Случай России: от служилого класса - к классу рантье?

Такая ситуация сложилась не случайно. Для этого были определенные объективные предпосылки: исторические, природно-климатические и геополитические (как тут не вспомнить известную теорию "path dependency" - зависимость от предшествующего развития, на основе которой в последние десятилетия пытаются объяснить причины неудач реформирования страны). Россия на протяжении большей части своей истории строилась как унитарное государство. Как отмечают авторы Комментария к Конституции РФ 1993 г., "Россия создавалась и развивалась как централизованное унитарное государство. Чем более крепла царская власть, тем четче идеи единой и неделимой России принимали государственные формы" [Конституция... 1994, с. 30].

Известный представитель евразийского движения, видный юрист и государствовед Н. Алексеев объяснял указанную особенность так: "Характерность русской истории, как это, впрочем, установлено нашими большими историками, определяется причинами чисто естественными, географическими. Главное явление нашей истории, как справедливо указал С. М. Соловьев, есть колонизация. Но в процессе колонизации Восточной Европы из всех европейских народов славяне были крайними, пограничными с безмерными пространствами кочевой Азии. Отсюда вся наша история и есть прежде всего борьба с Азией, приспособление к Азии и ассимиляция Азии. Государство наше родилось в процессе суровой долголетней борьбы с кочевниками, которые были сначала победителями, а потом постепенно стали побежденными. Государство наше, выросшее в этой борьбе, типично имело характер военного общества, построенного как большая армия, по принципу суровой тягловой службы. Свободные формы промышленных обществ были ему совершенно чужды. Оттого жизнь в государстве нашем была не из легких "постылое тягло", как говорил наш народ, - всю землю облегло" [Алексеев, 2000, с. 73].

Обобщение подобного взгляда на истоки унитарно-имперской природы Российского государства дал в своих трудах выдающийся историк В. Ключевский: "Московское государство зарождалось в XIV веке под гнетом внешнего ига, строилось и расширялось в XV и XVI веках среди упорной борьбы за свое существование на западе, юге и юго-востоке... Оно складывалось медленно и тяжело. Мы теперь едва ли можем понять и еще меньше можем почувствовать, каких жертв стоил его склад народному благу, как он давил частное существование. Можно отметить три его главные особенности. Это, во-первых, боевой строй государства. Московское государство - это вооруженная Великороссия, боровшаяся на два фронта... Вторую особенность составлял тягловый, неправовой характер внутреннего управления и общественного состава с резко обособлявшимися сословиями... Сословия различались не правами, а повинностями, между ними распределенными. Каждый обязан был или оборонять государство, или работать на государство, то есть кормить тех, кто обороняет. Были командиры, солдаты и работники, не было граждан, то есть гражданин превратился в солдата и работника, чтобы под руководством командира оборонять отечество или на него работать. Третьей особенностью московского государственного порядка была верховная власть с неопределенным, то есть неограниченным пространством действия" [Ключевский, 1957, с. 47].

Действительно, следует признать, что консолидации общества и унитарности Российского государства способствовала и постоянная угроза внешнего нападения. Поэтому практически вся послемонгольская история России - борьба за выход из геополитической и торгово-экономической изоляции, за выход к морям и океанам.

стр. 25

Это требовало концентрации ресурсов в руках государства в ущерб развитию общественной самоорганизации. Между тем для освоения огромных территорий не хватало людских и организационных ресурсов. Российское же общество было достаточно аморфным и слабоструктурированным. Изначально практически не было зачатков действительного муниципального (городских и цеховых организаций) самоуправления. Достаточно вспомнить, что сам институт земства был организован "сверху" лишь в XIX в. Все это определяло предрасположенность России к созданию государства мобилизационного, патерналистского и распределительного типа, а в конечном итоге - к основанной на ренте модели воспроизводства и распределения ресурсов.

Подобное государство генерировало для реализации своих целей особый служилый (государственный) класс, который выступал фактическим распорядителем (распределителем) его ресурсов - то есть все той же ренты, производимой в наиболее рентабельных отраслях хозяйства. От того, куда направлял эти ресурсы служилый класс (на развитие страны или на удовлетворение собственных "корпоративных" интересов), зависело состояние российского общества. В то же время принципиальная незавершенность (по европейским меркам) нескольких основных попыток модернизации России так и не позволила частным предпринимателям или институтам гражданского общества превратиться в автономных акторов, способных существенно влиять на определение общей стратегии развития страны. Окончательного освобождения различных сословий российского общества от государственного "тягла" (как определял это видный представитель "государственной школы" в русской историографии Б. Чичерин) в итоге так и не произошло [Чичерин, 1866, с. 413 417].

