Ни взад мне, ни вперед

Признаться, и я улыбнулся недавно, когда знакомая уборщица, кормившая голубей на балконе, вдруг заявила в сердцах:

Энти голуби — чистые свиньи, надо их отседа аннулировать!Фраза чрезвычайно типичная. Аннулировать мирно уживается в ней с отседа и энти.

Но хотя в иных случаях сосуществование стилей и может показать­ся забавным, примириться с ним никак невозможно, ибо в стихию нормальной человеческой речи и здесь врывается все та же канцеля­рия.

Официозная манера выражаться отозвалась даже на стиле объявле­ний и вывесок. Уже не раз отмечалось в печати, что «Починка белья» на нынешних вывесках называется «Ремонтом белья», а швейные мас­терские — «Мастерскими индпошива» («индивидуальный пошив»).

«Индпошив из материала заказчика» — долго значилось на вывеске одного ателье;

Эта языковая тенденция стала для меня особенно явной на одном из кавказских курортов. Там существовала лет десять лавчонка, над которой красовалась простая и ясная вывеска:

«Палки».

Недавно я приехал в тот город и вижу: лавчонка украшена новою вывескою, где те же палки именуются так:

«Палочные изделия».

Я спросил у старика продавца, почему он произвел эту замену. Он взглянул на меня, как на несомненного олуха, не понимающего про­стейших вещей, и не удостоил ответом. Но в лавке находился покупа­тель, который пояснил снисходительно, что палочные изделия гораздо «красивше», чем палки.

Едва только я вышел из этой лавчонки, я увидел вывеску над быв­шей кондитерской:

«Хлебобулочные изделия».

А за углом в переулке меня поджидали:

«Чулочно-носочные изделия» и «Сувенирные изделия».

А чуть я вернулся в Москву, я прочитал на Арбате: «Строчевышитые изделия».

И неподалеку — над москательной лавчонкой:

«Мыломоющие средства».

А в городе Мукачеве я видел такие объявления на улицах:

«Не засоряйте тротуаров общественного пользования (?!) отходами курительного процесса».

То есть попросту — окурками.

И другое объявление — там же:

«Прием стеклобанок из-под консервной продукции».

Или взять хотя бы слово ванна. Приверженцам бюрократического стиля оно кажется слишком простецким, и они заменили его обмывоч­ным пунктом. Чудесно сказано об этом у Зощенко:

«И тут сестричка подскочила.

Пойдемте, говорит, больной, на обмывочный пункт.

Но от этих слов меня тоже передернуло.

Лучше бы, говорю, называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, говорю, красивей и возвышает душу. И я, говорю, не лошадь, чтобы меня обмывать».

Соберите эти отдельные случаи, и вы увидите, что все они в своей совокупности определяют собою очень резко выраженный процесс вытеснения простых оборотов и слов канцелярскими.

Особенно огорчительно то, что такая «канцеляризация» речи поче­му-то пришлась по душе обширному слою людей. Эти люди пребыва­ют в уверенности, что палки — низкий слог, а палочные изделия — вы­сокий. Им кажутся весьма привлекательными такие, например, анек­дотически корявые формы, как:

«Обрыбление пруда карасями», «Обсеменение девушками дикого по­ля», «Удобрение в лице навоза» и т. д., и т. д., и т. д.

Многие из них упиваются этим жаргоном, как великим достижени­ем культуры.

Та женщина, которая в разговоре со мною называла зеленым мас­сивом милые ее сердцу леса, несомненно считала, что этак «гораздо культурнее». Ей, я уверен, чудилось, что, употребив это ведомственное слово, она выкажет себя перед своим собеседником в наиболее благо­приятном и выгодном свете. Дома, в семейном кругу, она, несомнен­но, говорит по-человечески: роща, перелесок, осинник, дубняк, берез­няк, но чудесные эти слова кажутся ей слишком деревенскими, и вот в разговоре с «культурным» городским человеком она изгоняет их из своего лексикона, предпочитая им «зеленый массив».

