Глава сорок вторая

показывающая всю проницательность впечатлительного ума

Накануне вечером, за несколько минут до того, как доктор Мидлтон и сэр Уилоби присоединились к дамам в гостиной, Вернон расстался с де Креем у ворот парка и направился к коттеджу мистера Дейла. Там ничего не знали о местопребывании юного странника. Столь же обескураживающий ответ Вернону пришлось услышать от доктора Корни. Добродушный лекарь высунулся в окно и, узнав, что его приятель совершил такой долгий путь в поисках представителя породы не менее живучей, чем кошки, весьма изумился и пригласил его к себе отдохнуть. Когда же тот отказался, он принялся яростно дубасить кулаком по подоконнику: ни дать ни взять — петрушка в кукольном театре! Вернон буркнул, что, кроме этого малого, у него никого нет, и зашагал дальше, по направлению к ферме, отстоявшей в пяти милях от жилища доктора. Рявкнув ему вслед приглашение завернуть к нему на обратном пути и позавтракать вместе, доктор Корни улегся в постель. Он перебрал всевозможные догадки и, остановившись на том, что его бедный друг выступает в роли рыцаря мисс Мидлтон, пришел в умиление. «А впрочем, — подумал он, — безнадежная любовь не худший аккомпанемент к мелодии жизни, это лошадиная доза неприятностей, по сравнению с которой все меньшие дозы складываются в приятную гармонию, и человек, заглотнувший такую дозу, проковыляет по жизни не хуже иного баловня судьбы!»

Таким баловнем судьбы, в представлении неунывающего доктора являлся сэр Уилоби, этот заносчивый джентльмен с огромным состоянием, высоким положением в обществе, и в довершение всего прочего — имеющий счастье называть самую обольстительную девушку на свете своей невестой. Но как ни высоко ставил доктор все эти преимущества, он представлял себе, что в конечном счете судьба, быть может, больше благоволит к Вернону. Правда, прежде чем прийти к этому выводу, ему пришлось создать в своем воображении несколько отвлеченную картину, согласно которой его тощему приятелю предстояло в течение ряда лет питаться акридами и диким медом, и наконец, в преддверье бодрой старости (награды за столь гигиенический образ жизни), его дама сердца должна была осчастливить его запоздалым признанием.

Подобная точка зрения была в высшей степени ирландской. Представляя собой человеческую разновидность, прямо противоположную той, к которой принадлежал доктор Корни, сэр Уилоби вызывал у него инстинктивный антагонизм — но антагонизм отнюдь не национального характера: ведь Вернон был той же породы и даже отчасти той же крови, а Корни любил его всем сердцем. Нет, ему была глубоко чужда самая сущность сэра Уилоби.

Судьба забросила его в страну, где преуспевали люди этого типа, и, как бы подчиняясь неписаному закону этой страны, он не выказывал своих чувств, меж тем как все так и бурлило в его мятежной кельтской груди. В отношении доктора Корни к сэру Уилоби было много схожего с чувством, какое, должно быть, испытывал ирландский простолюдин к генералу Стронгбоу64, поставленному над ним британскими завоевателями. Но, в отличие от средневекового ирландца, Корни мог бы назвать человека, более достойного занять этот высокий пост и, уж во всяком случае, более достойного прекрасной дамы. Когда же наконец эти породистые англичанки поймут, что такое истинное благородство, и перестанут видеть его в спесивом деревянном идоле, которому поклоняются испокон веков!

Доктор Корни позавтракал чуть ли не на рассвете и, так и не дождавшись Вернона, отправился объезжать своих больных. Природа встречала пробуждающийся и еще не омраченный дневными заботами мир свежими красками и ликующими голосами.

Часом позже, свернув с шоссе на зеленый проселок, доктор Корни увидел какого-то юнца, голова и руки которого были скрыты чащей придорожных кустов. По беззаветной целеустремленности видимой половины его тела он безошибочно признал в нем юного Кросджея. Вскоре он и весь появился наружу, держа в ладонях несколько птичьих яиц. Доктор осадил лошадь.

— Что за птица? — прогремел он.

— Овсянка, — отозвался Кросджей.

— Немедленно вернуть два-три яичка в гнездо!

— А ты не командуй, — ответил Кросджей. — Ах, это вы, доктор Корни! Доброе утро. Я вам так ответил оттого, что всегда оставляю в гнезде два-три яичка. Я дал слово мистеру Уитфорду и, кроме того — мисс Мидлтон.

— Завтракал?

— Нет еще.

— Голоден?

— Да не очень.

— Забирайся ко мне!

— Спасибо, доктор Корни, что-то не хочется.

— Слушай доктора Корни, и все тут! Устреми все свои мысли на румяные ломтики жареного бекона и на душистый кофе, горячие сухари с маслом, пирожки, апельсиновое варенье и сливовый джем. Ага! Наши ноздри расширяются, а в уголках рта появились слюнки! Ну, живо, мой друг!

Кросджей вскочил на козлы рядом с доктором. Тот тронул лошадь вожжой и сказал:

— Сегодня мне помощник не нужен, но если когда-нибудь понадобится, я обращусь к тебе. Ты любишь мисс Мидлтон?

Вместо ответа Кросджей издал красноречивый вздох бездонной любви.

— Вот и я тоже, — продолжал доктор. — Так что примирись с мыслью о сопернике. Я не только люблю ее, я влюблен. Как ты на это смотришь?

— Мне все равно, сколько бы народу ее ни любило, — сказал Кросджей.

— Ты достоин бесплатного завтрака в парадном зале лучшей гостиницы страны, именуемой Аркадией. Каково вам спалось этой ночью?

— Средне.

— Что, жестковато без подушек?

— Для меня это ничего не значит. Два часа поспал — и ладно.

— Ну, конечно, раз ты любишь мисс Мидлтон, тебе больше ничего не надо.

К великому удивлению доктора Корни, из обоих глаз юного спартанца выкатилось по большой круглой слезе. Лицо его, однако, по-прежнему хранило гордое выражение.

Как только Кросджей почувствовал себя в силах разжать губы, он произнес:

— Мне необходимо видеть мистера Уитфорда.

— У тебя к нему важное поручение?

— Мне нужно его кое о чем спросить. Я не знаю, как мне держаться дальше.

— Так. Адресат тот, а направление взято неверно. Ты сам обратил к нему спину — он так и не прилег этой ночью, гоняясь за тобой. Почему бы тебе не взять в советчики меня?

Кросджей тяжело вздохнул.

— Об этом я могу говорить только с мистером Уитфордом.

— И непременно сейчас?

— Мне бы очень хотелось.

— А сам от него бегаешь! Вы ведете себя крайне загадочно, мистер Кросджей Паттерн.

— Всякий, кто узнал бы то, что знаю я, вел бы себя так же, — ответил Кросджей, и в голосе его прозвучала такая непритворная печаль, что доктор отбросил шутливый тон.

— Мистер Уитфорд тебя повсюду разыскивает, — сказал он. — Пожалуй, лучше всего будет подвезти тебя к Большому дому.

— Туда я не хочу, — решительно сказал Кросджей.

— Но только там, в Большом доме, ты и можешь повстречать мисс Мидлтон,

— Я не хочу видеть мисс Мидлтон, раз не могу быть ей полезен.

— Надеюсь, этой даме не грозит беда?

Кросджей промолчал, словно не слышал вопроса.

— Ты мне вот что скажи, — продолжал доктор Корни, — как по-твоему, если бы мисс Мидлтон была свободна, имел бы я шанс на победу?

На этот раз Кросджей ответил без малейшего затруднения.

— Никакого, — отрезал он.

— А почему, сэр, вы так уж уверены?

Он не мог объяснить, но доктор не отступался, и Кросджей наконец сказал, что, по его мнению, мисс Мидлтон расположена к мистеру Уитфорду.

Доктор полюбопытствовал, отчего он так полагает, и услышал в ответ, что на всем свете нет никого лучше мистера Уитфорда.

— Аминь, — с чувством произнес доктор. — Впрочем, — прибавил он, помолчав, — я бы полагал, что у полковника де Крея больше шансов: вот кто — настоящий дамский угодник.

Но Кросджею суждено было снова удивить доктора.

— Ах, перестаньте, — досадливо сказал он. И прибавил: — Давайте лучше говорить о птицах, о рыбной ловле… Я видел, как вставало солнце. Сегодня не будет дождя. А вы правы, доктор Корни, я голоден как волк!

