Это были не просто территории – это был повод

Даже самому завзятому агрессору, самому кровавому режиму для начала войны требуется аргументация. Чем правдоподобнее, тем лучше. И такой повод для Гитлера был подготовлен. Гитлеру планировалось передать оставшуюся часть Чехословакии вместе со Словакией, составной частью которой являлась Закарпатская Украина!

Санкционировав передачу населенного украинцами анклава фюреру, англичане давали ему в руки козырной туз. Повод для будущего конфликта был у него в руках. У СССР – Украина, у Германии – часть Закарпатской Украины. Понимаете?! Одно можно присоединять к другому. Особенно если какое-нибудь самостийное украинское правительство Адольфа Гитлера об этом попросит…

Карта Европы на 1 сентября 1939 г.

Отдавая Гитлеру в Мюнхене часть территории чехословацкого государства, Англия и Франция заранее планировали передать ему и все остатки пражской «индюшки». Нарушить мюнхенские гарантии чехам и соблюсти договоренности с Гитлером планировалось весьма простым способом. В одной из бесед британский премьер Чемберлен прямо сказал: «…Неверно считать, будто гарантия обязывает нас сохранять существующие границы Чехословакии. Гарантия имеет отношение только к случаю неспровоцированной агрессии»^[320].

Запад гарантировал целостность остатков Чехословакии только в случае нападения на нее. А вот если она распадется самостоятельно, то никакие гарантии не действовали! Именно таким и был механизм передачи всей территории Чехословакии Гитлеру. Важно понять, что и «агрессор» Германия, и ее «умиротворители» Англия и Франция действовали по заранее определенной и согласованной схеме. Гитлеру выпадала роль «злого» следователя, а господам из Лондона и Парижа – добрых, но уж очень слабовольных.

Признаюсь, меня поначалу смущала одна существенная деталь: ведь после заключения Мюнхенского договора небольшую часть Закарпатья передали не Германии, а Венгрии. Но, почитав английскую и французскую прессу тех дней, можно убедиться, что для европейской дипломатии этот факт был несущественным. У Адольфа Гитлера еще не было ни одного кусочка земли, населенного этническими украинцами, а печать западных стран подняла настоящий вой, буквально провоцируя Гитлера на агрессивные действия против СССР. Заботливые журналисты прямым текстом подсказывали фюреру его дальнейшие действия, давая понять, что это встретит понимание и поддержку в европейских столицах. «Чего ради Германии идти на риск войны с Англией и Францией, требуя предоставления колоний, которые дадут ей во много раз меньше того, что она найдет на Украине?»^[321] – разглагольствовала парижская газета «Гренгуар» 5 января 1939 года. Не жалея красок, она расписывала несметные богатства, ожидавшие своих новых хозяев, – изобилие продовольствия, зерно, минеральные ископаемые. И все это рядом, какие-нибудь сто с лишним километров!

Слухи, что Гитлер вот-вот двинется на Украину, будоражили мировой политический Олимп. Французский посол в Германии Кулондр, ссылаясь на беседы с фашистскими руководителями, докладывал в Париж: «Похоже, что пути и средства еще не определены, но цель, по-видимому, точно установлена – создать Великую Украину, которая станет житницей Германии. Для достижения этой цели надо будет покорить Румынию, договориться с Польшей, отторгнуть земли у СССР. Германский динамизм не останавливается ни перед одной из этих трудностей, и в военных кругах уже поговаривают о походе на Кавказ и Баку»^[322].

Но тут произошло событие, которое заставило историю пойти по другому сценарию. На первый взгляд, оно было вполне рядовым. Ведь в истории КПСС-ВКП(б) – РСДРП состоялось множество съездов и еще больше пленумов. 10 марта 1939 года на трибуну XVIII съезда с отчетным докладом поднялся И. В. Сталин. Это его выступление было особенным. И не только потому, что именно с марта 1938 года, с этого съезда и этого доклада начались регулярные передачи советского телевидения^[323]. И не потому, что он говорил о войне. О ней на этом съезде говорили многие: Молотов во вступительном слове, Мануильский в докладе делегации ВКП(б) в Исполкоме Коминтерна, Берия, Хрущев, Поскребышев, Ворошилов, Каганович, Мехлис, Шапошников, Буденный, Михаил Шолохов, адмирал Кузнецов. Удивление историков должны вызывать не речи, а то, КАК и главное, КОГДА сказал о войне Сталин.

