Сталинский большой скачок

Процесс модернизации России активно развернулся в начале XX в., осо­бенно в 1910-е гг., но был прерван Первой мировой войной, революцией 1917г. и последовавшей за ней Гражданской войной. После этого народное хозяйство страны было разрушено, и его требовалось прежде восстанавливать, а затем уже заниматься модернизацией экономики. Заводы бездействовали, царила безра­ботица, людей надо было элементарно трудоустроить и накормить. Таким образом, условия для осуществления индустриализации в конце 1920-х гг. были

хуже, чем на рубеже XIX—XX вв. Если царская Россия могла широко привле­кать иностранные инвестиции и займы, то Советской России рассчитывать на приток капиталов из-за рубежа не приходилось.

Отвергая в 1926 г. призывы Л.Д. Троцкого и Г.Е. Зиновьева к «сверхин­дустриализации», Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, И.В. Сталин и их сторонники

утверждали, что нет ничего страшно­го, если темпы индустриализации бу­дут невысокими. Глава советского пра­вительства Рыков считал приемлемы­ми темпы роста промышленного производства, намеченные Госпланом: 23% в 1926-1927 гг., 15,5% в 1928-1929 гг., 14,7% в 1929-1930 гг. Предпо­лагалось, что по мере увеличения объе­мов производства каждый процент прироста будет выражаться во все больших абсолютных показателях; сле­довательно, обеспечивать этот прирост будет все сложнее. Однако вскоре взгляды руководства страны измени­лись. Посчитав, что главной пробле­мой является уже не отсутствие спро­са на товары, а их нехватка, партийное руководство выступило за ускорение роста промышленного производства. Осенью 1926 г. XV съезд ВКП(б) выд­винул задачу «догнать и перегнать» капиталистический мир. Бухарин заявил о смене периода восстановления периодом реконструкции.

Индустриализацию предполагалось вести настолько быстро, насколько позволят имеющиеся ресурсы, и при непременном повышении уровня жиз­ни населения. Капиталовложения в промышленность, прежде всего в тяже­лую индустрию, значительно возросли. Вместе с тем развитие гражданского сектора экономики существенно отставало.

Чтобы обеспечить накопление средств, необходимых для модернизации, предлагалось провести «рационализацию хозяйства»: внедрить новую техни­ку, повысить производительность труда, сократить расходы на управление, установить режим экономии и таким образом снизить себестоимость продук­ции. Иные источники средств (привлекаемые посредством внутренних зай­мов сбережений населения и перераспределяемые через бюджет доходы дру­гих отраслей) должны были играть вспомогательную роль.

Первый пятилетний план, рассчитанный на 1928—1932 гг., был достаточ­но взвешенным и экономически обоснованным: плановые показатели посте­пенно повышались, но оставались реальными. Резкий поворот в экономи­ческой политике большевиков произошел на рубеже 1927—1928 гг. Инвести­ции в промышленность и приток валюты обеспечивались экспортом зерна, но в 1927 г. заготовки хлеба сократились, а потом и вовсе прекратились. Причиной явилась непродуманная экономическая политика — возникнове­ние двойных ножниц: между высокой заработной платой рабочих и низкой производительностью их труда; между высокими ценами на промышленную продукцию и низкими на аграрную. Денег у населения стало много, а поку-

патъбыло нечего. Естественно возник дефицит, и начался ажиотажный спрос на промышленные изделия, усугубленный слухами об ухудшении междуна­родной обстановки и надвигающейся войне. Не имея возможности купить

необходимые товары, крестьяне нео­хотно продавали хлеб. Было выгоднее торговать мясом, молоком, льном. Цены на продукцию животноводства и технические культуры возросли, а на зерно снизились.

