Архивист с большой дороги

Особенно блистательных высот в своем павлиньем полете Радзинский достигает там, где пишет и говорит о Сталине в годы Великой Отечественной войны. Например, читаем: “В первые дни войны, согласно стойкой легенде, Сталин, потрясенный гитлеровским нападением, совершенно растерялся, впал в прострацию, а затем попросту уехал из Кремля на Ближнюю дачу, где продолжал пребывать в совершенном бездействии” (с. 493). Да, эта “легенда” очень стойко, аж до самой его смерти, держалась в портативной черепной коробке главпуровского философа Волкогонова; она, поди, до сих пор гнездится и в мозговых извилинах драматурга Михаила Шатрова, по данным помянутого словаря “Евреи в русской культуре”, удравшего в Америку. По телевидению говорливый Эдвард повторял: “Есть общеизвестная версия, что нападение немцев повергло Сталина в шок, он был совершенно растерян, предался панике и в первые дни бежал из Кремля...” Даже не уехал, а бежал!

Но вот что дальше. В книге автор вроде бы не согласен со “стойкой легендой”: “это показалось мне очень странным”. Более того, заявляет: “Нет, этот железный человек не повел себя, как нервная барышня (с. 503). А по телевидению 13 марта вечером и 14 утром мы от него услышали: “Сталин бежал из Кремля... Я проверил по “Журналу посетителей”. Все так: целых три дня Сталин отсутствует в своем кабинете”. С настойчивостью долголетнего обитателя дурдома продолжает внушать нам, что коли нет записи в “Журнале посетителей”, то значит и Сталина не было ни в кабинете, ни в Кремле, ни в Москве. Но, Боже мой, ведь что это за дни! Разве трудно представить себе, что человеку, который вел записи, несколько этих драматических дней было просто не до того.

Однако вслед за Радзинским заглянем все-таки и мы в журнал. Вот они, эти “первые дни”. И что же мы видим? Журнал заполнен записями до отказа. В первый день войны с 5.45 утра до 16.45 Сталин принял 29 человек. Во второй день войны с 3.20 утра до 1.45 уже 24 июня принял 21 человека. В третий день с 16.20 до 21.30 — 20 человек. И в таком же ритме дальше. 27 июня, в шестой день войны, он принял 30 человек. Пожалуй, это больше, чем зрителей на иных спектаклях Радзинского.

Что же получается? Наш исследователь с ученым видом дает ссылку на архивный источник, но при этом делает заявление прямо противоположное по смыслу тому, что в этом источнике содержится, т. е. там есть записи, а он, глядя вам в глаза, говорит: никаких записей! Назвать за такие проделки шельмецом — значит обойтись почти нежно.

Но почему же в книге он писал по этому вопросу одно — вроде бы даже опровергал замшелую “легенду” шатровско-волкогоновского кустарного изготовления, а по телевидению говорил совсем другое — оголтело-лживое? О, здесь тонкий расчет, достойный мастерства лжецов первой гильдии. Книга вышла тиражом в 50 тысяч экземпляров, и кто еще станет читать 640 страниц малограмотной злобной бездарщины, а телевизионная аудитория — десятки миллионов. Да, да, порой он не против сказать кое-что правдиво, но — лишь тиражом районной газеты, чтобы потом многомиллионным тиражом опровергнуть.

Однако Радзинский, словно у него шило в мягком месте, продолжает бесноваться: “29 и 30 июня записей в Журнале нет. Сталин отсутствовал в Кремле и вернулся вновь только...” Только 1 сентября? Нет, “только 1 июля”, т. е. на другой день после 30 июня. Значит, если отсутствовал, то один-единственный день. Но, увы, и этого не получается.

Действительно, 29 июня записей нет. Ну и что? — вновь скажем мы.

В этот день, по воспоминаниям Маршала Жукова: “И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку” (т. 2, с. 40). Выходит, был в Москве, но другие неотложные дела не позволили ему принимать посетителей. Ведь так просто, но Радзинский опять ничего не соображает. И, право, я не удивлюсь, если сердцевед скажет: “Это не Сталин приезжал, а его двойник. Мне один старый железнодорожник рассказывал”.

И 30 июня тоже записей нет. Но достоверно известно, что в этот день был создан Государственный комитет обороны во главе со Сталиным. Мог он быть создан без участия самого главы? — ну, пошевели мозгами, корифей.

Кроме того, из воспоминаний того же Маршала Жукова мы знаем, что именно 30 июня Сталин позвонил ему в Генштаб и приказал вызвать командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова (т. 2, с. 42). А еще в этот же самый день 30 июня Сталин, по тем же воспоминаниям, назначил начальника штаба Северо-Западного фронта генерала Н. Ф. Ватутина. Только выжив из ума, можно все это назвать “совершенным бездействием”. Словом, нетрудно видеть, что “стойкую легенду” о прострации Сталина в первые дни войны справедливо было бы перенести на создателей этой “легенды”. А Сталин просто не мог позволить себе такую роскошь, как прострация, хотя бы по причине полного отсутствия свободного времени для нее. Да, для подобных вещей требуется досуг-с.

Но Радзинский рисует такую картину, будто не только лично Сталин вдарился в панику и умирал от страха: “Уже в первые дни войны обстановка паники и ужаса пришла в Москву”. Какие же доказательства? “Ну как же, — говорит, — на окнах маскировка, фонари не горят”. Да ведь с тех пор, как появилась военная авиация, так везде поступают в первый же день войны, — неужто и это новость?

(окончание следует)

http://zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/97/175/3BUSH.html

--------------------------------------------------