Добрый маленький доктор хлестнул по лошадке. Кросджей поведал ему об опале, постигшей его в Большом доме, и обо всех своих приключениях, начиная со встречи с нищим и кончая разговором с сэром Уилоби, опустив только эскападу мисс Мидлтон и подслушанный ночной разговор в гостиной. Доктор Корни тотчас учуял пробел в его рассказе.

— Ты, конечно, ничего не скажешь мисс Мидлтон о моем чувстве к ней. В конце концов это всего лишь капля любви. Но, как сказал Патрик своей Кэтлин, признавшейся ему в том, что ощущает в себе эту каплю, — «это самая сладкая капля!» — и был прав, так же, как оказался прав я относительно твоего аппетита.

Кросджей считал разговоры о любви ниже своего достоинства.

— Я никогда не говорю мисс Мидлтон о таких вещах, — заявил он. — А мы, оказывается, подъехали к домику мисс Дейл!

— Да, он гораздо ближе к твоему пустому брюху, чем мои владения, — сказал доктор. — Остановимся-ка лучше здесь и спросим, можно ли тебе будет у них переночевать. Если нет, я заберу тебя к себе, посажу в колбу и буду демонстрировать, как редкий экземпляр. На завтрак можешь рассчитывать во всяком случае, — в этом тебе не откажут! Я вижу какого-то джентльмена у калитки.

— Это полковник де Крей.

— Да, верно, пришел узнать, нет ли каких вестей о вашей персоне?

— Не думаю.

— А я не сомневаюсь, что так оно и есть и что его сюда прислала мисс Мидлтон.

Кросджей резко оборотился к доктору.

— Я так давно ее не видел! — вырвалось у него. — Но с полковником мы виделись ночью, и она могла бы его расспросить обо мне, если в самом деле беспокоилась. Доброе утро, полковник, — сказал он, соскакивая с козел. — А я уже погулял всласть, и чудесно прокатился, и теперь голоден, как весь экипаж капитана Блая65, вместе взятый.

Приветливо улыбаясь друг другу, полковник и доктор поздоровались.

— Я уже позвонил, — сказал де Крей.

К калитке вышла служанка, а вслед за ней — и сама мисс Дейл, которая тут же бросилась к Кросджею и стала осыпать его упреками и поцелуями. На полковника она едва взглянула и, сославшись на необходимость поскорее накормить проголодавшегося мальчика, заторопилась с ним в дом.

— Я подожду, — сказал де Крей. Он заметил, что она бледнее обычного. Доктор Корни справился о здоровье ее отца. Она ответила, что он еще не просыпался, и увела Кросджея к себе.

— Это хорошо, — сказал доктор, — хорошо, когда больные долго спят. Зато дочь его мне сегодня что-то не нравится. Ну, да женщины такой народ — у них раз на раз не приходится. Все, что у них на душе, тотчас отражается на цвете лица. Это оттого, что они не привыкли получать от жизни столько щелчков, как наш брат, и не научились скрывать свои чувства. Они — как флагшток на корабле: то на нем траурный флаг, то — праздничный. А мужчина — что носовое украшение корабля: и в штиль и в бурю одинаков и, спасибо волнам, не слишком красив. Мы с вами вечность не виделись, полковник! Насколько помнится, последний раз мы встречались на борту дублинского судна. Ну и ночка же была!

— Я не забыл ее, как не забыл и того, что это вы меня поставили тогда на ноги, доктор.

— Да, да, вы можете засвидетельствовать, что доктор Корни и на море не шарлатан — слава шартрезским монахам, чей волшебный эликсир имеет власть и над морскою пучиной! А еще говорят, что теперь не бывает чудес!

— Слава монахам и врачевателям!

— Когда их можно объединить в одном лице, это действительно чудо. Впрочем, душевное исцеление часто ведет к полному и окончательному излечению телесного недуга. Злые языки даже уверяют, будто достаточно вверить нашему брату тело, как из него и дух вон. Кстати, полковник, у нашего мальчугана на душе кошки скребут.

— Верно, у него произошла какая-нибудь история с фермером или с лесничим.

— Порасспросите-ка его. Он что-то скрывает, вот увидите. Что-то, связанное с мисс Мидлтон. Тут какая-то тайна, и, судя по всему, невеселая.

— Посмотрим.

Доктор Корни кивнул.

— Мне еще надо будет сюда вернуться, к моему пациенту. А пока проведаю тех своих подопечных, что уже встали, — сказал он, трогая лошадь.

Де Крей побрел по саду. Он принадлежал к числу людей ума деятельного и острого, которые мыслят скачками и как бы в припляс. Он был способен разгадать любую интригу и тут же разработать план контринтриги. И однако, никогда не действовал опрометчиво. Напротив, долго парил над целью и, не торопясь с окончательными выводами, методично и терпеливо взвешивал все данные, какие доставлял ему его быстрый ум.

Услыхав, что Кросджей озабочен судьбой мисс Мидлтон, он перебрал в памяти все обстоятельства, связанные с мальчиком за последние двое суток, и, не позволяя себе задержаться ни на одном из них, принялся их тасовать. Полковник де Крей обладал не только орлиным профилем, но и повадками этой птицы: выбирая время и место для удара, он всецело полагался на инстинкт. Натуры, склонные к рефлексии, обычно начинают с догадок — с тем чтобы впоследствии их разработать. Преждевременная гипотеза, однако, только заводит в непроходимый лабиринт, меж тем как у того, кто способен парить в высоте, делая круги и неспешно вбирая в себя впечатления, больше шансов сохранить равновесие, необходимое для раздумья над предлагаемой загадкой. Он либо нападет на след, либо вовсе потеряет его — второе даже чаще. Зато кругозор у него шире, он не рискует запутаться в собственных хитросплетениях и окажется ближе к правде, нежели тот, кто действует путем расчетов и домыслов. Чтобы достигнуть успеха, однако, мало быть невозмутимым созерцателем, надо еще и уметь читать знаки и выбрать минуту для смелого удара.

Де Крею захотелось еще раз взглянуть на мисс Дейл. Ее внезапный отъезд из Большого дома, как видно, не был продиктован болезнью отца. Он вспомнил, как повстречал ее ночью в коридоре и как поразили его ее покрасневшие глаза. Накормив Кросджея до отвала, мисс Дейл выслала его к полковнику. Но тот отправил его назад — сказать, что хотел бы ее видеть. Мисс Дейл не сразу исполнила его просьбу и вышла на крыльцо с явной неохотой. Де Крей вызвался передать мисс Мидлтон какое-нибудь поручение. У мисс Дейл не оказалось никаких поручений. Он настаивал. Но право же, у нее не было сейчас в этом надобности!

— Неужели вы не доверите мне и словечка, чтобы ей передать?

Она как будто заколебалась. Но нет, ей было не до приветов.

— Я на днях увижу ее сама, полковник де Крей.

— Она очень будет без вас скучать.

— Мы скоро увидимся.

— Не говоря уже о бедняге Уилоби!

Летиция покраснела и ничего на это не ответила. Бабочка необычной расцветки привлекла внимание Кросджея, и он бросился ее ловить.

— Боюсь, не натворил ли он чего, — сказала Летиция. — Он ни разу не взглянул мне в глаза.

— Но аппетит у него хороший?

— Отличный.

Де Крей кивнул. Если у мальчика хороший аппетит, можно не отчаиваться: есть надежда подобрать к нему ключ. Полковник и Кросджей не спеша прошлись по саду.

— Ну, а теперь, — сказал полковник, — мы попробуем устроить вам свидание с мисс Мидлтон. Вы счастливчик, ведь она постоянно думает о вас.

— Я-то всегда о ней думаю, — сказал Кросджей.

— И если вы попали в беду, лучше всего вам обратиться к ней.

— Кабы знать, где она!

— Да ведь ее обычно всегда можно застать в Большом доме.

Ответа не последовало. Страшная тайна, которою владел Кросджей, так и рвалась наружу. Теперь, когда он был сыт, к нему и в самом деле было легче подобрать ключ.

— Мне бы так нужно было повидаться с мистером Уитфордом!

— Вы хотите что-то ему сообщить?

— Я не знаю, как мне быть, я ничего не понимаю!

Тайна подступила к самым его устам, но он ее проглотил.

— Да, мне необходимо поговорить о мистером Уитфордом, — повторил он.

— О, это большой друг мисс Мидлтон.

— Я знаю. Самый верный. Из чистейшей стали.

— Но мы все ее друзья, Кросджей. Я льщу себя надеждой, что и я могу быть крепким, как толедская сталь, когда нужно. Сколько времени пробыли вы в доме до того, как чуть не сшибли меня с ног?

— Не знаю, сэр. Я уснул, а потом вдруг проснулся…

— Где же вы проснулись?

— В гостиной.

— Послушайте, Кросджей, неужели вы из тех, кто пугается привидений? А право, у вас был такой вид, когда вы ткнулись мне в живот, словно вам явилось привидение.

— Я не верю в привидения, полковник. А вы? Нет, конечно!

— Как знать? Будем надеяться, что они не существуют, иначе всякий человек, заручившись помощью привидения, мог бы одолеть десяток противников. Это был бы неравный бой. С таким нельзя было бы ни драться, ни в карты играть, ни соперничать, скажем, в любви. Ну так что же — вы увидели привидение?

— Нет, нет, это были не привидения! — убежденно воскликнул Кросджей.

Полковник переменил разговор.

— Сдается мне, будто мисс Мидлтон чем-то огорчена. — сказал он. — Вы спросите: чем. Да разве сами вы, мой друг, не огорчаете ее то и дело?

Мальчик весь напыжился.

— Да я… да я бы… Я бы сделал все, лишь бы она была счастлива… Но в том-то и загвоздка! Вся штука в этом! И я не знаю, как мне быть. Ах, как мне нужен мистер Уитфорд!

— Вечно вы попадаете в какие-то истории, мой друг!

— Ни в какую я историю вчера не попал.

— Итак, вы удобно расположились спать в гостиной? Счастье ваше, что сэр Уилоби вас не видел.

— А вот и не видел!

— Признайтесь, вы чуть было не попались, а?

— Я накрылся чем-то шелковым.

— И он-то и разбудил вас?

— Должно быть. Я услышал его голос.

— Он разговаривал?

— Ну да.

— Как? Сам с собой?

— Нет.

Кросджей чувствовал, что задыхается. Еще минута, и он откроет свою тайну.

Де Крей переменил тактику.

— Вы ведь любите сэра Уилоби?

В ответ послышалось мертворожденное: «Да»,

— Он к вам очень добр, — сказал полковник. — Он вас поставит на ноги и будет вам помогать.

— Да, я его люблю, конечно, — сказал Кросджей, как всегда скороговоркой, когда речь заходила о его покровителе. — Я его люблю, он очень добр и дарит мне деньги, играет со мной, и все такое. Но я так и не понимаю, отчего он отказался принять моего отца, когда тот прошел десять миль — нарочно, чтобы с ним повидаться? Отцу пришлось шлепать эти десять миль назад под дождем и долго-долго ехать на поезде — до самого Девонпорта. И все оттого, что сэр Уилоби отказался его принять. А ведь он был дома — отец видел его своими глазами. Нам всем это показалось таким странным. Но только отец не позволял нам много об этом говорить. Мой отец очень храбрый.

— Капитан Паттерн — один из самых храбрых людей на свете, — подтвердил де Крей.

— Он бы вам понравился, полковник, я уверен!

— Я слышал о его подвигах и очень его уважаю, И наверняка полюбил бы его, если бы узнал.

Полковник растравил сыновнюю тоску Кросджея.

— В наших краях говорят: кусок хлеба с сыром, стакан эля да постель — вот все, что нужно бедному человеку, — продолжал мальчик. — Ни в одном из богатых домов ему бы в этом не отказали — а на большее никто не рассчитывал. Мои сестры говорят, что сэр Уилоби, должно быть, думает только о себе. Он такой гордый, что ему, быть может, не понравилось, как мой отец был одет. Но что делать? Мы очень бедны, нас много, и все есть хотят. Отец говорит, что правительство не слишком-то высоко ценит его заслуги. Он всего лишь капитан морской пехоты.

— Он герой! — сказал де Крей.

— Он тогда ужасно устал, простудился, и пришлось вызывать врача. Правда, сэр Уилоби прислал нам денег, и матушка хотела отослать их назад, но отец сказал, какая же она мать в таком случае — ведь у нас огромная семья. Он сказал, что, по его мнению, сэр Уилоби — большой чудак.

