Вкус. Гений. Талант. Способности писателя

§ 36. Вкус (sensus recti pulchrique. Quint. [70]) „неизъясним для ума“, – сказал Карамзин; „есть знание приличий“, – говорит Ла-
гарп;
– есть какое-то легкое,эфирное, неприкосновенное для нас чувство приятности или неприятности при виде красот или безобразий в натуре и в искусствах.

Если вкус физический неизъясним, как же изъяснить нравственный? Но мы очень хорошо отличаем сладкое от горького, запах розы от дыхания полыни, чувствуя в то же время удовольствие или отвращение. Не так ли и вкус нравственный различает все степени красот и безобразий чувством приятного или неприятного? – Знаем также, что вкус физический дан всем, но иногда теряется или портится – неужели и нравственный?..

§ 37. Не определяя вкуса, взглянем на его свойства и действия:
1) Вкус врожден всем людям, хотя в разных степенях; 2) Он различен до бесконечности, как самые физиономии; 3) Здравый вкус, как здравый разум, один у всех людей; 4) Он беспрестанно стремится к совершенству и требует пищи; 5) Вкус раскрывается прежде разума, еще в детстве и 6) имеет сильное влияние на образ жизни, мыслей и поступков.

Примеч. Из 1-го следует, что вкус не есть удел немногих, но свойствен всем, как способность говорить и думать. Из 2-го, что о вкусе никогда спорить не должно. Из 3-го, что он следует общим началам, имеет свою теорию и, кажется, может составить науку подобно логике, реторике, поэзии. Из 4-го, что скука есть недостаток деятельности для вкуса. Из 5-го, что он требует верного направления, иначе увлекает молодых людей в крайности – в энтузиазм и сентиментальность. Из 6-го, что образование вкуса необходимо при воспитании.

§ 38. Вкус должен быть освещаем разумом, как природа – лучами солнца. В союзе с разумом вкус становится верным, здравым и достигает утончения и разборчивости.

Утончение вкуса состоит в легкости замечать такие красоты и недостатки, которые для обыкновенных глаз неприметны, и зависит от утончения способности чувствовать. (Но излишнее утончение здравому вкусу противно.) Разборчивость есть следствие счастливого соединения разума со вкусом. Разборчивый вкус не обманывается мнимыми красотами, определяет истинную цену каждой, различает их степени, свойства, действия, показывает, откуда каждая заимствует свою волшебную силу, и сам чувствует впечатление сих красот живо, сильно, но не больше и не меньше надлежащего (прибавл. 10).

10. Тонкий и разборчивый вкус, довольствующийся наслаждением прекрасного в природе и в искусствах, можно назвать бездейственным: он производит любителей искусства и критиков. Но тот же вкус, стремящийся сам создать свое прекрасное, идеальное, называется творческим: он производит гениев, таланты и способности.

§ 39. Гений (Ingenium, quod nobis ingenitum est[71]) (прибавл. 11).

11. Гений (Ingenium, quod nobis ingenitum est) дает нам такое высокое понятие о творческой силе ума, о высших способностях души, что я и определять его не смею. – Может быть, он есть частица Божества, дерзающая в бренном подражать Всемогущему... Древние под именем гения воображали себе духа-хранителя места и даров человека. Новейшие под сим словом разумеют счастливое соединение всех способностей и сил души в возможном совершенстве...

Под сим словом разумеют счастливое соединение всех способностей и сил души в возможном совершенстве. Гений заметен по необыкновенному воображению, проницательности ума, твердости разсудка и непреодолимому стремлению к деятельности. Все силы его сосредотачиваются к изобретательности, которою отличается он от умов обыкновенных. – Вкус без гения бывает, но гений без вкуса быть не может или будет чудовище. – Бывают гении наук, искусств, войны и пр., но всеобъемлющий гений чрезвычайно редок, например, Петр I.

§ 40. Талантом, дарованием, даром (Diues vena. Hor. [72]) называют сильное и счастливое воображение, соединенное с здравым умом и вкусом. – „Прекрасный союз дарования с искусством заключен в колыбели человечества; они братья, хотя и не близнецы“ (Кар.).

Может быть, талант есть часть гения, полугений или тот же гений в низшей степени, с меньшими силами. Ему потребно больше образования, больше искусства. Его творения пленяют нас, но не поражают удивлением.

§ 41. Счастлив писатель, если небо в минуту рождения благословило его вкусом, гением и талантом и наделило чувствительностию, которая одна только имеет силу приводить нас в умиление (прибавл. 12).

12. Умилительное (само по себе) есть союз истины и красоты, очаровыва- ющий нас трогательным благом, и всегда напоминающий о благе бесконечном. Например, сострадание. Но в какой степени желать автору чувствительности?..
Если столько, чтобы каждое творение его очаровывало нас и приводило в умиление, то сия чувствительность может быть опасна собственному его сердцу... Что же делать слабому смертному?.. Вооружить чувствительную душу свою твердостию... „Чувствительность может быть без дарования, но дарование без чувствительности не бывает“ (Кар.).

§ 42. Писатель должен иметь образованный ум и сердце, должен основательно знать многие науки, чтобы понимать благо человечества, не заблуждаться в мнении о пользе людей и уметь находить средства к достижению оной.

Писателю необходимо основательное знание языка и правил его искусства как средства; необходимо знание философии для здравых и основательных суждений, истории для подтверждения примерами, нравственности для направления к благой цели, естественных наук для убеждения законами природы
и пр. и пр.

§ 43. Писатель должен знать нравы своего народа и страсти людей, ибо его писания должны действовать на современников и потомство (прибавл. 13).

13. Под словом нравы (ㄆㅸoι, mores) древние разумели не обычаи страны, не нравы оратора или слушателей, но то, что мы разумеем под словом дух времени, т. е. все желания, опасения, надежды и ожидания современников. И в сем отношении они вымыслили баснь Сфинкса, предполагающего загадки. Сколько сочинений было и у них, и у нас, которые не разгадали сих загадок и поглоще- ны Сфинксом!.. А под словом страсти (πユㅸoι, affectus) означали глубокое знание сердца человеческого – самую труднейшую и полезнейшую из всех наук опыта.

§ 44. Но важнейшая, необходимая способность писателя, начало и заключение всех прочих, без которой нет истинного красноречия, есть доброта его души, проникнутой верой; на ней основывается желание общего блага – красноречие добродетели (прибавл. 14).

14. Батюшков говорит: „Любовь и нежное благоволение к человечеству дадут прелесть его малейшему выражению, и писатель поддержит достоинство человека на высочайшей степени“. Квинтилиан решительно сказал: „Nemo bonus Orator, nisi vir probus“[73]. А Карамзин повторил за ним: „Я уверен, что злой человек хорошим писателем быть не может“.

VI.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



double arrow
Сейчас читают про: