Содержание и функции полоролевых стереотипов

В последние годы в зарубежной психологии резко усилился интерес к социальным стереотипам вообще и к полоролевым стереотипам в частности. Увеличивается количество исследований и публикаций, организуются специальные конференции и симпозиумы. Начаты такие исследования и у нас в стране (Гозман, 1987; Аба-лакина, 1987; Гозман, Алешина, 1988; и др.). В этом параграфе мы суммируем основные направления в исследовании социальных и психологических функций полоролевых стереотипов за рубежом, стремясь по возможности воссоздать саму логику развития этих исследований и очертить главные тенденции в теоретическом анализе проблемы.

Первые исследования полоролевой стереотипизации были связаны с попытками вычленить типичные различия, относящиеся к представлениям женщин и мужчин друг о друге и о себе. Худо-

жественные обобщения и суждения здравого смысла по этому поводу насчитывают целые столетия, и мы до сих пор не перестаем удивляться тонкости, глубине и справедливости высказываний писателей и мыслителей прошлого. Строгие научно-психологические исследования начались в этой области сравнительно недавно — в конце 40-х — начале 50-х годов XX в. Подытоживая эти исследования в 1957 г. Мак-Ки и Шеррифс (1957) заключили, что типично мужской образ — это набор черт, связанный с социально неограничивающим стилем поведения, компетенцией и рациональными способностями, активностью и эффективностью. Типично женский образ, напротив, включает ряд черт, связанных с социальными и коммуникативными умениями, с теплотой и эмоциональной поддержкой. При этом чрезмерная акцентуация, выраженность как типично маскулинных, так и типично феминных черт, приобретает уже негативную оценочную окраску. Типично отрицательными качествами мужчин признаются грубость, авторитарность, излишний рационализм, женщин — формализм, пассивность, излишняя эмоциональность.

Мак-Ки и Шерриф пришли к выводу, что в целом мужчинам приписывается больше положительных качеств, чем женщинам. И наконец, эти авторы обнаружили, что мужчины демонстрируют гораздо большую согласованность в отношении типично мужских качеств, чем женщины — в отношении женских.

Начиная с шестидесятых годов большую популярность приобретают исследования стереотипных представлений о способностях мужчин и женщин, их компетентности в различных сферах деятельности и причинах их профессиональных успехов. Так, например, Голдберг (1968) обнаружила известную предубежденность женщин против самих себя в сфере научной деятельности. В ее исследовании выяснилось, что студентки колледжей более высоко оценивают статьи, написанные мужчинами, чем женщинами. Приблизительно такие же данные были получены и в исследовании Петер-сон, Кислер и Голдберг (1971). В их эксперименте испытуемые обоего пола должны были оценить предлагаемые им на обозрение картины, одни из которых были якобы написаны мужчинами, а Другие — женщинами. Еще одной независимой переменной в этом эксперименте был статус художников: в одном случае авторы картин — и мужчины и женщины — представлялись как начинающие художники, а в другом — как победители конкурсов. Согласно данным этого исследования здесь также имела место переоценка картин, написанных мужчинами, но это было справедливо только по отношению к условиям первой серии, когда художники представлялись новичками. Авторы считают, что сам факт победы на конкурсе как бы уравнивал в глазах испытуемых профессиональное мастерство авторов независимо от их половой принадлежности, и Это действовало в противовес стереотипу о заведомо меньших способностях женщин в области живописи.

Получив сходные с предыдущими результаты, Доу (1976) попыталась интерпретировать ихх помощью теории каузальной атри-

буции. В соответствии с основными постулатами этой теории ус пех или неудача в какой-либо деятельности объясняются различным образом в зависимости от того, являются ли они (успех или неудача) неожиданными или, напротив, ожидаемыми, вероятными событиями. Ожидаемому поведению обычно приписываются так называемые «стабильные» причины, а неожиданному—«нестабильные». Поэтому в соответствии с полоролевыми стереотипами хорошее выполнение задачи, высокий результат в чем-либо, достигнутый мужчиной, чаще всего объясняются его способностями (пример «стабильной» причины), а точно такой же результат, достигнутый женщиной, объясняется ее усилиями, случайной удачей или другими «нестабильными» причинами. Более того, по данным Кис-лер (1975), сама типология стабильных и нестабильных причин оказывается неодинаковой в зависимости от того, чье поведение объясняется — женщины или мужчины. В частности, Кислер установила, что и «способности» и «усилия» могут иметь различные оценочные значения при объяснении поведения женщин и мужчин. Так, например, если при объяснении успеха женщины фактор усилий рассматривается чаще всего как «нестабильный» и в целом имеет некоторую отрицательную оценочную окраску, то применительно к профессиональным успехам мужчины этот фактор интерпретируется как «стабильный» и имеющий положительную оценочную валентность, как необходимое условие «естественной мужской потребности в достижении», как средство преодоления барьеров и трудностей, возникающих на пути к цели.

Наряду с этим было установлено, что в тех случаях, когда женщина выполняет мужскую работу, например выступает в роли следователя при расследовании преступления и делает это компетентно, и признается авторитетами в этой области, то она воспринимается испытуемыми обоего пола как заслуживающая большего признания, чем мужчина (Тейнер, Доу, 1973, 1975). Фактор «усилий» приобретает в этом случае «стабильный» характер и положительную оценку, подобно тому как это происходит обычно при объяснении успехов мужчин.

Однако в чисто личностном плане компетентность оказывается для женщин скорее отрицательным, чем положительным фактором: высококомпетентные женщины не пользуются расположением ни мужчин, ни женщин. Такой вывод логически следует из очень интересного экспериментального исследования Хаген и Кан (1975). Манипулируя двумя независимыми переменными: уровнем женской компетентности и типом межличностного взаимодействия в диаде, авторы обнаружили следующее. 1. В целом и мужчины и женщины стремятся исключить из своей группы компетентных женщин, причем эта тенденция наблюдается в условиях и кооперативного и соревновательного взаимодействий. 2. Мужчины в целом оказывали предпочтение компетентным женщинам только тогда, когда по условиям эксперимента не требовалось никакого выполнения задачи — ни кооперативного, ни конкурентного характера. 3. Мужчины с традиционными (консервативными) установками на

отношения полов исключали из своей группы компетентных женщин только в соревновательных условиях, выдвигая при этом на роль лидеров, напротив, женщин некомпетентных. 4. Мужчины с более «либеральными» взглядами исключали из своей группы компетентных женщин реже и признавали в них лидеров чаще, чем «консерваторы», однако не чувствовали к ним (компетентным женщинам) никакого расположения.

Авторы интерпретируют полученные ими данные тем, что высокая компетентность женщины опровергает существующие стереотипы. При этом возникает несколько способов отреагировать на это противоречие: 1) изменить стереотип; 2) опровергнуть факт наличия компетентности; 3) вообще устранить противоречие путем фактического устранения, исключения компетентной женщины из группы. Два последних оказываются более предпочтительными, причем это наблюдается не только в экспериментальной ситуации, но, что значительно важнее, и в реальной жизни. Проигрыш женщине в соревновании, считают Хаген и Кан, особенно для мужчины с консервативными, традиционными установками на взаимоотношения полов, почти всегда означает снижение самооценки, поскольку в соответствии с неписанными нормами, существующими в традиционной западной культуре, «настоящий мужчина превосходит женщину и всегда должен ее обыграть».

Последнее из приведенных исследований — пример попыток объяснить существующие полоролевые стереотипы, апеллируя к более широкому социальному контексту. Исследования этого рода ставят своей задачей не просто описать содержание полоролевых стереотипов, но выяснить их функции. Наиболее важными из таких функций большинство исследователей считают оправдание и защиту существующего положения вещей, в том числе фактического неравенства между полами. Так, например, О'Лири (1974) прямо пишет о существовании в американском обществе норм предубежденности против женщин, имеющих какой-либо приоритет над мужчинами того же возраста и социального положения. Она исследовала связь между полоролевыми стереотипами и оправданием задержки продвижения женщин по служебной лестнице в промышленности. По мнению автора, без каких бы то ни было объективных оснований женщинам приписываются следующие установки на работу: они работают только ради «булавочных» денег; в работе их больше интересуют чисто коммуникативные и эмоциональные моменты; женщинам больше нравится работа, не требующая интеллектуальных усилий; они ценят самоактуализа-Цию и продвижение по службе меньше, чем мужчины. Основа всех этих, по мнению автора, абсолютно необоснованных взглядов, расхожие полоролевые стереотипы, согласно которым у женщин отсутствуют черты, связанные с компетенцией, независимостью, соревновательностью, логикой, притязаниями и т. д., и которые, напротив, постулируют у них подчеркнутую выраженность эмоциональных и коммуникативных характеристик.

