П. Мочалов в роли Гамлета. (белинский) 3 страница

Да, он, создавший нас с таким умом, что мы

Прошедшее и будущее видим - он не для того

Нас одарил божественным умом,

Чтоб погубили мы его бесплодно,

И если робкое сомненье медлит делом

И гибнет в нерешительной тревоге -

Три четверти здесь трусости постыдной

И только четверть мудрости святой.

К чему мне жить? Твердить: я должен сделать,

И медлить, если силы есть, и воля, и причины,

И средства исполненья! Вот пример.

Здесь юный вождь ведет с собою войско,

Могучее и сильное; вождь смелый,

Он все приносит в жертву чести, славе,

Все отдает погибели и смерти.

И для чего? За что? Яичной скорлупы

Завоевание не стоит. Честь не велика,

Не велика и слава жертвовать собою

Ничтожному деянью. Но на что причина?

Ее деянья наши оправдают...

А я - отец убит, бесславье матери удел -

Как крови не кипеть, уму не волноваться,

А я - бездействую, когда на мой позор,

На смерть идет здесь двадцать тысяч войска,

И многие не знают, для чего идут,

И тысячи бегут за тенью славы,

И той земли, за что они погибнут -

На их могилы мало!.. Нет! от сей поры

Кровь будет мысль единая - иль вовсе

Во мне не будет мысли ни единой!

Мы не могли удержаться, чтоб не выписать этого монолога, сколько

потому, что в нем видна практическая философия Шекспира, и видно, какие

вопросы и думы занимали этот гениальный ум; столько и потому, что в этом же

монологе Гамлет является уже сознающим свое бессилие, уже не оправдывающим

его разными благовидными предлогами, но горько оплакивающим его...

Во втором явлении четвертого акта Гамлет скрывается от нашего внимания,

которое переводит на себя - Офелия, но какая и в каком положении?.. Но

посмотрите на нее сами - вот она вбегает к королеве.

Где, где она, прекрасная владычица?

Королева. Офелия! что, что с тобою?

Офелия (поет).

Моего вы знали ль друга?

Он был бравый молодец,

В белых перьях, статный воин,

Первый Дании боец.

Королева. Ах, бедная Офелия! что ты поешь?

Офелия. Что я пою? Послушайте, какая песня -

Но далеко, за морями,

В страшной он лежит могиле;

Холм на нем лежит тяжелый,

Ложе - хладная земля!

Королева. Милая Офелия...

Офелия. Да слушайте же песню!

Белым саваном обвили,

Гроб усыпали цветами,

И в могилу опустили

Со слезами, со слезами.

Королева (входящему королю). Пожалейте о бедняжке, государь, посмотрите

-

Король. Что ты, Офелия?

Офелия. А что я? Ничего. Покорно благодарю. Знаете ли, что совушка была

девушка, а потом стала сова? Ты знаешь, что ты теперь, а не знаешь, чем ты

будешь. Здравствуйте! Добро пожаловать!

Король. Бедная! Она не может забыть отца.

Офелия. Отца? Вот какой вздор - совсем не отца, а видите что: она

пришла на самом рассвете Валентинова дня и говорит:

Милый друг! с рассветом ясным

Я пришла к тебе тайком.

Валентином будь прекрасным,

Выглянь - здесь я, под окном!

Он поспешно одевался,

Тихо двери растворил,

Быть ей верным страшно клялся,

Обманул и - разлюбил.

Король. Полно, Офелия!

Офелия. Да, он ее обманул - это ничего; да зачем он клялся? Грешно ему!

Плохо с совестью людскою

Друга сердцем полюбить

Он смеется надо мною,

Что мне делать? как мне быть?

Другу девица сказала:

"Ты все клятвы изменил -

Я тебя не забывала -

Ты за что меня забыл?"

Друг с усмешкой отвечает;

Клятв моих я не забыл -

Разве девица не знает:

Я шутил - ведь я шутил!

Король. Давно ли это с ней сделалось?

