2015-05-12
418
Эротическое единение с царствами идеального мира в категории мистики есть непосредственное приобщение к их естеству, бесконечное углубление начала индивидуальности, полное перерождение актуального самосознания через вскрытие его трансцендентных истоков и творческое с ними отождествление. Это не познание всемирного Логоса, разум которого раскрывается в синархическом законе, не познание его иерархической дифференциации и гармоний между отдельными звеньями, не изучение их проявлений в конкретно-эмпирической феноменологии, не отношение к ним конкретного сознания челоэека как относительного индивидуального смысла, постигающего Смысл Абсолютный. Равным образом это не перерождение волевой природы человека, не преодоление относительного центра волений и иерархическое переключение на вселенское средоточие свободного произволения, не творческое достижение соучастия в деяниях Воли Безусловной, как и не свободное Ей подчинение. Иначе говоря, здесь не имеют места transcensus индивидуального сознания по категории разума и воли, а действует только чистая мистическая стихия, и если ей сопутствуют проявления разума и воли, то только как необходимые обертоны. Это есть непосредственное внедрение индивидуального естества человека в трансцендентную стихию, слияние со всеобщностью Абсолютного и эротический брак относительного и конечного с безусловным и бесконечным естеством Горнего. Это есть глубинное откровение естества духа, даруемое душе, нашедшей в себе силы уподобиться державной тишине Горнего Молчания, а потому и удостаиваемой приятия в его Лоно.
Обычно восприятия и процессы актуального сознания протекают в гранях конкретного эмпирического. Но наряду с этим только во тьме извращенного предубеждения человек ограничивается миром изменчивых форм. Всякое свободное от извращенных предпосылок сознание всегда чувствует за вечной изменчивостью видимого присутствие некоего высшего неизменного бытия. Атеизм чужд человеку, и более того — вовсе невозможен, ни онтологически, ни психологически. Всякий атеизм есть искусственное создание заблудшего разума, исходящего, с одной стороны, из petitio principii, a с другой — приводящего к контрадикторным противоречиям. Замечательно показателен факт, что во всяком атеизме неустраним определенный уклон к фетишизму и суеверию. Искусственно парализуемая врожденная во всяком человеке потенция веры вырождается здесь в уродливые формы идолопоклонства. Религиозное стремление, т. е. стремление к единению с Вечным и Абсолютным, проявляется на всех ступенях развития и различается только нарастанием осознания этого в разуме. Религиозное чувство зарождается как в раннем детстве2, так и в среде первобытных дикарей ранее всего, легче всего передается и наиболее устойчиво. Всякий дикарь или ребенок легко усваивает сущность религии, когда никакое бесконечно более простое знание еще не может быть воспринято. Непосредственная мистическая интуиция открывает человеку, что видимый мир есть только слабое и искаженное отражение Мира Невидимого. Интуиция разума дает возможность объективировать и сознательно утвердить это чувство, а интуиция воли осуществляет непосредственное органическое сопряжение и соподчинение конкретного относительного волевого центра человека с Абстрактным Средоточием всякого воления вообще.
Итак, первое проявление в эмпирическом сознании его пневматологической причастности к Горнему состоит в интуиции факта его бытия, в органическом познании его невидимости, его существеннейшего отличия от мира изменчивых форм и явлений, его трансцендентности. В этом и состоит первое слово религии как познания Бога, человека и природы. Начиная с древнейших времен истории мы у всех народов одинаково находим эту основную формулу. Так, в Египте самое имя верховного Бога — Ammon (Arnoun, Amen) значит — «Тот, Кто спрятан». В Упанишадах воззрения на трансцендентный мир ярко выражаются следующим текстом:
«Там не светят ни солнце, ни луна, ни звезды, ни молнии, еще меньше огонь; когда Оно сияет, все вещи сияют от Него; это Его сияние, что все вещи здесь отражают».
Истинное познание Надмирного не устраняет, а, наоборот, усугубляет смысл и значение познания мира форм и явлений. Ведение высшего углубляет сущность и содержание феноменологии низших видов бытия как раскрытия в продлении Естества Безусловного. Каждое единичное явление наряду с собственно ему присущим феноменальным смыслом получает и смысл всеобщий как прообраз становящегося ноумена. Согласно этому возникает гармоническая система двух органически сопряженных видов познания или наук: наука о мире явлений, раскрывающем Горнее, и наука о Горнем, раскрывающемся в феноменологии конкретного эмпирического. В Упанишадах это выражено в следующем замечательном тексте:
«Из всех сил Брахма родился первым. Создатель всех вещей, Хранитель мира, это Он объяснил Atharwan'y, старшему из Своих сыновей, священную науку (Brahma vidya), из которой возникают все остальные науки. То, что Брахма сказал Atharwan'y об этой науке, Atharwan затем объяснил Angir'y; этот последний объяснил Satyawah'y, Satyawaha Bharadway'у, a Bharadway Andgiras'y под двумя формами, высшей и низшей. И вот Shaunaka, богатый землевладелец, пришел к Andgiras'y под видом просителя и предложил ему следующий вопрос:»Како-ва есть та вещь, зная которую, можно познать все, о учитель?» Он ему ответил: «Есть две науки для познания, высшая и низшая, и это было всегда так, говорят те, кто знают Бога. Низшая есть Риг-, Яджур-, Сама-, Атхарва-Веды, правила ритма и церемониала, анализ речей, этимология, законы, словоударения и знаки неба. Высшая есть та наука, через которую может быть познано То, Что неразрушимо».
Итак, познание природы, человеческих деяний, сознания и законов, равно как и внешние формы культа относятся к низшей науке. На первых ступенях развития человек не может еще подняться до непосредственного созерцания Сущего и Его совершенного абсолютного раскрытия, а должен довольствоваться только изучением Его отблесков в жизни феноменальной природы. По мудрым словам Рамакришны:
«Как на возмущенной поверхности текучей воды солнце отражается только раздробленными искрами, так и в уме мирского человека, увлекаемого за Майей, Бог сияет только отраженным светом».
Согласно этому же, культ целиком построен на эзотеризме. Он дает сознанию всякого человека путь и метод сопричислиться к реальностям Горнего чрез посредство видимых и Осязаемых символов. Исходя из вечного и надмирного, культ своей высшей стороной доходит до конкретно-эмпирической среды и развертывается в символической системе феноменальных ноуменов. Согласно Дионисию Ареопагиту:
«Не без основания существа, не имеющие образа и вида, представляются в образах и очертаниях. Причиной сему, с одной стороны, то свойство нашей природы, что мы не можем непосредственно вознестись к созерцанию духовных предметов и имеем нужду в свойственных нам и приличных нашему естеству подобиях, которые бы в понятных для нас изображениях представляли невообразимое и сверхчувственное; с другой стороны, то, что Св. Писанию, исполненному таинств, весьма прилично скрывать священную и таинственную истину премирных Умов под непроницаемыми священными завесами, и через то соделыват. е. недоступною людям плотским. Ибо не все посвящены в таинства, и не во всех, как говорит Писание, есть разум (I Кор. VIII, 7)».
Если всякая система конкретно-эмпирических наук, равно как и внешняя символическая феноменология культа, составляют «низшую науку», то «высшая» заключается в непосредственном интуитивном ведении абсолютных истоков бытия.