Это очень верно подметил Павел Нилин. По его словам, «человек, желающий высказаться «покультурнее», не решается порой назвать шапку шапкой, а пиджак пиджаком. И произносит вместо этого стро­гие слова: головной убор или верхняя одежда».

Вместо несподручно, неудобно эти люди говорят нерентабельно^-.

Здесь полочку прибить — будет нерентабельно.

«Головной убор», «зеленый массив», «нерентабельно», «в курсе де­талей», «палочные изделия», «конфликтовать», «лимитировать», «гуже­вой транспорт» для этих людей парадные и щегольские слова, а шапка, лес, телега — затрапезные, будничные. Этого мало. Сплошь и рядомвстречаются люди, считающие канцелярскую лексику коренной при­надлежностью подлинно литературного, подлинно научного стиля.

Ученый, пишущий ясным, простым языком, кажется им плохова­тым ученым. И писатель, гнушающийся официальными трафаретами речи, представляется им плоховатым писателем.

«Прошли сильные дожди», — написал молодой литератор В. Зарец- кий, готовя радиопередачу в одном из крупных колхозов под Курском.

Заведующий клубом поморщился:

Так не годится. Надо бы литературнее. Напишите-ка лучше вот этак: «Выпали обильные осадки».

Литературность виделась этому человеку не в языке Льва Толстого и Чехова, а в штампованном жаргоне казенных бумаг.

Здесь же, по убеждению подобных людей, главный, неотъемлемый признак учености.

Некий агроном, автор ученой статьи, позволил себе ввести в ее текст такие простые слова, как мокрая земля и глубокий снег.

Вы не уважаете читателя! — накинулся на него возмущенный ре­дактор. — В научной статье вы обязаны писать — глубокий снежный покров и избыточно увлажненная почва.

Статья или книга может быть в научном отношении ничтожна, но если общепринятые, простые слова заменены в ней вот этакими бюро­кратически закругленными формулами, ей охотно отдадут предпочте­ние перед теми статьями и книгами, где снег называется снегом, дождь — дождем, а мокрая земля — мокрой землей.

Ростовский археолог, вместо того чтобы написать:

«В раскопанном мною кургане лежал покойник головой к восто­ку», — в погоне за мнимой научностью изложил эту мысль так:

«Погребение принадлежало (?) субъекту (!), ориентированному (!) черепом на восток»¹.

«Изобрети, к примеру, сегодня наши специалисты кирпич в том виде, в каком он известен сотни лет, они назвали бы его не кирпичом, а непременно чем-то вроде легкоплавкого, песчано-глинистого обжи- гоблока или как-то в этом роде», — пишет в редакцию «Известий» чи­татель Вас. Малаков.

Я никогда не мог понять, почему у одних такой язык называется дубовым, у других — суконным: ведь этим они оскорбляют и дуб и сукно.

И «научность» и «литературность» мерещится многим именно в та­ком языке. Многие псевдоученые вменяют себе даже в заслугу этот претенциозно-напыщенный слог.

^[1] Пример этот приводится в рукописи профессора А. М. Ладыжен­ского «Культура слова».

Нужно ли говорить, что все такие обороты порождены роковым за­блуждением, основанным на уверенности невежд, будто научный язык есть непременно язык канцелярский.

Отсюда стремление слабейших представителей цеха ученых выра­жать свои убогие мысли преднамеренно замутненным департамент­ским слогом.

Преподаватель одного из педвузов С. Д. Шеенко в пространном письме ко мне с искренним возмущением пишет:

«Раскройте любые «Ученые записки» любого, даже самого уважае­мого научного учреждения. Одни заглавия чего стоят! Научный работ­ник ни за что не напишет статьи под заглавием «Форма поверхности верховьев реки Анюй». Нет, он не настолько наивен. С таким простым заглавием нелегко доказать, что работа научная. Он выбирает один из замысловато-ученых вариантов, здесь совершенно ненужных.

«К вопросу о геоморфологическом строении Хорско-Анюйского водораздела».

Или:

«Относительно некоторых особенностей формирования пенеплена в районе Хорско-Анюйского междуречья».