Данный доклад настолько важен для понимания дальнейших событий, что придется попросить читателя набраться терпения и внимательно прочитать основные положения речи Сталина, которую мы позволим себе сопроводить некоторыми комментариями.

«…Вот перечень важнейших событий за отчетный период, положивших начало новой империалистической войне. В 1935 году Италия напала на Абиссинию и захватила ее. Летом 1936 года Германия и Италия организовали военную интервенцию в Испании, причем Германия утвердилась на севере Испании и в испанском Марокко, а Италия – на юге Испании и на Балеарских островах. В 1937 году Япония, после захвата Маньчжурии, вторглась в Северный и Центральный Китай, заняла Пекин, Тяньцзин, Шанхай и стала вытеснять из зоны оккупации своих иностранных конкурентов. В начале 1938 года Германия захватила Австрию, а осенью 1938 года – Судетскую область Чехословакии. В конце 1938 года Япония захватила Кантон, а в начале 1939 г. – остров Хайнань»^[324].

Поскольку наша книга посвящена Адольфу Гитлеру, то мы касаемся именно германской агрессии. Однако причины, толкавшие Японию к подобным действиям, были аналогичными: режим наибольшего благоприятствования со стороны Англии, Франции и США. Напав на Китай, Япония раньше Гитлера вышла на границы СССР и не преминула развязать боевые действия на Халхин-Голе и озере Хасан. Вспомним и Олимпиаду в Токио, следующую после Берлинской, и вслед за товарищем Сталиным поймем, что бить нас собирались с двух сторон.

Разумеется, японцы и раньше были нашими соседями, но для развертывания войск нужны соответствующие территории, а для начала войны – предлог. Столкновение в Монголии давало и то и другое.

«…Но война неумолима. Ее нельзя скрыть никакими покровами. Война так и осталась войной, военный блок агрессоров – военным блоком, а агрессоры – агрессорами. Характерная черта новой империалистической войны состоит в том, что она не стала еще всеобщей, мировой войной. Войну ведут государства-агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, прежде всего Англии, Франции, США, а последние пятятся назад и отступают, давая агрессорам уступку за уступкой. Таким образом, на наших глазах происходит открытый передел мира и сфер влияния за счет интересов неагрессивных государств без каких-либо попыток отпора и даже при некотором попустительстве со стороны последних. Невероятно, но факт»^[325].

«Чудеса» миролюбия, охватившего сильнейшие державы мира, из Кремля наблюдали с тревогой. Однако не питали никаких иллюзий, для чего это делается.

«Чем объяснить такой однобокий и странный характер новой империалистической войны? Как могло случиться, что неагрессивные страны, располагающие громадными возможностями, так легко и без отпора отказались от своих позиций и своих обязательств в угоду агрессорам? Не объясняется ли это слабостью неагрессивных государств? Конечно, нет! Неагрессивные, демократические государства, взятые вместе, бесспорно, сильнее фашистских государств и в экономическом, и в военном отношении.

Чем же объяснить в таком случае систематические уступки этих государств агрессорам? Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед революцией. Но это сейчас не единственная и даже не главная причина. Главная причина состоит в отказе большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию «нейтралитета»^[326].

Характерно, что, говоря о революции, Сталин сам называет ее второстепенной причиной странной уступчивости «неагрессивных государств». Его речь, напоминающая сначала робкий ручей, постепенно набирает ход и к концу превратится в грозную горную реку.

«Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: „пусть каждая страна защищается от агрессоров как хочет и как может, наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами, и с их жертвами“. На деле, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны, – следовательно, превращение ее в мировую войну.

В политике невмешательства сквозит стремление, желание – не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, – выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево, и мило!»^[327]

Стоя на трибуне съезда, Сталин прямо и открыто озвучивает те самые планы, которые никогда не воплотятся в жизнь, но которые на тот момент составляли главную угрозу возглавляемому им государству. А почему эти угрозы не будут воплощены? Почему события пойдут по другому сценарию? Потому что Сталин прямо говорит Гитлеру об ожидающей Германию участи: ослабев в войне с СССР, немцы (как и японцы, впрочем) подвергнутся жесткому диктату «неагрессивных государств», следующих своей политике «невмешательства».

«Или, например, взять Германию. Уступили ей Австрию, несмотря на наличие обязательства защищать ее самостоятельность, уступили Судетскую область, бросили на произвол судьбы Чехословакию, нарушив все и всякие обязательства, а потом стали крикливо лгать в печати о „слабости русской армии“, о „разложении русской авиации“, о „беспорядках“ в Советском Союзе, толкая немцев дальше на восток, обещая им легкую добычу и приговаривая: вы только начните войну с большевиками, а дальше все пойдет хорошо. Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение агрессора.

