Демография и политика

Ликвидация неграмотности и снижение рождаемости - это те два всемирных феномена, которые сделали воз­можным повсеместное распространение демократии. И это явление было отмечено Фукуямой на основании скорее интуиции, чем логических рассуждений, хотя он так и не сумел в своем исследовании постичь, что транс­формации в умах служат основой движения политиче­ской истории. Я по опыту знаю, что гипотеза о корреляции между падением рождаемости и политической модерни­зацией может вызвать у политологов-недемографов, как и у демографов-неполитологов, определенное недоверие. Ведь так легко отделить различные аспекты человеческой истории один от другого, считая, что жизнь политическая и жизнь семейная — это независимые друг от друга вещи, будто мужчины и женщины разрезаны на половинки, живущие раздельно: одни половинки - в политике, вто­рые - в сфере воспроизводства.

Чтобы убедить читателя, я позволю себе напомнить, что в 1976 году, анализируя снижение рождаемости в комбинации с другими признаками, я предсказал в своей работе «Окончательный крах» крушение советского ком­мунизма. Модные в то время теории и большинство профессиональных советологов соглашались с гипотезой диссидента Александра Зиновьева о том, что homo sovieticus является новым типом человека, сформированного года­ми диктатуры и террора. Незыблемость испорченной ментальной конституции этого homo sovieticus должна была обеспечить вечность тоталитаризма. Будучи истори­ком и демографом по образованию, я, напротив, исходя из снижения рождаемости в Советском Союзе (42,7 ново­рожденных на 1000 жителей в 1923 -1927 годах, 26,7 - в 1950-1952 годах, 18,1 - в 1975 году), пришел к выводу о вероятности появления нормальных русских, вполне способных к свержению коммунизма (Todd E. Lachute finale. – P.: Robert Laffont, 1976). В России, как во Франции и Германии, переходный период был фазой широких социальных волнений, и происшедшие в это время изменения в поведении полов усугубили сумятицу умов, связанную с ликвидацией неграмотности. Это была сталинская эпоха.

Надо согласиться с мыслью - хотя это и трудно, и про­тиворечит очевидности, -что кризисы и массовые рас­правы, о которых неустанно пишут средства массовой информации, являются чаще всего не просто феномена­ми регресса, а нарушениями переходного характера, свя­занными с самим процессом модернизации. И что просто автоматически стабилизация следует за смутой при от­сутствии всякого внешнего вмешательства.