Офелия. Все это будет ладно, поверьте - только потерпите, а все мне

хочется плакать, как подумаю, что его зарыли в холодную землю. Брат все это

узнает, а вас благодарю за совет. Скорее карету! Доброй ночи, моя милая,

доброй ночи!..

Увы, буря сломила и измяла этот прекрасный, благоухающий цветок: он еще

отзывается прежним ароматом, но жизни в нем уже нет...

Является Лаерт. Не успел он еще вдоволь натешиться в своем любезном

Париже, как прилично образованному и знатному молодому человеку, - и вот

известие о смерти отца призвало его в Данию. Подозревая короля виновником в

ужасном для него событии, он собирает своих друзей и, с шпагою в руке,

требует у него своего отца, говоря, что "_бесславие_ и _бесчестие_ будет его

уделом, если он останется спокоен". Король хитросплетенными речами слагает

вину на Гамлета и обещает Лаерту удовлетворение. Вдруг входит Офелия,

странно убранная соломою и цветами, - и Лаертом овладевает истинная горесть

уже не вследствие понятий о _чести_ и _приличии_.

Иссохни мозг мой, лейтесь мои слезы!

Сестра моя! твое безумство будет

Заплачено злодею - друг, сестра, Офелия?

Да, лучше быть безумным,

Когда нам все, что было драгоценно.

Все изменило - счастье и любовь.

Офелия (поет).

Схоронили его с непокрытым лицом,

Собирались они над могильным холмом,

И горючие слезы кипели ручьем,

Как прощались они с стариком.

Прощай, голубчик.

Лаерт. Если бы в полном уме ты побуждала меня мстить - я менее был бы

подвигнут к отмщенью, нежели теперь - сестра несчастная!

Офелия. Вы пойте между тем "_Долой, злодей! на казнь, злодей_". Славная

песенка! Вы знаете? Это о том паже, который похитил дочь рыцаря.

Лаерт. Ее безумие лишает меня ума!

Офелия (перебирая цветы). Вот розмарин, это воспоминание. Душечка,

миленький! вспомни обо мне! А вот незабудка - не забудь меня! Лаерт. Память

пережила ум несчастной!

Офелия. Вот вам тмин, вот ноготки, вот рута, горькая травка - вам и

мне. Вы носите ее только по праздникам - горе праздник человеку. Ах, вот и

маргаритка - фиалок нет - извините - все завяли, с тех пор как отец мой

умер. Да не бойтесь, ведь он умер покойно -

Радость-душечка пропала,

Как мила друга не стало!

Лаерт. Мечта и печаль, и страсть, и самое безумие в ней очаровательны!

Офелия (поет).

Он не придет, он не придет,

Его мы больше не увидим.

Нет! умер он,

Похоронен!

Его мы больше не увидим!

Веет ветер на могиле,

Где зарыли старика,

И три ивы, три березы посадили;

Они плачут, как печаль моя, тоска.

Не плачьте, не плачьте, молитесь об нем.

Покой его, боже мой! праведным сном!

И души всех, кто умер... Молитесь за него - и бог с вами!

Король пользуется этою раздирающею душу сценою, чтобы еще более поджечь

Лаерта на мщение Гамлету. Вдруг Горацио получает два письма - одно к себе,

другое к королю; и в первом узнает о'его возвращении. Король составляет план

погубить Гамлета другим средством. Он объясняет Лаерту, что любовь королевы

и народа к Гамлету делают невозможным мщение законами и что надо хитростию

достичь той же цели. Поджегши еще более ненависть Лаерта к Гамлету,

предлагает ему вызвать Гамлета на поединок, но дружески, как соперника в

искусстве биться на шпагах, а между тем обещает шпагу Лаерта обмочить

смертельным ядом. Разумеется, последний отказывается от этого, как от

тайного убийства, несовместного с понятием о чести, но вдруг приходит

королева и объявляет им - о смерти Офелии:

Там, где на воды ручья склоняясь, ива

Стоит и отражается в водах,

Офелия плела венки и пела.