В свою очередь, периодическое ослабление или распад сословно-ресурсного государства вследствие системных кризисов и революций ставили в катастрофическое положение целые социальные группы и территории, провоцируя возврат к этатизму и к той или иной версии рентно-распределительной модели экономики. Эти процессы оказываются в центре внимания многих современных исследователей, размышляющих о сути событий, свидетелями которых мы стали в последние десятилетия. В этой связи нельзя не упомянуть, например, концепцию О. Шкаратана, который определяет сложившийся в современной России строй как неоэтакратизм. Этой социально-экономической системе присуща не частная собственность, а особый вариант собственности, которая, "как и ее предшественница, корпоративная собственность советской номенклатуры... представляет собой сословную привилегию правящего слоя. Современный капитализм и новый российский строй не просто далеки друг от друга: они антиподы" [Шкаратан, 2009, с. 124].

Реформы, контрреформы и даже революции приводили к сохранению либо возникновению новой версии государственного класса, контролирующего доходы (ренту) от преимущественно огосударствленного национального хозяйства, что дополнялось механизмами "теневой экономики" и так называемого "бюрократического торга". Развивая эту логику, С. Кордонский, говоря о существовании в России вплоть до сегодняшнего дня "ресурсного" государства [Кордонский, 2000; 2007], утверждает, что в нашей стране не существует рыночной экономики, а само общество организовано по сословиям, за которыми закрепляется право на определенную долю ресурсов. При этом ресурсами считается все, что может быть распределено [Кордонский, 2007, с. 13 - 14, 15 - 17, 27 - 28]. Ресурсы, согласно Кордонскому, заменяют собой человеческий капитал, а равно и другие виды капиталов (экономический, культурный, социальный и символический), которые, согласно П. Бурдье, должны свободно конвертироваться друг в друга, обеспечивая динамичное и качественное развитие общества [Bourdieu, 1986, p. 241 - 258].

В какой-то мере перекликается с концепцией Кордонского теория, разрабатываемая с начала 1990-х гг. новосибирским ученым О. Бессоновой (см. [Бессонова, 1994]). С ее точки зрения, типичной для Запада рыночной экономики в России противостоит другой основной тип экономики - "раздаточный". Для него характерно пренебрежение принципами эквивалентного обмена, свойственным рыночным отношениям, в пользу принципов "сдач" (то есть концентрация доходов от всех видов деятельности в руках

стр. 26

власти) и последующих "раздач", то есть распределения всех имеющихся ресурсов в соответствии с выстроенными властью приоритетами. По сути, это схема сбора и перераспределения рентных доходов между членами сообщества. Бессонова показывает, что в истории России неоднократно бывали периоды кризиса "раздаточной экономики", когда делались попытки перейти на рыночные принципы ведения хозяйства. Однако все эти попытки кончались отторжением реформаторских идей и возвращением к практике "раздатка", хотя и несколько модифицированного [Бессонова, 2006]. Правда, процессы глобализации современной экономики открывают возможность постепенной конвергенции рынка и раздатка, когда, с одной стороны, в рыночную экономику все больше вписываются социально ориентированные перераспределительные процессы, а с другой - необходимость резкого повышения эффективности производства вынуждает внедрять в раздаточную экономику рыночные принципы [Бессонова, 2014].

Нельзя не отметить и работы С. Кирдиной, предложившей разделять институциональные конструкции рыночной и рентоориентированной экономики как, соответственно, Y -матрицу и X -матрицу. Под этими матрицами подразумеваются качественно различные наборы взаимосвязанных базовых институтов, регулирующих функционирование основных общественных подсистем - экономики, политики и идеологии, способствующих воспроизводству модели отношений, основанных на индивидуализме и обмене, с одной стороны, и коллективизме и перераспределении - с другой [Кирдина, 2004].

