Возвращение. Ну а дому с резными ставнями

...Ну а дому с резными ставнями,

где подворье с гнилыми дрогами,

далеко до желанной гавани.

Не вернулся б, да сыт дорогами.

Что привез он с просторов ветреных,

кроме грез да мешка заплечного?

Паутиной избу оплетено,

а поверх – все крестами мечено.

Приюти его, дом заброшенный

с одичалым кустом смородины!..

...Пусть немало дорог проложено,

только жаль нам путей не пройденных!

* * *

С чем пожаловал домой,

до крови истерши ноги?

Кто разделит все тревоги?

Нет родных – хоть волком вой!

Только ветер-поводырь,

да потертая котомка,

да стихов блокнот, да тонкий

плащ, истрепанный до дыр.

Словно старенький причал,

под ногой вздохнет крылечко...

...Пес бездомный недалечко

грыз мосол, слегка урча.

С визгом рыскали ветра

в небе цвета парусины...

Конуру приблудной псине

мастерил жилец с утра.

* * *

Чт о так слезятся очи?

Ноги прискорят ход:

– Здравствуй, домишко отчий

с окнами на восход!

Вот и пришел с похода,

словно нежданный гость.

Шаткий порог у входа...

Жизни земная ось,

светом прошив светлицу,

дверь отворила в дом.

(Времени колесница

долго везла, с трудом...)

Боязно: рухнул тонкий

писем непрочный мост.

Где-то на дне котомки

пимы отцу...

...Непрост

путь от крыльца к погосту.

Сердце стучит: «Держись!..»

Беды, и те по росту

нам отмеряет жизнь.

* * *

Д о ма... А память – опять на сквозном ветру,

вот и пригрезилось прошлое на ночь глядя:

мамины руки плетут кружевной убрус,

новый наличник отец над окошком ладит.

Рыжий щенок утащил в конуру сандаль,

просит соседка не трогать гнездо сорочье.

Красит хозяин наличник баканом (Даль),

матушка стряпает шаньги да шьет сорочку.

На чердаке шалый ветер шуршит иль мышь?

Месяц ущербный в окошко уныло светит.

Мама тихонько поет: «Засыпай, малыш...», возле Николы приладив огарок свечки.

В красном углу – Богородица:

«...Спи, усни...»

Ветер бормочет,

да вторит скрипучий флюгер.

Сад обновить бы, до новой дожив весны...

Утро надежду на солнечном дарит блюде.

* * *

Когда свои дороги мерил –

был небу мил...

Срывает ветром ставни, двери,

остатки крыл.

Уходит жизнь песком меж пальцев:

на миг, навек?

Помилуй, Господи, скитальцев,

верни молве

хулу, и гнев, и окрик бранный,

и клич: – Ату!

Мы перед Богом все на равных.

И за черту,

не подведя, увы, итога –

еще страда... –

уйдем от отчего порога.

Скажи, куда?..

* * *

Уйдет, солнцепадом мечен,

иссушенный полдень пряный.

Уснет одинокий вечер,

лизнув пустоту стакана,

где привкус валерианы

привычен. И всплеском боли:

– Воды бы глоток!

(...не манны,

не слез, что горчат от соли.)

И шарит рукою квелой,

и – ложкой о край стакана...

Спаси их, Господь, кто болен,

чьи души – сплошная рана.

О, жизни лихая гонка!

Был молод и не бездельник...

От дома – одна иконка

над койкою в богадельне.

* * *

Только б и жить, да вчерашняя прыть

на раздорожьях утеряна аховых.

Это ли в правилах старой игры –

тела клепсидру на паузах встряхивать?

Шаркает жалость – хоть на стену лезь! –

белой палатою.

Как бы хотелось, чтоб хворь обошлась

краткой ферматою*.

* Фермата – нотный знак, указывающий на произвольно долгую длительность паузы или ноты.

* * *

Хватит нежить, моя душа,

тело тонкое на постели.

Видишь – осень, стерев пастели,

легким взмахом карандаша

нанесла журавлей косяк,

за туманами спрятав дали.

Мы напрасно судьбу пытали:

знать о завтра – такой пустяк!..

И предзимье, тоску круша,

скомкав осень, поманит жестом.

И окажется вдруг, что тесно

в хрупком теле тебе, душа.