Или:

«По поводу характера изменения батиса эрозии и геоморфологиче­ской структуры района возможной Хорско-Анюйской бифуркации».

Конечно, со стороны представляется диким, что существует эстети­ка, предпочитающая бесцветные, малокровные, стерилизованные, су­хие слова прекрасным, образным, общенародным словам. Но невоз­можно отрицать, что эта эстетика до самого последнего времени была очень сильна и властительна.

У многих и сейчас как бы два языка: один для домашнего обихода и другой для щегольства «образованностью».

Еще в 1945 году газета «Известия» не без грусти отметила сущест­вование этих двух языков.

«Сказать «комбинат выпускает никуда не годную обувь» можно. Но избави бог так написать в решении. Под руководством канцелярского деятеля эта простая и ясная мысль превращается в нечто подобное следующему:

«С точки зрения носки обувь не соответствует установленным кон­дициям и регламентированному стандарту, преподанному ОТК».

Константин Паустовский рассказывает о председателе сельсовета в среднерусском селе, талантливом и остроумном человеке, разговор ко­торого в обыденной жизни был полон едкого и веселого юмора. Но стоило ему взойти на трибуну, как, подчиняясь все той же убогой эс­тетике, он тотчас начинал канителить:

«—Что мы имеем на сегодняшний день в смысле дальнейшего раз­вития товарной линии производства молочной продукции и ликвиди­рования ее отставания по плану надоев молока?»

«Назвать этот язык русским, ~ говорит Паустовский, — мог бы только жесточайший наш враг».

Канцелярский жаргон просочился даже в интимную речь. На таком жаргоне — мы видели — пишутся даже любовные письма. И что пе­чальнее в тысячу раз — он усиленно прививается детям чуть не с мла­денческих лет.

В газете «Известия» приводилось письмо, которое одна восьмилет­няя школьница написала родному отцу:

«Дорогой папа! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю новых достижений в труде, успехов в работе и личной жизни. Твоя дочь Оля».

Отец был огорчен и раздосадован:

Всякая штампованная речь многословна. Ведь тот, кто пользуется истертыми штампами, говорит по инерции, спустя рукава, его внима­ние к каждому слову ослаблено, поэтому он так и сыплет словами-па­разитами, словами-пустышками, превращающими его речь в болтов­ню. Это очень наглядно показывает молодой ученый В. Г. Костома­ров, которого я уже цитировал на предыдущих страницах.

Он подвергает анализу следующий краткий отрывок из одной по­пулярной брошюры:

«Правильная механизация нашего строительства является мощным и действенным средством и важнейшей основой резкого повышения производительности труда».

Фраза как будто правильная, но, говорит Костомаров, «легко уви­деть, что употребление многочисленных прилагательных в этой фразе диктовалось не содержанием мысли, а лишь желанием говорить «по-ученому». Автор не заметил при этом, что прилагательные в науч­ном стиле выполняют важную роль, а в его речи они загромождают предложение пустыми словами и отвлекают внимание.

В самом деле, что дает сообщение правильная механизация? Ведь всем понятно, что неправильная механизация впрок не пойдет. Неточ­но утверждение нашего строительства, так как механизация повысит производительность труда не только в данном, не только в нашем строительстве, но и во всяком другом строительстве. Не следовало бы употреблять и два почти равнозначных определения: мощное средство всегда будет действенным, и, очевидно, даже наоборот. Мало проясня­ет мысль трафаретное резкое повышение, и, наконец, просто неверно говорить о важнейшей основе, ибо нет основ важных и неважных: быть основой — значит быть главным, основным, важнейшим.

У нас часто поздравляют с достигнутыми успехами, исправляют имеющиеся ошибки, рассматривают полученные предложения, овладева­ют настоящим мастерством, обсуждают результаты проведенных выборов, горячо аплодируют приглашенным гостям и т. д., хотя никому не пришло бы в голову поздравить с успехами, которых не достигли, исправлять ошибки, которых нет, рассматривать неполученные предложения, овла­девать ненастоящим мастерством, обсуждать результаты несостоявших- ся выборов или аплодировать гостям, которых забыли пригласить».