Познание этой высшей науки есть полное перерождение существа человека, ибо «не боги нисходят к душе, обращающейся к ним с призываниями и мольбами, но душа возвышается до богов». Это возможно лишь при исполнении требования, выраженного блаж. Августином: «transcende te ipsum». Это есть преодоление человеком своего смертного существа, необходимое для возможности проявления вечных потенций духа, дремлющих под спудом преходящей суеты. Поэтому первое требование эзотеризма на пути всех веков:
«Stirb and werde
Denn, so lang du das nicht hast,
Bist du пит ein truber Cast
Auf der dunkeln Erde»
С гениальной глубиной развивает доктрину, что умирание в человеке смертной природы есть единственный путь к освобождению бессмертных возможностей духа, также и Платон. Бесконечного смысла исполнена его формула:
«Для иных должно быть незаметно, что люди, истинно преданные философии, ничего другого не имеют в виду, как только умирать и умереть».
Только в неуклонном следовании этому человек может достигнуть высшей цели:
«Und als letztes und Hochstes: inder Weise frei soil er (der Mensch) sein, das er sein eigen Solbstvergesse und mit alien, was er st, zuruck fliesse in der grandlosen Abgrund seine Urguelle».
Итак, высшая наука заключается в пробуждении дремлющего в человеке начала божественного. Посему справедливо говорит Штейнер:
«Лишь тот может действительно вступить в бытие Озириса, кто уже сам, как Озирис, достиг врат вечного миропорядка. Таким образом, высшая жизнь, на какую способен человек, должна заключаться в том, что он превращается в Озириса. В сознательном человеке уже в жизни преходящей должен обитать возможно совершенный Озирис. Живя как Озирис и проделав все, что проделал Тот, человек становится совершенным».
Только следуя этому пути, сознание человека может пробираться через марево изменчивых форм и достигнуть слияния с Бытием Безначальным. Всякий жаждущий стать адептом высшего ведения должен суметь подчинить свою природу, уничижить ложное чувство своей личной обособленности, перенести свое Я в свою глубинную сущность, и тогда пред ним раскроется светлая область Безусловного.
«Заставь свое Я пребывать в религиозном молчании, чтобы Сам мог быть услышан, и тогда уйди в глубины твоего разума и слушай, что говорит Всеобъемлющий, Безличный, называемый гностиками Пучиной».
«Пусть они узнают, что лучшее и благороднейшее, к чему можно прийти в этой жизни, это молчать и дать Богу говорить и действовать в тебе. Когда все силы отрешены от своих дел и образов, изрекается то Слово. Поэтому говорит он: «Среди молчания было сказано мне тайное Слово».
В этом раскрытии обычно дремлющих в человеке потенций духа происходит подлинное единение и отождествление индивидуального бытия с Бытием Абсолютным. Здесь индивид поднимается до раскрытия в своей монаде космической всеобщности, а Всеобщность Божественная исполняет его индивидуальное естество:
«Там, в этом священном лесу, сидя у подножия Пиппалла, я направил мой дух к этой Душе, проникшей в мою собственную душу, как только я почувствовал, что это свершилось. И по мере того, как я воспарял к лотосу у ног Ари, дух мой был побежден этой силой воспаренья, глаза увлажнились слезами желанья, и я почувствовал, как это Божественное Существо стало постепенно нисходить в мое сердце».
Раскрытие в человеке начала вечного и абсолютного не есть нарушение общих комических законов, не есть факт сверхъестественного порядка, прерывающий извне гармоничность и последовательность пути развития. Еще менее того доктрина об этом transcensus'e сознания есть догмат, категорически предлагаемый верой или традицией, находящейся вне пределов возможностей эмпирической проверки. Наоборот, — бытие трансцендентного мира и факт его раскрытия в актуальном сознании есть истина эмпирическая, не только доступная опытной проверке, но и предлагаемая не иначе как путем непосредственного опыта. Действительно, на всем пути истории нет ни одной великой религии, которая бы не предлагала своим последователям доктрину о сопряжении с Горним как основную и конечную цель культа и личных усилий. Равным образом нет ни одного творческого гения, который бы не свидетельствовал так или иначе о своей сопряженности с трансцендентным. Однако мы тщетно стали бы искать строгой рациональной разработки этой доктрины, ее отвлеченной теории или хотя бы схемы, если не доказательной, то хотя бы пояснительной. Мы не найдем даже и простого определения в формах разума, что именно здесь происходит, т. е. не встретим никакого конкретного выражения догмата. Повсюду встречаются только отрьшочные указания на означенный факт, но с формальной, внешней стороны они подчас имеют между собой весьма мало общего. Здесь нет и следа умышленного теоретизирования, искусственного отвлечения или вывода из заранее доказанного, или принятых как догмат положений. Если целый ряд различных проблем бытия и природы трансцендентного выражен в определенных догматических формах или имеются соответствующие попытки их рациональных доказательств, то самый факт общения с трансцендентным хотя повсюду подразумевается, но нигде не получил яркого выражения в виде общего конкретного закона. Все намеки, указания и свидетельства о нем неизменно носят описательный характер. Каждая религия, школа или отдельные люди, удостоившиеся этого, рассказывают об этом не иначе как путем образов, сравнений и конкретных записей своих душевных состояний. Можно сказать, что все эти повествования всегда глубоко психологичны, но не онтологичны и не гносеологичны. Это определяется как благодать небес, как исступление, как эротический восторг, как возносящий экстаз, т. е. как нечто совершенно особое, ни с чем не сравнимое и не могущее быть поставленным в один ряд с привычными видами познания или даже с их высшими состояниями развития. Здесь положительно устанавливается только один факт — специфичность и исключительность эротических озарений, но каковы их ценность, смысл и исходная руководящая причина — остается неопределенным. Все относящиеся сюда свидетельства — это только богатейший опытный материал, это только описание конкретно происходившей феноменологии. Даже там, где, как, например, в системе Йоги, достижение эротических откровений ставится конкретной и единственной целью всех предписаний и практики, все же вполне отсутствует как теоретическое обоснование доктрины, так и хотя бы догматическое ее выражение. Не обрисовывая, а только весьма неопределенно намечая цель, всякий культ ограничивается указанием конкретных способов достижения этих высших состояний сознания. Иначе говоря, повсюду намечается указаниями только путь и метод, но теория и догма отсутствуют. Все сказанное с достаточной убедительностью доказывает эмпиричность происхождения всех описаний эротического восторга. С другой стороны, как на это справедливо обратил внимание Шопенгауэр, на протяжении ряда тысячелетий, у самых разнообразных народов и авторов, из которых весьма многие безусловно не могли знать о других, все эти описания, часто весьма различные по приемам и внешности изложения, в то же время проникнуты внутренним органическим единством. Даже предубежденный читатель не может не заметить, что все говорят об одном и том же, что всюду имело место нечто совершенно тождественное, но что только в силу индивидуальности автора, равно как условий среды, времени, расы и языка, получило различную формулировку. Весьма часто сходство достигает поразительной и труднообъяснимой верности: повторяются не только те же самые сравнения, но и целые фразы. Разумеется, было бы очевидной и дикой нелепостью предположить сознательный или даже бессознательный обман, когда многие тысячи людей, безусловно в большинстве случаев не знавшие друг о друге, в продолжение ряда веков повторяли ту же самую ложь для неведомой и невозможной цели.
