Объем денежной массы и инфляция

Анализ отношения объема денежной массы к ВВП (табл. 15 приложения 1) развеивает всякие иллюзии относительно необходимости ограничения денежной массы для успешного осуществления макроэкономической стабилизации. Лидером по данному показателю является Китай, где объем М2 в последние три года в 1,5 раза превышает уровень ВВП. Следом (по данным 2001 г.) идут Чехия (73,7%) и Словакия (67,6%), за ними плотной группой (43-50%) следуют успешно реформируемые восточноевропейские страны (Словения, Хорватия, Польша) и не знавший экономических спадов Вьетнам.

Сопоставление стран ЦВЕ между собой по данному показателю лишь подтверждает общий вывод. В 2000 г. наименьшее отношение М2 к ВВП среди стран этого региона было у Румынии (23,2%), тогда как по темпам инфляции в том же году она устойчиво лидировала, в 4,5 раза обгоняя следующих за ней Болгарию и Венгрию. Среди стран Балтии отношение М2 к ВВП выше у Эстонии, где реформы более успешны по сравнению с ее ближайшими соседями, что подтверждается обеими классификациями.

Среди всех стран с переходной экономикой лишь Украина и Латвия показывают положительную корреляцию между темпами инфляции и отношением М2 к ВВП, а отрицательную — Польша, Словения, Китай (в этих трех странах она составляет более 80%), а также Румыния и Хорватия. Положительная корреляция между темпами инфляции и совокупным объемом денежной массы М2 обнаруживается в Украине и Румынии, а отрицательная — в Венгрии, Словении, Чехии, Словакии, Молдавии, Азербайджане, Казахстане, Эстонии, Литве, Китае, Вьетнаме, а также в Латвии и России.

Исследования, проведенные экспертами Всемирного банка, также показали наличие вполне определенной обратной корреляции между количеством денег в обращении (денежная масса в процентном отношении к ВВП) и уровнем инфляции: чем меньше денег в обращении, тем выше темпы инфляции[8]. Этот факт, решительно противоречащий привычным монетаристским представлениям, нуждался, естественно, в объяснении. Эксперты Всемирного банка вынуждены были использовать для объяснения столь странной (с точки зрения неоклассической теории) ситуации не монетаристские, а скорее кейнсианские концепции.Они представили дело таким образом, что страны, где наблюдался наиболее высокий уровень инфляции, испытывали наибольший спад производства, который сопровождался значительным падением спроса на деньги. В этих условиях центральные банки этих стран, хотя и сокращали реальное количество денег в обращении, все же делали это не в той мере, в какой падал спрос на деньги. Таким образом, хотя денежная масса и сокращалась, она все равно оказывалась избыточной.

Это объяснение можно было бы признать правдоподобным при выполнении двух условий, ни одно из которых не имеет места в действительности. Во-первых, оно неявно опирается на факт положительной корреляции между темпами инфляции и спадом производства, который, как мы видели, является мифом, не соответствующим реальному положению вещей. Во-вторых, данное объяснение для своего подтверждения требует обнаружить в переходных экономиках с высокой инфляцией феномен "бегства от денег". Однако подобная гипотеза также противоречит реальностям трансформационных процессов. Например, в России, где произошло наибольшее сжатие объема денежной массы М2, в соответствующие годы наблюдался кризис ликвидности, имела место очевидная нехватка оборотных средств предприятий для осуществления текущих расчетов, что привело к кризису неплатежей и натурализации экономических связей (бартер), которые, таким образом, оказались спровоцированы хозяйственной политикой правительства.

На самом деле объяснение обратной связи между объемом М2 и инфляцией весьма несложно. Ограничительная финансовая политика, направленная на сжатие агрегата М2, не влечет за собой сокращения объема денежной массы, а вызывает лишь ухудшение ее качества. Взамен ликвидных денежных агрегатов каналы денежного обращения наполняются финансовыми неликвидами, суррогатами денег, различными долговыми обязательствами, накопление которых приводит к кризису неплатежей. В России, например, в середине 90-х годов совокупный объем «квазиденег» в обращении достигал, по некоторым оценкам, половины всего объема денежной массы, а в отдельных отраслях составлял 80-90% совокупного объема операций российских предприятий[9]. Кризис неплатежей вызывает углубление экономического спада, а он, в свою очередь, выступает важнейшим фактором инфляционных процессов, поскольку усиливает диспропорции между количеством денег в обращении, которое остается практически неизменным (несмотря на сжатие М2), и объемом их товарного покрытия.