— Никакой он не чудак. Очень даже обыкновенный, распространенный в здешних краях образец человеческой породы, — сказал де Крей. — Искусству отсекать от себя все лишнее придается большое значение при воспитании джентльмена в этой стране. Вам самому, мой друг, придется овладеть этим искусством, если хотите, чтобы на вас смотрели, как на джентльмена и чистокровного Паттерна. Я начинаю понимать, почему мисс Мидлтон так к вам привязана. Поступайте всегда, как велит она. Надеюсь, вы не подслушивали чужой разговор? Этого мисс Мидлтон не одобрила бы ни в коем случае.

— Но что мне было делать, полковник де Крей? Я ведь долго не мог разобрать, в чем дело и где я нахожусь. Они все говорили, говорили… И стихи были!

— Все-таки, Кросджей, если это был серьезный разговор… А ведь он был серьезный, не так ли?

Мальчик снова напыжился.

— Мисс Дейл знает, что вы подслушивали? — продолжал полковник.

— Она? — воскликнул Кросджей, — Ах, как раз ей-то я не мог бы в этом признаться!

Он засопел и, казалось, вот-вот заплачет.

— Она ни за что не причинит зла мисс Мидлтон, это-то я знаю. Она тут ни при чем… Она… да вот и мистер Уитфорд!

И Кросджей галопом понесся навстречу своему наставнику.

Полковник де Крей не стал дожидаться его возвращения. Он быстро зашагал по дороге, не отдавая себе до конца отчета в том, что им руководило желание опередить Вернона Уитфорда. Да и какую пользу мог этот малый извлечь из новости, которую он узнает от Кросджея? Побежит к Уилоби и начнет его корить, зачем тот нарушил слово, данное мисс Мидлтон. Есть люди, размышлял де Крей, которые ничего вокруг себя не видят и не чувствуют.

Он вошел в рощу, окаймлявшую пруд, и неожиданно увидел мисс Мидлтон. Она стояла на самом берегу, опираясь на ветку бука, и глядела на воду. Сама судьба, решил де Крей, привела сюда ту, что впервые заставила его сердце биться быстрее обычного. Да и не удивительно, что она возымела над ним такую власть. Никогда не доводилось ему видеть такого сочетания царственного величия с воздушностью сильфиды!

Клара не слышала, как он подошел, и, подняв голову, слегка покраснела, увидев того, на ком в своих раздумьях неоднократно задерживалась мыслью. Лицо ее, однако, несмотря на проступивший румянец, сохраняло сосредоточенную задумчивость, не выражая ни удивления, ни испуга.

— Узнаю сэра Уилоби! Знакомые повадки! — объявил он, широко улыбаясь.

Клара беззвучно пошевелила губами, решив, что не расслышала каких-то слов собеседника, предварявших это странное и внезапное заявление.

Он улыбался той особенной улыбкой, какой улыбается человек, который вдруг сделал чрезвычайно забавное открытие. Поистине орлиная стремительность, с какой он начал разговор, удивила его самого еще больше, чем Клару, хоть та отнюдь не была подготовлена к сюрпризам. Этот внезапный удар был с его стороны чистейшей импровизацией, вызванной неожиданностью встречи. Но, кажется, он попал в точку.

Когда в роли охотника выступает сердце, все инстинкты поспешают ему на помощь. Вот и сейчас он инстинктивно понял, что надобно действовать быстро и прямолинейно.

К Кларе понемногу вернулось самообладание. Еще на ощупь, смутно постигая смысл того, на что намекал полковник, столь внезапно перед нею возникший, она решила предоставить инициативу ему, хоть и предвидела заранее, где их мысли, берущие начало в одном источнике, должны будут разделиться на два рукава.

— Мисс Мидлтон, — начал де Крей, — я чувствую некоторое сходство между собою и посланцем могущественного деспота — отрубите мне голову, если то, что я говорю, неправда! Я поставил на карту все. Скажите, я не отгадал ваше желание? Я прочитал его в полном мраке, при свете собственного сердца. Как бы то ни было, в одном я уверен: Уилоби освобождает вас, дарует вам свободу.

— Вы сейчас от него?

Клара не сомневалась в утвердительном ответе и была не в силах скрыть свое волнение: она трепетала всем телом!

— От мисс Дейл.

— Ах! — И Клара сникла. — Она уже мне это говорила!

— Да, но сейчас об этом говорят факты.

— Так вы не видели его с утра?