Итак, наряду с опытом в конкретно-эмпирическом есть и некий другой опыт, который должен быть определен как опыт трансцендентный. Эта доктрина получила отчетливое выражение почти во всех мистических проявлениях. Оригинальна и точна с действительностью формула мистицизма в исламе. Уже во II веке хиджры Хамид бен Мадан учил, что «всякий служитель Господа имеет две пары глаз, из которых одною он рассматривает предметы видимого мира, а другою, находящеюся в сердце, он видит вещи иного мира». Почти тождественное мы находим у Плотина:
«Закроем наши телесные очи для того, чтобы открыть очи духовные и пробудить в нас иное зрение, которым все обладают, но которым лишь весьма немногие пользуются».
Способность к этому трансцендентному опыту вложена в» всякого человека, ибо, находясь своим физическим телом в среде конкретного эмпирического, он по природе своей монады связан с Горним. Этот опыт высшего порядка есть иерархическое поднятие эмпирического сознания, переключение в область непосредственной феноменологии конкретно-спекулятивного естества духа. Вместо раздельных и случайных явлений феноменальной среды здесь предметом исследования делаются общие соотношения, руководящие стремления и органическое раскрытие качествований реального бытия не в случайных обстоятельствах внешних столкновений и воздействий, но в свободном обнаружении самобытного естества в синархии его модусов. Но будучи потенциально доступным каждому человеку, трансцендентный опыт в то же время становится возможным только по свершении эмпирическим сознанием соответствующего transcensus'a, т. е. возможность этого опыта, вообще говоря, закрыта и делается свободной только с исполнением необходимого предварительного условия — преодоления эмпирическим сознанием самого себя. В этом именно и заключается существеннейшая особенность трансцендентного опыта и причина его доступности лишь чрезвычайно ограниченному числу людей. Если к восприятию обычных конкретно-эмпирических явлений актуальное сознание человека готово в силу самого факта своей связанности с физическим организмом, то для восприятия явлений высшего порядка оно должно найти в себе силы для соответствующего перерождения. Как мир микроорганизмов делается доступным наблюдателю только при наличии соответствующего инструмента — микроскопа, так и область трансцендентного открывается изучению только при вооружении эмпирического сознания способностью надлежащего видоизменения своей природы. В обоих случаях не происходит никакого чуда, сверхъестественного явления или нарушения общих законов, но только использование их возможностей и многообразия. Внутренняя онтологическая связь между областями различного иерархического достоинства и выражается начало Эроса. Если восприятия конкретно-эмпирических феноменов осуществляются в стихии Антэроса, то восприятия высших реальностей протекают в стихии эротической. Как было показано, способности к восприятиям эротическим и антэротическим органически сопряжены между собой во всяком актуальном сознании. Антэротические восприятия делаются возможными только как периферическая актуализация потенциальных эротических взаимоотношений, и, обратно, первые имеют оправдание своему бытию лишь как возбудители эротических откровений. На низших ступенях развития человек живет исключительно восприятиями антэротическими, эротические же потенции пребывают в бездействии. Но как только он сумеет преодолеть свою рабскую подчиненность миру форм и явлений, он тотчас же осознает возможность жизни и деятельности более высокого порядка. Таким образом, антэротические восприятия по своему призванию должны служить преддверием к раскрытию эротической стихии, но нередко по несовершенству эмпирического сознания всецело поглощают все его силы и стремления и отвлекают от опыта и деятельности высшего порядка. Стихия Антэроса есть стихия плотской любви. Эта любовь может одинаково выражаться в тяготении к сексуальному союзу и ограничению им смысла жизни, как и в привязанности к преходящим явлениям феноменального. В обоих случаях, одинаково, человек понижает τονος своей жизни, ограничивает иерархический смысл своего бытия. Если в трансцендентном опыте он поднимается в достоинстве до сознательного духовного деятеля и, живя в области вечного, тем раскрывает бессмертие своего духа, то, обратно, в глубоком погружении в антэротическую стихию он утрачивает потенцию бессмертия и оказывается своим существом в одном ряду с преходящими явлениями. Зная это, нам становится понятным знаменитый завет Гермеса Трисмегиста:
«Растите в росте и умножайтесь во множестве все твари и создания, и да познает мыслящий человек самого себя, что он бессмертен и что причина смерти — любовь, и да постигнет он смысл всего сущего».
В трансцендентном опыте, эротическом восхищении, актуальное сознание человека воспринимает природу идеального мира; он есть органическая система трех царств: принципов, идей и монад. Если термин «монада» вполне определен и понятен, то эзотерические концепции «принципа» и «идеи» нуждаются в пояснении. Низшие проявления разума находятся в функциональной зависимости от феноменального опыта: здесь он или фиксирует восприятия, или абстрагирует соотношения, или объективирует этапы волевых процессов; в результате получаются представления. Абстрагируя и обобщая последние, разум переходит к понятиям. Поэтому, вообще говоря, процессы низшего разума суть выявления взаимоотношений между единичными понятиями или их группами. Продолжением восходящего ряда: представление, понятие является идея. Здесь мы подходим к вопросу, противоречивые решения которого и дали повод к целому ряду споров, основанных, в сущности, только на взаимном непонимании. — Одним из самых важных достижений культуры является термин «идея», но в то же время, пожалуй, ни один другой термин не понимался на пути истории столь различно, как этот. Эзотеризм учит, что идеи суть иерархические раскрытия принципов, ноуменальных сущностей — субстанций второго рода. Всякий принцип пронизывает организованный космос и является как бы одной из его осей. Подобно тому, как при прохождении электрического тока по проволоке вокруг него возникает магнитное поле, плоскость которого перпендикулярна к направлению тока (закон Ампера), так и при прохождении нисходящих веяний принципа по ступеням космических иерархий возникает иерархическая система его кинетических конкретных аналогов, в своем целом и получающая наименование идеи. Иначе говоря, идея есть исчерпывающее выражение, импульсирующего проявления принципа во всей совокупности сечений космоса. Понятие возникает или абстрагированием опытной данности, или устанавливается по методу долженствования, но в обоих случаях оно есть нечто недвижное, определенное и конкретизированное. В противоположность этому идея есть нечто живое, вечно развивающееся в сознании, стремящееся целиком воплотиться в него, выяснить свое истинное место в нём, ориентироваться в нем по отношению к другим подобным, т. е. стать относительно-бесконечным модусом целостного органического миросозерцания. Таким образом, идея рождается из ноуменального и есть нечто всегда динамическое и развивающееся в противоположность понятию — феноменальному и недвижному. Однако в истории философской мысли «идея» понималась некоторыми школами как нечто стоящее в ряду понятий. Как известно, учение об идеях занимает весьма значительное место в философии Платона, и именно ему принадлежит слава, что «хотя он и не первый придал научное значение термину идея, но он сообщил ему всемирно-исторический интерес». Но уже одновременно с рождением платоновского учения об идеях возникло и иное, аристотелевское их понимание. С тех пор проблема evicai лоЛАа предметом бесконечных споров. Различное понимание универсалий определяет собой весь вид философской системы, а потому «проблема универсалий есть вершина основной проблемы философии». История споров об «universalia» необыкновенно интересна, и только путем серьезного ее изучения можно выявить в своем сознании всю глубину содержания этого слова. Пользуясь данными о. Флоренским таблицами (стр. 15—2 1), мы должны сказать, что Порфирий в своем «Введении к категориям Аристотеля» с абсолютной полнотой выразил синтетическое учение эзотеризма в целостном кватернере:
«Я отклоняю от себя разговор о родах или видах, а именно — существуют ли они самостоятельно, или же находятся в одном только чистом мышлении, и, если существуют самостоятельно, то тела ли они, или бестелесны, а с другой стороны — стоят ли обособленно, или же имеют бытие в чувственных явлениях и с ними: ведь подобное занятие весьма глубоко и требует иного, более обширного исследования».