Характерен шум, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее как весной этого года присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований»^[328].

Как говорится, комментарии излишни. Обращение к Гитлеру просто и ясно: тебя провоцируют напасть, нас провоцируют защищаться. А когда мы ввяжемся в драку, «они» будут делить наши природные богатства и вновь обдерут Германию как липку. Это тебе, Адольф Гитлер, нужно? Ради этого ты создавал свою партию и начал вытаскивать Германию из пропасти, куда ее загнали продажные веймарские политики?

А далее Сталин и вовсе бросает в зал информационную бомбу страшной силы. Чтобы ни у кого уже не было никаких сомнений, он обращается к Гитлеру прямым текстом!

«Еще более характерно, что некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании „похода на Советскую Украину“, сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их „разочаровали“, так как, вместо того чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда-то подальше.

Я далек от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве и т. п. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые, прожженные буржуазные дипломаты. Необходимо, однако, заметить, что большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом.

Таково действительное лицо господствующей ныне политики невмешательства. Такова политическая обстановка в капиталистических странах»^[329].

Фактически, стоя на трибуне съезда, Иосиф Виссарионович Сталин изложил перед делегатами съезда в сжатом виде все то, что происходило в мировой политике после его победы над Львом Давыдовичем Троцким. Вот тут-то большинство историков и исследователей делают громадную ошибку: они начинают искреннее считать, что первое лицо одного государства действительно общается с первым лицом другого враждебного государства, выступая с публичной речью. Что предложения дружбы, мира и союза делаются впервые именно на съездах партий, во время дебатов в парламенте или в течение пресс-конференций.

Обращение к главе другого государства в прямой или косвенной форме в таком публичном выступлении прозвучать может, но оно никогда не будет началом контактов между сторонами или призывом такие контакты начать! Не секрет, что помимо дипломатии явной существует дипломатия тайная. Когда не министры иностранных дел или послы, а некие совершенно с виду незначительные и законспирированные личности обсуждают между собой перспективы взаимоотношений своих стран. И лишь когда в каком-нибудь кафе или пивной эти субъекты с санкции руководителей своих держав нащупают почву для компромисса, с высокой трибуны «вдруг» прозвучит заявление, с которого историки начнут отсчет решительного поворота в межгосударственных отношениях.

В качестве современного примера «пивной дипломатии», когда именно в ресторане решались и решились судьбы всей планеты, можно привести встречу 22 октября 1962 г. советника посольства СССР в Вашингтоне Фомина (он же резидент внешней разведки КГБ в США Александр Феклистов) и обозревателя телекомпании АВС Джона Скали (он же доверенное лицо президента Кеннеди). Именно во время этого ужина в вашингтонском ресторане «Оксидентал» были решены основные положения компромисса, который не позволил вырасти так называемому Карибскому кризису в полномасштабную ядерную войну^[330].

Вы в этом сомневаетесь? Тогда вспомните всю историю восхождения Гитлера к власти, которая насыщена «шпионскими страстями» лучше любого дешевого детектива. Вспомните все «гениальные» решения фюрера во внешней политике, основанные на самом деле не на даре предвидения, а на простом знании будущих поступков своих «умиротворителей». Кто ему говорил, что Франция не введет свои войска в Рейнскую область? Кто гарантировал, что в Лондоне спокойно проглотят решение о введении всеобщей мобилизации и резком увеличении армии? Французский и британский послы? Вторые атташе посольства? Нет, разумеется. Все это – явные следы тайной дипломатии^[331].

Никто и никогда не ставит в известность собственные официальные дипломатические каналы о своей закулисной деятельности. Потому что она очень часто противоречит официальной позиции правительства. Зачем британскому послу в Германии знать о том, что Англия в итоге многоходовой многолетней операции готовит нападение Германии на Советский Союз? В каждой конкретной ситуации он должен выполнять приказы своего руководства и озвучивать его позицию в Берлине, передавая ноты протеста, хотя заранее по каналам неофициальным фюрер давно уже согласовал свои дерзкие шаги и получил заверение, что ничего плохого не произойдет.