Венки свои ей вздумалось развесить

На иве - гибкий обломился сук,

И в воду, бедная, упала, и в воде,

Не чувствуя опасности и смерти,

Все пела и венки свои плела,

Пока ее одежда не промокла,

И бедную не повлекло на дно...

Какой поэтический и грациозный рассказ! Какой поэтический и умиляющий

душу образ смерти! Офелия и умерла, как жила - прекрасно, и смерть ее мирит

нас с жизнию, а не бунтует против нее, как у этих мнимых поборников и

последователей Шекспира, этих близоруких и микроскопических гениев так

называемой _юной_ литературы Франции...

_Первое_ явление _пятого_ акта происходит на кладбище - сцена ужасная!

Двое мужиков копают могилу для Офелии - и по-своему, с этим равнодушием,

которое дается привычкою и невежеством, рассуждают о ее смерти. Входят

Гамлет и Горацио. Первый уныл, грустен, как человек, без интереса

предпринявший важную борьбу и предвидящий ее роковое и неизбежное для себя

окончание. Мысль о смерти, о конце и преходящности всего в мире овладевает

им. Зрелище кладбища усиливает ее. Он вступает в разговор с могильщиком, и

грубые, но иногда ловкие ответы последнего делают этот разговор похожим на

стук молотка, которым заколачивают гроб. "Не копай глупостей из могилы,

приятель", - говорит Гамлет могильщику. "О! я не копаю, а закапываю их", -

отвечает ему могильщик, в полной уверенности, что он очень забавно шутит, и

нимало не подозревая, что от такой шутки мерзнет кровь в жилах... Могильщик

выкапывает череп из могилы, бросает его на пол и говорит Гамлету, что это

череп Йорика... "Бедный Йорик!" - восклицает Гамлет и говорит Горацио о том,

что этот Йорик нашивал его на руках, что он был остряк и забавник, а теперь

у него не осталось ни одной остроты, чтобы посмеяться над собственным

безобразием. Потом переходит к мысли, что прах Александра Македонского и

Цезаря теперь - глина, употребленная на замазку стены в хижине селянина.

Великолепный Цезарь ныне прах и тлен,

И на поправку он истрачен стен.

Живая глина землю потрясала,

А мертвая замазкой печи стала!

Вдруг появляется похоронная процессия: несут гроб Офелии, который

провожают король, королева и несколько придворных. Гамлет в изумлении;

наконец он узнает ужасную тайну и, на проклятия и стенания Лаерта, отвечает:

Кто хнычет тут? Кто смеет плакать?

Лаерт.

Будь проклят ты, убийца!

Гамлет.

Тише, тише!

Зачем за горло схватывать меня?

Бороться не тебе со мной, приятель!

Король.

Остановите их!

Королева.

Гамлет, мой сын, Гамлет!

Гамлет.

Нет! я не уступлю ему, пока я жив!

Он хочет удивить меня печалью -

Но я любил ее, как сорок тысяч братьев

Любить не могут!

Королева.

Он с ума сошел.

Гамлет.

Чего ты хочешь? Плакать, драться, умирать,

Быть с ней в одной могиле? Что за чудеса?

Да я на все готов, на все, на все -

Получше брата я ее любил...

_Второе_ явление _пятого_ действия происходит во дворце, между Гамлетом

и Горацио.

Гамлет.

Да, я их обманул. Горацио, я отвратил погибель,

И обратил ее на голову злодеев.

Безумцем притворяясь, было мне легко

Похитить грамоты, их прочитать, подделать.

По счастью, у меня была печать

Отца покойного; печатью этой

Я запечатал - хочешь ли ты знать,

Что было в грамотах?

Горацио.

Принц, я желал бы...

Гамлет.

Приказ - казнить меня не медля! Не дивись,

Мой друг! В подарок Розенкранцу с Гильденштерном

Я написал взаимно их казнить,

Едва они достигнут английской земли.