Это целостное учение Флоренский разделяет на четыре альтернативы: платонизм, перипатетизм, концептуализм и номинализм, дополняя их нигилистическим отрицанием всякого существования универсалий (Дж. Стюарт Милль). Разногласие исторических философских систем и происходит от принятия той или иной альтернативы. С первого взгляда представляется, что эзотерическое учение должно совпадать с платоновским строгим реализмом (Universalia sunt realia), но такое заключение будет ошибочным. Эзотеризм есть цельное знание, а потому оно должно обнимать собой все содержание всех закономерных относительных мировоззрений. Оно отвергает лишь нигилизм, ибо это не есть система, а лишь голое отрицание, т. е. чистый нуль. Оно даже не может быть, собственно говоря, закономерно формулировано, ибо в этом случае необходимо признать реальность субъекта и реальность законов, по которым протекает его мышление, что противоречит, как положительное утверждение, нигилизму. Эзотеризм признает одновременно все четыре альтернативы, т. е. их двойную антиномию, или кватернер. Каждая из них становится единственно возможной при назначении соответствующей отправной точки зрения.
Так, низший разум, предоставленный себе самому, не может видеть в universalia ничего другого, как или общие понятия (концептуализм) или имена (номинализм), т. е. ему свойственна лишь одна — вторая антиномия целостной системы кватернера. При этом сознание низшего разума естественно раздваивается на два антиномических утверждения: как начало, воспринимающее данности опыта, он всецело зависит от него и черпает из него весь материал, а потому понятия суть лишь имена (Беркли, Гоббс, Милль, Grubbe, Loewe); но как начало, самобытно классифицирующее опытные данности, разум самостоятельно содержит в себе концепты-понятия (Абеляр, Локк). Синтетическое разрешение этой антиномии состоит в том, что хотя разум и содержит в себе понятия-концепты (концептуализм), но они находятся в состоянии становления, т. е. непрерывно переводятся из потенциального состояния в утвержденное по мере роста опыта, т. е. их объективация зависит от опыта (номинализм).
Совершенно аналогично этому высший разум в своей собственной природе не может иметь субъективных точек зрения (свойственных лишь низшему разуму), а разрешает проблемы лишь с вполне объективной, общей точки зрения. Иначе говоря, в нем может быть только «реализм», в противоположность «терминизму» низшего разума. В то же время он может сознавать этот «реализм» не иначе, как в антиномии: с одной стороны, как Истина, высший разум сознает себя сущностью и единством всех иерархических членений, объемлющим всю безграничность их возможностей, а потому принципиально предшествует являемости (платонизм), с другой же сторонытолько во многообразии бытия он может конкретно выявить и осознать свою многообразность, ибо конкретное знание возможно лишь там, где единое распространяется на многое. Таким образом, Платон и Аристотель в действительности не противоречили друг другу, а дополнялись взаимно, ибо они выявили в своих системах противоположные полюсы антиномичного сознания высшего разума.
По этим основаниям представилось бы глубоким заблуждением отождествить эзотерическое учение с системой Платона. Последняя хотя является высшей из возможных относительных систем, но все же является относительной, т. е. включающей лишь одну сторону мира. Успех перипатетической школы и ее руководящая роль на всем пути средневековой философии бесспорно объясняется психологически тем, чт. е. смягченный реализм более доступен уяснению, чем абсолютный реализм Платона. С другой стороны, он давал обоснование концептуалистским течениям, ибо утверждал внутреннее единство и закономерность мироздания. Между тем до сих пор исследователи идеализма стремятся к одностороннему утверждению платоновского миросозерцания. Но этим они провозглашают одностороннее утверждение трансцендентности ноуменального мира, игнорируя аристотелевский имманентизм, и отсюда уже естественно приходят к отрицанию самобытной ценности творческого субъективного самопознания. В этом же именно лежит причина религиозной окраски платоновской философии и ее необыкновенной близости к историческому пониманию христианства. Крайний платонизм обесценивает индивидуальность и земную трагедию, и расцвет аристо-телизма, дошедший через концептуализм и номинализм до Дж. Стюарта Милля, должен быть рассматриваем прежде всего как протест личности против обесценивающего конкретные виды и формы крайнего идеализма. Без сомнения, через это человечество пришло к еще более отрицательной крайности, но ее историческая необходимость представляется вполне ясной. Итак, эзотеризм, как цельное знание, объемлет собой и утверждает одновременно все четыре альтернативы. Поскольку человек мыслит в низшем разуме, т. е. исходит из самоценности эмпирического личного начала, он должен утверждать антиномию: концептуализм — номинализм; поскольку же человек мыслит в высшем разуме, т. е. исходит из приближающейся к абсолютной сверхличной точке зрения, он должен утверждать антиномию: платонизм — перипатетизм.
Содержание эзотеризма не исчерпывается даже и этим широким толкованием, объемлющим все системы истории философии. Оно выражает лишь его интеллектуальный аспект, т. е. объясняет, как эзотеризм воспринимается разумом. В действительности же эзотеризм объемлет собой также и два Других категориальных аспекта, которые могут быть восприняты лишь через соответствующее развитие в сознании категорий мистики и воли. Принцип в восприятии разума — это только соответствующий его категории аспект ноумена; его собственная природа в действительности одновременно и волевая, и мистическая, и интеллектуальная. Ноуменальный мир не есть только совершенный мировой разум; он также и совершенное мировое самоощущение и совершенная мировая воля. Принцип только в разуме раскрывается как центр разумной идеи: в своей же собственной природе — он целостное совершенное живое существо. Ноуменальный мир лишь для разума есть только абсолютно гармоническая иерархия форм; в своем истинном целом естестве он есть совершенный и живой космический организм. Ноуменальный мир есть не отвлеченная схема космоса, не безжизненный план его строения, законов и деятельности, не абстракция творческого или познающего сознания. Это не отвлечение от реальности, но сама реальность, не искуственное проецирование многообразия видимого мира преходящих форм и явлений на его общие постоянные составляющие, но действительная сущность последнего, его вечные истоки бытия, его истинное содержание, двигатель жизни и управляющий закон. Ноуменальный мир в себе трансцендентен, но в то же время он дает бытие всему, что есть, и раскрывается как в целом эмпирической феноменологии, так и в нисходящей иерархии ее единичных конкретных проявлений. Ноуменальный мир живет в себе неведомой и непостижимой жизнью, длящейся в продлении вечности, и гармоническая целостность его безграничного многообразия одинаково отражается и в беспрерывном калейдоскопе галактик, и в самой крохотной былинке. Он одновременно живет и во внешней своей одежде — в бесконечности океанов миров, и в своей собственной надмирной природе, а потому он одновременно и бесконечно далек от нас, и бесконечно близок. Именно в бытии и органическом единстве ноуменального мира черпает свое бытие и органическую целостность мир форм и явлений. Будучи его раскрытием в продлении времени и в протяжении пространства, феноменальный мир исполняется внутренним единством и осуществляет свою жизнь в иерархическом распорядке единого космического организма, как об этом проникновенно учит Плотин:
«Подобно тому, как наши члены суть части нашего тела, мы сами являемся частями вселенной. Вещи созданы одни для других. Все полно символов, и мудрый может выводить одну вещь из другой... Все соподчинено во вселенной. Все вещи зависят взаимно друг от друга. Все согласуется в единой цели и не только в каждом существе, в котором все части совершенно объединены вместе, но и в более высшей степени — во вселенной. Необходим единый принцип, чтобы сделать единым это множественное существо, чтобы сделать из него единый и всемирный организм. Точно так же как в человеческом теле каждый орган имеет свою собственную функцию, точно так же и во вселенной каждое из существ имеет особое назначение; благодаря этому они не только образуют части вселенной, но и сами по себе являются вселенными, обладающими самобытным значением. Следовательно, все вещи проистекают из единого принципа, выполняют каждая свое назначение и находятся во взаимных воздействиях. Таким образом, будучи отделены от вселенной, они оказывают и испытывают воздействия одна от другой. Каждая из них повторена и противопоставлена другой. Их движение не является произвольным, не есть следствие случайности. Они образуют ряд, где благодаря естественным связям каждая есть следствие предшествующего и причина последующего».