Председатель Совнаркома Рыков предлагал преодолеть кризис с помощью рыночных мер. Но большинство ЦК во главе со Сталиным квалифицировало нежелание крестьян продавать государ­ству хлеб по низкой цене как «кулацкую стачку» и решило ответить репрессиями и насильственным изъятием зерна, ис­пользуя чрезвычайные методы времен военного коммунизма. Бухарина, Рыко­ва и Томского, выступивших в защиту нэпа, обвинили в правом уклонизме и потворстве кулачеству. Борьба с «пра­вым уклоном» подтолкнула Сталина к форсированию планов индустриализа­ции, использованию всех средств для развития тяжелой промышленности. Пя­тилетний план стал рассматриваться как политический способ вытеснения ча­стнособственнических отношений. Плановые показатели индустриализации были повышены, причем выдвигался лозунг выполнить пятилетку в четыре года. Пресса пропагандировала рабочий энтузиазм, направленный на резкое повы­шение производительности труда. Руководящие работники Госплана СССР за­являли, что промышленность Советского Союза может в течение трех лет пре­взойти индустрию США.

В статье «Год великого перелома», опубликованной к 12-й годовщине Ок­тябрьской революции, Сталин заявил, что в СССР произошел «решительный перелом в области производительности труда», а советские люди «с успехом разрешили своими собственными силами проблему накопления, заложив основы тяжелой индустрии». На XVI съезде ВКП(б) в 1930 г. Сталин заяв­лял, что пятилетка в некоторых отраслях может быть выполнена за 1,5—2 года. Пятилетний план предусматривал строительство 1235 предприятий, а с учетом районных электростанций, угольных шахт и нефтяных промыслов — свыше 1500. Среди них было 50—60 гигантских строек, на долю которых при­ходилось 45% всех капиталовложений. Крупнейшими объектами первой пятилетки стали Днепрогэс, Магнитогорский, Кузнецкий и Запорожский металлургические комбинаты, Сталинградский тракторный завод, Москов­ский и Горьковский автомобильные заводы, Уралмаш (Уральский машино­строительный завод) и др. В ходе строительства проектные мощности пред­приятий неоднократно увеличивались. Так, Кузнецкий металлургический комбинат по первоначальному варианту плана должен был выплавлять 360 тыс. т чугуна в год, а по окончательному — 1200 тыс. т'.

¹ См.: КацваЛ. Трагедия большого скачка: Советский Союз в 1930-е голы, —http://www.lseptember.ru/ ru/his/99/his 14.htm

Возросло количество одновременно возводимых объектов, рассосредото-чение и без того скудных средств по многим предприятиям, которые теперь вводились в строй с большими опозданиями. Чем дольше ведется строитель­ство, тем позже предприятие начина­ет давать продукцию и тем дороже об­ходится. Одновременно были увеличе­ны и плановые показатели, для реализации которых требовались мил­лионы новых рабочих рук. За годы пер­вой пятилетки в промышленность, в строительство и на транспорт пришли 12,5 млн новых рабочих, в том числе 8 млн недавних выходцев из деревни, людей малоквалифицированных, зача­стую никогда раньше не видевших ни станка, ни автомобиля.

Форсирование планов порождало штурмовщину, которая вела к посто­янным сбоям в производстве и сниже­нию качества продукции. Увеличился брак, но негодные детали рабочие под­тачивали напильником и ставили на конвейер. Часто тракторы, прошедшие заводские испытания, ломались в поле. Трудовые коллективы под руковод­ством парткома брали на себя повышенные обязательства пустить завод или гидростанцию в еще более короткие сроки. Отменить обязательство, опуб­ликованное в газетах, уже было нельзя. Страна переживала эпидемию тру­довых починов и массового энтузиазма.

Экономика не могла выдержать такого перенапряжения. Сданные в сверхплано­вые сроки заводы еще несколько лет дово­дились «до ума», выпуская продукцию низкого качества и меньшего количества, директора получали выговоры, их посто­янно меняли либо они умирали на трудо­вом посту, не выдержав нервного стресса. «Подхлестывание» страны, которое Ста­лин приписал своим врагам, обернулось провалом ускоренной индустриализации. Тем не менее, подводя итоги пятилетки, Сталин заявил, что промышленность ус­пешно выполнила план за 4 года три меся­ ца, объем продукции тяжелой промыш­ленности составил 108% по отношению к первоначально запланированному². При этом учитывались не натуральные показатели (в станках и автомобилях, тон­нах угля и металла, метрах ткани), а стоимостные, т.е. выраженные в руб­лях. Выполнить и перевыполнить последние было весьма просто, так как в

² КацваЛ. Указ. соч.