Нередко для обоснования оправдательной функции полоролевых стереотипов обращаются к далекому прошлому, пытаясь понять существующую асимметрию на основе культурно-исторического опыта. Так, например, анализируя образ женщины в истории Хантер (1976) пришла к выводу, что в целом — это образ неполноценности, а процесс женской эмансипации с глубокой античности однозначно и прямо связывался с деструктивными социальными последствиями, с распадом морали и разрушением семьи. Например, одна из главных причин падения Римской империи связывалась именно с далеко зашедшим процессом женской эмансипации. Хантер считает также, что большое влияние на содержание современных полоролевых стереотипов оказала христианская традиция, рассматривающая женщину как источник зла. С точки зрения теоретиков и практиков христианства, женщина как существо морально и интеллектуально неполноценное оказывалась прекрасным инструментом в руках дьявола: далеко не случайно поэтому именно женщины и составили основной контингент жертв инквизиции. Эти и другие факторы культурно-исторического порядка, по мнению ряда исследователей, повлияли на то, что С. и Д. Бемы (1970) назвали «бессознательной идеологией о естественном месте женщины в обществе», а также не связанные с этой идеологией тонкие, закамуфлированные формы неравенства и дискриминации, и на существующую в западном обществе практику «держать женщину на своем месте». Полоролевые стереотипы призваны оправдать и эту идеологию, и эту практику, что и определяет их смысловое и оценочное содержание.

Специальная область исследований, где, по убеждению специалистов, с особой наглядностью демонстрируется защитная и оправдательная функция полоролевых стереотипов,— это исследования изнасилования. Изучение этой проблемы приобрело огромную популярность сравнительно недавно, но за очень короткое время количество этих исследований резко возросло, постоянно расширялся и спектр изучаемых аспектов проблемы. Ряд работ посвящен проверке распространенности различных представлений о причинах изнасилования. Например, Браунмиллер (1975) констатировал наличие в «маскулинной культуре» различных, нередко альтернативных, представлений (автор называет их своеобразными «мифами» об изнасиловании), начиная с мнений о том, что «все женщины хотят быть изнасилованными» или «женщины сами напрашиваются на неприятности», и кончая точкой зрения, сводящейся к тому, что «изнасилованные — это всегда или сумасшедшие, или сексуально неудовлетворенные особы, или и то и другое, вместе взятое».

Более детальную классификацию подобных «мифов» и их фактическое опровержение приводит Р. Флауэрс (1987). Вот несколько широко распространенных представлений, которое, по мнению этого автора, являются совершенно неверными.

1. Женщина никогда не будет изнасилована, если она станет сопротивляться.

2. Каждая Женщина внутренне, тайно, хотела бы быть изнасилованной. В связи с этим мифом автор специально подчеркивает как легко в «маскулинной культуре» смешиваются такие различные вещи, как «желание быть соблазненной» и «желание быть изнасилованной».

3. Большинство изнасилований происходят с женщинами, которые оказываются вне дома. Это происходит поздно ночью и/или где-нибудь в пустынных, заброшенных местах.

4. Изнасилование — это такое преступление, в котором немалая вина лежит на самой жертве. Иначе говоря, в этом мифе речь идет о том, что женщины сами провоцируют насильников к соверешению изнасилования своей одеждой, манерой поведения и т. п.

5. Только молодые и привлекательные женщины подвергаются изнасилованию.

6. Часто женщины ложно обвиняют своих сексуальных партнеров в изнасиловании, хотя на самом деле эта акция с их стороны была добровольной. Это делается для сохранения репутации, побуждения к браку и т. д. По мнению автора, такие случаи действительно имеют место, но крайне редко: по его данным, только в 2% случаев той выборки, которую он анализирует.

7. Следующий «миф» можно сформулировать следующим образом: «это может случиться с кем угодно, только не со мной».

8. Изнасилование побуждается исключительно неудовлетворенной секусальной потребностью. Точка зрения автора состоит в том, что главной причиной изнасилований, напротив, является потребность в доминировании, в агрессии.

9. Большинство изнасилований совершаются между незнакомыми между собой прежде жертвой и насильником.

10. Насильники имеют какой-то особый, специфический внешний вид, по которому их достаточно легко идентифицировать.

11. Изнасилование — это акт импульсивный, заранее не планируемый.

Значительное количество исследований направлено фактически на выяснение степени распространенности того или иного «мифа». Так, например, в работе Филд (1978) было установлено, что в целом мужчины по сравнению с женщинами приписывают гораздо большую ответственность за случившееся самой жертве. При этом мужчины с консервативными взглядами склонны интерпретировать изнасилование как прежде всего вину или ошибку самой жертвы, полагая при этом, что женщина теряет свою привлекательность. Мужчины же с более либеральными взглядами приписывают жертве приблизительно такую же степень ответственности, но не отказывают ей в привлекательности. Самым интересным результатом этой работы, однако, оказался вывод о том, что мнения Широкой публики и полицейских по поводу ответственности за изнасилование оказались более сходными с точкой зрения самих насильников, чем адвокатов и жертв изнасилования. По мнению автора, суть полученных данных сводится к тому, что в целом мужчины демонстрируют более снисходительное отношение к сексу -

альному насилию, чем женщины, а полицейские, естественно, разделяют стереотипы, превалирующие в «маскулинной культуре».