Многие исследователи специфики социально-экономической системы современной России оперируют в своих работах понятием "власть-собственность", которое было введено известным историком-востоковедом Л. Васильевым. Эти разработки восходят еще к советским временам, когда изучавшие наследие К. Маркса обратили внимание на сходство советской институциональной конструкции со специально выделенным Марксом понятием "азиатский способ производства". С началом 1990-х гг. в России появилась возможность высказать эти идеи публично (см., например, [Нуреев, 1993]). В дальнейшем анализ хода экономических реформ и сопровождающих их изменений в институциональной структуре российского общества привел к выводу, что на деле сложившаяся в советский период институциональная структура "власти-собственности", в которой собственность не самостоятельна, а зависит от встроения в иерархическую систему власти, не была разрушена. Произошла лишь ее переинституционализация (см., например, [Нуреев, Рунов, 2002а; 20026; Плискевич, 2006]).

Эти выводы подкрепляются и анализом институциональной структуры как предшествующих периодов развития нашей страны (см., например, [Латов, 2004]), так и других государств, проходивших в своей истории аналогичный этап развития. Делается попытка реконструировать общую логику процесса трансформации рентной модели в современных российских условиях. По мнению представителя экономической антропологии К. Поланьи, СССР являл собой яркий пример экономической системы перераспределительного типа, сочетавшейся с индустриальным экономическим укладом [Polanyi, 1968; Великая... 2007]. В целом, многие современные исследования свидетельствуют, что с проблемами рентоориентированной экономики (так или иначе называемой) в своем историческом развитии сталкивались практически все государства. Но переход из одного состояния в другое совершался не только благодаря созреванию объективных предпосылок, но и в результате грамотных деловых элит, осуществляющих необходимые преобразования1. И пример России тут весьма показателен.

1990-е гг. в России из-за противоречивого характера и непоследовательности экономических реформ обернулись масштабной деиндустриализацией страны. Это вывело на первый план сырьевой сектор в качестве основы национальной экономики

1 Отдельная, не затрагиваемая мной здесь, и большая, связанная с этим тема, - анализ Д. Нортом, Д. Уоллисом и Б. Вайнгастом комплекса процессов, связанных с условиями, при которых у "естественного" (рентоориентированного) государства появляется возможность перехода в состояние "зрелости" современного государства [Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011]).

стр. 27

и создало предпосылки для закрепления "рентной модели" хозяйствования. Одновременно образовался слой бизнес-рантье (олигархов), эксплуатирующих наиболее рентабельные отрасли экономики.

С начала 2000-х гг. в результате усиления этатистско-бюрократического сегмента к "олигархам-рантье" добавились крупные государственные чиновники и так называемые "силовики" (ставшие формально или неформально крупными собственниками), которые, вследствие повышения их властно-политического статуса, начали претендовать на свою долю ренты, извлекаемую из наиболее рентабельных отраслей экономики страны (нефтяная и газовая отрасли, часть ВПК, химическая и металлургическая отрасли), так называемые "бюрократическую" и "силовую" ренту [Волков, 2012]. Современные российские естественные монополии и госкорпорации также часть политико-экономического механизма, нацеленного на извлечение ресурсной ренты.

Одновременно была фактически заблокирована структурная перестройка экономики, которая позволила бы России создать массовый и устойчивый средний класс и перейти от рентной (перераспределительно-коррупционной) модели к модели "интенсивного роста". Это приблизило бы Россию к "классическому" капитализму западного образца. Однако последнее противоречило бы интересам элитных групп, стремящихся сохранить свой монопольный контроль за соответствующими источниками ренты, вследствие чего необходимые преобразования были заблокированы российским "бюрократическим классом". Последний очевидно не заинтересован в комплексной модернизации страны, поскольку развитие "массового капитализма" неизбежно ослабит его монополию в системе "власти-собственности".

В результате "законсервированная" в современной России рентная модель экономики, помимо деиндустриализации и прогрессирующего обесценивания квалифицированного труда (вместо обозначенного Эльзенхансом расширения его возможностей и прав), сделала востребованным дешевый труд экономических мигрантов из бывших республик СССР, что деформирует российский рынок труда. Сложившаяся в стране институциональная система ориентирует человека не на развитие, не на совершенствование своего человеческого капитала, а прежде всего на поиск социальных сетей, вписавшись в которые он сможет поучаствовать в процессах перераспределения природной или административной ренты. В результате социальный капитал угнетает капитал человеческий [Плискевич, 2012].

Само существование столь крупного государства, столь масштабного экономического пространства, как Россия, невозможно на основе рентной экономики, не обеспечивающей интенсивного и качественного социально-экономического развития территорий. Очевидно, что с помощью сугубо административных методов (единая властная вертикаль) эту проблему не решить.