Пускай они увидят, как опасно

Стать между двух мечей, когда свирепый

Бой начался меж сильными людьми?

Видите ли: слова Гамлета, сказанные им его матери: "Поедем поглядим,

кто похитрей кого взорвет на воздух" не были ни пустым хвастовством, ни

уловкою слабого человека, старавшегося обмануть самого себя; нет, этот

_теоретический_ Гамлет перехитрил, провел за нос, одурачил всех этих

_практических_ людей, как замечает Гизо {229}. Нет, Гамлет не слабое,

бессильное дитя, когда надо действовать свободно, по внутреннему побуждению,

даже когда надо губить людей, если только "бешенство против них дает

достаточно силы на их погубление. Он только упрекает себя в том, что у него

нет столько бешенства против убийцы его отца, обольстителя его матери,

хищника короны, сколько нужно бешенства для того, чтобы убийство показалось

не долгом, не обязанностию, а удовлетворением душевной потребности, которое

во всяком случае должно быть по крайней мере легко. Однакож с той минуты,

когда он узнал о злодейском умысле короля на собственную жизнь, его решение,

кажется, тверже, хотя он и попрежнему еще много говорит о нем, что не совсем

сообразно с твердым решением -

С ним решено теперь. -

Убийца моего отца, престола хищник.

И матери моей бесчестный соблазнитель,

Коварно умышлявший погубить меня,

Погибнуть должен - совесть мне велит

Казнить злодея - преступленье будет

Его оставить на позор земли.

Горацио.

Он скоро разгадает хитрость вашу.

Гамлет.

Он не успеет разгадать - его минуты

Изочтены. - Но совестью теперь тревожусь я

За оскорбление Лаерта - я забылся,

Я должен был печаль его уважить -

Его судьба моей судьбе подобна...

Входит один из придворных, Осрик, и самым искусным, самым придворным

образом предлагает Гамлету, от имени короля, вызов Лаерта и уведомляет его,

что король держит за него, против Лаерта, шесть превосходных коней, Лаерт

же, за себя, шесть драгоценных шпаг и шесть кинжалов, а спор состоит в том,

со стороны короля, что из двенадцати раз Лаерт не даст Гамлету и трех

ударов, а со стороны Лаерта, что он из девяти раз дал Гамлету три удара. Вся

эта сцена превосходна в высшей степени: в ней нет ничего придуманного,

натянутого или изысканного для насильственной развязки, за неимением

естественной, как то часто бывает у обыкновенных талантов. У Шекспира,

напротив, развязка выходит необходимо из сущности действия и

индивидуальности характеров, и все это просто, обыкновенно, естественно.

Уменье и легкость, с какими Осрик ведет довольно трудное дело, показывают,

что Шекспир равно хорошо знал и царей, и придворных, и могильщиков. Гамлет

_грустно_ издевается над придворного льстивостию Осрика; но он задумывается

прежде, нежели дает свое согласие на вызов, и, по уходе ловкого посла,

говорит Горацио о предчувствии, которое его невольно смущает; какая глубина

и истина во всем этом!

Горацио. Если душа ваша что-нибудь вам подсказывает, не презирайте этим

уведомлением души. Я пойду известить, что вы теперь не расположены.

Гамлет, Нет! это глупость. Презрим всякие предчувствия. Без воли

провидения и воробей не погибнет. Чему быть сегодня, того не будет потом.

Чему быть потом, того не будет сегодня - не теперь тому быть, так после.

Быть всегда готову - вот все! Если никто не знает того, что с ним будет -

оставим всему быть так, как ему быть назначено.

Из этих слов видно, что Гамлет не только прекрасная, но и великая душа:

тот велик, кто _так_ умеет понимать миродержавный промысл и _так_ умеет ему

покоряться, потому что только сила, а не слабость умеют _так_ понимать

провидение и _так_ покоряться ему. Заметьте из этого, что Гамлет уже не

слаб, что борьба его оканчивается: он уже не силится решиться, но решается в

самом деле, и от этого у него нет уже бешенства, нет внутреннего раздора с

самим собою, осталась одна грусть, но в этой грусти видно спокойствие, как

предвестник нового и лучшего спокойствия.