«Гетеродоксальный шок», связанный с замораживанием бюджетных выплат, негативно отражается на состоянии реального сектора, поскольку включается так называемый мультипликатор неплатежей, подобный инвестиционному мультипликатору: каждый рубль, не выплаченный правительством из бюджета, оборачивается, по оценкам экспертов, в 5-6 рублей неплатежей в реальном секторе экономики[10]. В результате использования суррогатных денежных средств (в том числе проведения взаимозачетов, когда правительство фактически объявляет деньгами отложенные или просроченные долговые обязательства предприятий) единый платежный оборот страны разрывается на два сегмента. Один из них — спекулятивный финансовый сегмент, сосредоточивший средства на рынках краткосрочных обязательств, другой — реальный сектор, образовавший уникальную платежную систему, в которой доминируют квазиденьги, необеспеченный коммерческий кредит и бартер[11].

Кризис неплатежей вынуждает правительство к эмиссии суррогатных денег, долговых обязательств, которые обращаются на рынке, помогая исправно работающим предприятиям уходить от налоговых обязательств перед бюджетом («плохие» деньги, с которых можно не платить налоги, вытесняют из оборота «хорошие», ликвидные деньги). При этом безнадежные должники, для облегчения положения которых и были введены суррогатные деньги, так и остаются в должниках. В результате собираемость налогов резко падает, и значительная часть предприятий перемещается в теневой сектор, где к 1998 г. функционировало около 40% российской экономики. Тем самым эмиссия суррогатных денег — это своего рода порча монеты, убыток от которой несет государство-эмитент, рискующий окончательно потерять контроль над системой денежного обращения. При этом меры, приведшие к разбалансированности денежной системы страны, правительство, по иронии судьбы, называет жесткой финансовой дисциплиной.

Помимо этого, при обращении суррогатов поставщики, пребывающие в монопольном положении, нередко завышают цены по сравнению с рыночными, и с этим ввиду безвыходности ситуации приходится соглашаться всем заинтересованным сторонам (в том числе и населению, когда речь идет, например, о поставках электроэнергии). Таким образом, кризис неплатежей увеличивает бюджетный дефицит и способствует росту цен, что, в свою очередь, провоцирует новые всплески инфляции.

Несмотря на формальный выбор большинства стран Восточной Европы в пользу монетарного варианта финансовой стабилизации, соответствующего рекомендациям МВФ, на самом деле далеко не во всех случаях финансовая стабилизация достигалась путем внезапного применения комплекса жестких дефляционных мер, подобного тому, что было сделано, например, в России. В частности, Венгрия смогла достичь требуемых результатов, избегая разрушительного мгновенного сжатия объема денежной массы. С другой стороны, весьма глубокий дефляционный шок в России (сокращение объема М2 более чем в 2,5 раза только за 1992 г. и более чем в 4 раза за весь период до 2000 г.) сопровождался высоким уровнем инфляции, а формально достигнутая к весне 1996 г. финансовая стабилизация сопровождалась значительным сокращением объемов производства и реальных доходов населения при фактической неспособности государства обслуживать внутренний долг.

Согласно расчетам, сделанным в рамках многофакторной модели в Институте системного анализа РАН, в начале 90-х гг. первым по значимости фактором инфляции в России стал неограниченный вывоз сырья и других товаров за границу без репатриации валютной выручки, что фактически равносильно вывозу капитала из страны. Вторым фактором было предоставление рублевой наличности и разрешений на безналичную эмиссию рублей странам «рублевой зоны» — своего рода импорт инфляции из других стран СНГ. Третьим по значимости фактором было эмиссионное финансирование дефицита госбюджета. Четвертым — эмиссионные попытки покрытия быстро обесценивающихся оборотных средств предприятий. Пятым фактором была нелегальная эмиссия (подделки авизо и пр.). При этом, в соответствии с проделанными расчетами, третий и четвертый факторы, упоминаемые правительством в качестве ведущих, в совокупности детерминировали инфляционные процессы лишь на 23%[12].