Закулисные переговоры не являлись прерогативой какой-либо одной стороны и не были изобретением ХХ века. В исследованиях, посвященных истории средневековой Европы, вы сможете найти множество упоминаний о тайных миссиях, таинственных посланниках и неожиданных переменах в политическом климате. Не будем углубляться в исторические дебри – свидетельства наличия закулисной дипломатии можно найти в книгах, что сегодня совершенно открыто стоят на книжных полках.

«В апреле 1938 года резидент НКВД в Финляндии Рыбкин был вызван в Кремль, где Сталин и другие члены Политбюро поручили ему совершенно секретное задание… Он получил директиву неофициально предложить финскому правительству соглашение в тайне от советского посла… Сталин подчеркнул, что это зондаж, поэтому предложения должны быть сделаны устно, без участия в переговорах нашего полпреда, то есть неофициально. Рыбкин поступил, как ему приказали, но предложение было отвергнуто. Однако оно инициировало раскол в финском руководстве, который мы позднее использовали, подписав сепаратный мирный договор с Финляндией в 1944 году»^[332].

Павел Судоплатов был одним из руководителей советских спецслужб и знал многое такое, что было недоступно даже очень высокопоставленным лицам в СССР. Однако существовали страницы тайной дипломатии, куда и ему доступа не было. В частности, о тайной подоплеке заключения пакта о ненападении с Германией Судоплатов ничего не знал: «Тем не менее быстрота, с какой был подписан договор о ненападении с Гитлером, поразила меня: ведь всего за два дня до того, как он был подписан, я получил приказ искать возможные пути для мирного урегулирования наших отношений с Германией. Мы еще продолжали посылать наши стратегические предложения Сталину и Молотову, а договор уже был подписан: Сталин проводил переговоры сам в обстановке строжайшей секретности» ^[333] (курсив мой. – Н. С.).

Когда и кем было инициировано начало тайных контактов между Германией и СССР, мы наверняка уже не узнаем никогда. Но это не так важно, как понимание того, что такие контакты были. Потому что отношения СССР и Германии от очень хороших с Веймарской республикой дошли до очень плохих в начале правления Гитлера, а к концу 30-х снова стали улучшаться. И это без каких-либо видимых дипломатических процедур. Не было встреч на высшем уровне, руководители двух стран не жали друг другу руки, а наоборот, предавали анафеме. За 11 месяцев 1933 года советское посольство в Берлине направило МИДу Германии 217 нот протеста^[334]. То есть по 20 нот ежемесячно! За вычетом выходных и праздников советские дипломаты протестовали против чего-нибудь ежедневно!

Очень сильно пострадали торгово-экономические отношения между странами. Только за первую половину 1933 года советский экспорт в Германию сократился на 44 %. Потом гитлеровское руководство и вовсе объявило торговое соглашение с СССР от 2 мая 1932 года недействительным^[335]. Пришедший к власти Гитлер активно зачищал экономическое поле Германии от советских поставок. Что поставлял в Германию того времени СССР? Да практически то же самое, что и сейчас Российская Федерация в ФРГ – энергоресурсы. Львиная доля потребности Веймарской Германии в нефти и нефтепродуктах удовлетворялась за счет поставок из Советского Союза. Для этого были специально организованы советско-германские акционерные общества «Дерунафт» («Deutsche-Russische Naphtagesellschaft»), торговавшее нефтью, и «Дероп» (поставки бензина и керосина). Как только к власти пришли нацисты, в кратчайшие сроки состоялось выдавливание СССР с нефтяного рынка Германии. Это было выгодно и нефтяным западным монополиям, это соответствовало направлению политики нового руководства Германии.

Был объявлен экономический бойкот фирмы «Дероп», обслуживавшей около 2 тыс. бензозаправочных станций по всей Германии. Правление и отделения «Дероп» в Берлине, Кельне, Дрездене, Штутгарте, Мюнхене и других городах Германии подвергались многочисленным налетам и обыскам; сотрудников, в том числе граждан СССР, арестовывали, всячески над ними издевались, а потом отпускали за недоказанностью их вины. Громили и грабили штурмовики и сами бензоколонки, принадлежавшие «Деропу», причем в некоторых случаях бензин «забирался бесплатно приезжавшими на автомобилях штурмовиками, в других случаях бензин просто выпускался, были случаи порчи и разрушения бензоколонок». Рассказывают, что, когда Гитлер увидел советские заправочные станции, последовал его приказ: «Разорить осиные гнезда!» Однако политики в этих словах фюрера было не больше, чем экономики^[336].

