Провинциальность

Надменные большие города

надломлены избыточным неверьем:

не достучишься в души – вот беда! –

закрыты все, как запертые двери.

Люблю провинциальность: ты – родня

моей душе, не терпящей главенства.

Над суетою подними меня,

мой город, не лишенный совершенства.

И пусть открытость наша иногда

наивна, как незапертые двери...

Кормить синиц мудрей в мои года,

хоть в журавля я тоже свято верю.

ХУДОЖНИК

Старый художник в заброшенном парке

ловит с утра светотень.

Всплеском лиловым близ выцветшей арки

влажно кивает сирень.

День догорает и медленно тает,

облако в небе плывет.

Холст на подрамнике мается маем.

Солнце, лизнув небосвод,

нехотя сушит истертые кисти

в некогда крепкой руке,

греет не знавшего зла и корысти –

лучик скользит по щеке...

Дремлет, умаявшись, старый художник:

«Прожит недурственно день».

Где-то в сторонке забытый треножник –

пляшет на нем светотень.

АРАЛ

Арала выжженный песок...

Волны стреноженный бросок...

Тоска отыгранных ролей –

в печали мертвых кораблей,

что тянут руки в никуда.

А мачтам снятся города

и чей-то суетный причал,

что их на роздыхе качал.

Скрипит ненужный такелаж:

видать, вошла стихия в раж.

И тонет в море из песка

худая лодка рыбака.

А в небе синь морской волны –

раскаяньем чужой вины...

И солнце высветит гротеск,

и ржавый борт заглушит блеск.

* * *

С разумом тело – розно...

Ты ли, душа, двужильна?

Для начинанья – поздно,

в поводыри – бессильна.

Жить бы светло и просто,

без суеты и фальши,

чтобы на «точке роста» –

точку не ставить: дальше!

* * *

Настоян на травах проселок. Роса

дрожит, холодея. Не светит оконце.

Слепыми глазами глядят в небеса

пустые колодцы.

У сруба гнилого не звякнет ведро,

крапива вокруг пополам с лебедою.

Цветы одичали: ушли за село,

видать, за водою.

Стареющий ворон стучится опять

в забитые ставни непрошеным гостем;

испуган безлюдьем, усядется спать

на старом погосте.

Пригрезится дому житье без потерь,

возня ребятишек, счастливые лица.

Беснуясь, сорвав ненадежную дверь,

скрипя половицей,

рассерженный ветер ворвется, потом

пройдется по горнице – сникнет: ни вздоха...

Неспешно, минуя заброшенный дом,

проходит эпоха.

* * *

На склоне лет – иль на излете? –

устав от пройденных дорог,

потертый плащ, в разводах пота,

с котомкой бросишь на порог,

боясь глаза поднять: а если

уже не примет отчий дом?..

...Ужель судьба ему из мести

все окна вышила крестом?