Экономисты, близкие к монетаристской парадигме, обычно объясняют длительную безуспешность попыток финансовой стабилизации в России тем, что здесь не были в до­статочно полной мере реализованы все составляющие стандартного пакета стабилизационных мер, рекомендуемого МВФ. Но то же самое можно сказать и про любую из стран, добившихся успехов в борьбе с инфляцией, — ни одна из них не была ортодоксальным последователем рекомендацийМВФ.

Более того, можно заметить, что страны ЦВЕ, проводившие наиболее резкое ограничение количества денег в обращении (Болгария и Румыния), испытали и наибольшие проблемы с инфляцией, да и с преодолением спада производства. Практически ни одной странеЦВЕ (за исключением Польши и Венгрии) не удавалось проводить сокращение денежной массы долее чем в течение года. Во многих из этих стран реальностью оказалось инфляционное стимулирование роста экономики, противоречащее монетаристской логике финансовой стабилизации.

В качестве одного из важных факторов инфляции во многих странах с переходной экономикой рассматривался бюджетный дефицит. Однако на самом деле отрицательную корреляцию между темпами инфляции и отношением сальдо госбюджета к ВВП демонстрируют лишь страны, которые испытали жесткий дефляционный шок: Польша, Азербайджан, Армения, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Эстония и Литва, а Словакия и Словения обнаруживают положительную корреляцию. Кроме того, из всех групп стран только две последние (пятая и шестая) обнаружили значимую корреляцию между этими параметрами — естественно, отрицательную. Это свидетельствует о том, что в странах со слабым государственным регулированием трансформационных процессов рост бюджетного дефицита действительно провоцирует инфляцию, а в более успешно реформируемых странах, где влияние национального правительства на логику проводимых преобразований достаточно велико, бюджетный дефицит не выступает столь значимым или, во всяком случае, быстродействующим фактором инфляции.

В пользу этой позиции свидетельствуют и результаты других исследований, объектами которых выступают развитые страны мира: в тех странах, где правительство удерживает под контролем макроэкономическую ситуацию, нет прямой связи между уровнем бюджетного дефицита и темпами инфляции. По данным выборки, охватывающей 48 стран, в совокупности производящих 9/10 совокупного мирового ВВП, статистически значимой корреляции между уровнями бюджетного дефицита и инфляции обнаружить не удалось[13].

Точно так же логика проведения экономических реформ предопределяет и взаимосвязь между конечным потреблением и инфляцией, которая на практике не столь очевидна, как должно было бы вытекать из общетеоретических соображений. Положительную корреляцию между темпами роста потребительских цен и объемом среднедушевого конечного потребления демонстрируют Украина, Молдова, Таджикистан и Туркмения, а отрицательную — остальные страны, за исключением России, Белоруссии, Литвы, Македонии, Азербайджана, Грузии и Казахстана. Нетрудно заметить, что в наиболее успешно реформируемых странах связь между инфляцией и уровнем конечного потребления отрицательна, страны со средними результатами (и несколько хуже среднего) никакой связи не обнаруживают, а в странах-аутсайдерах она положительна. Это естественно, поскольку в странах-лидерах механизмы обратной связи работают более четко и всплески инфляции немедленно снижают конечное потребление. В других странах лаг между этими изменениями значителен, макроэкономическая система реагирует на повышение цен с запаздыванием и, кроме того, в большинстве из них неденежные доходы играют значительную роль в общем объеме конечного потребления.

Аналогичным образом спад производства непосредственно вызывает бюджетный дефицит лишь в странах, в которых государственная власть выпустила ситуацию из-под контроля, а в переходных странах, не испытавших жесткой либерализации, связи между этими параметрами нет. Положительная корреляция между отношением сальдо бюджета к ВВП и приращениями объемов ВВП наблюдается лишь в Болгарии, Эстонии и во всех странах СНГ, за исключением Молдавии и Туркмении. Остальные страны не обнаруживают значимой корреляции.