2015-05-12
403
Во-первых, тем самым Сталин открыто и однозначно предупредил всю внутреннюю оппозицию, включая, естественно, и генеральскую, что в связи с надвигающейся угрозой войны он более не намерен терпеть какую бы то ни было оппозицию. Кстати, он не впервые это сделал. Еще во время первой «военной тревоги» в 1927 г. он точно так же ставил задачу —
«...чтобы укрепить тыл, надо обуздать оппозицию».
Решительный тон постановления Политбюро от 15 мая 1935 г. требовал от всей оппозиции прекратить свою заговорщическую деятельность перед лицом надвигающейся угрозы войны, иначе ее участь будет печальна. Тем более что еще 4 мая 1935 г. Сталин открыто предупредил генералов, что ему хорошо известно, как они «угрожали свергнуть нынешнее руко-
водство, угрожали убить кое-кого из высшего руководства».
А ведь угрожали убить-то как раз его самого! Сталин не только дал понять, что если и не все, то очень многое об их заговоре ему известно, но и реальный шанс прекратить свою заговорщическую, подрывную деятельность?! Подчеркиваю, что Сталин сделал это, что называется, «с открытым забралом» — главари оппозиции, в том числе и генеральской, прекрасно знали об этом постановлении Политбюро ЦК ВКП(б), но, как всегда, проигнорировали и это предупреждение. И в 1936— 1937 гг. оппозиция пошла на резкую активизацию своей подрывной деятельности, что закончилось для кого-то из них длительной отсидкой в тюрьмах и лагерях, а для кого-то — и вовсе у расстрельной стенки. За что боролись — на то и поролись.
Во-вторых, говорить о «страшной трагедии народа» в целом не приходится. Подлинно страшная трагедия народа имела место как раз в ленинский период, с 1918 по 1922 г., когда «самый человечный палач» Ульянов-Ленин, будучи формально еще в здравом уме, не без удовольствия безумствовал на ниве кровавого террора против народов России, прежде всего против русского народа. Выдающийся историк современности, ныне, к глубокому сожалению, покойный Вадим Кожи-нов неопровержимо доказал, что в указанный период погибло в 30 раз больше людей, чем в период 1936—1938 гг.
Однако трагедия все-таки имела место быть. Но трагедия партии, точнее, ее так называемого ленинского ядра. Как это и было запрограммировано острейшим, абсолютно непримиримым, глобальным противоречием между коммунистами и большевиками. В. Кожинов, пожалуй, первым в отечественной историографии обратил внимание на прямо коррелирующую связь между количеством репрессированных по политическим мотивам (то есть за контрреволюционные преступления) и количеством убывших из партии. По его данным, в январе 1934 г. в ВКП(б) состояло 1 млн 874 тыс. 488 членов и 935 тыс. 298 кандидатов в члены, которые к 1939 г. должны были стать полноправными членами партии. В таком случае общая численность партии к 1939 г. должна была бы составить примерно 2,8 млн человек. Однако к марту 1939 г. членов
ВКП(б) насчитывалось не около 2,8 млн чел., а только 1 млн 588 тыс. 852 человека. То есть на 1 млн 220 тыс. 932 человека меньше, чем членов и кандидатов в члены партии совокупно насчитывалось в январе 1 9 3 4 г. Но именно эта, зафиксировавшая «убыль» из рядов партии цифра наиболее близка к числу репрессированных в 1937—1938 гг. «политических» — 1 млн 344 тыс. 923 человека.
Конечно, суть дела не в точных подсчетах. «Убыль» могла иметь место как по естественной причине, которую никто не в силах отменить, так и без репрессивных последствий выбытия из партии. Тем не менее близость указанных цифр вполне обоснованно позволяет говорить не о «страшной трагедии народа», а о «трагедии партии». Да и то только в кавычках. Потому что некогда начавшаяся, точнее, инициированная и инспирированная Западом и прислуживавшей ему «шайкой подонков низших слоев больших городов Европы и Америки» как «русская революция», последняя очень быстро стала превращаться действительно в русскую революцию. Сталин не имел к той шайке ровным счетом никакого отношения, так как всю жизнь революционера провел в России и никогда не увлекался идеей «мировой революции». Потому и возглавил большевистское течение в партии, означавшее возрождение России практически по имперским лекалам, но на новых началах и принципах. 1937—1938 гг. явились финалом этого процесса. И бешенство антисталинской оппозиции более всего проистекало именно из того, что «коммунистов-интернационалистов» откровенно стали заменять на русских. Выжившие в тот период представители оппозиции даже спустя десятилетия не скрывали, что вся их неописуемая злоба на Сталина проистекает именно из того факта, что с середины 1930-х гг.
«в правительство подбирали людей с русскими фамилиями». Между прочим, не только в правительство.
В-третьих, разгульный масштаб репрессий стал печальным фактом истории в силу следующих основных причин.
С одной стороны, антисталинская оппозиция изначально договорилась о том, что в случае провала и ареста каждый из оппозиционеров должен топить свою ответственность в незаслуженных страданиях невинно арестованных по их же на-
ветам и клевете. Логика у оппозиции была еще та — «чем больше посадят, тем быстрее прекратятся репрессии против настоящих заговорщиков». Не шибко умная от природы вдова Бухарина — Анна Ларина — проболталась об этом в своих мемуарах, сославшись на одного из видных представителей троцкистской оппозиции Сокольникова. В интервью «Московскому комсомольцу» в 2006 г. вдова маршала Катукова рассказала, как это на практике происходило. По ее словам, возвращаясь с допросов, ее же сокамерницы едва ли не с чувством выполненного долга буднично произносили: «Сегодня я посадила еще семнадцать человек»! Пострадавший в те годы генерал А.В. Горбатов в свою очередь вспоминал: «Моим соседом по нарам был в колымском лагере один крупный когда-то работник железнодорожного транспорта, даже хвалившийся тем, что оклеветал трехсот человек. Он повторял то, что мне уже случалось слышать в московской тюрьме: "Чем больше — тем лучше: скорее все разъяснится"». Как видите, данные трех совершенно разных людей, пострадавших в то время, совпадают между собой едва ли не дословно. А такое не может быть случайностью. Это убойное подтверждение того, что все именно так и происходило! И ведь так действовали практически 99,99% арестованных в те годы.
Незадолго до своего ареста в 1934 г. один из лидеров оппозиции — Л. Каменев — якобы по долгу службы в издательстве «Академия» готовил предисловие к сборнику, посвященному заговору Катилины в Древнем Риме. Интересно, этому издательству больше делать было нечего, кроме как именно в то время готовить к изданию такие труды? В истории Древнего Рима не нашлось ничего иного достойного для издания, кроме истории заговора Катилины? Придется дать некоторые пояснения. В э т о й истории все п о з в о л я л о оппозиции провести угодные ей аналогии с ситуацией 1934 г. Каменев, к примеру, писал, что это «революционное движение», «последняя попытка сопротивления республиканских элементов» наступлению цезаризма. Очевидно, что прочитавшим подобные высказывания представителям оппозиции не составило бы труда спроецировать подобные оценки древнего заговора на современность 1934 г. именно в том ракурсе, в котором ей это
было выгодно. Профессиональный брехун и закоренелый оппозиционер Каменев умышленно лгал, что-де катилинарии и сам Катилина «не оставили истории никаких свидетельств о своей программе, своих планах и замыслах». А как же тогда книга Гая Транквилла Светония — Каменев не мог не знать о ней.