В исследованиях Кэлхауна и сотр. (1976, 1978) специально анализировался такой фактор, как привлекательность жертвы. Было установлено, что, по мнению представителей обоего пола, вероятность изнасилования привлекательной женщины выше, чем непривлекательной, вместе с тем привлекательной жертве приписывается большая ответственность, чем непривлекательной. Однако результаты других работ противоречат только что изложенным. Так, например, было показано (Смит и др., 1976; Барт, 1980), что женщины приписывают жертве большую ответственность, чем мужчины, хотя в большей степени, чем мужчины, склонны интерпретировать жертву как заслуживающую уважения, снисхождения и сострадания. Фактор привлекательности жертвы также оказался далеко не однозначным.

Канекар и сотр. (1980, 1981), проведшие ряд экспериментальных исследований этого вопроса, полагают, что разноречивость данных объясняется различной модальностью понятия «ответственность». Они считают, что этим понятием нередко обозначаются два совершенно различных аспекта: во-первых, вероятность самого факта насилия и, во-вторых, вина за случившееся. Разделив эти аспекты и обозначив соответственно первый термином «каузальный», а второй — «моральный» тип ответственности, эти авторы получили ряд данных, уточняющих и суммирующих ранее полученные.

В эксперименте Канекара, Колсоваллы и Сузы (1981) испытуемым (мужчинам и женщинам), студентам Бомбейского университета зачитывался текст, описывающий случаи изнасилования. В различных сериях эксперимента варьировались следующие переменные: социальный статус насильника, социальный статус жертвы; провокационность (соблазнительность в одежде и манере поведения) жертвы; привлекательность жертвы; семейный статус жертвы (замужняя или незамужняя). После этого испытуемые должны были по специально созданным шкалам установить, во-первых, меру наказания для преступника и, во-вторых, меру ответственности за случившееся самой жертвы. Результаты этого исследования демонстрируют следующее: 1) соблазнительность жертвы (в одежде и манере поведения) увеличивает приписываемую ей вину и воспринимаемую вероятность изнасилования (моральную и каузальную ответственность жертвы); 2) замужним женщинам по сравнению с незамужними приписывается большая моральная, но не большая каузальная ответственность (большая вина, но не более высокая вероятность быть изнасилованной); 3) привлекательность жертвы увеличивает каузальную ответственность, но не моральную (увеличивает вероятность изнасилования, но не вину за него); 4) мужчины по сравнению с женщинами приписывают жертве большую моральную ответственность (вину), а женщины по сравнению с мужчинами — большую каузальную ответственность (фактически отмечают большую вероятность изнасилова-

ния); 5) провоцирующей жертве приписывается большая вина, чем непровоцирующей, однако эта зависимость оказалась значимой только в том случае, когда мужчины расценивают жертву с более низким социальным статусом, а женщины, наоборот, с более высоким или равным по отношению к их собственному социальному статусу; 6) в целом женщины рекомендуют более длительные сроки заключения для насильников, чем мужчины.

Итак, суть полученных данных сводится к констатации закономерной и естественной асимметричности в позициях женщин и мужчин по отношению к ситуации изнасилования: женщины вынуждены идентифицироваться с жертвой, а мужчины — с насильником. Поэтому применительно к данной ситуации полоролевые стереотипы выполняют одновременно защитную функцию для женщин и оправдательную — для мужчин. Защитная функция представлений, типичных для женского контингента испытуемых по сравнению с мужчинами, заключается не только в снижении моральной ответственности (вины) и преувеличении каузальной ответственности (вероятности), приписываемой жертве, но и в стремлении как можно сильнее отличаться от жертвы по используемым в эксперименте критериям: привлекательности, провокационности поведения и одежды, социальному статусу. Соответственно оправдательная функция представлений, свойственных мужскому контингенту испытуемых, напротив, проявляется не только в преувеличении по сравнению с женщинами моральной и преуменьшении каузальной ответственности, приписываемой жертве, но и в более снисходительном отношении к преступнику.