Разве можно готовиться к войне с СССР и получать оттуда нефть? Ведь на следующий день после начала войны Сталин «перекроет кран», и вся германская армия встанет. А вот если поставки нефти идут из США, Великобритании, то эта проблема снимается разом. Вместо советского бензина в моторы гитлеровских танков и самолетов лилось совсем другое топливо: «Накануне войны примерно одна треть заправочных пунктов в Третьем рейхе принадлежала германо-американской нефтяной компании… Четверть средств немецкого общества „Газолин“ принадлежала „Стандардойл“, остальная часть – „И. Г. Фарбениндустри“ и английскому тресту „Роял-датч шелл“. „Стандардойл“ помогла создать запасы первосортного горючего на 20 млн долл., а перед самой войной построить завод авиационного бензина»^[337].

В апреле 1933 года, а также 10 августа и 1 ноября 1934 года были подписаны новые англо-германские соглашения: об угле, валютное, торговое и платежное. Согласно последнему на каждые 55 фунтов стерлингов, потраченных Германией на закупку британских товаров, Англия обязалась купить германской продукции на 100 фунтов стерлингов^[338]. Получавшуюся разницу немцы могли конвертировать в фунты, а уж затем использовать их для закупки любых товаров на мировых рынках. Это значит, что правительство Великобритании именно с момента прихода к власти Адольфа Гитлера стало усиленно накачивать немецкую экономику деньгами. Именно благодаря этим средствам во многом и произойдет в гитлеровском рейхе «экономическое чудо». Правда, при этом пропорции германо-английской торговли могли меняться – англосаксы не забывали и о своей выгоде. В 1937 году фашистская Германия приобрела британских товаров в два раза больше, чем два континента вместе взятые, и в четыре раза больше, чем США^[339].

А вот с СССР отношения у Германии планомерно ухудшались. На фоне этой явной политической и экономической враждебности Третьего рейха в самом начале 1939 года руководство СССР «вдруг» принимает весьма любопытное постановление. «Обязать тт. Микояна, Кагановича Л. М., Кагановича М. М., Тевосяна, Сергеева, Ванникова и Львова к 24 января 1939 г. представить список абсолютно необходимых станков и других видов оборудования, могущих быть заказанными по германскому кредиту»^[340].

Судя по тексту, сомнений в положительном ответе немцев у Политбюро нет. А ведь в то время никакой «бурной» торговли между двумя странами не было. И еще надо внимательно присмотреться к фамилиям, указанным в документе: М. М. Каганович – глава наркомата авиапромышленности; Ф. Тевосян – судостроения; И. П. Сергеев – боеприпасов (!); Б. Л. Ванников – вооружения (!). Два оставшихся наркома – тоже не из «легенькой» промышленности: Л. М. Каганович – глава наркомата путей сообщения, а В. К. Львов – наркомата машиностроения. Судя по этому перечню наркоматов и наркомов, речь явно идет не о закупке конфетти или детских игрушек. Откуда же у Сталина уверенность, что «абсолютно необходимое» для СССР военное оборудование можно заказать в гитлеровской Германии, противостояние с которой было доминантой нашей внешней политики? Кто мог гарантировать руководству СССР, что готовящаяся напасть Германия будет выполнять советские военные заказы?

Ответы на эти вопросы следует искать не в дипломатической переписке, а в тайных контактах Германии и России, начавшихся в 1938 году. Глава Третьего рейха, кажется, начал понимать, какую незавидную участь готовили ему «друзья» из европейских столиц. Начинать войну с СССР на тех условиях, что диктовал ему Запад, то есть с польской «пробкой» в тылу своей армии, ему не очень-то и хотелось. Теперь, когда Германия стала сильной, он мог и поторговаться, а вовсе не безоглядно выполнять то, ради чего его привели к власти. Вот в этот момент и начались тайные контакты германских и советских эмиссаров.

Мы не знаем имен этих переговорщиков. Но успех их миссии вскоре привел к тому, что 22 декабря 1938 года в торгпредство СССР в Берлине поступило предложение заключить соглашение. Условия немцами предлагались невероятно выгодные: советской стороне предоставлялся кредит в размере 200 млн марок для закупок промышленных германских товаров, который СССР погашал бы в течение двух лет поставками сырья. Такие льготные условия не предлагают стране – потенциальному противнику. Тому, на кого собираются напасть, не дают кредит, а наоборот, его берут. С чего бы это нацистское правительство Германии охватила такая симпатия к большевистской России?