Гамлет дерется с Лаертом и наносит ему удар; король пьет за здоровье

Гамлета и предлагает ему кубок, но он отказывается до окончания боя и еше

дает удар Лаерту. Королева пьет за здоровье Гамлета, и король, не успевши

остановить ее, говорит про себя: "Она погибла - в кубке яд". Этот кубок был

приготовлен для Гамлета: король очень хитр и осторожен - в случае неудачи

одной смерти, он приготовил Гамлету другую: но судьба издевается над жалким

слепцом и делает свое. Королева предлагает Гамлету разделить с нею кубок; но

судьба делает свое, и Гамлет снова отказывается до окончания боя. Лаерт дает

удар Гамлету, который в то же мгновение выбивает его рапиру и бросает свою.

Лаерт в бешенстве схватывает гамлетову рапиру, а Гамлет подымает его: судьба

делает свое, а люди думают, что они делают свое. Королева лишается чувств:

яд начинает в ней действовать.

Лаерт.

Что это? Я ранен -

Гамлет моей рапирой бился - я погиб!

(Смятение. Лаерт едва держится на ногах.)

Гамлет.

Мать моя! ты испугалась за меня!

Королева.

Нет! яд,

Яд в кубке был - яд - о мой милый сын!

(Умирает.)

Гамлет.

Злодейство! Заприте двери! Никого не выпускать,

Искать злодея!

Лаерт (падает)

Он перед тобою,

Гамлет! Ты ранен на смерть -

Яд в твоей крови - я умираю за измену -

Рапира - была - отравлена - в твоих руках

Орудие погибели обоих -

Тебя и королеву погубил -

Король - король...

Гамлет.

Яд! на работу!

(Колет короля.)

Король.

Помогите!

Осрик и другие.

Измена!

Гамлет.

Что - скажи: каков мой кубок,

Убийца, отравитель? Пей мою погибель!

(Король падает и умирает.)

Лаерт.

Он заслужил погибель - он нас погубил!

Прости мне, Гамлет, смерть твою, прости,

Как я тебе прощаю смерть отца!

(Умирает.)

Гамлет.

Усни спокойно! - Смерть! так вот она,

Горацио?.. А вы, свидетели злодейства,

Вы, бледные, трепещущие люди!

Когда бы смерть язык мой не вязала,

Я вам сказал бы... Смерть неумолима!

Горацио! ты оправдаешь пред людьми меня...

Горацио.

Нет! в кубке есть остаток - он мой!

Гамлет.

Нет, нет, Горацио, ты должен жить.

Ты должен оправдать Гамлета имя!

Ты им расскажешь страшные дела,

Ты имя Гамлета спасешь от поношенья...

(Слышен марш.)

А! это возвращенье Фортинбраса -

Судьба ему передает венец -

Горацио! ты все ему расскажешь.

Входит Фортинбрас; Горацио передает ему завещание Гамлета и обещает

объяснить тайну кровавого зрелища. Фортинбрас велит вынести тело Гамлета;

слышна унылая музыка.

