что­бы догнать и перегнать США, откуда она заимствовала технологию и финан­сы. За короткий период неорганическая модернизация в Японии сменилась органической. Теперь она развивается на собственной основе и в свою оче­редь служит образцом для подражания. Иначе обстояло дело в России. Из-за постоянных отступлений от первоначальных реформ, непоследовательно­сти их осуществления переходный период растянулся на 200 лет.

Скорее всего, революция сверху выступает главным политическим меха­низмом запаздывающей модернизации.

В случае же органической модернизации происходит прежде всего изме­нение культуры нации, а потому механизм модернизации в таких странах получил название революции снизу.

Сравнивая два типа модернизации (рис. 14), можно сделать следующие наблюдения.

1. Модернизация типа А произошла в исторически более раннюю эпоху. чем модернизация типа Б. Хотя хронологически разница не столь велика и в некоторых случаях не превышает 100—150 лет, по историческим меркам это очень значительная дистанция. Поскольку социальный и научно-техничес­кий прогресс развиваются с ускорением, то в течение XIX и XX вв. техника производства и экономика совершили гигантский скачок вперед. Гораздо больший, чем за те же 100—150 лет в другие столетия. Казалось бы, для стран запоздалой модернизации были созданы гораздо лучшие условия для движе­ния вперед, нежели для тех стран, которые встали на путь капиталистичес­кой модернизации раньше, а потому можно предположить, что и сам про-

цесс должен идти легче. Тем не менее на пути запоздалой модернизации воз­никает гораздо боль:ие проблем, чем на пути органической модернизации. 2. Революция снизу, способствовавшая и сопровождавшая органическую модернизацию, медленно и трудно прорастала сквозь чуждый ей небуржу­азный строй. Получилось так, что в Италии, Англии, Голландии, где ростки капитализма появились еще в XVII—XVIII вв., феодальная верхушка была

страшно консервативной, а народные низы, начинавшие обуржуазиваться, прогрессивными. Ситуация прямо противоположная той, которая наблю­далась в странах неорганической мо­дернизации. Здесь косными являлись как раз низы, сопротивлявшиеся ре­формам и не желавшие расставаться с традиционным укладом жизни, а про­грессивным фактором, подталкивав­шим историю, выступала правящая верхушка.

Объяснение можно найти, пожалуй, в той выгоде, какую могли извлечь для себя большие социальные группы. В феодальной Европе правящему дво­рянству не нужно было стремиться наверх и укреплять свои позиции. Напро­тив, для социальных низов мелкий бизнес, розничная торговля, предприни­мательство являлись единственным каналом вертикальной мобильности, который был им доступен. Не звания и титулы, которых не было у соци­альных низов, а деньги, одинаково доступные всем, служили средством со­циального продвижения.

В современную эпоху, когда Япония, а вслед за ней и Россия встали на путь капиталистического развития, расстановка интересов и приоритетов была иной. Что касается России, то правящая верхушка после 1991 г., стре­мившаяся удержаться у власти в переживающей социальную и экономичес­кую катастрофу стране, была чрезвычайно заинтересована в иностранных кредитах. Последние предоставлялись российскому правительству лишь при том условии, что страна твердо встанет на путь экономических реформ. Политическая верхушка опиралась на очень тонкую прослойку среднего класса (10—15%), а широкие массы, у которых в связи с переходом к капита-

Рис. 14. Органическая модернизация (А) и неорганическая модернизация (Б)

лизму уровень жизни снизился в несколько раз, были против реформ либо им не доверяли.

Семьюдесятью годами раньше попытку догнать передовые страны Запа­да в социальном и экономическом плане предприняло большевистское пра­вительство. И оно встало на путь модернизации, но это были, во-первых, не демократические, а авторитарные изменения, во-вторых, вместо рыночно­го общества предлагалось построить нерыночное, социалистическое. Для успеха большевики встали на радикальный путь — они уничтожили несколь­ко миллионов человек, а оставшихся подвергли воспитанию. В ту пору ре­шение задачи облегчалось тем обстоя­тельством, что на путь социалистичес­кой модернизации вступила бедная страна, где подавляющая часть населе­ния жаждала равенства, братства и справедливости. Поделить поровну на­копленную буржуазией собственность и немедленно зажить лучше — это и было вожделенной мечтой русских крестьян и рабочих. В каком-то смыс­ле большевистская модернизация яв­лялась органической, так как шла еще и снизу. Тем не менее ее предваряла самая обычная революция сверху. Та­ким образом, налицо какой-то особый тип модернизации — смешанный, включавший элементы органической и неорганической модернизации: изме­нение культуры и революция сверху. Отличный от других тип модерниза­ции предопределялся отличными от других средствами и целями.