Значит, закулисные переговоры происходили успешно. Стороны нашли общий язык – именно этим объясняется непонятный оптимизм указанного постановления Политбюро, основанный на неожиданных немецких предложениях. Поиск компромисса наверняка был долгим и мучительным, ведь Германия и СССР преследовали совершенно разные цели. Для Сталина было важно вступить в контакт с неуклонно приближавшимся к нашим границам потенциальным агрессором и постараться направить его на тех, кто растил германский нацизм на погибель русскому государству. Гитлер, имея предельно милитаризированную экономику и понимая, что война для него является острейшей необходимостью, искал варианты ее наилучшего начала в самой благоприятной обстановке. При этом мы должны понимать, что у Сталина никакой альтернативы нормализации отношений с немцами не было: Лондон и Париж вовсе не собирались «дружить» с Москвой против нараставшей фашистской опасности в Европе. Зато фюрер находился в роли невесты на выданье, когда и Запад, и Восток наперебой старались убедить его действовать в нужном русле: либо в целости сохранить сценарий нападения на Россию (Англия и Франция), либо переписать его от корки до корки (СССР).

Судя по успехам советской дипломатии, сначала тайным, а потом и явным, выразившимся в заключении пакта Молотова-Риббентропа, лондонские эмиссары проявили в переговорах с Гитлером крайнюю неуступчивость и негибкость, в результате чего он решил нарушить свои договоренности с Западом. Рассказ о том, какие обязательства фюрер нарушил, является, возможно, самым увлекательным моментом в истории подготовки Второй мировой войны.

Срок жизни остаткам Чехословакии английские «миротворцы» и гитлеровские «захватчики» отмерили небольшой. 1 октября 1938 года немцы оккупировали Судеты, а к середине марта 1939 проглотили все остальное. Именно это вы прочитаете в учебниках истории. Далее авторы очень коротко расскажут вам, что такое вероломное поведение Гитлера привело к тому, что Англия и Франция «вдруг» осознали очевидный с самого начала карьеры «богемского ефрейтора»^[341] факт, что верить ему нельзя и вообще он является по своей сути «вероломным агрессором». Все это ложь, призванная прикрыть неприглядную правду.

Вероломство и агрессивность Гитлера по отношению к своим британским, французским и американским «создателям» заключалась не в том, что Германия оккупировала остатки Чехословакии и фактически присоединила их к себе, а в том, ЧТО ОНА НЕ СДЕЛАЛА ЭТОГО!

Чтобы понять этот странный и очень важный парадокс, нам предстоит перенестись не в Лондон или Париж и не в новую помпезную берлинскую рейхсканцелярию Гитлера. Наш путь лежит в захолустную по европейским политическим меркам Братиславу и еще более «глухой» закарпатский городок Хуст^[342], в одночасье ставшие центром мировых политических интриг.

Исторический парадокс: когда Адольф Гитлер воевал в Испании, издевался над евреями и мерил черепа своих граждан, на Западе его считали респектабельным политиком. Но едва он решил не нападать на СССР и отказался поглотить Закарпатье, как сразу стал «наглым агрессором»

Напомню, что гарантии, данные Западом и самим Гитлером Чехословакии, не действовали в случае ее распада. Следовательно, для ее мирной передачи фюреру внутри страны должны были быстро разгореться «непримиримые» противоречия, которые привели бы к расколу. И в Чехословакии адским пламенем запылал сепаратизм. По сравнению с разгоревшимися страстями двух братских народов – чехов и словаков – Шекспир мог показаться скучным и неинтересным. Когда на руинах Австро-Венгерской империи в конце октября 1918 года создавалось общее государство двух братских народов, никому в голову не могло прийти, что через двадцать лет словаки захотят от чехов отделиться. В монархии Габсбургов чешская земля входила в состав Австрии, а Словакия – в состав Венгрии. Оторвавшись от своих вековых «притеснителей», чехи и словаки провозгласили Чехословакию единой и неделимой республикой.

Но после передачи Судетов Германии словаков вдруг охватила сильнейшая страсть к самостийности^[343].

Пражское правительство обещало предоставить словакам автономию и свое обещание выполнило: 19 ноября 1938 года был принят новый конституционный закон, официально признавший автономию Словакии и… так называемой Рутении^[344] – части Словакии, населенной украинцами. Это и есть та самая заветная Закарпатская Украина, так нужная Гитлеру для провоцирования войны с СССР.