II

Излагая содержание драмы, мы не имели гордого намерения ввести читателя

в сферу Шекспира и показать этого великана поэзии во всем блеске его

поэтического величия. Подобное предприятие было бы неисполнимо. Посмотрите

на чудный мир божий - в нем все прекрасно и премудро: и червь, ползущий по

траве; и лев, оглашающий ревом африканскую степь и приводящий в ужас все

живое и дышащее; и веяние зефира в тихий майский вечер; и ураган,

воздымающий песчаную аравийскую пустыню; и светлая речка, отражающая в своих

струях голубое небо; и безбрежный океан, поражающий душу человека чувством,

бесконечности; и капля росы, которая зыблется на цветке; и лучезарная

звезда, которая трепещет в дальнем небе!.. Везде красота, везде величие,

везде гармония, но вместе с тем и везде _нечто_, а не _все_. Взгляните на

ночное небо: каким бесчисленным множеством светил усеяно оно! но что же! -

это только частица, только уголок беспредельной вселенной, и за этим

бесчисленным множеством звезд, которое мы видим, находится их бесчисленное

множество таких же бесчисленных множеств, которых мы не видим. Чтобы

постигнуть беспредельность, красоту и гармонию создания в его целом, должно,

отрешившись от всего частного и конечного, слиться с вечным духом, которым

живет это тело без границ пространства и времени, и ощутить, сознать себя в

нем: только тогда исчезнет многоразличие, уничтожится всякая частность,

всякая конечность и явится, для просветленного и свободного духа, одно

великое целое... Всякое проявление духа, как известная степень его сознания,

есть прекрасно и велико; но видимая вселенная, будучи бесконечною, живет

динамически и механически, сама не зная этого, и только в человеке - этом

отблеске божества - дух проявляется свободно и сознательно, и только в нем

обретает он свою субъективную личность. Прошедши чрез всю цепь органического

обособления и дошедши до человека, дух начинает развиваться в человечестве,

и каждый момент истории есть известная степень его развития, и каждый такой

момент имеет своего представителя. Шекспир был одним из этих представителей.