А вот и то, зачем ему понадобилась такая ложь на пустом месте. Как бы предчувствуя фатально неизбежный провал антисталинской оппозиции, Каменев весьма «технологично» переложил всю ответственность за него на Сталина, загодя обвинив его в вынужденном применении положений Уголовного кодекса. Он отмечал, что «сохранились только свидетельства смертельных врагов движения... Обесчещение врага, сведение социально-политического движения к размерам уголовного преступления — такова цель обоих (то есть выражавших официальную точку зрения Цицерона и Саллю-стия. — Л. М.). Задача удалась... Катилина и его сообщники вошли в историю как устрашающий образец политических авантюристов, готовых ради низменных личных целей, опираясь на отребье человечества, предать на поток и разграбление основы человеческого общежития. Обычная участь разгромленного революционного движения».
С этим же обстоятельством связана и так называемая инициативная клевета на невинных людей без какой-либо надобности и принуждения со стороны следствия. К примеру, не касаясь сути дела известного театрального деятеля В. Мейерхольда, отметим, что «по его милости » было арестовано свыше ста человек, которых он назвал якобы как сообщников. Плохая ли, хорошая ли контрразведка была в СССР в то время — это другой вопрос, но она обязана была проверять каждую выявленную связь арестованного. А теперь посмотрите, во что это выливалось. В. Мейерхольд назвал сто человек. Каждый из тех ста, предположим, еще сто. Уже только на этом уровне выходит что десять тысяч человек попали в поле зрения контрразведки. Если, предположим, и их арестовали и каждый из них назвал опять-таки сто человек, то выходит уже один миллион человек! Даже если по пятьдесят или по двадцать и даже по десять человек, то все равно масштаб репрессий немедленно выходил в закритический уровень!
С другой стороны, еще в самом начале трагических событий тех лет партократия едва ли не силой вырвала у Сталина согласие на репрессии. Это непосредственно связано с мифами о том, что «Сталин умышленно инициировал репрессии в СССР в 1937—1938 г г.», «С т а л и н умышленно пошел на незаконные репрессии в 1937—1938 г г.» и «Сталин умышленно создал Г У Л А Г как "машину для уничтожения народа"». Указанные мифы, одни из самых подлых и коварных во всей антисталиниане. Запущены в активный пропагандистский оборот лично Хрущевым, который, по своему обыкновению, попросту повторял вымыслы Троцкого, даже не отдавая себе отчета в том, что занимается примитивным плагиатом у «беса мировой революции». Мифы обладают одной особенностью. На протяжении многих десятилетий они были фактически единственными недоступными и даже неприступными для принципиального опровержения.
Но не, силе Бог, а в Правде! В последние годы их неприступность и недоступность для принципиального опровержения вдребезги разгромил выдающийся, особенно своей личной и научной смелостью, а также потрясающей объективностью современный историк, д о к т о р исторических наук Юрий Николаевич Жуков. В 2003 г. он опубликовал блестящую в силу своей беспрецедентной документальной обоснованности ранее особо секретными документами (в том числе даже и не рассекреченными до настоящего времени) «Особой папки» Политбюро ЦК КПСС книгу под названием «Иной Сталин». Немалую лепту внесли также Олег Борисович Мозохин, создавший уникальный, полностью базирующийся на ранее особо засекреченных документах КГБ СССР и «Особой папки» Политбюро ЦК КПСС труд под названием «Право на репрессии. Внесудебные полномочия органов госбезопасности (1918—1953)» (М., 2006) и кандидат исторических наук Михаил Юрьевич Моруков, издавший не менее удивительную своей уникальной документальной обоснованностью книгу «Правда ГУЛАГа из круга первого» (М., 2006).
Особое значение для понимания событий 1937—1938 гг. имеет упомянутая выше книга Ю.Н. Жукова, главный, документально безукоризненно обоснованный вывод которого в том, что не Сталин, а именно партократия является подлин-
ным инициатором репрессий 1937—1938 годов. Причем прежде всего именно из-за страшивших ее последствий всеобщих, равных, прямых и тайных выборов на альтернативной основе, которые устанавливались новой Конституцией 1936 года. Ее до бешенства страшила вполне демократическая перспектива запросто лишиться своих теплых местечек. Ю.Н. Жуков документально точно доказал, что непосредственно от партократии подлинными инициаторами репрессий явились Н.С. X-рущев и его ближайший «дружок» Р.И. Эйхе, возглавлявший парторганизацию Западно-Сибирского края.
Очень характерна история второй (гражданской) жены старшего сына Хрущева Леонида — Розы Трейвос, племянницы Первого секретаря Калужского обкома партии. Отсидев в лагерях, Роза Трейвос в период «оттепели» была освобождена, сумела каким-то образом оказаться в числе приглашенных на какое-то мероприятие в Кремле, подошла к Хрущеву и при всех заявила ему следующее: «Это вы, а не Сталин, виноваты в том, что моего дядю расстреляли и что я оказалась в лагере! Это вы, а не Сталин, виноваты в репрессиях!» Охрана с трудом оттащила разбушевавшуюся Розу от «дорогого Никиты Сергеевича»...
Даже, по данным комиссии ярого врага Советского Союза и России — недоброй памяти А.Н. Яковлева, — на «личном счету» Хрущева 161860 человек, угодивших по его «милости» в жернова им же в значительной степени и инициированных репрессий. Из них: 55 741 человек — за период (1936 — 1937 гг.) работы первым секретарем Московского городского и областного комитетов партии и 106119 человек — за период его издевательств над Украиной (с января 1938 г. и до начала войны). Это именно его Сталин вынужден был предупредить сверхкраткой запиской — «Уймись, дурак».
Кстати говоря, попутно Ю.Н. Жуков раскрыл еще одну, ранее недоступную для понимания тайну: почему одним из первых, если не самым первым на XX съезде КПСС, Хрущев реабилитировал именно этого негодяя — Роберта Индриковича Эйхе. Да потому, что именно он, как еще убедимся, и был самым главным начальным инициатором репрессий. Потому его и реабилитировали в первую очередь.
Еще при анализе мифа № 52 указывалось, что в СССР постепенно подготавливались предпосылки для полной девес-тернизации и деленинизации страны и государства. Подготавливались и необходимые предпосылки для полной демократизации внутренней жизни в интересах всего народа, проведения внешней и внутренней политики, сообразуясь лишь с национальными интересами России (СССР). Апофеозом этой политики на рубеже 1936—1937 гг. должно было стать полномасштабное вхождение в силу новой Конституции СССР 1936 года, против которой крайне резко были настроены практически все представители так называемой ленинской гвардии. Впрочем, сказать, что «крайне резко против» — почти ничего не сказать. Они предъявляли ему самые страшные в их среде политические обвинения — похуже, чем вся статья 58 со всеми своими параграфами. «Ленинские гвардейцы» обвиняли его в отходе от марксизма и ленинизма. Его подвергали массированной критике слева. Они считали, что Сталин поторопился с объявлением о ликвидации антагонистических классов в СССР. Более того, они убежденно считали, что его вариант Конституции открывает путь к реставрации буржуазного строя!? Но вот что касается репрессий, то, к удивлению многих, «ленинская гвардия» относилась не столько даже лояльно, сколько особо доброжелательно, настаивая на их усилении.