— Смутно, и тем не менее достаточно явственно, как видишь указующий перст судьбы: сквозь дымку тумана. Нынче ночью, в тот самый час, когда ведьмы имеют обыкновение справлять свой шабаш, он предложил мисс Дейл свою руку и сердце.

— А она?..

— Как могло быть иначе? Подумайте сами! Бедняжка чахнет вот уже больше десяти лет. Она — воплощенное женское постоянство.

— Вы не шутите, полковник де Крей?

— Разве я осмелился бы с вами шутить, мисс Мидлтон?

— К сожалению, я знаю наверное, что вы ошибаетесь.

— И тем не менее это истина, неувядаемая и вечно цветущая! Клянусь головой, что это так… Да что головой — я готов поставить на карту все свое тщеславие!

— Я пойду к ней, — сказала она, порываясь идти.

— Я бы не стал спешить.

— Мы в прекрасных отношениях с мисс Дейл. Ей это не покажется бестактностью. Она испытывает ко мне некоторую нежность — из-за Кросджея. Ах, но возможно ли? Нет, здесь какая-то ошибка. Просто вы видели, что я… Ну, и хотите оказать мне услугу. Я понимаю. Но вы заблуждаетесь. Этой ночью, вы говорите? Он?! Ночью…? Тогда как нынче утром…!

На это полковник лишь повторил слова, которыми он так ошеломил мисс Мидлтон несколько минут назад:

— Узнаю моего друга! Знакомые повадки!

— Но это невероятно… Этой ночью… а наутро, в присутствии моего отца… Он настаивал! И вы видели мисс Дейл? Он способен на все, они были вместе, я знаю. Полковник де Крей, от вас я ничего не могла бы скрыть, если бы даже и захотела. Это я поняла чуть ли не с самой первой встречи. Скажите же мне, на чем вы основываете свою уверенность?

— Мисс Мидлтон, когда я имел честь вас впервые увидеть, наше взаимное положение было таково, что мне пришлось смотреть на вас снизу вверх. И с самой той поры я продолжаю смотреть на вас так же. Я тотчас понял, что Уилоби завоевал величайший приз на свете. А вскоре понял и то, что ему суждено этот приз потерять. Насколько это его огорчает, для меня тайна, над которой мне сейчас недосуг ломать голову. Но одно я знаю точно — это что во всех случаях самое для него главное собственная его личность.

— Так вы и это открыли?

— Он сам мне раскрылся, — ответил де Крей. — Каким-то чудом люди этого не замечают. Но ведь люди — те же поросята, толкущиеся у корыта, которое для них наполняет богач, а у нашего богача всегда хватает ума следить, чтобы корыто не оскудевало. Кроме меня, только женщины угадывали его секрет. Я его никогда не выдавал. Я всего лишь беспристрастный наблюдатель. И если б я не заподозрил еще одной катастрофы — насколько мне известно, четвертой, — правда, широкую огласку получила только одна…

— Вы знали мисс Дарэм?

— И ее, и Гарри Оксфорда. Оба счастливы, как парочка дроздов, поклевывающих вишни на рассвете, пока сторож спит. И оттого что я опасался, как бы дело опять не кончилось катастрофой, я дважды отклонил приглашение Уилоби быть его шафером и откликнулся только тогда, когда получил от него третье письмо: он настаивал. Я пришел, увидел и был побежден. Я изо всех сил старался не выдать себя. Положение обязывало меня скрывать свои чувства. Но я не ручаюсь, что мне до конца удалось притворяться слепым. Впрочем, пусть мои глаза сами за себя отвечают.

И глаза полковника сделались угрожающе красноречивы.

— Я верю, что вы действовали искренне, от чистого сердца, — сказала Клара. — Пойдемте низом, вдоль пруда.

Спускаясь с пригорка, она доверчиво воспользовалась его поддержкой, но как только необходимость в опоре миновала, он выпустил ее руку из своей: взяв на себя роль человека чести, он решил выдержать ее до конца. К тому же в Кларе Мидлтон было нечто такое, что мешало ему — несмотря на всю его уверенность и вопреки своим правилам — поддаться почти непреодолимому порыву. Он только взглянул на ее руку, прежде чем ее выпустить, руку свободной женщины. Поскольку с Уилоби все улаживалось, его шансы возрастали. Кто еще мог стоять на его пути? Никого не было! Надо лишь выждать — у нее могли быть свои понятия о деликатности. Лицо ее было озабочено и задумчиво, брови чуть нахмурены, губы сжаты.