Вселенная есть прототип его созданий, а его создания суть повторение

вселенной, но уже сознательным и потому свободным образом. Каждая драма

Шекспира представляет собою целый, отдельный мир, имеющий свой центр, свое

солнце, около которого обращаются планеты с их спутниками. Но Шекспир не

заключается в одной которой-нибудь из своих драм, так же как вселенная не

заключается в одной которой-нибудь из своих мировых систем; но целый ряд

драм заключает в себе Шекспира - слово символическое, значение и содержание

которого велико и бесконечно, как вселенная. Чтобы разгадать вполне значение

этого слова, надо пройти через всю галлерею его созданий, эту оптическую

галлерею, в которой отразился его великий дух и отразился в необходимых

образах, как конкретное тождество идеи с формою; _отразился_, говорим мы,

потому что мир, созданный Шекспиром, не есть ни случайный, ни особенный, но

тот же, который мы видим и в природе, и в истории, и в самих себе, но только

как бы вновь воспроизведенный свободною самодеятельностию сознающего себя

духа. Но и здесь еще не конец удовлетворительному изучению Шекспира: для

этого мало, как сказали мы, пройти всю галлерею его созданий: для этого надо

сперва отыскать, в этом бесконечном разнообразии картин, образов, лиц,

характеров и положений, в этой борьбе, столкновений и гармонии конечностей и

частностей - надо найти во всем этом одно общее и целое, где, как в фокусе

зажигательного стекла лучи солнца, сливаются все частности, не теряя в то же

время своей индивидуальной действительности; словом, надо уловить в этой

игре жизней дыхание одной общей жизни - жизни духа; а этого невозможно

сделать иначе, как опять-таки, совлекшись всего призрачного и случайного,

возвыситься до созерцания мирового и в своем духе ощутить трепетание мировой

жизни. Но и это будет только полное и совершенное самоощущение себя в мире

Шекспировой поэзии; но не полное и отчетливое сознание себя в ней. Мы

почитаем себя слишком далекими даже от первого акта сознания; второй же

предоставлен той мирообъемлющей и последней философии нашего века {230},

которая, развернувшись как величественное дерево из одного зерна, покрыла

собою и заключила в себе, по свободной необходимости, все моменты развития

духа и, не принимая в себя ничего чуждого, но, живя собственною жизнию, из

своих же недр развитою, во всяком, даже конечном развитии видит развитие

абсолютного духа, конкретно слитого с явлением, и к которой Шекспир, вместе

с Гёте, другим исполином искусства, относится, как та же самая истина, но

только другим путем и параллельно с нею проявившаяся. Повторяем: не

посвященные в ее таинства и приподнявшие только край завесы, скрывающей от

глаз конечности мир бесконечного, мы почтем себя счастливыми, если дадим

чьей-нибудь дремлющей душе почувствовать, как прекрасен и чудесен этот

дивный мир, и возбудим в ней стремление узнать его ближе, и в этом знании

найти свое высшее блаженство. И потому, при всем нашем нежелании и опасении

впасть в какое-нибудь субъективное мнение, вместо логического развития

объективной истины, мы все-таки боимся не высказать удовлетворительно даже и

того, что мы хорошо чувствуем, и почтем себя счастливыми, ежели в желании

поделиться с другими не многими, но прекрасными ощущениями найдем свое

оправдание...

Итак, мы изложили содержание "Гамлета" не для того, чтобы показать этим

достоинство этого глубокого создания, но для того, чтобы иметь, так сказать,

данные для суждения о нем, чего нельзя иначе сделать, как отдав отчет в

нашем понятии о каждом или по крайней мере о главных характерах драмы.

Разумеется, _наше_ о них понятие только в таком случае будет истинно, когда

оно будет понятием необходимым и в сущности этих характеров заключающимся,

потому что субъективное мнение критика не есть истина и не имеет ничего

общего с критикой, вопреки тем господам, которые любят высказывать _свои

мнения_ и отрицают абсолютность изящного.

Говоря о характерах действующих лиц в драме, нам должно выставить на

вид эту действительность шекспировских лиц, эту конкретность выражающегося в

них духа жизни с проявлением жизни. Каждое лицо Шекспира есть живой образ,

не имеющий в себе ничего отвлеченного, но как бы взятый целиком и без всяких

поправок и переделок из повседневной действительности. Французы некогда

думали (да и теперь еще думают то же, хотя и уверяют в противном), что

_идеал_ есть собрание воедино рассеянных по всей природе черт одной идеи. По

этому прекрасному положению, злодей долженствовал быть соединением всех

злодейств, а добродетельный всех добродетелей и, следовательно, не иметь

никакой личности. Таков, например, Эней благочестивый Виргилия, это

порождение века гнилого и развратного, для которого добродетель была мертвым

абстрактом, а не живою действительностию. Шекспир есть совершенная

противоположность этой жалкой теории, и потому-то французы даже и теперь еще

не могут с ним сродниться, хотя и воображают себя его энтузиастами {231}.

"Гамлет" представляет собою целый отдельный мир действительной жизни, и

посмотрите, как прост, обыкновенен и естественен этот мир при всей своей

необыкновенности и высокости. Но и самая история человечества, не потому ли

и высока и необыкновенна она, что проста, обыкновенна и естественна? Вот

молодой человек, сын великого царя, наследник его престола, увлекаемый

жаждою знания, проживает в чуждой и скучной стране, которая ему не чужда и

не скучна, потому что только в ней находит он то, чего ищет - жизнь знания,

жизнь внутреннюю. Он от природы задумчив и склонен к меланхолии, как все

люди, которых жизнь заключается в них самих. Он пылок, как все благородные

души: все злое возбуждает в нем энергическое негодование, все доброе делает

его счастливым. Его любовь к отцу доходит до обожания, потому что он любит в

своем отце не пустую форму без содержания, но то прекрасное и великое, к

которому страстна его душа, у него есть друзья, его сопутники к прекрасной

цели, но не собутыльники, не участники в буйных оргиях. Наконец он любит

девушку, и это чувство дает ему и веру в жизнь и блаженство жизнию. Не

знаем, был ли бы он великим государем, которому назначено составить эпоху в

жизни своего народа, но мы знаем, что счастливить всё, зависящее от него, и

давать ход всему доброму - значило бы для него _царствовать_. Но Гамлет

такой, каким мы его представляем, есть только соединение прекрасных

элементов, из которых должно некогда образоваться нечто определенное и

действительное; есть только _прекрасная душа_, но еще не действительный, не