Причина столь злобной критики Сталина была проста. Прежде всего потому, что впервые после 1917 года новая Конституция (Сталина) предоставляла равные права всем гражданам СССР вне какой-либо зависимости от социального происхождения и положения, национальной принадлежности и вероисповедания. Особенно пугало «ленинскую гвардию» твердое намерение Сталина провести в жизнь одно из главнейших положений новой Конституции — реализовать положение о всеобщих, равных, прямых и тайных выборах на альтернативной основе. Оно именно тем было страшно для них, что с помощью всеобщих, равных, прямых и тайных выборов на альтернативной основе Сталин планировал мирным и демократическим путем осуществить давно назревшую ротацию правящей элиты, поскольку «ленинская гвардия» не желала
заниматься созидательным трудом и беспрерывно ставила палки в колеса. Сталин не скрывал этого намерения и откровенно говорил, что «всеобщие, равные, прямые и тайные в ы -боры в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти». Аналогичное он планировал сделать и в партии — избрание на выборные должности в партийные органы всех уровней планировалось также на основе всеобщих, равных, прямых и тайных выборов. Попросту говоря, в интересах всех народов СССР Сталин хотел начать подлинную демократизацию страны, провести свободные выборы на альтернативной основе и тем самым мирным путем удалить от власти сложившуюся партократию, продолжавшую жить беспочвенными иллюзиями мировой революции, отстранить от управления экономикой дилетантов, заменяя их уже выросшими при Советской власти профессионалами. Он мечтал вернуть страну к спокойной жизни и проводить внешнюю и внутреннюю политику, сообразуясь лишь с национальными интересами России (СССР).
К слову сказать, Сталин не скрывал от партократии, что громадное число ее представителей должно быть готово к тому, чтобы лишиться своих постов. Подчеркиваю — лишиться постов, ане голов. На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. Сталин сам назвал количество тех из партократов, кто должен был быть готов лишиться своих постов: 3—4 тыс. партийных руководителей высшего звена, 30—40 тыс. — среднего и 100 — 150 тыс. — низового звена. Обозначил и срок — в течение последующих после пленума шести месяцев необходимо «влить в эти ряды свежие силы, ждущие своего выдвижения», то есть как раз до выборов в Верховный Совет СССР и местные советы. Более того, Сталин открыто обозначил, что партийные организации будут освобождены от хозяйственной работы. А ведь больше-то им и делать было нечего!
Это вызвало невероятный всплеск буквально дикого озверения партократии, состоявшей тогда в основном из «ленинских гвардейцев» и иной примкнувшей к ним партийной швали, составлявшей их кланы, ибо она поняла, что лишится власти, что дни ее сочтены самым мирным, самым демократическим путем. Уже на пленуме она заговорила только о необ-
ходимости поиска врагов и ни о чем другом. Хотя представители группы Сталина открыто пытались повернуть партийных чинуш к проблемам невнимания и равнодушия партийных секретарей к рядовым членам лартии и их нуждам, а также к задачам по реализации положений новой Конституции. Все было тщетно. Прямо на пленуме эти твари начали обвинять друг друга во всех смертных грехах. А дальше началась и вовсе жуткая вакханалия. Партийные секретари стали откровенно валять дурака и телеграфно запрашивать Сталина о том, как надо голосовать на выборах в партийных организациях — выбирать ли открытым либо тайным голосованием парторгов и делегатов на партконференциях и членов бюро парткомов. Сталин ответил не только предельно коротко и ясно — «Все выборы проводятся путем тайного голосования». 20 марта 1937 г. он провел еще и решение Политбюро «Об организации выборов парторганов (на основе решения пленума)», в котором однозначно говорилось следующее: «Воспретить при выборах партийных органов голосовать списком. Голосование производить по отдельным кандидатурам, обеспечив при этом всем членам партии неограниченное право отвода кандидатов и критику последних. Установить при выборах партийных органов закрытое (тайное) голосование». А вот это был уже смертельный удар! Потому что испытание выборами не выдержало бы подавляющее большинство партийных тварей.
Последовавшая реакция партийных секретарей со всей однозначностью показала следующее. Стремясь возложить всю ответственность за любые провалы, ошибки, неудачи и упущения в парторганизациях и народном хозяйстве на подведомственной территории на хозяйственников, партократия стала откровенно стремиться к тому, чтобы заранее придать им политический характер и на основании этого стала откровенно требовать арестов и репрессий в преддверии выборов. Поняв это стремление партократов, Сталин предпринял попытку свести к минимуму подобную практику, чтобы оградить от необоснованных обвинений и наветов простых граждан, особенно специалистов, пусть даже с далеко не безупречным партийным прошлым.
Между тем в ситуации, когда Сталин и его группировка едва сдерживали натиск озверевшей и жаждавшей крови партократии, произошла еще и ликвидация верхушки заговора военных во главе с Тухачевским, а также в чекистских рядах. Возможно, Сталин и был бы рад сделать это в иной обстановке, однако поступавшая к нему информация свидетельствовала о том, что медлить более нельзя. К тому же в силу своей незаурядной подлости заговорщики решили воспользоваться семейными обстоятельствами Сталина. Было известно, что из-за болезни его мать находится в тяжелом положении, и заговорщики рассчитывали, что он поедет в Тбилиси, чтобы повидаться с ней. А они тем временем осуществят в Москве переворот. Однако замысел заговорщиков был сорван, в том числе и тем, что Сталин принял очень жесткое, нелегкое для себя, как сына, решение никуда не ездить. Он так и не смог попрощаться с матерью перед ее смертью. И даже при такой ситуации заговор военных был ликвидирован буквально в последний момент.
Стало очевидно, что ставка на силовой вариант государственного переворота ради предотвращения как вхождения в силу новой демократической Конституции, так и иных прогрессивных и т а к ж е демократических по смыслу, букве и духу нововведений Сталина бита полностью. Сталин ни на йоту не отступит от своих планов. На состоявшемся в последней декаде июня 1937 г. пленуме ЦК ВКП(б) это вновь было продемонстрировано с предельной жесткостью. Осознав все это, партократия окончательно вышла из себя. Ее озверению и жажде крови не стало предела. Особенно, если учесть, что в заключительном выступлении на упомянутом пленуме Сталин фактически бросил открытый вызов партократам — для организации беспристрастного контроля за выборами по новой Конституции он предложил использовать существующие в стране общественные организации, но никак не ВКП(б) и ее организации на местах! Уяснив, что она лишается даже призрачной возможности контролировать выборы, но более всего, что она лишается возможности узаконить свой прежний руководящий статус по новой Конституции, партократия перешла в отчаянное контрнаступление. Опираясь на прекрас-
ное исследование Ю.Н. Жукова, суть охватившего партократию озверения можно и должно сформулировать следующим образом. Возложение функции контроля за крайне неугодными для партократии выборами на общественные организации страны означало, что партократия лицом к лицу столкнется с подавляющим большинством народа. То есть именно с тем подавляющим большинством народа, которое она в предыдущие годы восстановила против себя. Прежде всего, бессмысленными зверствами коллективизации. Ведь в ряде случаев дело тогда доходило до того, что отдельные партсекре-тари объявляли на подведомственной им территории гражданскую войну1. Более того. Бессмысленной борьбой с церквями, в том числе и их закрытием, отвратительной организацией снабжения продовольствием, предметами широкого потребления в годы первой и второй пятилеток, жестоким отношением к нуждам простых граждан, в том числе и рядовых членов партии.