Если бы хоть кто-нибудь в Лондоне и Париже действительно хотел сохранения Чехословакии, ему стоило бы всячески препятствовать словацкому сепаратизму. Как это сделать? Да очень просто: заявить, что Британия и Франция никогда не признают самостоятельное словацкое государство^[345]. Мы же помним, что только вслед за старшим англосаксонским братом совершали дипломатические шаги практически все страны Европы. Сделай Лондон или Париж такое заявление – и желание Братиславы стать независимой столицей сильно поубавится. Но ничего западные дипломаты не сделали…

А немецкие газеты, еще совсем недавно яростно негодовавшие по поводу ущемления чехами судетских немцев, теперь лили слезы о судьбе бедных словаков. Руководители сепаратистов Тисо и Дурчанский демонстративно обратились к Гитлеру, чтобы просить у него защиты против чешских «притеснителей». В это же самое время аналогичные действия начали предпринимать и лидеры Закарпатской Украины. Образовавшееся там правительство провозгласило независимость своей страны. Распад Чехословакии становился свершившимся фактом, все шло по заранее согласованному плану. Словакия объявляет о своей независимости и выходит из состава страны; точно так же из состава самой Словакии выходят украинские закарпатские территории. Далее они обращаются к фюреру с просьбой защитить их молодую государственность, в результате чего Словакия и Закарпатская Украина включаются в той или иной форме в состав Третьего рейха^[346].

Остатки собственно Чехии точно так же поглощаются Германией бескровно. В результате должна была получиться хорошая стартовая площадка для будущей агрессии на СССР:

• новые границы рейха выходили непосредственно к границам Советской Украины, имея перед собой тонкую (140–150 км) полоску польской территории (Западная Украина)^[347];

• возможность для концентрации германских войск на своей собственной, пусть и только что обретенной, земле была неограниченной;

• складывалась весьма удобная ситуация, когда СССР мог наблюдать, как германские войска готовились к агрессии, а предпринять что-либо превентивное не мог, ибо тем самым нарушал суверенность польской территории.

Когда подготовка и развертывание войск были завершены, потребовался бы повод для войны, который легко мог быть предоставлен Гитлеру украинскими националистами. Стонущая под игом «советская» часть Украины могла обратиться к фюреру с просьбой освободить ее от большевиков. Тем более что в составе рейха мог быть образован некий протекторат или административная единица с названием «Украина», которая потом вобрала бы в себя всю ее остальную часть. Одним словом, возможно было множество вариантов, главным условием которых было присоединение к рейху Закарпатской Украины и Словакии. Это главное, что надо было сделать Гитлеру.

Подготовительная работа велась: еще в 1929 г. борцы за «незалежну», работавшие практически со всеми европейскими разведками, создали организацию украинских националистов (ОУН), которую возглавил полковник Евгений Коновалец. Она объединила в единую структуру всех желавших создания «независимой» и «свободной» Украины. Коновалец дважды лично встречался с Гитлером, который предложил, чтобы несколько сторонников Коновальца прошли курс обучения в нацистской партийной школе в Лейпциге. СССР внимательно следил за этими процессами. 23 мая 1938 г. Павел Судоплатов, внедренный в ОУН под именем Павлуся Валюха, «подарил» Коновальцу бомбу под видом коробки конфет. От последовавшего взрыва глава националистов погиб в роттердамском кафе. На посту лидера Коновальца сменил Андрей Мельник, не обладавшей нужным опытом и харизмой. Поэтому на рубеже 1939–1940 гг. ОУН окончательно раскололась на «мельниковскую» и «бандеровскую» фракции, потеряв в разборках тысячи рядовых членов и функционеров.

Что же он совершил в действительности? Руководитель словацких националистов Тисо во время посещения германской столицы 13 марта 1939 года получил указание немедленно созвать чрезвычайное собрание словацкого сейма и объявить независимость Словакии. На следующий день словацкий премьер зачитал соответствующий текст в своем парламенте, а попытки некоторых депутатов обсудить этот вопрос им жестко пресекались. Так 14 марта 1939 года родилась независимая Словакия. Новое государство немедленно, как и было предусмотрено сценарием, обратилось к Германии с просьбой взять его под свою защиту. Посудите сами: от просьбы взять страну под защиту до аннексии один шаг. Так, кстати, и произойдет с остатками Чехии. 14 марта 1939 года, в день объявления независимости Словакии (а следовательно, распада Чехословакии), президент распавшейся страны Гаха, в одночасье лишившийся половины своей территории, приехал в Берлин.

