2015-05-12
360
Перед пленумом Бухарин продолжал писать ему истерические письма, полные... любви.
«20.2.37. Смерть Серго меня потрясла до глубины души. Я ревел часы навзрыд. Я очень любил этого человека... Я хотел пойти к Зине... а что, если она мне скажет: „Нет, теперь вы наш враг...“ Я тебя сейчас действительно люблю – горячо, запоздалой любовью. Я знаю, что ты подозрителен и часто бываешь мудр в своей подозрительности, я знаю, что события показали, что мера подозрительности должна быть повышена во много раз...»
Хозяин не просто пытал его ожиданием конца. Он оказывал ему великую милость: давал время покончить с собой. Но Бухарчик хотел жить – у него была красавица жена, родился ребенок... Что ж, он выбрал.
Начался пленум. Сообщение о преступной деятельности правых сделал Ежов. Была легенда, будто кто‑то из выступавших защищал Рыкова и Бухарина – конечно же, нет. Все дружно, яростно требовали их покарать. Верный Молотов – в первых рядах: «Не будете признаваться, этим и докажете, что вы фашистский наймит... Они же пишут, что наши процессы провокационны. Арестуем – сознаетесь».
|
|
|
Микоян тоже предложил Бухарину и Рыкову сразу признаться в антигосударственной деятельности, на что Бухарин прокричал: «Я не Зиновьев и не Каменев и лгать на себя не буду!» Значит, знал, что «бандиты», которых он так клеймил, – невинны...
Самым терпимым, умерявшим пыл обвинителей был, конечно, наш Отелло.
Для подготовки решения была создана комиссия в 30 человек. Туда вошли и те, кого Хозяин оставлял жить (Хрущев, Микоян, Молотов, Каганович, Ворошилов), и те, кому он назначил вскоре погибнуть (Ежов, Постышев, Косиор, Гамарник, Петерс, Эйхе, Чубарь, Косарев). Будущие жертвы были особенно жестоки, особенно яростно требовали расстрелять Бухарина и Рыкова.
И опять добрый Отелло предложил самое умеренное: «Исключить из членов ЦК и ВКП(б), суду не предавать, а направить дело в НКВД на расследование». Эта умеренность означала неминуемую, но долгую гибель. Крупская и Мария Ульянова, которых Хозяин также ввел в комиссию, поддержали это предложение и отправили на Голгофу любимца Ильича...
На пленуме разыгралась дикая сцена (цитирую по стенограмме):
Ежов: «Бухарин пишет в заявлении в ЦК, что Ильич у него на руках умер. Чепуха! Врешь! Ложь сплошная!»
Бухарин: «Вот же они были при смерти Ильича: Мария Ильинична, Надежда Константиновна, доктор и я. Ведь верно, Надежда Константиновна?»
Но молчит Надежда Константиновна.
Бухарин: «Я его поднял на руки, мертвого Ильича, и поцеловал ему ноги!»
По‑прежнему она молчит, а пленум гогочет над «лжецом».
Зря бедный Бухарчик обращается к вдове Ленина. Она теперь безгласна, как был безгласен прежде сам Бухарин. Все хотят заработать право на жизнь.
Во исполнение решения комиссии, Бухарин и Рыков были арестованы. Перед очередным заседанием они сдавали пальто гардеробщику, когда их окружили молодые люди...
Пленум постановил, что Бухарин и Рыков «как минимум, знали о террористической деятельности троцкистов‑зиновьевцев». Все их письма и объяснения в ЦК были названы «клеветническими». В это время они уже были на Лубянке – на первом допросе.