Суть современных противоречий в России связана с ситуацией, когда условные "этатисты" хотят сохранить исключительное право изъятия ренты за представителями государственно-бюрократического "слоя" и связанного с ним "олигархического" капитала, а представители среднего класса стремятся к иной модели воспроизводства национального богатства, основанной на конкурентных механизмах и необходимых социально-правовых гарантиях от государства. Так или иначе, но побудить российских бизнес-акторов соблюдать, помимо корпоративных, также общественные интересы невозможно без участия самого гражданского общества и его институтов. Однако для этого необходимо преодолеть сопротивление российского "государственно-бюрократического" класса, что невозможно без масштабной социальной базы, создание которой блокируется в рамках стратегии деполитизации.

При этом дальнейшая социальная и политическая консолидация на базе рентной модели государства и экономики невозможна. Российский средний класс находится в конфликте с государством-рантье, последовательно отказывающимся от своих социальных обязательств. В результате умножаются противоречия и конфликтные напряжения но линии "общество-государство". Ситуация усугубляется застойными и кризисными явлениями в российской экономике, связанными с исчерпанием эффектов "сырьевого роста" [Жуковский, 2013]. Эффект "сжатия" российской экономи-

стр. 28

ки вследствие прекращения устойчивого экономического роста, как представляется, может привести к росту напряжения и неуправляемости в социальной сфере, что в перспективе способно нарушить стабильное функционирование политической системы.

Единственный возможный конструктивный выход из складывающейся ситуации для России - достижение стратегического консенсуса между основными элитными группами и социальными стратами относительно эволюционной трансформации "рентной модели экономики" в модель, основанную на качественном экономическом росте, на активном инвестировании в высокотехнологичное производство с соответствующим повышением цены рабочей силы (и прежде всего, квалифицированной). Только этот путь совместим с решением задач модернизации российского общества и экономики, построения современных и эффективных политической и экономической систем. И только он, как я полагаю, будет способствовать эволюционному разрешению проблем, стоящих перед современным российским обществом.

По моему глубокому убеждению, обреченность России на рентную модель воспроизводства и распределения ресурсов вовсе не абсолютна. Для того чтобы извлечение и распределение рентных ресурсов трансформировались в расширенное воспроизводство человеческого капитала, необходимо создать инфраструктуру по его воспроизводству. Основой последней призваны стать социальные сети горизонтального типа, в которых будут воспроизводиться и конвертироваться друг в друга различные виды капиталов (экономического, политического, социального, символического). Они призваны постепенно заменить доминирующие сегодня в России сети жесткого и вертикального характера, сформированные вокруг институтов власти и ориентированные на изъятие и последующее перераспределение ресурсов2. Для этого, в свою очередь, необходимо изменение общей стратегии и характера деятельности государственной власти в России, а также особенностей ее взаимодействия с обществом и экономическими акторами за счет решения следующих задач:

- последовательное разделение власти и собственности, правовой контроль либо демонтаж монополий, создание условий для полноценной конкуренции хозяйствующих субъектов;

- разумная децентрализация власти и перераспределение полномочий, наполнение федеративных отношений реальным содержанием, что позволит регионам аккумулировать ресурсы для самостоятельного развития;

- системная борьба с коррупцией как силами государства, так и путем вовлечения в этот процесс институтов гражданского общества;

- создание необходимых условий для структурной перестройки экономики на базе высоких технологий;

- дебюрократизация и создание полноценных условий для развития малого и среднего бизнеса;

- последовательная модернизация систем образования, науки, культуры, здравоохранения и социального обеспечения, которые должны превратиться из потребителей "ресурсов" в производителей человеческого и социального капиталов;

- создание полноценной правовой, экономической и социальной базы для местного самоуправления, обеспечение его реальной автономии по отношению к государству и финансово-промышленным группам;

- всемерное развитие взаимодействий между членами общества, составляющих его главный "капитал" и являющихся главным условием его развития, для чего, в свою очередь, необходимо преодоление социальной аномии и отчуждения, проявляющихся в современном российском обществе.

Готово ли Российское государство инициировать подобные изменения "сверху", покажет ближайшее будущее. Однако "спрос" российского общества на них высок уже сегодня и далее будет последовательно возрастать.

2 В связи с этим, в частности, интересна полемика Р. Флориды и Р. Патнэма с Р. Инглхартом (см. [Плискевич, 2012]).

стр. 29

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М., 2000.

