Французская проза 1970-х

Постмодернизм – это направление в литературе, которое в основном представлено постмодернистским романом.

Постмодерн – явление культурного характера в литературе 80-90-х годов.

Постмодернизм – безвременье, тотальный абсурд. В модерне литература – истина, а постмодерн не верит ни во что, в нём господствует сомнение в истине, признается бесполезность поисков идеала. Литература отказывается от поиска смысла. Для такой лит-ы характерно исчезновение авторского стиля.

К сравнительно традиционным по манере писателям относится Патрик Модиано (1945 – н.вр.). Однако в его произведениях уже имеются приметы того, что вскоре назовут постмодерном, который многие из революционно настроенных французских «шестидесятников» восприняли как предательство идеалов свободы духа, неоконсерватизм. О Патрике Модиано говорили, что он - пленник времени, предшествующего его рождению. В 1968-м, когда во Франции кипели политические страсти, когда его ровесники вышли на улицы с лозунгами, двадцатитрехлетний Модиано писал свой первый роман «Площадь Звезды» - о дне вчерашнем, о «тревожном и постыдном времени оккупации». Позднее писатель говорил: «Мне было всего двадцать лет, но моя память старше меня. Это время у меня в крови, и меня не покидает ощущение, будто я родился от этого кошмара. Я постоянно возвращаюсь к нему, как возвращаются к родным местам, и не могу иначе».

Патрик Модиано относится к послевоенному поколению французских писателей. Неустойчивость общества после второй мировой войны породила ощущение зыбкости, расплывчатости бытия, в котором не за что зацепиться. Именно поэтому для романов Модиано характерна библейская тема поиска отца, первоистоков, когда автор анализирует историю как причину настоящего. Модиано принадлежат романы "Площадь Звезды" (1968), "Ночной дозор" (1969), "Улица Темных Лавок" (1978), "Такие славные парни" (1982), "Августовские воскресенья" (1989), "Детская раздевалка" (1989), повесть "Бульварное кольцо" (1972). Герой Модиано - чаще всего человек потерянного поколения, прошлое которого призрачно и туманно, настоящее столь же неверно, а будущее еще более неопределенно. Лишний в современности, герой пытается найти свою память, узнать семейную генеалогию, чтобы почувствовать уверенность в современном мире, который существует "без опоры". Для художественного мира Модиано очень важной категорией является Хронос во всех его ипостасях - вчера, сегодня, завтра. Ги Ролан, герой романа "Улица Темных Лавок", мучительно ищет собственное прошлое, чтобы восстановить себя как индивида, как личность. Опыт, память могут возвращать человеку "утраченное время", этому помогают материальные объекты (фотографии, дневники, документы), но Ролан лишен в полной мере возможности воссоздать прошедшее, потому что амнезия прервала его способность соотносить лица с именами, событиями и датами. В финале романа нет уверенности, нашел ли Ги Ролан то, что искал, и отсутствует четкий ответ, что же он разыскивал. Неприятие писателем современности, в которой все размыто и раздроблено, в которой истина и гуманизм подменены шоу-миром, проявляется в том, что Модиано все более склоняется к неоромантическому варианту трактовки реальности. Романтическая традиция обнаруживает себя в наличии тайн, необъяснимых происшествий, в тоске по прошлому, пусть не столь яркому и привлекательному, как настоящее, но устойчивому и комфортному для человека. Кроме этого, в этом романе Модиано прибегает к импрессионистическому письму: богатство полутонов, тонкая колористика эпизодов, неуловимость психологических переходов, иногда намеренно резкое использование черно-белого варианта изображения, когда фотографический оттиск начинает будоражить память, - все это призвано подчеркнуть зыбкость жизни героя.

Жан-Мари Гюстав Леклезио (p. 1940), автор романов «Протокол», «Пустыня» (1980), «Искатели клада» (1985), не размышляет над формой романа: он стремится говорить, быстро, задыхаясь, сознавая, что люди глухи, а время быстротечно. Предмет его тревоги — то, что составляет первичную реальность человечества: быть живым среди живых, подчиняясь великому вселенскому закону рождения и смерти. С удивительным мастерством Ле Клезио манипулирует объективом воображаемой камеры, то уменьшая предметы, то увеличивая их до бесконечности. Природа безгранична и лишена центра. В космической перспективе человек — всего лишь букашка. С точки зрения букашки, он — всемогущий Бог, распоряжающийся жизнью и смертью. Независимо от того, растворяется ли человек в обществе или принимает себя за центр мироздания, его страсти, приключения, смысл жизни все равно окажутся банальными, предопределенными. Подлинными, по Ле Клезио, являются лишь самые простые ощущения жизни: радость, боль, страх. Радость связана с пониманием и любовью, боль вызывает желание замкнуться в себе, а страх — бежать от него. Все остальные действия — препровождение времени, которое следовало бы употребить с большей пользой, учитывая случайность нашего рождения.

В романе «Вся жизнь впереди» Эмиля Ажара (Ромен Гари (наст.)) (1914-1980) читатель воспринимает художественное пространство сквозь призму ощущений мальчика-подростка. Внимая рассказу мальчика, читатель устыдился бы любому закравшемуся сомнению в его непредвзятости к излагаемым фактам, ибо в таком возрасте человек ещё не успевает овладеть искусством их искажения во имя самообеления в глазах слушателей или иных низменно-изощрённых мотивов.

Какое расстояние нужно преодолеть двум тянущимся друг навстречу другу рукам, чтобы сомкнуться в рукопожатии: одной, изборождённой непосильным трудом и почти парализованной страхом возвращения призраков из прошлого, и другой, смастерившей друга из старого зонта и с трогательной нежностью прижимавшей к груди щенка пуделя?

Насколько крепко нужно было привязать друг к другу, связать морским узлом два одиночества (мальчика Момо и мадам Розы), чтобы они не разлетелись безвозвратно в разные стороны и не растворились в безвоздушном пространстве безысходности? Усилия к тому призваны были приложить не изломы и хитросплетения судеб каждого из этих людей, а врождённые общечеловеческие инстинкты, отвечающие за отчаянное стремление каждого мыслящего существа к обретению счастья вопреки всем препонам, а также непреложный закон Вселенной, заключающийся в невозможности рождения полноценного личного счастья по соседству с чужой болью. Но есть ещё одна сила, крепче которой ни одна прочая не сумела бы затянуть этот узел единения, и имя её – ужас перед участью никому не нужного человека.

…В этой реальности всё движется по собственной неуловимой, необратимой инерции; в ней фраза «у тебя ещё вся жизнь впереди» звучит не как обнадёживающий, добродушный посул, а как циничная издёвка; здесь неизбежно настигает понимание, что мы в ответе не только за тех, кого мы приручили, но и ничуть не в меньшей степени (а может, даже в большей) за тех, кто приручает нас.