В книгах о германском фюрере вы можете прочитать, как злобный Гитлер принудил больного сердцем чешского президента отдать немцам свою страну. Авторы таких сочинений стремятся создать у вас впечатление, что руководство Чехословакии не было согласно на этот шаг. На самом деле все было вполне мирно и чинно. Господин Гаха прибыл в Берлин по своей личной инициативе, озвученной еще 13 марта, то есть до объявления словаками о независимости^[348]. Поезд с чешским президентом прибыл в немецкую столицу в 22.40. Его встретили так, как и положено встречать главу государства. На вокзале был выстроен почетный караул, министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп лично приветствовал высокого гостя и даже вручил его дочери букет цветов. Далее Гаха направился в лучший берлинский отель «Адлон»^[349].

В кабинет Гитлера президент Гаха попал около 1:15 ночи. И заговорил. Но если вы полагаете, что лейтмотивом его речи была попытка сохранить свободу своего народа, то сильно ошибетесь. Гаха договорился до того, что якобы часто задавал себе вопрос, следует ли вообще Чехословакии оставаться независимой?! А потом высказал твердое убеждение, что судьба его страны всецело в руках фюрера и в таком случае за нее можно быть спокойным^[350].

После того как президент Гаха вручил судьбу чешского народа в руки Адольфа Гитлера, последнего покинуло самообладание. В нем клокотала буря эмоций. «Он ворвался в комнату, где сидели его секретари, и расцеловал их. „Дети мои, – провозгласил он, – сегодня величайший день в моей жизни. Я войду в историю как величайший из немцев“»^[351].

В Чехословакии всю войну не было ни партизан, ни диверсий, ни крупных актов саботажа. Чешский народ мирно трудился на благо Третьего рейха и по вечерам пил свое любимое пиво. Для того чтобы попытаться раскачать ситуацию, англичане забросили диверсионную группу, состоявшую из агентов по фамилии Кубис и Габчик, которая осуществила убийство главы Протектората Богемии и Моравии группенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха. Сам процесс его ликвидации в мае 1942 г. показывает нам, что ни о каких партизанах в Чехии слыхом не слыхивали даже через три года после «оккупации»! Гейдрих ехал в открытой машине с шофером, без охраны и сопровождения, с одним пистолетом на боку. И поплатился жизнью за такую беспечность. Убив Гейдриха, агенты не находят ничего лучшего, как укрыться в пражской церкви Св. Боромеуса – одиннадцать человек были там арестованы. Лишь одному агенту удается скрыться: немцы гнались за ним до одной деревни, где ему с помощью жителей удалось уйти от преследователей. Имя агента остается засекреченным до сих пор. А название деревни оказалось кровью вписанным в историю той войны – Лидице. В качестве акта возмездия немцы уничтожили все мужское население деревни. Далее – два года «тишины». Лишь когда чаша весов Второй мировой войны стала явно склоняться на сторону противников Германии, в независимой Словакии (а не в Чехии, которая оккупирована!) происходит восстание (август 1944 г.). Ну а сами чехи, словно в плохом водевиле, восстали против немцев… 5 мая 1945 года! Напомню, что гарнизон Берлина капитулировал 2 мая, а Германия – 8-го. Комментарии, как говорится, излишни.

За радостью Гитлера важно разглядеть один интересный факт. Чешский президент Гаха просит взять Чехию под защиту Третьего рейха, в результате чего в составе гитлеровского государства появится Протекторат Богемии и Моравии! Ту же самую просьбу высказал и словацкий лидер Тисо. Для урегулирования чешского вопроса Гитлеру хватит одного дня, а вернее, одной ночи. А вот на просьбу словаков Гитлер дал положительный ответ лишь 16 марта. Предположим, что сначала он хотел выяснить ситуацию, сложившуюся с чешской частью распавшейся страны. Пусть так, но решение участи Словакии обнаружило необычные действия руководителя Германии. Обычно молниеносный и решительный, вместо быстрого присоединения Словакии Гитлер словно тянет время и желает продлить неопределенность ее статуса.

Ведь его положительный ответ на просьбу Братиславы 16 марта не внес окончательной ясности в юридическое положение нового словацкого государства. Вместо того чтобы вызвать руководителей Словакии в Берлин и подписать необходимые бумаги, 18 марта Гитлер из Берлина отбыл в Вену^[352]. А «Договор о защите» между Словакией и рейхом лишь 23 марта подписали в Берлине Риббентроп и словацкий министр Тука^[353].