Бессонова О. Э. Институциональный кризис и эволюционные возможности его преодоления // Общественные науки и современность. 2014. N 4.

Бессонова О. Э. Раздаточная экономика как российская традиция // Общественные науки и современность. 1994. N 3.

Бессонова О. Э. Раздаточная экономика России: эволюция через трансформации. М., 2006.

"Великая трансформация" Карла Поланьи: прошлое, настоящее, будущее. Под общ. ред. Р. М. Нуреева. М., 2007.

Волков В. Силовое предпринимательство, XXI в. Экономико-социологический анализ. СПб., 2012.

Жуковский В. О приписках для Путина вместо модернизации экономики (http://www.odnako.org. 23.11.2013).

Кирдина С. Г. X - и Y-экономики: институциональный анализ. М., 2004.

Ключевский В. О. Соч. В 9 т. Т. 2. М., 1957.

Конституция Российской Федерации. Комментарий / Под общей ред. Б. Н. Топорнина, Ю. М. Батурина, Р. Г. Орехова. М., 1994.

Кордонский С. Г. Ресурсное государство. М., 2007.

Кордонский С. Г. Рынки власти. М., 2000.

Латов Ю. В. Власть-собственность в средневековой России // Экономические вести Ростовского государственного университета. 2004. N 4.

Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М., 2011.

Нуреев Р. М. Азиатский способ производства как экономическая система // Феномен восточного деспотизма: структура управления и власти. М., 1993.

Нуреев Р. М., Рунов А. Б. Назад к частной собственности или вперед к частной собственности? // Общественные науки и современность, 20026. N 5.

Нуреев Р. М., Рунов А. Б. Россия: неизбежна ли деприватизация? (Феномен власти-собственности в исторической перспективе) // Вопросы экономики. 2002". N 6.

Плискевич Н. М. "Власть-собственность" в современной России: происхождение и перспективы мутации // Мир России. 2006. N 3.

Плискевич Н. М. Человеческий капитал в трансформирующейся России. М., 2012 (capital-rus.ru/article/217766/).

Чичерин Б. Н. О народном представительстве. М., 1866.

Шкаратан О. И. Социально-экономическое неравенство и его воспроизводство в современной России. М., 2009.

Bourdieu P. The Forms of Capital. Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education. New York, 1986.

Cobden W. Russia: Protection of Commerce // Cobden R. Political Writing (1). London, 1967.

Elsenhans H. Abhangiger Kapitalismus oder burokratische Entwicklungsgesellschaft. Versuch liber den Staat in der Dritten Welt. Frankfurt a. M. -New York, 1981.

Elsenhans H. Chancen der arabischen Revolution // Welttrends. 2012, N 83.

Elsenhans H. Globalisierung von Profit oder Globalisierung von Rente // Jahrbuch fur Wirtschaftswissenschaften. 2004. Bd. 55. H. 3.

Elsenhans H. Kapitalismus global. Aufstieg Grenzen-Risiken. Stuttgart-Berlin-Koln-Mainz, 2012б

Elsenhans H. Kapitalismus kontrovers. Zerkliiftung im nicht so sehr kapitalistischen Weltsys-tem // Welt Trends Papiere 9. Universitatsverlag Potsdam, 2008.

Elsenhans H. The Political Economy of Good Governance // Journal of Developing Societies. Vol. 17. N 2. November 2001.

Elsenhans H. The Rise and Demise of Capitalistic World System. Leipzig, 2011.

Elsenhans H. Staat-Wirtschaft-Macht und die Zukunftdes internationalen Systems // Internationale Beziehungen in Debatte. Konzepte zum Verstehen. Potsdam, 2006.

Meyers R. Die Theorie der internationalen Beziehungen im Zeichen der Postmoderne // Internationale Beziehungen in Debatte. Konzepte zum Verstehen. Potsdam, 2006.

Polanyi K. P. Primitive, Archaic and Modern Economics. New York, 1968.