В феноменальном опыте волевое человеческое самосознание воспринимает данности мира явлений. Эти восприятия не адекватны действительным объектам и не могут быть таковыми. Критическая философия справедливо указала на подчиненность человеческого сознания категориальным условиям, а потому на неустранимость искажения им действительности, т. е. невозможность для него адекватных восприятий. Но более того, кроме общих условий и искажений, одинаково свойственных сознанию всякого человека вообще, имеют также место и искажающие условия, присущие каждому сознанию в отдельности. Представление о «чистом разуме», как, соответственно, и о «чистом чувстве», и о «чистом волении», есть не только ничем не доказанная фикция, но и нечто противное истине. Пневматологические категории вовсе не представляют собой в феноменальном неизменного постоянства, некоторой раз навсегда установленной валюты. Наоборот, будучи определенными ноуменальными качествованиями проявляющегося духа, они только в своем целостном развитии, объективации и утверждении делаются вполне общими и безотносительными, хотя и остаются окрашенными соответствующими индивидуальными тональностями. Но в процессе приближения к этой своей энтелехии, в процессе постепенной эволютивной реализации в конкретном эмпирическом сознании они все время отражают в себе его личные особенности. И разум, и чувство, и воля одинаково видоизменяются в каждом эмпирическом сознании. Это видоизменение касается не только их объема и интенсивности, не только количества включаемых дифференциальных элементов, но, что самое важное, их качества, систематики и закономерности. Даже два одинаковых количественных множества дифференциальных элементов при допущении бесконечно мало вероятного случая, что все эти элементы по отдельности в двух сознаниях абсолютно равны и тождественны, все же всегда будут в процессе организации слагаться в этих сознаниях в частные группы, а последние будут оказывать взаимные воздействия при наличии тех же самых периферических внешних или внутренних импульсов совершенно различно, ибо центральные импульсы и направляющие закономерности неразрывно связаны с особенностями каждой данной личности.
Таким образом, феноменология пневматологических категорий должна одновременно изучаться и в своей общей неизменной основе, и во многообразии субъективных обертональностей. Сказанное в значительной степени усиливает важность и значение положения критицизма о недоступности для эмпирического сознания адекватного восприятия внешнего мира. Эзотеризм, со своей стороны, бесконечно углубляет эту доктрину. Он утверждает, что явления внешнего мира вовсе не могут быть связаны с понятием «Ding an sich». Явление есть нечто существенно периферическое; оно не сущее, а только являющееся. Поэтому пневматологически, а в частности гносеологически, явление и существует только постольку, поскольку оно воспринимается. Его феноменальное бытие предопределяется в своем содержании и качествованиях совокупностью возможных модусов и точек зрения восприятия, равно как совокупностью особенностей воспринимающих сознаний индивидов. Точки зрения, с одной стороны, и субъективные особенности воспринимающих сознаний, с другой, образуют как бы две перпендикулярные координатные плоскости, определяющих вид трехмерного тела. Каждое субъективное воспринимающее сознание, сопряженное с определенной точкой зрения, не только обусловливает, но и призывает к бытию соответствующую грань этого многообразного тела. Целостная совокупность этих граней и создает объективную quasi-реальность феномена. Эта его quasi-объективность проистекает только из приближающейся к потенциальной бесконечности множественности обусловливающих его субъективных соотношений.
Обращаясь теперь к анализу онтологическому, надлежит прежде всего указать, что всякий феномен, как таковой, в себе есть чистая иллюзия, лишенная какого бы то ни было реального содержания. Он существует онтологически только как аппрегендированный единичный модус ноумена или некоторой их совокупности. Иначе говоря, феномен есть не бытие в себе, не субстанциальная реальность, а модус бытия, притом отнесенный не к его самобытному естеству, но к некоторым объективированным условиям и обстоятельствам его являемости. Отсюда следует, что феномен лишь постольку становится причастным бытию, поскольку воспринимающее сознание сумеет воссоздать его онтологическое происхождение и иерархически соподчиненную связь с ноуменальным. Познание конкретного эмпирического не может быть действительным при пользовании феноменальными методами, при обращении только к феноменальному опыту. Всякое такое познание принципиально периферично и остается висящим в пустоте, всякий чисто феноменальный опыт обесценивает сам себя по своей природе, не приближает, а удаляет от реальности, делает невозможным ее адекватное усвоение. Если с точки зрения субъекта только наличие сверхфеноменального онтологического и гносеологического центрального единства сознания и его самобытного постоянства делает возможным свершение всякого познавательного опыта, то точно так же, с точки зрения объекта, только действительность и непреложность внутренней иерархической причастности феноменальной являемости к ноуменальному бытию делает познавательный опыт действительным, сопрягает познающего субъекта с подлинной объектностью и, давая самобытное обоснование процессу, закону последовательности и предмету познания, превращает последнее из бесцельной спекуляции в закономерный эволютивный творческий путь.
Со всем сказанным интересно гармонируют следующие мысли Шопенгауэра:
«Путем объективного познания нельзя выйти за пределы представления, т. е. явления. Таким образом, мы всегда будем стоять пред внешнею стороною предметов...»
«Но в противовес этой истине выдвигается другая — именно та, что мы не только познающие субъекты, но, вместе с тем, и сами принадлежим к познаваемым существам, — что мы и сами вещь в себе...»
«Для нас открыта дорога изнутри — как какой-то подземный ход, как какое-то таинственное сообщение, которое — почти путем измены — сразу вводит нас в крепость, — ту крепость, захватить которую путем внешнего нападения было невозможно...»
«В силу этого мы должны стараться понять природу из себя самих, а не себя самих из природы».
Итак, трансцендентный опыт есть не нечто самостоятельное и независимое от опыта феноменального, протекающее в некоторой особой ни с чем здешним не связанной области, но, наоборот, трансцендентный опыт есть постоянное и неизменное обоснование феноменального опыта, его необходимое условие, как для его действительности и успешности, так и для самой его возможности. Отрицать трансцендентное или чуждаться его — это значит отрицать и подрывать все зиждущие корни у конкретно-эмпирической жизни и неминуемо придти к полному нигилизму, а в частности — к агностицизму. Эти два вида опыта должны всегда следовать в гармонической бинерной сопряженности. Если на низших ступенях эволюции человек не отдает себе должного отчета в пользовании обоими видами опыта, то в действительности это всегда есть и не может быть устранено. Человек может не улавливать проходящие через его сознание веяния Горнего, но это нисколько не нарушает непреложности самого их факта. Эта недостаточная сознательность приводить лишь к тому результату, что до крайности ослабляется полезная производительность познающей деятельности и им затрачивается львиная доля усилий на бесполезное трение. В этом именно и заключается эмпирическое объяснение факта, что эволюция сознания прежде всего проявляется в ускорении жизни и безмерном увеличении достигаемых результатов. — Уменьшение бесполезной траты на трение и погоню за призраками — с одной стороны, освобождает энергию на полезные действия, а с другой — раскрывает сознанию возможность во всевозрастающей интенсивности воспринимать веяния Горнего.