«Именно местным партийным руководителям, — отмечает Ю.Н. Жуков, — и именно теперь, в ходе всеобщих равных, прямых, тайных, да еще и альтернативных выборов, грозило самое страшное — потеря одного из двух постов, советского, обеспечивавшего им пребывание в широком руководстве, гарантировавшего обладание неограниченной властью. Ведь по
1 Во всем тогдашнем советском партийно-государственном руководстве именно Сталин был жестким противником резких, тем более репрессивных мер на селе и занимал эту позицию как до 1928 года, так и после. Лишь в начале XXI в. стали известны секретные документы, наглядно свидетельствовавшие о том, что спровоцированное троцкистской оппозицией насилие на селе вызвало крайне резкую, негативную, а, главное, немедленную реакцию Сталина. Так, когда 30 января 1930 г. в Москву поступили сведения о крайнем насилии, осуществляемом на селе первым секретарем Средне-Волжского крайкома Менделем Хатаевичем, Сталин уже 31 января направил ему секретную телеграмму следующего содержания: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет. У вас получается голое раскулачивание в его худшем виде». Телеграмма была подписана также Молотовым и Кагановичем. Причина такой резкой и немедленной реакции Сталина заключалась в том, что Мендель Хатаевич решением бюро крайкома от 20 января 1930 г. фактически развязал гражданскую войну в отдельно взятом регионе!
сложившейся за истекшее десятилетие практике первые секретари крайкомов и обкомов обязательно избирались сначала депутатами всесоюзных съездов советов, а уже на них членами ЦИК СССР, как бы подтверждая тем полную и единодушную поддержку всего населения края, области. Потеря же депутатства, теперь уже в Верховном Совете СССР, означала утрату доверия со стороны как беспартийных, так и членов партии. А в таком случае чуть ли не автоматически мог возникнуть вопрос о дальнейшем пребывании данного первого секретаря и на его основном посту, партийном. Решение ПБ (Политбюро. — А. М.)... его могли утвердить на иной должности, вполне возможно, на хозяйственной, требующей образования, знаний, опыта — всего того, чем он не обладал».
В авангарде этого отчаянного контрнаступления на Сталина и в целом Политбюро оказались возглавлявшие парторганизации Западно-Сибирского края и Москвы — кровавые бандиты Р.И. Эйхе и Н.С. Хрущев. Ю.Н. Жуков установил содержание ранее неизвестного пункта № 66 также ранее неизвестного протокола № 51 заседания Политбюро 28 июня 1937 г., в котором говорилось: «1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе Миронова (председатель), начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии». Ю.Н. Жуков справедливо замечает: «Содержание решения, бесспорно, свидетельствует, что оно появилось на свет как реакция на обязательную для таких случаев инициативную записку Р.И. Эйхе. Записку, до сих пор не найденную, но содержание которой можно реконструировать с большой достоверностью. Скорее всего, ею Эйхе попытался подтвердить и развить мысль, высказанную им еще на февральско-мартовском пленуме (1937 г. — А. М.). Тогда он безапелляционно заявил: мол, в Западной Сибири существует «немалая группа заядлых врагов, которые будут пытаться всеми мерами продолжать борьбу». Вполне возможно, Эйхе отметил в записке и то, что не разоблачен-
ная до сих пор полностью некая «повстанческая контрреволюционная организация» угрожает политической стабильности в крае, что особенно опасно в период подготовки и проведения избирательной кампании. И потому, как можно предположить, просил ПБ санкционировать создание «тройки», наделенной правом выносить смертные приговоры. Подобное откровенное игнорирование права, презрение к существующей судебной системе, даже основанной на чрезвычайных законах, было присуще Роберту Индриковичу Эйхе издавна, практически всегда сопровождало его деятельность. В 1930 г. жесткий, волюнтаристский стиль работы Эйхе, слишком наглядно продемонстрировавшего свою предельную некомпетентность, вызвал резкий и открытый протест большой группы ответственных работников Сибири. Однако именно они, а не Роберт Индрикович, были сняты со своих должностей. В 1934 г., в ходе хлебозаготовок, Эйхе истребовал от ПБ право давать санкцию на высшую меру наказания на подведомственной ему территории в течение двух месяцев — с 19 сентября по 15 ноября (должен заметить, что в данном случае Ю.Н. Жуков по недоразумению случайно ошибся — как указывалось выше, Сталин не дал такой санкции. —A.M.). Видимо, вспомнив о том, он и обратился в ПБ с новой просьбой о создании внесудебного, не предусмотренного никакими законами органа, «тройки» —органа, явившегося почти точной копией тех военно-полевых судов, которые царили в стране в период первой русской революции. Инициативная записка Р.И. Эйхе оказалась тем камушком, который вызвал страшную горную лавину. Три дня спустя, 2 июля, последовало еще одно решение ПБ, распространившее экстраординарные права, предоставленные поначалу лишь Эйхе, уже на всех без исключения первых секретарей ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов. «Замечено, —констатировалось в нем, —что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промыш-
ленности. ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а т а к ж е количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».
Ю.Н. Жуков далее отмечает: «Легко заметить странную двусмысленность решения. Прежде всего, то, что первых секретарей отнюдь не обязывали создавать "тройки" и брать на учет с помощью сотрудников НКВД возвратившихся из ссылки "кулаков и уголовников". Им только предлагалось, то есть оставлялось на их собственное усмотрение, сделать это или не сделать. Во-вторых, в решении ПБ от 2 июля вполне определенно говорилось о том, что взятых на учет следует разделить на «наиболее враждебных» и «менее активных». И в том и в другом случае явно подразумевалась отдача на произвол "троек" далеко не всех взятых на учет, а лишь "зачинщиков всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений", а также участников подобного рода действий, несомненно, подлежащих уголовному преследованию. Наконец, вряд ли случайно на столь сложную и потому продолжительную работу отводилось всего пять дней. Безусловно, подразумевалось, что действовать тройки будут недолго и лишь по уже существующим в управлении НКВД спискам.
... Есть все основания полагать, что Р.И. Эйхе, обращаясь в ПБ, действовал не только от себя, лишь в своих интересах. Он выражал требования значительной группы первых секретарей, а может быть, и их абсолютного большинства, настаивал на том, что загодя обговорили члены широкого руководства в кулуарах пленума либо вечером...» после работы пленума. «Трудно отделаться от предположения, —подчеркивает Ю.Н. Жуков, — что инициативная записка Эйхе являлась неким пробным шаром, способным проверить, пойдет ли ста-
линская группа им навстречу в данном случае, и насколько, чтобы в противном случае предпринять адекватные меры».