стр. 30

 
 
Заглавие статьи Неформальные "правила игры" в образовательной системе: симуляция образования, симулякры и брокеры знаний
Автор(ы) Ю. В. ЛАТОВ, Г. А. КЛЮЧАРЁВ
Источник Общественные науки и современность, № 2, 2015, C. 31-42
Рубрика
  • ОБЩЕСТВО И РЕФОРМЫ
Место издания Москва, Российская Федерация
Объем 47.6 Kbytes
Количество слов  
   

Неформальные "правила игры" в образовательной системе: симуляция образования, симулякры и брокеры знаний

Автор: Ю. В. ЛАТОВ, Г. А. КЛЮЧАРЁВ

Неформальные "правила игры" в образовательной системе: симуляция образования, симулякры и брокеры знаний*

В странах догоняющего развития, включая Россию, производство знаний нередко заменяется производством симулякров знаний: многие учащиеся системы профессионального образования, а также определенная часть соискателей ученых степеней (послевузовское образование) ориентированы на получение не реальных знаний, а дипломов (свидетельств, аттестатов), которые не подкреплены знаниями. В статье показано, что развитие производства симулякров знаний ведет к усилению социально-экономических неравенств и деградации общества практически в любой исторический период. Пример тому развитие экзаменационной системы в средневековых странах конфуцианской цивилизации.

Ключевые слова: симулякры, брокеры знаний, социальное неравенство, андрагогическое образование, дополнительное профессиональное образование, коррупция, теневые экономические отношения, экзаменационная система, догоняющее развитие.

В октябре 2013 г. в российских СМИ прошло сообщение о нетривиальном решении президента Дагестана Р. Абдулатипова, согласно которому готовилось закрытие более 60 действующих в Дагестане филиалов различных вузов. Причина заключается отнюдь не в том, что дагестанцы больше не нуждаются в высшем образовании. Абдулатипов обосновал свое решение следующим образом: все эти филиалы на самом деле являются "будками но выдаче дипломов". Поэтому оставить планируется лишь 1/10 от прежнего числа филиалов, а "все остальные должны уйти. Они портят наших детей, мы получаем дипломы, но не специалистов" (см. [Гришин 2013]).

Этот, казалось бы, маленький локально-географический эпизод приоткрывает большую проблему, поскольку таких "будок для выдачи дипломов" немало и в других регионах России (включая столицу). Данный конкретный пример стал частным случаем более общего социально-экономического явления - подмены производства знаний производством их симулякров.

* Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект N 13 - 03 - 0015а "Непрерывное образование и трансфер наукоемких технологий: модели взаимодействия учреждений образования и науки с предприятиями реального и финансового секторов".

Латов Юрий Валерьевич - доктор социологических наук, профессор кафедры национальной и региональной экономики Российского экономического университета им. Г. В. Плеханова. Адрес. Стремянный пер., д. 36, Москва, 117997. E-mail: latov@mail.ru.

Ключарёв Григорий Артурович - доктор социологически наук, профессор, руководитель Центра социологии образования, науки и культуры. Институт социологии РАН. Адрес: Кржижановского ул., д. 24/35, корп. 5, Москва, 117218. E-mail: kliucharev@mail.ru.

стр. 31

Симулякр - "копия", не имеющая аналога в реальности. Изучение симулякров относится в первую очередь к области семиотики - науки о знаках, символах и их соотнесении с реальной жизнью. Термин "симулякр" получил с 1980-х гг. широкое распространение благодаря работам Ж. Батая и Ж. Бодрийяра. Принятое в постнеклассической науке многомерное понимание реальности (гиперреальность) востребовало симулякры для понимания многих явлений общественной и личной жизни. Основная идея подхода, использующего дефиницию "симулякры", состоит в том, что некоторые явления и процессы повседневности могут вовсе не иметь объективной первоосновы, а существовать лишь в модусе кажимости, видимости. От этого, впрочем, их значимость не уменьшается. Они имеют реальную цену, оказываются предметом человеческих отношений и живут собственной "жизнью". В гиперреальном мире появляется онтология симулякров, потребность в которых определяется модой на них.

В настоящей статье мы хотели бы разобраться с тем, какую роль играют симулякры в российской системе образования. Толчком к размышлениям стал для нас феномен торговли дипломами, который последние пару десятилетий встречается все чаще. Сначала мы считали, что торговля дипломами об образовании (по сути, фальшивом образовании) есть противоправное действие, которое имеет еще и аморальное измерение и которое наносит прямой экономический ущерб рынку труда. Однако, при более внимательном рассмотрении вопроса, мы увидели, что эта проблема гораздо глубже, чем кажется. Можно заметить, что рынок сортирует симулякры в зависимости от "качества" образования. А может ли иметь качество то, чего не существует? Оказалось, что в реальности действительно существует имитация обучения, а она как вид деятельности уже может быть в той или иной степени качественной (без кавычек).

