Риторика фронды

Феномен фронды. Критика советской власти с революционных позиций. Эзопов язык фронды. Риторика молодежной субкультуры. Слабость общих мест фрондерской и субкультурной риторики.

В шестидесятые годы в оппозиционной культуре наряду с серьезным противостоянием власти развилась особая форма критической рецепции официоза – своеобразная фронда. Эта фронда пыталась, опираясь на революционную символику, осторожно критиковать систему за ее консерватизм. При этом фронда ассоциировала себя с юношеством, молодежью, противопоставляя себя «старикам», советским консерваторам. Молодежная символика советской фронды корреспондировала с ее инфантилизмом, безответственностью, реальной зависимостью от «стариков», в том числе и идейной. «Молодые» по-детски поддразнивали старших, упиваясь безобидными намеками. Появилась риторика «подтекста». В литературе, а особенно в кино, получил развитие эзопов язык: изображалась реакционность царской России, а подразумевалась реакционность советских начальников старшего поколения.

На этой почве, однако, складывалась новая символика: полицейские меры, полицейское государство, реакционные чиновники, третье отделение, царская цензура –и все это применительно к реалиям советской жизни. Здесь же выстраивался и положительный ряд: молодые заговорщики, независимые художники, романтические революционеры. Этот последний ряд находил менее убедительные параллели в советской действительности, чем первый, и очень мало соответствовал комсомольскому облику самой фронды. К тому же оба ряда отчасти сливались с официальной пропагандой, с ее традиционно-советской символикой в ее пафосно-революционной части.

Помимо царско-советских параллелей выстраивался и условный мир обобщенных тиранов, палачей, шпионов, утверждавшийся через фильмы с условно-сказочным сюжетом и через авторскую песню. Характерной чертой символики революционной фронды, роднящей ее с официозом, было осуждение мещанина, обывателя, потребителя, вещизма. Среволюционных позиций осуждалась, во-первых, традиционная консервативная мораль, во-вторых, прагматизм, мораль деловая. По сути дела, риторика фронды в силу своей непоследовательности зашла в тупик, критикуя советскую власть с советских же позиций.

Наработанные этой риторикой общие места в полной мере проявили свою слабость и противоречивость в постсоветское время. Осуждение деловой морали в оппозиционных кругах привело к языковым и не только языковым лакунам. Дефицит норм деловой морали, дефицит общих мест, опираясь на которые, можно было бы корректировать эту мораль, явно ощущался в девяностые годы. И с советской, и с фрондерской точки зрения любой бизнес безнравственен и бизнесменов можно было призвать лишь к самоуничтожению, но не к нравственному поведению.

В меньшей степени аналогичные лакуны ослабляли консервативную мораль. Однако годы пропаганды революционных изменений, поддержанных фрондирующей интеллигенцией, не способствовали ни выработке общих мест консервативной морали, ни выработке консервативного языка.

Рядом с риторикой фронды следует упомянуть и символику молодежной субкультуры. Связанная главным образом с новыми течениями в музыке, она имела и словесное воплощение в текстах рок-песен и в феномене молодежного жаргона. Официальная культура воспринималась молодежной субкультурой не как идеология, понимаемая и отрицаемая с определенных идейных позиций, а как мир взрослых, не принимаемый эмоционально по принципу «не знаю и знать не хочу».

Впоследствии это стало основой ернической, чисто пафосной риторики средств массовой информации, ориентированных на молодежь. Иногда издания, придерживающиеся этого подросткового тона, уничижительно называют желтой прессой, но это глубоко неверно. Это не желтизна и не бульварность, это заигрывание с незрелой, идейно не позиционирующей себя частью населения.

Если дезинтеграционная, конфронтирующая сторона этой риторики сводилась к яростному и нерасчлененному неприятию всего чужого, то ее интеграционная, самоидентифицирующая сторона состояла в идентификации с западной молодежной культурой. Это способствовало проникновению в язык большого количества варваризмов и подготовило общество к сочувственному восприятию английских заимствований в области политической и экономической лексики.