— Следовательно, вам это сообщила не сама мисс Дейл?

— Ночное свидание… Бегство на рассвете. Я иду ее проведать утром — она в смятенье. Спрашиваю, что вам от нее передать, — она ни слова. Туманно намекает, что на днях с вами увидится… Да Уилоби и не впервые обращается за утешением к мисс Дейл.

— Это еще не означает формального предложения, — рассудила Клара. — Он слишком осторожен. Нет, нет, он не сделал ей предложения! Вы не думаете, полковник де Крей, что выводы ваши преждевременны?

Тень пробежала по ее челу. Она взглянула в сторону Большого дома и остановилась.

— Мисс Мидлтон, во время ночного объяснения присутствовал свидетель.

— Кто?

— Под знаменитым шелковым покрывалом, вышитым тетушками Паттерн, лежал наш друг Кросджей. Он вернулся поздно, обнаружил дверь своей спальни запертой, ринулся вниз, в гостиную и, завернувшись в это покрывало, уснул. Его разбудили голоса. Бедняга был потрясен — ведь он предан вам беззаветно! Когда те двое покинули комнату, он хотел бежать из дома без оглядки, но наткнулся на меня — я как раз возвращался после своих бесплодных поисков. У него был такой вид, словно он вот-вот лопнет. Я взял его к себе, уложил на диван и еще бранил беднягу за то, что он все время ворочался с боку на бок. Он извивался, как рыба, вытащенная на берег. Когда я проснулся, его уже след простыл. Доктор Корни подобрал его где-то на дороге и довез до коттеджа мисс Дейл. К этому времени подошел туда и я. Корни сообщил мне, что мальчишка полон тревоги за вас и очень томится. Я, конечно, взял его в работу.

— И Кросджей повторил вам подслушанный разговор?

— О нет!

Гордясь своим юным другом, она радостно улыбнулась.

— Надеюсь, вы меня простите, мисс Мидлтон, — вы ведь знаете, что я тоже за мальчика горой, — но я все-таки закинул удочку.

— Бедная рыбка!

— Несчастный положительно корчился от обладания тайной. Она выпирала из него и жаждала попасть на крючок. Я пытался его пощадить и два-три раза отступал, ибо у него было какое-то почти религиозное убеждение, что единственным его исповедником должен быть мистер Уитфорд, и я отнесся к этому чувству с уважением.

— Ах, Кросджей! — воскликнула она в избытке любви к этому мальчику.

— Больше всего он опасался, как бы о его тайне не узнала мисс Дейл.

— Он так и сказал?

— Почти что. А она к тому же сообщила мне, что он избегает смотреть ей в глаза.

— Ах, похоже, что вы правы! И Кросджей несчастен, вы говорите? Он очень горюет?

— Он на грани слез, не будь он таким молодчиной, он бы просто расплакался.

— Неужели и впрямь?.. — Кларины мысли вновь обратились к Уилоби. Да, от этого человека можно было ожидать чего угодно!

Это заключение придало ей силы. Она продолжала свой путь к Большому дому, готовая вновь ринуться в бой за свободу. Уилоби казался ей существом другой породы, не имеющей отношения к человеческой. Расшифровать его характер можно было только с помощью того ключа, которым она теперь владела. Клара решила довериться догадке полковника де Крея, на которую тот набрел в потемках, чудом. Когда предстоит сражение с чудовищем, самым верным оружием против него может оказаться именно чудо. Лицо ее прояснилось. Сбросив с себя гнетущую заботу, она с тактом, окончательно очаровавшим полковника, заговорила о светских и политических новостях.

У границы парка, на мосту, переброшенном через овраг, он чуть было снова не поддался порыву тут же потребовать от нее награды или, на худой конец, обещания ее в будущем — какого-нибудь знака, — хотя бы заставить вздрогнуть ее чуткие ресницы. Внутренний голос словно предостерегал его, что надо ловить случай, дарованный ему самим небом. Не будучи уверен, однако, что это голос благоразумия, он и на сей раз сдержался. Меж тем в голове у Клары пронеслось — хоть она ни за что не призналась бы в этой мысли: «Видно, само небо меня бережет!»