Опытные восприятия осуществляются интуицией. Через низшую интуицию происходит восприятие конкретного эмпирического, а через высшую — ноуменальных реальностей. Как феноменальное оказывает воздействие на творчески воспринимающее сознание в его трех пневмато-логических категориях, точно так же реальности ноуменального, как целостные онтологические сущности, раскрываются во всех трех пневмато-логических категориях. В каждой из этих категорий эмпирическое сознание воспринимает соответствующий модус трансцендентных сущностей. В высшей интеллектуальной интуиции они воспринимаются как стационарные принципы, иерархически раскрывающиеся идеи и индивидуальные монады — в виде реальностей разума, в высшей интуиции воли — в виде волевых деятелей, в высшей же мистической интуиции воспринимается внутренняя индивидуальная особенность сущностей царств идеального мира, т. е. их самобытное содержание, их ens. В эмпирической действительности мы всегда наблюдаем одновременное проявление всех трех видов интуиции с некоторым только преобладанием одного или другого из них. Теоретически возможно исследовать случай исключительного пользования только одним видом интуиции, но практически это невозможно, хотя бывают случаи значительного приближения к этой предельной односторонности.
Если сравнительно нетрудно представить себе интеллектуальное и мистическое сознание с почти полным утешением воли, то устранение интеллектуального аспекта делает вовсе невозможным передать словами состояние сознания в чисто мистическом аспекте. Но, невзирая на это, мы можем установить его основные качествования. В математике бесконечно больших или малых величин общепринятым методом является метод пределов. С неменьшим успехом он может быть применен и к философии, где он и становится ключом к разрешению проблем, недоступных никакому другому виду анализа.
При одностороннем в сознании росте мистики и угасании разума и воли главнейшим процессом является распыление личности. С точки зрения разума и воли сознание при этом вовсе затухает, и его содержание уничтожается. Но опыт показывает иное. Каждой из трех пневмато-логических категорий соответствует свое особенное сознание, аспект целостного сознания человека. Поэтому и чисто мистическое сознание есть все Же сознание, хотя и неполное и абсолютно чуждое интеллектуальному сознанию. На основании чрезвычайно многочисленных описаний этих переживаний мы должны сказать, что в пределе наступает полная смерть личной воли и субъектного разума с его разграничениями и количественными измерениями. Если, обладая всеми тремя категориями, человек является сознательным субъектным зрителем мировой жизни, то здесь, утрачивая способность свободно вмешиваться в те или иные ее фазы, он сам как бы целиком вливается в поток космического бытия, но не в какую-либо его отдельную часть, а во все его целое. Мистика влечет человека в полярно-противоположном направлении, чем разум. В разуме человек строит свой мир, он выхватывает из окружающего, из не-Я, один элемент за другим и пользуется ими как материалом для создания одному ему присущего мира, возглавляемого его Я. Посему глубоко справедливо говорит Шопенгауэр:
«Всякий раз, когда человек умирает, исчезает мир, мир, который он носил в своей голове. Чем голова интеллигентнее, тем этот мир чище, светлее, глубже и обширнее, — зато тем ужаснее его исчезновение».
Если в одностороннем развитии разума неуклонно объективируются сущность и особенности индивидуальности и утверждается особенная самобытность данной монады, то в одностороннем развитии сознания человека по категории мистики, наоборот, в самой глубине его Я разверзается пропасть, и в ней бесследно исчезают все разграничения и объективирования, выполненные ранее разумом. Бесконечное и Вневременное целиком растворяет в себе индивидуальный мир, сразу становящийся крохотным и жалким. Человек сливается с пульсирующим потоком безотносительного космического Бытия, и последнее, что улавливает при этом угасающий разум, — это ощущение неизъяснимого блаженства.
Одностороннее развитие по всякой из пневматологических категорий неминуемо ведет к ряду заблуждений и к конечному краху. Как целостное увлечение началом разума — Аполлоном — приводит к нижней бездне — мефистофелевской окостенелости — и к верхней — сгоранию во всепожирающих лучах Молоха, так при таком же одностороннем стремлении к началу мистики, к Дионису, человеку грозит нижняя бездна — баал-зебубическое растерзание личности — и верхняя бездна — угасание в Нирване. Так как всякая односторонность в развитии по категориям приводит к уклонению с пути и гибели, то, другими словами, трансцендентный опыт, общение с ноуменальными реальностями, для своей успешности необходимо должен гармонически обнимать собой все триединство категорий. Разумеется, в единичных проявлениях категориальные потенции проявляются неравномерно, то или другое доминирует в каждом конкретном случае, но все же эти потенции необходимо развивать в гармонической равномерности. Только при исполнении этого условия в актах трансцендентного опыта будет действительно происходить общение и творческое единение с горней действительностью, а не с искусственно взлелеянными фантомами изврагценного сознания, равно как и надлежащее полное и целесообразное использование данностей этого опыта. Только в этом случае конкретное эмпирическое сознание человека сможет оказаться способным достигнуть целокупного слияния с ноуменальными сущностями чрез восхождение по развертывающимся из них иерархиям их конкретных модусов во всех трех пневматологических категориях.
Это высшее гармоническое созерцание идеального мира с удивительной глубиной выражается среди мистиков ислама аль-Газали в его «Автобиографии»:
«Извергнуть из сердца все, что не есть Бог, составляет первое условие их [суфиев] очищения. Поглощение сердца молитвою есть ключ к очищению, так же, как tekbir есть ключ к молитве, и крайний предел ее совершеннейшее погружение в Бога. Я говорю: крайний предел относительно состояния, достигаемого усилиями воли, но это лишь первый шаг к созерцательной жизни, преддверие, через которое проникают посвященные. Как только они вступают на этот путь, для них начинается откровение: они достигают видений в бодрственном состоянии, видят ангелов, слышат их голоса и мудрые советы. От этого созерцания форм и образов они постепенно возвышаются до таких степеней, о которых человеческая речь отказывается дать понятие или определение, не впадая в тяжкие и неизбежные заблуждения. Степень приближения, которой они достигают, одними рассматривается как растворение существа, другими как отождествление (ittihad), третьими как теснейшее соединение (woucoul). Но все эти определения неправильны, и при достижении этого состояния приходится ограничиваться повторением стиха:
«Ощущаемое мною я не берусь определить;
Смотри на меня, как на вкушающего блаженство, и не вопрошай».