В последнее время анализу подвергается и ряд других функций полоролевых стереотипов, например регулятивная, объяснительная, трансляционная и др. Особенно популярными становятся исследования последней функции. В частности, обсуждаются очень важные вопросы о том, каким образом различные социальные институты, литература, искусство, средства массовой информации и т.д. способствуют (или препятствуют) формированию и распространению полоролевых стереотипов. Например, в работе Мэнстед и Мак-Калоч (1981) изучались образы мужчин и женщин в рекламных программах Британского телевидения. Авторы пытались выяснить, существуют ли различия в изображении потребителей и потребительниц и если да, то в чем они заключаются. Такие различия действительно были получены. В целом суть этих различий совпадает с традиционными демаркационными линиями полоролевой стерео-типизации. Мужчины чаще всего изображаются как рассуждающие ^и оценивающие товар, понимающие объективные причины его покупки, занимающие автономные роли, ориентированные на практическое использование приобретаемых предметов. Напротив, женщины обычно изображаются как не обсуждающие и не оценивающие достоинства приобретаемого товара, а как движимые субъективными причинами в его приобретении (эмоциями и желаниями), как занимающие дополнительные и зависимые роли (жены, любовницы, подруги), и связанные с социально-престижным и сим-

волическим значением и использованием покупаемых предметов К сожалению, в работах подобного рода недостаточно эвристичны ответы на главный вопрос: что же в конечном счете является причиной, а что — следствием? Выводы авторов чаще всего сводятся к констатации того, что, с одной стороны, средства массовой информации черпают свои образы из существующих стереотипов, а с другой — последние подкрепляются и распространяются средствами массовой информации.

Другое направление в изучении ретрансляционной функции по-лоролевых стереотипов связано с генетическими, возрастными аспектами проблемы. В работах этого направления анализируется роль полоролевых стереотипов в формировании и развитии половой идентичности в детском и подростковом возрасте (Коломин-ский, Мелтсас, 1985). Примером этого направления может служить работа Хартли (1981), в которой изучалось, как мальчики и девочки оценивают поведение в школе представителей собственного и противоположного пола. Было обнаружено, что мальчики оценивают поведение девочек только в положительных тонах, а свое собственное — и в положительных и в отрицательных, в то время как девочки определяют свое собственное поведение как хорошее, а мальчиков — как плохое. Авторская интерпретация полученных данных сводится к тому, что роль школьника и школьницы по-разному соотносится с полоролевыми стереотипами. По мнению Хартли, быть «хорошей» школьницей и «настоящей» женщиной, в общем, не противоречит одно другому. Но быть хорошим (прилежным) школьником и в то же время чувствовать себя «настоящим» мужчиной — это вещи в определенном смысле противоположные.

В самое последнее время предпринимаются попытки применить теорию социальной идентичности, которую мы подробно анализировали выше, к объяснению процесса полоролевой стереотипизации. Большое внимание в этой теории уделяется, как уже отмечалось, дифференцирующей функции социальных стереотипов, заключающейся в тенденции минимизировать различия между членами, входящими в одну и ту же группу, и максимизировать различия между членами противоположных групп. Важным пунктом этой теории является также описание тех потенциальных стратегий, которые могут быть использованы во взаимодействии групп, обладающих различным социальным статусом. Теория социальной идентичности применима для любого межгруппового взаимодействия и соответствующих межгрупповых стереотипов, в том числе, как полагает К. Гуичи (1984), и для полоролевых стереотипов. Основываясь на этой теории, Гуичи считает, что мужчины и женщины могут быть рассмотрены в целом как социальные группы, обладающие различным социальным статусом со всеми вытекающими отсюда последствиями. Высокостатусные группы чаще всего оцениваются в терминах компетентности и экономического успеха, а низкостатусные — в терминах теплоты, добросердечия, гуманности и т. п. По мнению автора, все позитивные черты женского стереотипа (теплота, эмоциональная поддержка, уступчивость

и т. д)—лишь типичная компенсация за отсутствие достижений в «силовой» позиции, и этими чертами члены высокостатусной группы (мужчины) наделяют членов низкостатусной группы (женщин). Обнаруженные в ряде вышеприведенных исследований данные о том, что женщины разделяют с мужчинами тенденцию переоценивать мужские достижения и достоинства и недооценивать свои собственные, также интерпретируются Гуичи как прямое следствие различий в социальном статусе: женщины как бы перенимают точку зрения более высокостатусной группы — мужчин. И наконец, как у членов низкостатусной группы — и именно поэтому— у женщин менее, чем у мужчин, развито чувство идентификации со своей группой, чем и объясняются многие содержательные и структурные характеристики полоролевых стереотипов, в том числе меньшая согласованность женского стереотипа, менее высокая самооценка и т. д.