Жуков указывает в этой связи на редкое, даже уникальное, как он считает, посещение руководителями региональных парторганизаций кремлевского кабинета Сталина в те самые дни, то есть между 28 июня и 2 июля. 1 июля со Сталиным и Молотовым встретились пять первых секретарей, а 2 июля еще четверо. И, судя по всему, это-то и было конкретным проявлением широкого и активного контрнаступления партократии на Сталина и его ближайших соратников. Эйхе вышел с инициативой, получил разрешение и тут же ринулись остальные. Подыграл этому широкому и активному контрнаступлению партократии и новый нарком внутренних дел Ежов — сам выходец из партократии. Ему-то, по еще не потерявшим для него смысл корпоративным соображениям, легко было найти общий язык с такими подонками от партократии, как Эйхе и другие первые секретари, чтобы совместными усилиями как можно скорее силой устранить тех, кто непременно проголосовал бы против п а р т о к р а т о в, а может быть, и провел бы собственных депутатов».
В целях прояснения ситуации того времени должен обратить особое внимание на то обстоятельство, что такие планы — те, что выделены жирным текстом, — у различных слоев оппозиции действительно были. Например, репрессированный в 1937 г. родной брат по сию пору ёрничающего на телевидении художника Б. Ефимова — Михаил Кольцов (настоящая фамилия Фридлянд) — на одном из допросов показал о планах новой оппозиции следующее:«... На троцкистов и бухаринцев рассчитывать не приходится, ибо все эти люди конченые и связь с ними гибельна, но в стране... имеются новые кадры недовольных и жаждущих контактов с Западной Европой молодых интеллигентов... новая конституция в корне изменит обстановку политической борьбы, очень многое упростит и легализует, так что будет безопаснее добиваться поставленных целей, используя для давления на правительство парламентские формы. Наркомы и целые составы правительств будут ниспровергаться и предлагаться с парламентской трибуны. С этой трибуны надо будет добиваться на-
стоящей свободы слова в буржуазном смысле слова, отмены монополии внешней торговли, восстановления концессии — того, что требуют иностранные державы...» Не следует полагать, что другие контингента оппозиции не разрабатывали аналогичных же планов.
Для Ежова это имело еще и тот смысл, что после разоблачения и ликвидации заговора Тухачевского и в целом в связи с завершением операции «Клубок»1 НКВД как бы и делать было больше нечего. Но Ежов-то, как выяснилось уже впоследствии, страдал чрезвычайно опасной для руководителя карательного органа болезнью — он просто не умел останавливаться. Не говоря уже о том, что втайне мечтал войти в состав высшего руководства СССР. А на чем себя проявить-то?! И, судя по всему, в силу всех вышеуказанных соображений и не без содействия партсекретарей Ежов присутствовал на их встречах со Сталиным и Молотовым 1 и 2 июля. И явно именно он и готовил цитировавшееся выше решение ПБ от 2 июля, по которому НКВД отводилась если и не главная, то по крайней мере достаточно весомая роль — взять на учет «кулаков и уголовников», то есть тех самых, в основном крестьян, которым, благодаря настоя-
1 Операция, которую Сталин назвал «Клубок», началась в первых числах января 1935 года. Брат первой жены Сталина — председатель правления Внешторгбанка А.С. Сванидзе — сообщил, что в Кремле возник заговор с целью совершения государственного переворота, что заговор возглавляют близкие ему люди — председатель ВЦИК СССР А.С. Енукидзе и комендант Кремля Р.А. Петерсон — и что заговорщики собираются арестовать всю руководящую пятерку (узкое руководство), то есть Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе. Переворот планировался «дворцового типа» — руководство должно было быть арестовано либо на квартирах, либо в кабинете Сталина во время одного из заседаний. Наилучшим вариантом считался арест во время киносеанса в кинозале Кремля на втором этаже Кавалергардского корпуса. Переворот должен быть осуществлен силами кремлевского гарнизона. Для ареста узкого руководства уже подготовлены абсолютно надежные и готовые на все пятнадцать человек. Как правило, эту информацию называют доносом. Причем даже в тех случаях, когда приводят беспрецедентно убедительные, с прямой ссылкой на особо секретные ранее архивы Политбюро данные о том, что этот заговор действительно имел место быть. Так что называть его доносом нет ни малейших оснований. Тем более что все это подтверждается данными следствия и судебных процессов.
ниям АЛ. Вышинского, возвратили избирательные права. А ведь Вышинский не самодеятельностью занимался, а выполнял решения Сталина и его соратников.
Нельзя не отметить, что Сталин отчетливо понимал всю остроту момента и активного натиска партократии. Не случайно, в частности, он ограничил срок исполнения решения ПБ от 2 июля всего пятью днями, рассчитывая в данном случае на невозможность исполнения решения, особенно из-за неповоротливости партийного аппарата, тем более в координации с органами НКВД. К сожалению, расчет Сталина не оправдался. Партократия уже закусила удила. Первые ответы пришли в срок, вторая партия уже 9—11 июля. Самые кровожадные списки представили 1-й секретарь МК ВКП(б) Н.С. Хрущев и его дружок и такой же бандит, 1-йч:екретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе. Как справедливо указывает Ю.Н. Жуков, Хрущев подозрительно быстро разыскал в фактически никогда не имевшей кулаков огородной по своей аграрной сути Московской области 41 305 «бывших кулаков» и «уголовников», из которых 8500 человек потребовал приговорить к расстрелу, а 32 805 человек — к высылке (впоследствии это список был им увеличен). Эйхе пошел дальше. Этот подонок только к расстрелу потребовал приговорить 10 800 человек, а количество обреченных на высылку — и вовсе оставил неопределенным в попытке сохранить за собой право самостоятельно решать этот вопрос.
Обратите внимание на точное совпадение озвученного Сталиным количества партократов, которые, по его мнению, должны лишиться своих постов, и тем, что представили эти партийные твари уже в первом списке. По максимуму озвученная Сталиным цифра составляла 194 тыс. партократов всех уровней. Не желая подвергаться давно заслуженным, в виду плохой работы, болезненным ударам «хлыста», о котором говорил Сталин, то есть крайне опасаясь всеобщих, равных, прямых и тайных выборов на альтернативной основе, партократия выставила вместо себя, но, в отличие от сталинского плана мирной ротации руководящей элиты, уже на кровавое заклание такое же и даже чуть большее количество «врагов
народа», которых подозрительно быстро сосчитали по всей стране. Первым же списком партократия представила список на 194 122 человека. В том числе 68 739 человек — к расстрелу. То есть 35,41% от общего числа представленных по первому списку к репрессиям.
Именно представленные партократией списки «врагов народа» вошли составной частью в приказ Ежова по НКВД от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». И когда он, добавив данные самого НКВД, свел их все воедино, то оказалось, что только первая волна репрессий затронет ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА ЧЕЛОВЕК!
