Августа 1952. Швейцария

Мое первое посещение этой замечательной страны. Теодор Пливе

приглашал меня уже давно, да и самому хотелось, но как-то не

удавалось. Сразу Лермонтов на уме: «Люблю я цепи синих гор, когда,

как южный метеор, ярко, без света всплывает из-за них луна». Смотрю

- не насмотрюсь. Хожу взад–вперед по приозерному парку Монтре и

удивляюсь: с таким же количеством ног и рук, но швейцарцы все же не

похожи на моих земляков. Владикавказско-Орджоникидзевский парк на

берегу Терека меньше, но краше; а вот люди там выглядят беднее, чем

здесь. Мой Кавказ, обогнала тебя Швейцария в своем материально-

бытовом развитии на 50 лет, а может быть даже на 100, хотя тут нет

и следа организующей и вдохновляющей силы партии.

* * *

В отделе притворяюсь незнающим немецкого или французского, а по-

английски говорящим очень плохо: не говорит ли кто по-русски? Все

пожимают плечами: по-русски? так это же почти по-китайски! Мы –

огромная держава, нас боятся, а вот по-русски не говорят.

Унизительно это. С американцами и англичанами говорят по-английски,

французы и немцы чувствуют себя как дома итальянцы тоже, а вот

русские…

* * *

С сопровождающим человеком поехал в Женеву, на пароходике. На

борту – почти одни экскурсанты: немцы, французы, датчане, шведы,

американцы, даже черные африканцы – нет только русских, советских.

А если есть, не слышу их говора.

* * *

Два профессора технического университета встретили меня

приветливо: авиационная традиция. Университет в отпуску, все тихо и

свободно от гвалтливой молодежи; но некоторое число аспирантов тихо

трудится. Представляют мне Фабюса; ему 27 лет, но мечта у него 20-

летнего: запустить ракету в швейцарское небо. Отлично говорит по-

немецки, по-английски, а французский является его родным языком.

Читал в оригинале или в переводе труды всех более или менее

известных теоретиков космонавтики; но мало знает о трудах

Циолковского. «Думал ли я, что человек полетит когда-нибудь на

орбиту земли?» Да, отвечаю, непременно да.

* * *

Общее впечатление от университета хорошее, хотя некоторые

особенности его административного построения мне просто непонятны.

Показали свои лаборатории, нашлась точка научного соприкосновения и

интереса. Сверхзвуковое течение газа: его теория разработана

хорошо, экспериментальные методы тоже интересны; но мне кажется,

что Советский Союз вполне на уровне здешних достижений, хотя у

швейцарцев больше контрольно-измерительных приборов высокой

точности. Поспорили немного о недостатках метода характеристик, и

мне стало ясно, что в чисто математическом отношении цюрихские

профессора на метр-полтора впереди меня. Но зато в физической

газодинамике мы равны, а в ракетном деле я чувствовал себя на

полтора-два метра впереди.

* * *

Швейцарцы знают, что СССР проявил исключительный интерес к

пеенемюндским исследованиям и экспериментам. Но Фау-1 и Фау-2 были

названы мною первыми сапогами начинающего сапожника: неудобными,

причиняющими боль и мешающими свободному хождению; но все же они

были сапогами; теоретическая и конструктивная работа над ними не

могла считаться законченной. Говоря несколько вульгарными словами

Вернера фон Брауна, «девушку-то мы создали, но не успели поднять ей

юбку, чтобы увидеть все под нею». Бригаде С.П. Королева было

приказано в Капустином Яре «поднять юбку и увидеть все», но

получилась только похлебка, хотя М.В. Келдыш уверял, что «запуски

Фау-2 идут там (тогда еще было запрещено называть Капустин Яр по

имени) вполне успешно».

* * *

Мы еще только в середине 1952 года; теория и технология

практической космонавтики делают еще только начальные шаги. Но уже

можно сказать с уверенностью, что в будущей войне ракетам

предназначена огромная роль. Меня это пугает; моя мечта –

исследование космоса в интересах человека, науки, технологии. Но

когда цюрихские коллеги спросили: «А если бы в критические дни

советско-германской войны вы располагали мощными ракетами –

поколебался бы я запускать их на Берлин?» Мой ответ бы: «Во-первых,

таких ракет у нас не было, поэтому вопрос – академический; во-

вторых, да, я был бы за бомбардировку стратегических центров врага

чем угодно».

* * *

По возвращении в Лондон я разволновался: не слишком ли

воинственно ответил насчет бомбардировки Берлина «чем угодно»?

Можно было бы более дипломатически. Но, с другой стороны, я должен

признаться, что опыт немецкого вторжения в СССР и бомбардировок

наших городов еще сидит в моей памяти, мне трудно подавить в себе

тогдашние эмоции – а тут речь шла как-раз о них. Мое сегодняшнее

состояние существенно другое: всеми возможными усилиями

предотвратить новую войну и спасти города и села от ракетных,

самолетных, артиллерийских и иных бомбардировок.