Согласно законам рынка, чтобы продать товар любого качества, необходимо его красиво "упаковать", подав покупателю сигнал о привлекательности. Особенно это относится к товарам низкого качества, чья привлекательность сомнительна. В системе имитации образования роль такой "упаковки" играют дипломы и сертификаты, выдаваемые (а точнее - продаваемые) по окончании учебных курсов. По Бодрийяру, спрос на симулякры определяется модой. Диплом-симулякр принципиально не меняет характер труда его обладателя. Однако продолжающаяся история с фальшивыми диссертациями и полукриминальными предложениями "качественных" дипломов-аттестатов едва ли не в переходах метро показывает, что мода эта очень устойчива.

В социологическом понимании мода и потребность очень близки. Человек следует моде и в соответствии с этим выражает те или иные потребности в своем повседневном поведении. Многочисленные социологические исследования показали, что образование как таковое имеет очень высокую ценность в массовом сознании. Однако более внимательный анализ, предполагающий разведение понятий образование, образованность и свидетельство об образовании, показывает1, что в моде важен не сам процесс обучения, а его результат. При этом результат понимается не как обладание определенным набором знаний и навыков (компетенций), а как обладание соответствующим дипломом. Сам же процесс обучения и его длительность в общественном сознании истолковываются вполне прозаически как времяпрепровождение, пребывание в стенах некоего учебного заведения, куда надо отправляться из дома ежедневно с утра и до определенного часа там "пребывать" (находиться). Опросы учащейся молодежи показывают, что основное ее занятие в учебном заведении - "общение с друзьями" (около двух третей респондентов), то есть социализация, и лишь для оставшейся трети респондентов основное занятие - получение знаний. По меткому замечанию одного нашего коллеги-социолога, учебное заведение (школа, колледж, вуз) часто становится

1 Из недавних работ этой проблеме посвящено, например, исследование [Андреев 2014].

стр. 32

тем местом, где отсиживается часть молодежи перед тем как "пойти откручивать гайки на ближайшей железнодорожной линии"2.

Таким образом, оказывается, что ожидаемый результат посещения учебного заведения (мы сознательно избегаем в этом случае использование термина "учеба") - не в повышении образованности (качество жизни образованных людей статистически значительно выше среднего, что закономерно вызывает зависть у остального населения), а в документальном подтверждении процесса обучения, которого на самом деле могло и не быть. Для закоренелого студента-"троечника", даже если он никаких взяток не давал, требуемый диплом становится симулякром, а сам процесс обучения - симуляцией.

В принципе данное явление в той или иной степени наблюдается во всем мире. Однако для систем догоняющего развития оно особенно характерно. Происходит это потому, что здесь образование, наряду с функцией приращения человеческого капитала, выполняет еще одну специфическую функцию. Речь идет о функции приращения такого ресурса, как "социальный капитал", что выражается в повышении социального престижа. Последний, в свою очередь, легко конвертируется в повышение статусности и рост благосостояния его обладателя, не сопровождаясь увеличением производительности труда человека как работника.

В этих странах, копирующих, как правило, институты более развитых государств, практически всегда на более или менее длительный период в самых разных сферах деятельности возникают "потемкинские деревни". Стремление если не быть развитыми, то хотя бы казаться ими, приводит к копированию форм без заимствования их содержания. В наиболее ярком виде эта тенденция прослеживается в африканских странах "четвертого мира": страна может формально иметь конституцию, политические партии, профессиональную бюрократию, но за ними скрываются доминирование неформальных традиций, племенные междоусобицы и институциональная коррупция. Система образования, включая дополнительное (послевузовское) образование, также становится сферой имитаций.

В современной России, в частности, наблюдаются по крайней мере два социальных фактора, определяющих спрос на образование:

1) наличие высшего образования или даже научной степени рассматривается как обязательный атрибут руководителя высокого ранга (или того, кого собираются выдвигать на руководящую должность);

2) наличие диплома о высшем образовании становится желательным и нередко необходимым формальным условием для приема на работу даже на должности, заведомо не требующие высшего образования.

Во всех этих случаях спрос предъявляют, в сущности, не на образование, а на формальные символы знаний ("корочки"). Для удовлетворения именно такого спроса возникает предложение - симуляция реального образовательного процесса. В результате параллельно с институтами реального образования, производящими знания, развиваются институты мнимого образования, производящие символы несуществующих знаний - симулякры знаний.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



double arrow