Приводимые аль-Газали три термина чрезвычайно знаменательны, так как они соответствуют слиянию с Горним по трем пневматологическим категориям. Действительно, houloul — это погружение индивидуального существа в Абсолютное в категории мистики, растворение в Нирване; ittihad — это раскрытие и обективирование в эмпирическом сознании единства своей внутренней природы с Горним, осознание иерархической связанности с ним, а потому и отождествление; наконец, woucoul — это гармоническое сопряжение индивидуальной воли с абсолютным средоточием всякого воления вообще. Далее, аль-Газали глубоко справедливо отмечает недостаточность, а потому и ложность с истинной точки зрения каждого из этих определений. В действительности, в слиянии с Горним в трансцендентном опыте не только происходят одновременно все три эти процесса, но и нечто существенно большее. В самом деле, органическая сумма больше алгебраической суммы слагаемых; целое не только объемлет все свои части, но и содержит нечто одному ему присущее, не вмещающееся ни в какую отдельную часть, ни во всю их количественную совокупность. Так, в данном случае — при творческом единении с естеством духа — мы объективируем в каждой из пневма-тологических категорий соответствующую компоненту действительности, но как рассеченные части организма суть только части трупа, не вмещающие самое существенное, что только и создает организм — оживляющий его дух, так и пневматологические аспекты улавливают лишь части феноменологии — механизма процесса, но не самый процесс, остающийся всегда замкнутым в себе, а потому и совершенно трансцендентным. Единение с духовными сущностями невыразимо и не передаваемо через отдельные пневматологические категории, как и через их количественную совокупность. Познать это возможно только в действии их органического триединства, т. е. в конкретном личном опыте.
Учитывая сказанное, мы можем должным образом оценить столь многочисленные на пути истории попытки ставить одностороннее мистическое развитие и чистый мистический экстаз единственной и самодовлеющей Целью. Не говоря уже об отрицательности родившихся отсюда: искусственной аскетики, полного отвержения мира, его смысла и ценности, т. е. буддийского нигилизма, равно как и неминуемости на этом пути падения в ту или другую из дионисийских бездн, мы должны ответить общей формулой о невозможности хотя сколько-нибудь высоких достижений на пути такого одностороннего стремления. Действительно глубокое и гармоническое сопричисление к Безусловному в категории мистики может быть достигнуто, а потому стать естественным и плодотворным лишь при наличии параллельного и равновеликого развития и в разуме, и в воле. Но это есть уже конечная цель всей эволюции человека, а потому является лишь далеким манящим к идеалом, конечной энтелехией. В силу этого все попытки преждевременного и одностороннего достижения не могут не оканчиваться полной неудачей, хотя в то же время по отношению к самому человеку эти попытки имеют громадное значение и осуществляют весьма важную миссию. На основании так называемого закона иллюзии человек, стремясь к далекой и недостижимой цели, хотя и приходит рано или поздно к признанию своего бессилия ее достигнуть, все же самыми своими попытками исполняет некоторую задачу, хотя и меньшую, но тем не менее настолько значительную, что он сам потом удивляется своим успехам. В этом и состоит смысл и назначение провозглашаемых идеалов. Все время оставаясь недостижимыми, они влекут людей к себе и тем помогают им выполнять очередные задачи их эволюции. Именно такую роль играет и идеал чистого мистического сознания. Он призывает человека к развитию дремлющих в нем мистических потенций, и хотя они и не могут быть сразу развиты до всеобъемлющей глубины, но при стремлении к идеалу развиваются до той степени, какая соответствует конкретному месту человека на лестнице совершенствования.
Наше сознание не способно непосредственно улавливать многообразную действительность; оно всегда оказывается принужденным разграничивать сложное целое на его отдельные части, чтобы затем, изучив их порознь, перейти к познанию системы всего целого. Процесс общения эмпирического сознания с ноуменальными реальностями в трансцендентном опыте есть одновременно и нечто сложное по своей многообразности, и нечто простое по гармонической синтетичности своего единства. Этот процесс делается вполне понятным, ясным и действительно живым лишь в непосредственном конкретном опыте. Всякий иной человек может подойти к постижению этого конкретного опыта лишь приближенно. Если он сам уже обладает развитой потенцией к трансцендентному опыту, то препятствием к адекватному постижению является лишь различие индивидуальностей. В этом случае познание заключается в творческом воссоздании в категориях данной индивидуальности эквивалента реальности, возникшей в других индивидуальных категориях. Таким образом, здесь происходит не адекватная передача от одной индивидуальности к другой, но воссоздание равновеликой и равноценной реальности; это тождество не абсолютное, но тождество гармоническое. Во всех религиях мира адептам предлагается только такой путь познания запечатленного в их истории трансцендентного опыта, который должен быть назван познанием по сопричислению и по соучастию. Вполне понятна важность и необходимость дать возможность всякому ищущему знание хотя бы и с относительной приближенностью воспринять истинность и основные качествования естества и феноменологии трансцендентного опыта. Вне этого все повествования о нем невольно приобретают узко догматический смысл. Догмат имеет глубокое, но специальное назначение. Его смысл заключается в фиксации формулы, выражающей реальность высшего порядка на языке низшего. Однако, как синтетический смысл, догмат делается умопостигаемым и раскрывает свое обоснование в терминах и методах разума только по совершении человеком долгой подготовительной работы. Посему всякая религиозная дисциплина должна всячески стремиться облегчить своим последователям уразумение догмата. Отсюда возникает необходимость изъяснения сущности и процесса трансцендентного опыта на языке низшего разума.
Строго говоря, такая задача невыполнима, ибо меньшее и низшее не может вместить большее и высшее. Тут остается лишь один путь — исследование по приближению. В геодезии при составлении плана или рельефа местности вовсе не необходимо наблюдателю лично побывать на всех выдающихся ее точках. Пользуясь элементарной геометрией, недоступные точки могут быть определены, например, методом засечения, т. е. решением треугольника, где известны основание и два прилежащие угла. Нечто аналогичное имеет место и в иерархическом развитии разума. В не обладающем способностью к трансцендентному опыту эмпирическом сознании низший разум не может достигнуть непосредственного сопричисления к ноуменальным реальностям. Однако тот же низший разум во всякой степени своего развития неизменно обладает иерархическим строением, т. е. его единичные проявления разнствуют по иерархическому достоинству. Отсюда у него имеется возможность, оставаясь в своей собственной природе, выявить иерархическую координату, направление возрастания иерархического достоинства. Упорядочивая свою конкретную феноменологию и организуя свое многообразное содержание в ряд иерархических групп, объединяющихся в некоей общей целостной иерархии, низший разум в этом процессе скоро настолько осваивается с сознанием иерархической координаты и определением соотносительного иерархического достоинства каждого восприятия или понятия, что эта организация и распределение переводятся в подсознательную область, в область инстинкта. Так возникает некоторое особое чувство интеллектуального порядка, которое я называю чувством синтеза.
Доступность низшему разуму определения относительного достоинства элементов своего содержания обусловливает тем самым для него возможность ведения направления, ведущего к ноуменальному. Отсюда также следует, что хотя трансцендентное в своем естестве и недоступно эмпирическому сознанию, его низший разум обладает в то же время способностью определять относительную степень отдаленности всякой данной единичной концепции от ее ноуменального прототипа. Если пред человеком лежит неведомое и недоступное, но он знает к нему путь и может контролировать всякое к нему приближение или отклонение, то он всегда располагает возможностью выявить a priori ряд качествований этого неведомого в зависимости от степени своего развития; иначе говоря, хотя эмпирическому сознанию и недоступно непосредственное постижение трансцендентного, но, тем не менее, на основании изучения своей собственной относительной природы оно уже может выявить необходимо присущие трансцендентному качествования, число и всеобщность смысла которых соответствуют уже Достигнутой ступени развития познающего.