годы индустриализации цены на сырье, машины и оборудование быстро уве­личивались. В реальных показателях пятилетний план не был выполнен по добыче топлива, выплавке металла, производству машин и минеральных удобрений. Ухудшилось положение в легкой и пищевой промышленности, зависевших от сельского хозяйства, которое оказалось разорено проходив­шей в те же годы коллективизацией. Это привело к серьезному спаду уровня жизни населения. Ему предлагалось потуже затянуть пояса, чтобы мобили­зовать средства для развития промышленности.

Общий героический настрой, про­паганда в газетах, демонстрации и ми­тинги, действия парткомов и механизм социалистического соревнования³ сформировали совершенно особенный тип мотивации, который позже уже не появлялся. По существу, в мирное вре­мя на стройках пятилетки советские люди трудились так, как надо было работать в экстремальных условиях войны. Советские средства с гордостью рассказывали о трудовом энтузиазме. Газеты сообщали о том, что на строи­тельстве Бобриковского химкомбина­та рабочие, трудившиеся в пургу на 30-метровой высоте, привязывали себя к строительным лесам, чтобы их не снесло ветром, а на строительстве Ста­линградского тракторного завода бригада комсомольцев при 40-градусном морозе с отмороженными руками и ногами стеклила крышу.

Опыт первой пятилетки, когда форсирование планов привело к их фак­тическому срыву, побудил советское руководство более взвешенно и осто­рожно подойти к дальнейшему развитию экономики. На вторую пятилетку (1933—1937) были запланированы значительно меньшие темпы роста произ­водства. Предполагалось, что отрасли группы Б (производящие предметы потребления) будут развиваться быстрее отраслей группы А (производящих средства производства). Это должно было обеспечить хотя бы частичное на­сыщение потребительского рынка товарами.

Постоянные поломки станков и машин, обилие бракованной продукции заставили обратить пристальное внимание на повышение квалификации работников. Вместо девиза первой пятилетки «Техника решает всё!» был выдвинут лозунг «Кадры решают всё!». Чтобы его реализовать, было органи­зовано массовое производственное обучение рабочих. В 1934 г. только в тя­желой промышленности разными формами обучения были охвачены 700 тыс. человек, в 1935 г. — 1,5 млн, а в 1936 г. — свыше 2 млн человек.

Отказ от чрезмерного форсирования индустриализации и большее вни­мание к освоению новой техники принесли положительные результаты. В годы второй пятилетки вдвое выросла производительность труда, в 4 раза энерговооруженность промышленности. В общей сложности в годы второй пятилетки были введены в строй 4500 новых и реконструированных пред­приятий. Валовой объем произведенной продукции увеличился более чем

³ Социалистическое соревнование и первые «ударные бригады» появились в 1929 г.

вдвое. Однако и на этот раз в основу статистики были положены стоимос­тные показатели. Плановые задания были выполнены лишь по 10 важней­шим натуральным показателям из 46 (по остальным — лишь на 70-77%).

Не произошло заметных сдвигов в от­раслях группы Б. По-прежнему лег­кая промышленность финансирова­лась по остаточному принципу, ее ра­ботники оплачивались хуже, чем в тяжелой промышленности.

Тем не менее общие итоги «большо­го скачка» поражали воображение даже иностранцев. Хотя накануне Второй мировой войны СССР оставался аг-рарно-индустриальной страной, зна­чительно ускорилась урбанизация и произошел колоссальный промыш­ленный рывок. Численность городско­го населения возросла с 29 млн в 1928 г. до 63 млн в 1940 г. Численность про­мышленных рабочих достигла 10 млн человек (против 4 млн в канун первой пятилетки). К концу 1930-х гг. в СССР общий объем импортной продукции в потреблении страны снизился до 1%, практически прекратился ввоз чер­ных металлов, сельскохозяйственных машин, тракторов, многих видов сы­рья. Были созданы новые отрасли: тракторостроение, автомобилестроение.

