2015-05-12
353
Вопреки лживому мифу, СССР пытался защищать своих пленных солдат — на международном уровне. Исходя из наших сегодняшних представлений, эти усилия были недостаточными. Результат не был достигнут. Но, во-первых, трудно адекватно оценивать из благополучного сегодня то, что творилось в первые, самые страшные месяцы войны. А во-вторых, эти шаги советского правительства были… И мы не знаем, какой оказалась бы судьба наших оказавшихся в плену солдат, если бы не эти заявления, ноты, предложения… Может, издал бы Гитлер приказ — и попросту расстреливали бы всех на месте.
Морально фюрер был к этому вполне готов. Вот что он говорил на совещании руководящего состава вермахта (не СС, не гестапо — армии) еще 30 марта 1943 года:
«Речь идет о борьбе на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьем врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность… Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость — благо для будущего».
27 июня 1941 года нарком иностранных дел В. М. Молотов от имени советского правительства заявил о согласии с предложением «Международного комитета Красного Креста относительно представления сведений о военнопленных, если такие же сведения будут предоставлены воюющими с советским государством странами» [132].
Позднее будут попытки прямых контактов с обществами Красного Креста Румынии и Венгрии. С ними обмен данными о пленных в самом деле начнется.
17 июля 1941 года НКИД СССР обратился с нотой к Швеции с просьбой довести до сведения Германии, что СССР признает Гаагскую конвенцию 1907 года о содержании военнопленных и готов выполнять ее на основах взаимности (помните — прецедентное право?).
8 августа 1941 года СССР направил всем государствам, с которыми имел дипотношения, циркулярную ноту советского правительства:
«Лагерный режим, установленный для советских военнопленных, является грубейшим и возмутительным нарушением самых элементарных требований, предъявляемых в отношении содержания военнопленных международным правом и, в частности, Гаагской Конвенцией 1907 года, признанной как Советским Союзом, так и Германией. Германское правительство грубо нарушает требование Гаагской Конвенции, обязывающей воюющие страны обеспечивать военнопленных такой же пищей, как и свои собственные войска; ст. 7 приложения к 4-й Гаагской Конвенции 1907 года». («Правда» 1941. 26 ноября)[133].
В августе же СССР передает первый список немецких пленных. Ответа от Германии не последовали.
27 апреля 1942 года СССР нотой НКИД заявил, что «Советское правительство, верное принципам гуманности и уважения к своим международным обязательствам, не намерено даже в данных обстоятельствах применять репрессивные мероприятия в отношении германских военнопленных и по-прежнему придерживается обязательств, принятых на себя Советским Союзом по вопросу о режиме военнопленных».
Так СССР и поступал — до конца войны и после, до самой репатриации немцев в Германию. Увы, никакого намека на «взаимность» с немецкой стороны не было.
Из распоряжения командования вермахта об обращении с советскими военнопленными от 8 сентября 1941 года:
«Впервые перед германским солдатом стоит противник, обученный не только в военном, но и в политическом смысле, в духе разрушающего большевизма. Борьба с национал-социализмом у него в крови. Он ведет ее всеми имеющимися в его распоряжении средствами: диверсиями, разлагающей пропагандой, поджогами, убийствами. Поэтому большевистский солдат потерял всякое право претендовать на обращение как с честным солдатом в соответствии с Женевскими соглашениями»[134].
На этом с первой частью мифа можно и закончить А вторая часть — несмотря на огромную литературу, и Солженицына, и Шаламова — будет совсем короткой.