Только благодаря существованию этой доктрины и могут существовать как всякая религия вообще, так, в частности, и идеалы всех порядков. Только благодаря ей людские массы, лишенные в огромном большинстве дара высшей интуиции, т. е. способности к трансцендентному опыту, все же могут Предвосхищать откровения избранников, воспринимать идеи: Бога, добра, справедливости, любви, нравственности, красоты и вообще всего возвышенного и надмирного. Более того, как бы ни была развита в человеке высшая интуиция, он всегда может воспринимать только безмерно малую часть надмирной реальности, ибо совершенство, обладание актуальной бесконечностью, присуще только одному Богу. Следовательно, все люди вообще находятся в положении невозможности непосредственного адекватного познания ноуменального, так как там всякая часть есть и часть, и целое, и познание части делается совершенным и действительным только при познании всего целого, что ограниченному сознанию человека недоступно принципиально. Но, как было показано, познание относительного и феноменального делается возможным только в познании и через познание безусловного и ноуменального. Отсюда логически рождается полный и абсолютный агностицизм. И вот приведенная доктрина разрушает этот агностицизм. Она связывает единством сознания различных иерархических уровней и рождает возможность действительного, хотя и приближенного познания всякому эмпирическому сознанию, независимо от его иерархического положения. Легко видеть, что эта доктрина естественно вытекает из общего закона синархии. Закон синархии провозглашает гармоническое единство закона иерархического строения с законом всеединства. Это значит, что звенья космической иерархии не разделены между собой непреодолимыми разрывами, но все они внутренне сопряжены между собой — и динамически в процессе инволютивного развертывания и эволютивного восхождения через организацию, и статически через наличие перманентной непосредственной причастности каждого из них ко всеобщему синтетическому центру. Равным образом это значит, что в каждом звене космической иерархии отражена вся совокупность других — как порознь, так и во всей бесконечности сочетаний. Это отражение подчинено категориям каждого отдельного звена и формально совпадает с его содержанием, ибо последнее и есть простое, несоставное выражение тяготения всей мировой системы в заданных условиях и обстоятельствах.
Часть есть часть целого и все целое в условиях части. Но если формально здесь есть тождество, то онтологически это тождество может и должно быть расчленено на свои составляющие. Тогда необходимо сказать, что сопричисление к какой бы то ни было части синархической системы ест. е. ipso сопричисление ко всем ее другим членениям, как и ко всему ее целому, так как это есть включение в целостную, абсолютно сгармонированную единую систему. Каждое сознание по самому факту своего бытия есть часть мировой синархии, а потому оно связано со всеми членениями и в себе самом implicite заключает их целокупное отражение. Но было бы тяжким заблуждением вывести отсюда, что эмпирическое сознание путем одного внутреннего самоанализа могло бы воссоздать картину мира. Отражение в части целого потенциально, и вся эволюция ее заключается в актуализации этого потенциального богатства, — что и представляет собой объективирование и утверждение индивидуальности.
Здесь мы вновь подходим к доктрине о различии между личностью и индивидуальностью: последняя постоянна, недвижна и только раскрывается; первая вечно изменяется, эволютивна и стремится возрасти до относительно-бесконечной всеобщности индивидуальности. Развитие личности и раскрытие индивидуальности свершается исключительно в процессе конкретного опыта, осуществляемом личностью в эмпирическом сознании. Из всего сказанного становится ясным как значение приведенной доктрины, так и ее непосредственная выводимость из закона синархии. Познание ноуменального через иерархическое изучение феноменального содержания эмпирического сознания должно быть определено как опосредованный трансцендентный опыт. Его основной признак — относительная приближенность. Эта приближенность касается не только количественного объема воспринимаемых данностей, но, что самое важное, их качественного достоинства, обусловливаемого качеством метода. Непосредственный трансцендентный опыт прост в своем синтетическом единстве. Деятельности пневматологических категорий в нем сопряжены неразрывно и представляют одно органическое целое. Напротив, в опыте опосредованном эти категории в значительной мере утрачивают свою органическую сопряженность, и в большинстве случаев лишь одна из них доминирует, другие же только сопутствуют.
Свершившийся однажды трансцендентный опыт может быть поведан людям и в некоторой степени передан им в каждой из пневматологических категорий. В писанном слове это осуществляется прежде всего в разуме, а уже затем могут возникнуть ответные движения в воле и чувстве. Возможно указать целую иерархию форм и образов, построенную так, что в высшей точке они имеют исключительно самодовлеющий разумный смысл, а в низшей — они утрачивают всякое значение как таковые, делаясь лишь возбудителями соответствующих влечений и эмоций. Если к первой относится философия, то ко второй — искусство. Аналогична этому передача почерпнутых трансцендентным опытом данностей в категории мистики. Если в искусстве, а прежде всего в музыке чувство проявляется с наименьшей примесью и значением разума, то в искусстве прикладном и, наконец, в технике чувство настолько облекается формами разума, что с поверхностной точки зрения само его присутствие становится незаметным. Совершенно то же самое имеет место и в привлечении к соучастию в трансцендентном опыте через категорию воли. Наиболее ярко волевое воздействие проявляется в ораторском красноречии, где кроме слышания интеллектуального смысла слов и восприятия чувством тембра и интонаций голоса происходит также и особое непосредственное как бы заражение волевым устремлением проповедника его слушателей. Нередки случаи, когда в большой толпе слова долетают лишь временами и то неразборчиво, да и самый смысл речи большинству остается малопонятным по недостаточности развития слушателей, но тем не менее вдохновенный оратор настолько покоряет всех своим обаянием, что люди идут затем беззаветно на подвиг, на верную гибель, для достижения смутно понимаемой и в большинстве случаев утопической цели. Здесь разум и чувство играют весьма незначительную и вполне подчиненную и сопутствующую роль, и только воля вполне господствует. В других случаях волевое воздействие может проявляться исключительно чрез посредство других двух пневматологических категорий, т. е. когда автор действует на разум или на чувство или, наконец, совместно на них, и уже эти чувственные и интеллектуальные восприятия возбуждают соответственный волевой импульс. Так возникает нисходящая иерархия волевого влияния от теургии до науки и искусства.
Излагая доктрины эзотеризма в писанном слове, я принужден Процитировать все три пневматологических аспекта трансцендентного опыта формы низшего разума. В этом процессе необходимо мириться с тремя последовательными видами извращения. Во-первых, целостное органическое единство трансцендентного опыта для возможности опосредованного познания необходимо искусственно расчленить на его пневматологические составляющие. Сколько бы мы ни старались запечатлеть в разрозненных частях их органическую сопряженность в гармоническом целом — это всегда может быть достигнуто весьма несовершенно. Действительно, в организме всякая часть сопряжена со всеми частями и со всем целым, мы же в наилучшем случае можем воссоздать лишь первый вид сопряжения, ибо целое как таковое, т. е. как простое синтетическое, а не суммарное собирательное единство, для нас есть ignorabimus. Во-вторых, все пневматологические реальности мы должны выражать в разуме и лишь опосредованно воссоздавать в сознании читателя соответствующие чувствования и воления. Как бы совершенно с технической стороны ни было выполнено такое проецирование, оно очевидно существенно искажает действительность, и всегда обратный перевод будет глубоко разнствовать с подлинником. В-третьих, процесс трансцендентного опыта протекает в высшей интуиции, а потому в категории разума его может адекватно воспринять лишь высший разум. Итак, рождается необходимость проецирования процесса и реальностей высшего разум
