Изначальная основа обоснования метафизики

Интерпретация сущности познания вообще и его конечности в частности в итоге дает следующий результат: конечное созерцание (чувственность) как таковое нуждается в определении со стороны рассудка. С другой стороны, и конечный рассудок сам по себе зависим от созерцания; «Ведь слова понятны лишь в том случае, если им соответствует нечто в созерцании»[xxiv]. Потому, когда Кант говорит: «Ни одну из этих способностей [чувственность или рассудок] нельзя предпочесть другой»[xxv], – то кажется, что это противоречит тому, что он все-таки определяет созерцание как фундаментальную характеристику познания. Но необходимая принадлежность чувственности и рассудка сущностному единству конечного познания не исключает, но предполагает возможность иерархии, если мышление в структурном отношении опирается на созерцание как на ведущий акт представления. Когда мы пытаемся проникнуть во внутренний смысл кантовской проблематики, именно эта иерархичность не позволяет пренебрегать взаимосвязанностью чувственности и рассудка, быть ей сглаженной в безразличной корреляции содержания и формы.

Может показаться, что в деле возвращения к изначальной основе возможности конечного познания достаточно констатировать простую и взаимосвязанную двойственность его элементов. Тем паче, что сам Кант ясно ориентировал "возникновение" (Entspringen) нашего познания на "два основных источника души". «Наше познание исходит из двух основных источников души, из которых первый – это восприятие представлений (рецептивность впечатлений), второй же – способность познавать через эти представления предмет (спонтанность понятий)»[xxvi]. Кант говорит и еще четче: «кроме двух этих источников познания» (чувственности и рассудка), у нас нет «никакого иного»[xxvii].

Но эта двоякость источников не есть простое соседство: лишь в предопределенном их структурой единении обоих конечное познание может соответствовать своей сущности. «Лишь из их соединения может возникнуть познание»[xxviii]. Единство этого единения, однако, не является итогом позднейшего сцепливания этих элементов; наоборот, именно то, что соединяет их, этот "синтез", и позволяет возникнуть элементам в их взаимосвязанности и единстве. Если же конечное познание имеет свою сущность именно в изначальном синтезе основных источников, а обоснование метафизики должно продвигаться к сущностному основанию конечного познания, то нельзя упустить того, что уже при предварительном обозначении "двух основных источников" дается указание на их первичное основание, т. е. на их изначальное единство.

Ведь и сам Кант и во "Введении" к Критике чистого разума, и в ее заключении добавляет к простому перечислению двух основных источников заслуживающую внимания характеристику: «Лишь поскольку это кажется необходимым для введения или предварительного напоминания, следует указать, что имеются два ствола человеческого познания, вырастающие, возможно, из сообщного, но нам неизвестного корня, а именно – чувственность и рассудок. Через первую – предметы нам даются, через вторую -мыслятся»[xxix]. «Мы довольствуемся здесь завершением нашего дела, а именно – наброском лишь архитектоники любого познания из чистого разума, и начинаем от той точки, где разветвляется всеобщий корень нашей способности познания, и выделяются два ствола, один из которых – разум. Японимаю здесь под разумом высшую способность познания в целом и, следовательно, противополагаю рациональное эмпирическому»[xxx]. "Эмпирическое" указывает здесь на опытно вос-принимающее, рецептивность, чувственность как таковую.

"Источники" здесь постигаются как "стволы", исходящие из некоторого общего корня. Но в то время, как в первом положении "сообщный корень" обозначается как "возможный", во втором, "всеобщий корень" утверждается как действительный. Тем не менее, в обоих случаях на этот корень лишь указывается. Кант его не только не исследует, но даже обозначает как "нам неизвестный". Отсюда выясняется нечто существенное для общего характера кантовского обоснования метафизики: она не ведет к ясной как солнце абсолютной очевидности первого положения или принципа, но идет и сознательно указует в непознанное. Это – философствующее обоснование философии.

II. СПОСОБ РАСКРЫТИЯ ИСТОКА