Один только этот факт означал, что намеченные для репрессирования 250 тысяч человек автоматически потянут за собой в общей сложности не менее 2,5 миллиона человек. Потому что прежде чем репрессировать, их тоже допрашивали бы, и они т о ж е кого-то назвали бы, в среднем, не менее 10 человек, а иные, по примеру оппозиции, также «закладывали» бессчетное количество абсолютно невинных людей. Более того, Ежов пошел на расширение трактовки понятия «кулаки и уголовники». Помимо отбывших различные сроки наказания и реабилитированных крестьян и иных категорий населения, которым новая конституция вернула гражданские права, Ежов впихнул в их число членов различных антисоветских политических партий. Например, эсеров, грузинских меньшевиков, армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов, узбекских иттихадистов и т.п., а также бывших активных участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов. Причем с маниакальным упорством всех их он относил к сельским жителям. То есть, грубо говоря, нагло подтягивал эти категории под решение ПБ от 2 июля.
Хуже того. Ежов самовольно пошел на невероятное расширение масштаба репрессий, введя понятие «семей, члены которых способны к активным антисоветским действиям» и «члены семей репрессированных по 1 - й категории» (то есть расстрелянных). Из всего этого очень скоро получились трагические «ЧСИР» и «ЖИР» — то есть члены семей изменников родины и жены изменников родины. А ведь одновремен-
но-то никуда не исчезла задача борьбы с троцкистской, буха-ринской и прочей оппозицией. И этих-то вообще принципиально «вырубали» кланами, потому как кланами же они друг друга и закладывали.
Остается только один вопрос. Почему партократия так торопилась именно в промежутке с 28 июня по 2 июля, а затем с невиданной скоростью представила списки для репрессий? Оказывается, все дело было в том, что в те же дни сессия ЦИК СССР должна была утвердить и утвердила «Положение о выборах в Верховный Совет СССР» и новая избирательная система, включая и альтернативность, стала законом. Именно поэтому партократия и торопилась — она откровенно стремилась изначально превратить этот важнейший документ в ничего не значащий листок бумаги!
Вырвав же согласие на репрессии, партократия заимела возможность открыто создать угрожающий фон всей избирательной кампании. С каждой неделей репрессии ширились, поражая не только и даже не столько крестьянство, хотя ему незаслуженно крепко досталось, сколько тех, кто развязал против них и иных уже реабилитированных слоев населения некое подобие гражданской войны. А репрессиям против последних, то есть против партократов, «...теперь чуть не непременно стали предшествовать обсуждения на партийных пленумах и съездах после чего незамедлительно следовала опала и, как правило, затем и сами репрессии. Небезынтересно отметить, что поначалу компрометирующие сведения, особенно в отношении высокопоставленных лиц, поступали вовсе не из НКВД, а из рядовой партийной массы». Порой достоверная, а подчас и амальгамная или попросту вымышленная информация ложилась затем в основание уже чисто политических обвинений, в том числе и в контрреволюционных преступлениях.
Ю.Н. Жуков справедливо отмечает: «Все это в совокупности достаточно наглядно демонстрировало, во что неизбежно выльется задуманная избирательная кампания. Со свободой не только выдвижения, но и обсуждения каждого кандидата в депутаты, особенно — Верховного Совета СССР, на открытых собраниях. В обстановке несомненного массового
психоза, деловую критику, установление единственно требуемого — способен ли данный человек в случае победы на выборах выражать и защищать интересы тех, кто его выдвинул, — непременно подменит "охота на ведьм" с ее вечными атрибутами — подозрительностью, торжеством наветов и инсинуаций, патологической жаждой крови. И, скорее всего, начнется самое обыкновенное сведение счетов, далеко не всегда порожденных политическими разногласиями.
Ни к чему не привели и обе противоречивые попытки обуздать партократию. Сначала — пойдя ей на уступки, наделив неограниченными правами, затем обрушив репрессии против нее. С надеждой провести альтернативные выборы приходилось окончательно распроститься. Их просто не позволили бы провести. Партократия в самоубийственном противостоянии сумела добиться своего — сохранила в полной неприкосновенности старую политическую систему, теперь лишь прикрытую как камуфляжной сеткой новой конституцией». Хотя и, откровенно говоря, изрядно попритихла. Сталин вполне ясно продемонстрировал, что может и «железной рукой» обуздать партократию.
Подводя итог, следует прямо сказать, что полной неудачей завершилась первая попытка группы Сталина реформировать политическую систему Советского Союза. Вторая же, послевоенная его попытка с реформой политической системы страны окончится его убийством.
Вот так и начинались репрессии. Так складывался их разгульный масштаб, приведший в итоге, в том числе и к необоснованности и незаконности части из них. А этого уже просто не могло не быть еще и ввиду отсутствия чекистского профессионализма у самого Ежова, которого его замы и сотрудники без особого труда обводили вокруг пальца и подсовывали любые бумаги на подпись, тем более что он очень быстро запил по-черному. В делах Лубянки он ничего не соображал, и обмануть его не представляло никакого труда. К тому же, подчеркиваю, у него была опасная черта характера — он просто не умел останавливаться. И это не говоря уже о том, что в самих чекистских рядах оказалось немало негодяев, особенно из числа так называемых «коммунистов-интернационали-
стов». Эти подонки отличались особым, но крайне неуместным рвением, — прежде всего в том смысле, как действовала оппозиция, стремившаяся спровоцировать как можно больше арестов, рассчитывая на то, что чем больше арестов случится, тем быстрее прекратят репрессии против оппозиции. Но одновременно они еще и особо зверствовали, в том числе и в расчете на то, чтобы выслужиться. Слава Богу, что в конце-то концов заслуженная кара настигла очень многих из них и эта мразь оказалась у расстрельной стенки.
Говоря обо всем этом, менее всего автору хотелось бы, чтобы написанное им восприняли как оправдание Сталина. Прежде всего, потому что автор не адвокат, а Сталин, само собой разумеется, в адвокатах не нуждается. Обвинителей же — и так несть им числа. Но об одном хочу сказать прямо. Единственное, в чем действительно можно и нужно всерьез, но ретроспективно упрекнуть Сталина, так это в том, что он не имел никакого права поддаваться даже откровенному нажиму со стороны партократии, озверевшей из-за ликвидации заговора Тухачевского как силового рычага государственного переворота, на который она делала ставку. Ведь сам же потом горько сожалел о происшедшем, а после войны хотел открыто покаяться перед народом за допущенные трагические ошибки.
Однако спустя семь десятилетий легко так говорить. Только вот как прочувствовать всю сложность ситуации лета 1937 г., когда армия на грани взрыва, извне — надвигается угроза войны, а на носу еще и откровенный бунт партократии, которая в течение 20 лет держала власть в стране и просто так сдавать свои позиции не собиралась?! На протяжении всех лет подготовки к конституционной реформе партократия только и знала, что ставила палки в колеса. Не говоря уже о сильнейшем противодействии оппозиции курсу на индустриализацию. Заговорщическая активизация всех элементов антисталинской оппозиции с точностью до миллиметра и секунды совпадает с началом подготовки к конституционной реформе.