химическая промышленность, в том числе производство синтетического каучука.

Заметный прогресс был достигнут только в тяжелой промышленности. Легкая промышленность развивалась медленнее. Преобладал ручной труд. особенно в сельском хозяйстве и стро­ительстве. Победа индустриализации обернулась гибелью для нэпа. Админи­стративное сосредоточение всех фи­нансовых средств, сырья и рабочей силы в руках государства обрекло на гибель частный сектор в промышлен­ности и торговле. На рубеже 1929— 1930 гг. он был практически ликвиди­рован. Вырос бюрократический аппа­рат, усилился централизованный кон­троль, исчезла экономическая само­стоятельность предприятий. Предприятия не могли самостоятельно ни изменять технологию, ни устанавливать оплату труда работников, ни опре­делять их численность на том или ином участке.

Колоссальный объем строительства, огромные затраты на новую тех­нику, низкая производительность труда и высокая себестоимость продук­ции привели к тому, что с 1931 г. промышленность работала нерентабель-

но. Это потребовало сосредоточения средств у государства и перераспре­деления их через государственный бюджет. Предприятия, получавшие прибыль, не могли ею распоряжаться, а перечисляли средства в бюджет. Оптовая торговля между предприятиями прекратилась, товарные биржи и ярмарки закрылись. Сырье, оборудование, стройматериалы стало невоз­можно ни продать, ни купить — все это распределялось централизован­но, на основании выделенных фондов и лимитов. Все необходимое для производства нужно было «доставать» и «выбивать» в московских нарко­матах⁴. Директора старались создать запасы «на всякий случай», на пред­приятиях возникли излишние фонды, техника простаивала, эффектив­ность производства снижалась.

Необдуманная индустриализация привела к колоссальной перекачке средств в промышленность из сельского хозяйства и к катастрофическому разорению деревни.

Именно в эти годы сформировалась административно-командная модель управления. Она оказалась удобной для совершения индустриального рыв­ка, но крайне вредной для обеспечения технического прогресса, роста каче­ства продукции, экономической эффективности.

Врезка

М. Орышак, С. Осипов Октябрь, великий и ужасный!

В начале XX в. только 13% населения России переступало 50-летний рубеж. Грамотность ко­лебалась на уровне 30%, а высших учебных за­ведений во всей империи было меньше, чем в одной Москве при советской власти. Не было даже всеобщей начальной школы. Бесплатная медицина и образование, введен­ные почти одновременно с советской властью, до сих пор остаются нашими вершинами, кото­рые Запад так и не смог покорить. Женщин в России уравняли в правах с мужчинами на 40 лет раньше, чем чернокожих с белыми в Америке. Уровень сельскохозяйственного производства в царской России был высочайшим (четверть все­го товарного хлеба в мире!), но за счет того, что 83% населения были крестьянами, которые пос­ле реформы 1861 г. стремительно разорялись. Лозунг «земля — крестьянам» разом покончил с этой проблемой. Беднейшее крестьянство (20% российских землепашцев) и середняки безоговорочно поддержали красных. Кулаки красных не поддержали, но не поддержали и белых. Философия «моя хата с краю» вскоре дорого им обошлась.

Чуть позже коммунисты добрались и до серед­няков, и до бедняков. После коллективизации крестьяне исчезли — остались одни колхозни-

ки. Ушел в небытие и экспорт зерна. Пришли времена ежегодной «битвы за урожай», которую мы столь же ежегодно проигрывали, и канад­ской пшеницы.

Рабочие в целом от революции поначалу выиг­рали. Большевики первым делом сократили рабочий день. Надо сказать, что условия труда на большинстве заводов в царской России дей­ствительно были кошмарными. Не только из-за жадности «буржуев», но и по вполне объектив-

ным причинам. Если бы рабочие трудились меньше или получали больше, российская про­мышленность не выдержала бы конкуренции с западными странами.

Но и здесь свобода обернулась рабством. В 1930-х гг. рабочих пробовали прикрепить к их заводам, как крепостных крестьян к земле. По-

⁴ КацваЛ. Указ. соч.