В отстающих странах, где измене­ния идут сверху вниз, принципы «модернити» не успевают охватить по­давляющее большинство населения, поэтому не получают прочной соци­альной поддержки. Они овладевают лишь умами наиболее подготовлен­ной части общества. Так было в России в XIX в., когда интеллигенция раскололась на западников и славянофилов. Первые выступили за уско­ренную модернизацию и механическое перенесение западных образцов, а вторые ратовали за самобытный путь развития, т.е. органическую модер­низацию как они ее понимали. Численность западников, их усилия ока­зались недостаточными для того, чтобы просветить и настроить широкие массы в пользу рациональных ценностей. Капитализм в России потерпел неудачу.

Важной особенностью «догоняющей» модернизации является и то обсто­ятельство, что она никогда не охватывает сразу экономику, социальную, политическую и духовную сферы. Обновление происходит фрагментарно, затрагивая то одни, то другие области. При этом успех, достигнутый в од­них секторах общества, может и не закрепиться, вызвав реакцию отторже­ния или сопротивления в других.

В России на традиционную социальную структуру была наложена вер­ховной властью новая, формально схожая с гражданским обществом За­пада общественная система (квазидемократическая конституция, ограни­ченные права человека, «независимые» суды, адвокатура и др.), которая на практике действовала крайне неэффективно, т.е. совсем не по-запад­ному. К примеру, новая сословная модель общества была создана Екате­риной II в конце XVIII в. по образцам, которые в Западной Европе уже давно изжили себя. К тому времени в Европе, в частности во Франции, пережившей Великую французскую революцию, активно создавалась классовая стратификация. В результате российские сословия (дворянство, духовенство, купечество, мещанство и др.) явились проводниками прави­тельственной политики (прежде всего податной), а не институтами граж­данского общества.

Другой пример — образование российской промышленности. Мануфак­туры насаждались Петром I и его преемниками по западным образцам. Од­нако в XVIII в. для них не было подходя­щих условий — наемных работников и сложившегося рынка труда. Им неоткуда было взяться, поскольку накануне петров­ских реформ произошло повторное закре­пощение крестьянства и части посадов (го­рожан), а сам Петр I закрепостил остатки населения — дворян, превратив их в гос­служащих.

Не располагая достаточным числом добровольных работников, готовых за деньги трудиться на новых фабриках, Петр I создал категории «приписных» и «посессионных» крестьян. На новых ка­питалистических предприятиях, ориен­тированных на получение прибыли, по­чти бесплатно трудились подневольные люди. Петр не видел в том противоречия, поскольку считал необходимым ускорен­но догонять Запад прежде всего в эконо­мике. Как следствие, казенные заводы выпускали продукцию, которая проигры­вала импортной как по цене, так и по ка­честву. Реальной прибыли втакихуслови-ях получить нельзя. Не имея источников самообеспечения, заводы обраща­лись за помощью к государству, которое финансировало тяжелую промышленность не только в начале XVIII в., но и на протяжении почти 300 лет после того.

Предшественник знаменитого С. Витте на посту министра финансов И. Вышнеградский бросил знаменитую фразу, ставшую историческим лейт­мотивом всего периода российской модернизации: «Недоедим, но вывезем». Причем слово «вывезем» понималось в двух смыслах. Первый — народ вы­держит непосильные нагрузки, сократит потребительские расходы, ограни­чится минимумом, но страну из руин поднимет. Второй — вывезем природ-

ные ресурсы, продадим за границей и на полученные деньги отстроим стра­ну: в XVI в. вывозился лес, в XVII—XIX вв. — лес и зерно, в эпоху сталинс­кой модернизации —лес, зерно, металлы и нефть, ас 1960-х гг. только нефть и металлы. Но вырученные финансы далеко не всегда попадали по прямому назначению. Часто они оседали в карманах чиновников, реже — выбрасы­вались на ветер, поскольку закупленное оборудование гноили или портили из-за неумелого употребления.

Большевики не только поддержали прозападные устремления русских царей, но и усилили эту тенденцию, всячески указывая на необходимость для России стать частью Европы (В. Ленин), догнать Европу (Л. Троцкий, И. Сталин), «догнать и перегнать Америку» (Н. Хрущев). Различия зак­лючались вот в чем: первые хотели присоединить Россию к Западу тако­му, какой он есть; вторые намеревались, устроив мировую революцию, сначала изменить Европу, насадив в ней социализм, а затем уже присо­единиться к ней.