Хуже того. Своими действиями она откровенно грозила развязать и в конце концов развязала-таки новую Гражданскую войну в стране! И в то же время единственный в тот мо-
мент рычаг для удержания власти в стране — все та же прок л я т а я п а р т и я, точнее, партийный а п п а р а т на местах! Д а ж е в той же армии, где в связи с ликвидацией заговора Тухачевского срочно был восстановлен институт ненавистных комиссаров. Сталин выбрал главное — сохранение государства. Партократия же, сделав вид, что согласна с таким выбором, ответила зверскими репрессиями против всех, кто хоть как-то выступал против нее, фактически сорвав намеченный процесс демократизации в ходе конституционной реформы. Государство-то уцелело, но какой невероятный ущерб Советскому Союзу нанесла партократия. 1937—1938 гг. навсегда ославлены репрессиями, даже если во многих случаях они были законными и обоснованными. Но почему за это должен отвечать только один Сталин?! Только потому, что он «лицо кавказской национальности»?! Или потому, что не дал пору-лить Великой Державой Троцкому и его банде негодяев?!
Надо отдать должное Сталину — он-то прекрасно понимал, что все шишки свалят на его голову. Вновь обращаю внимание на то, что после войны он искренне хотел покаяться перед народом за допущенные в предвоенный период трагические ошибки, прежде всего за 1937—1938 гг. Не успел. Убили. В том числе и за это намерение. А также за новую попытку оторвать-таки партократию от власти.
Спустя всего три года после смерти его оклеветали так, как никого в Истории. И до сих пор шквал клеветнических обвинений не утихает. Однако все обвинения в его адрес могут быть сняты или, по меньшей мере, могут быть приведены в адекватное историческим реалиям состояние, в том числе и в плане соразмерности его вины обвинениям в его адрес, лишь тогда, когда полностью откроют все архивы и будет проведено скрупулезное изучение каждого дела. Но власти ни посталинского СССР этого не желали, ни постсоветской России не желают. Политический же бандитизм Комиссии А.Н. Яковлева, огульно реабилитировавшей и продолжающей уже при новом своем главаре огульную реабилитацию всех — от контрабандистов и басмачей до шпионов и диверсантов — нельзя расценивать как тщательное изучение тех событий, ибо это всего л и ш ь конъюнктурная подтасовка под т е к у щ и е п о л и т и ч е с к и цели.
В завершение этой части анализа группы мифов небезынтересно было бы указать, что в 1940 г. при численности населения СССР 194,2 млн. человек было всего 6549 убийств. В современной «демократической» России при 142 млн.человек населения ежегодно в результате убийств гибнет до 100 тысяч человек, включая и тех, кто скончался позже в больницах после покушений на их жизнь, и более 70 тысяч пропадает бесследно.
Что же касается вопроса законности репрессий, то тут также следует исходить не из эмоций, а из фактов, прежде всего юридических. Да, понимаю, дело это скучное, но в данном случае архиважное. Потому что как бы мы ни относились к тому времени, но органы госбезопасности и тогда действовали не в безвоздушном пространстве, а на основе действовавших законов СССР и ведомственных приказов, контролировавшихся постановлениями Политбюро ВКП(б), ВЦИК и Совнаркомом СССР. Хотим мы признать это или нет, но по тем временам это считалось вполне легитимным.
К примеру, после убийства СМ. Кирова (1 декабря 1934 г.) появилось ставшее впоследствии широко известным Постановление Президиума ЦИК и СНК СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик», которое вводило «облегченный» порядок ведения следствия и судопроизводства по делам, связанным с терроризмом. Современному читателю такие названия государственных органов, как Президиум ЦИК и СНК СССР, мало что говорят, если вообще что-либо говорят. Между тем Центральный Исполнительный Комитет СССР являлся высшим органом законодательной власти, а СНК СССР, то есть Совет народных комиссаров СССР, или, по-современному, Кабинет министров, — высший орган исполнительной власти в Советском Союзе. То есть с юридической точки зрения введение «облегченного» порядка следствия и судопроизводства по делам о терроризме по тем временам было абсолютно законно, легитимно. И то же самое произошло, когда своим постановлением от 14 сентября 1937 г. ЦИК СССР распространило сходный порядок ведения следствия и судопроизводства по делам «о контрреволюционном вредительстве и диверси-
ях». Можно произносить какие угодно эмоциональные речи насчет демократии, однако же предоставление таких прав органам госбезопасности было осуществлено легитимно — высшим законодательным органом государства и в рамках существовавшего тогда законодательства.
Возьмем другой законодательный акт, по которому прошло значительное количество репрессированных в то время. 4 февраля 1937 г. было принято совместное постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о порядке судебного рассмотрения дел на троцкистские антисоветские группы. Совместные постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР в Советском Союзе были законным, легитимным актом. В данном случае его проект был представлен народным комиссаром внутренних дел СССР Н.И. Ежовым, Генеральным прокурором СССР АЛ. Вышинским и председателем Верховного Суда СССР В.В. Уль-рихом.
Теперь в отношении права на внесудебные репрессии, которое было использовано в 1937—1938 гг. Народный комиссариат внутренних дел СССР был создан на основе постановления ЦИК СССР от 10 июля 1934 года. С образованием НКВД СССР были упразднены судебная коллегия и «тройки», существовавшие в системе ОГПУ. Право на внесудебные репрессии было сохранено только за Особым совещанием при НКВД СССР (ОСО НКВД СССР). И это тоже официально было предусмотрено упомянутым постановлением ЦИК СССР от 10 июля 1934 г. Положение об Особом совещании при НКВД СССР было утверждено 5 ноября 1934 г.
В 1937 г. права Особого совещания при НКВД существенно расширены. И тем не менее даже в этом случае была сохранена надзорная функция за его решениями. Она была отдана Прокурору Союза ССР (и его заместителю), который, обязательно участвуя в заседаниях Особого совещания, в случае несогласия как с самим решением Особого совещания, так и с самим фактом направления того или иного дела на рассмотрение Особого совещания, имел право внесения протеста в Президиум ЦИК Союза ССР. Причем в указанных случаях решение Особого совещания приостанавливалось до вынесения решения Президиума ЦИК. То есть определенная за-
конность все-таки сохранялась — хотя и в минимальном размере, но сохранялась. Кстати говоря, Прокурор Союза ССР и его заместители довольно-таки часто пользовались этим правом, ограничивая произвол НКВД, насколько это было возможно в тех условиях.
Особые нарекания вызывают ряд приказов НКВД по репрессированию отдельных категорий населения, в основе которых лежал так называемый этнический принцип. Считается, что это были «удары по площадям». К их числу относятся такие приказы, как, например, об аресте всех немцев, работав-ш и х на оборонных заводах (артиллерийских, снарядных, вин-товочно-пулеметных, патронных и т.п.), и в ы с ы л к е части арестованных за границу, о ликвидации местных организаций ПОВ (Польская организация войсковая), прежде всего ее ди-версионно-шпионских и повстанческих кадров в промышленности, на транспорте, совхозах и колхозах, а также другие.
При всей внешней жестокости этих приказов, особенно если на них смотреть с позиций современной демократии и п р а в человека, это мера б ы л а вынужденная, но, у в ы, необходимая. После всех катаклизмов, которые Россия пережила в период Первой мировой и Гражданской войн, в стране действительно было огромное количество всевозможной агентуры различных разведок, эмигрантских и контрреволюционных организаций. К примеру, вплоть до 22 июня 1941 г. советская контрразведка различными способами изымала из сейфов резидентуры германской разведки в Москве списки германской агентуры по всему Советскому Союзу.
В этом смысле очень характерна история с германским послом в СССР графом Шуленбургом, который в первую очередь был очень опытным разведчиком-агентуристом со специализацией по России, о чем не слишком-то широко известно. Фридрих Вернер фон Шуленбург был один из наиболее крупных и опытнейших германских разведчиков того периода, специалистом по России, особенно по Закавказью, в частности по Грузии, где он начинал свою разведывательную карьеру еще в царские времена, в 1911 г., став вице-консулом Германской империи в Тифлисе. В годы Первой мировой войны XX в., он естественно, отсутствовал в России, однако уже
в 1918 г. вновь появился в Закавказье в качестве главы дипломатической миссии при командующем германскими оккупационными войсками генерале фон Крассе. Еще с дореволюционных времен располагал мощной, широко разветвленной и глубоко законспирированной агентурной сетью в Закавказье. В начале 1914 г. царской контрразведке каким-то образом удалось изъять у Шуленбурга записную книжку со многими фамилиями лиц, проживавших в Закавказье. Война, правда, помешала изобличить их всех, а после октября 1917 г. этим и вовсе никто не занимался. Но вот что интересно. Когда Шу-ленбург прибыл в СССР послом, то спустя пару лет советская контрразведка негласно изъяла у него список его личной агентуры. И он полностью совпал с тем списком, который изымала еще царская контрразведка. И вся эта агентура занималась шпионажем в пользу нацистской Германии.
Не в оправдание, а всего лишь в объяснение такой чистки хотелось бы отметить одно, как представляется, чрезвычайно важное обстоятельство. С 1935 г. Москве было достоверно известно, что вооруженное нападение на СССР планируется консолидированными силами коалиции ряда государств в составе Германии, Польши, Румынии, Финляндии, а также прибалтийских лимитрофов при участии также и Японии. Вот в отношении контингентов лиц указанных национальностей и их всевозможных организаций на территории СССР и предпринимались столь жесткие меры. После того, что произошло в Испании, когда весь мир облетела знаменитая фраза франкистов о «пятой колонне», было бы удивительно, если, Москва не отреагировала на это. Тем более что у России к тому времени был слишком печальный опыт того, как ее судьбу в 1917—1922 гг. решали даже и не сами ее коренные жители, а всевозможная эмигрантская сволочь, которой к октябрьскому перевороту в стране скопилось свыше 5 млн человек! Вот эта шваль и была слишком активно задействована в тех страшных катаклизмах, которые пришлось пережить России. Сталин же обладал поразительно уникальным для России талантом не только вовремя извлекать уроки из печального прошлого, но и прежде всего извлекать их в превентивном порядке.
Конечно, сколько ни объясняй, все равно факт остается фактом — репрессии затронули, к глубочайшему сожалению, также и невиновных людей. И в этой связи необходимо сказать следующее. Сталин и его соратники сумели остановить развязанную Ежовым вакханалию репрессий. Ведь этот подонок с подачи таких же подонков, как Хрущев, Эйхе и прочая партсволочь, наарестовал за 1937—1938 гг. 1 372 392 человек «врагов народа». 681 692 человека были расстреляны. К 21 июля 1938 года в тюрьмах ГУЛАГа скопилось громадное количество лиц, подавших кассационные жалобы в связи с несправедливыми приговорами. Более 100 тысяч человек вообще содержались с нарушениями всяких сроков следствия.
22 августа 1938 г. первым заместителем наркома внутренних дел был назначен Л.П. Берия. 29 сентября того же года по совместительству он стал еще и начальником Главного управления Государственной безопасности НКВД СССР. А с 25 ноября 1938 г. он стал наркомом внутренних дел СССР. Едва только Берия появился на Лубянке, так тут же исключительно резко стали снижаться масштабы всех видов репрессий. В целом их масштаб немедленно был снижен в 10 раз, в отношении военнослужащих — более чем в 61 раз по сравнению с пиком арестов лиц комсостава в 1937 г. (с 4474 до 73). А нам все Берия да Берия... Немедленно было запрещено приведение в исполнение ранее вынесенных расстрельных приговоров. Дела арестованных в массовом порядке стали направляться на пересмотр и доследование.
Только за 1 9 3 9 г. и первый квартал 1 9 4 0 г. Л. П. Берия способствовал освобождению из тюрем 381178 чел., а к началу войны еще примерно 130 тыс. человек. И это не говоря уже о тысячах и десятках тысяч реабилитированных. Именно из-за этого Генеральный прокурор СССР в 1939—1940 гг. М. Панкратов дважды строчил доносы на Берию, что-де он умышленно прекращает дела на «врагов народа» и освобождает их. Дважды этим вопросом занималась авторитетная партийно-государственная комиссия и дважды же подтвердила абсолютную законность и обоснованность действий Берии и возглавляемого им НКВД СССР. Конечно, э т о не значит, что органы г о с б е з о -
пасности почивали после этого на лаврах и ни хрена не делали. Нет, ибо этого не могло быть по определению — государственный механизм не может не функционировать, иначе не будет государства. Просто все пришло в соответствие с законами того времени. Так, если при Ежове за 1937—1938 гг. за контрреволюционные преступления (ст. 58 УК РСФСР) были осуждены 1 372 392 чел., то за 1939 г. — только 63 889 чел., то есть в 21,5 раза меньше. Да и то в основном это был связано прежде всего с присоединением Западной Украины и Западной Белоруссии. Вот вам и «злодей» Берия.
В заключение еще раз хотел бы обратить внимание на следующее. Вопрос о репрессиях 1937—1938 гг. настолько трагическая и болезненная тема, что, обращаясь к ней, необходимо, насколько возможно, быть максимально объективным и постоянно помнить, что за прискорбными цифрами — трагические судьбы людей. Необходимо проявлять хотя бы элементарный такт и не жонглировать цифрами с невероятным количеством нулей. По меньшей мере, это просто подло. Потому, что, во-первых, при всей масштабности развернутой Ежовым вакханалии репрессий, десятков миллионов жертв его п р о и з в о л а, слава Богу, все-таки не было. К тому ж е, и, во-вторых, далеко не всегда в тех трагедиях был виноват лично Сталин.
И, наконец, в-третьих. В последнее время в России, как якобы само собой разумеющееся, привилась паскудная манера все время равняться на чертов Запад, который, видите ли, «светоч демократии и образец соблюдения прав человека». Так вот, для любителей во всем кланяться Западу сообщаю, что едва только в сентябре 1939 г. по своей же дурости вляпавшись во Вторую мировую войну, власти Великобритании немедленно, без суда и следствия арестовали 20 тысяч членов британской нацистской партии во главе с сэром Освальдом Мосли и его женой. Более того. Замели еще свыше 74 тысяч человек, которые, по мнению британской контрразведки, имели подозрительные связи с Германией. Подчеркиваю, без суда и следствия без исключения всех засадили в концентрационные лагеря с очень тяжелыми условиями содержания. Всего же в Великобритания в концлагерях сидело около 150 тысяч
человек, которых власти расценивали как подозрительных. Американцы же сразу после Пёрл-Харбора засадили в концентрационные лагеря свыше 112 тысяч своих сограждан только за то, что у них был японский разрез глаз! Затем взялись и за немцев именно как за немцев. Сажали без разбору всех подряд только за то, что о
