2015-06-24
250
POV Bill
- Мистер Кернер, - помощница испуганно просочилась в кабинет.
- Что? - не отрываю взгляд от компьютера, пересматривая уже, наверное, в сотый раз сверстанную страницу и пытаясь определить, что в ней не так. А в ней что-то точно было не так: взгляд цеплялся за какую-то маленькую, постоянно ускользающую деталь, а не должен был.
- Собрание акционеров начинается через пару минут, и миссис Винтур ждет отчет, - бедняжка настолько зашугана, что не смеет даже взгляд поднять от ковра, который, кстати, пора бы уже почистить. Все-таки белые ковры – ужасно непрактичная штука, но безумно дорогая и модная, и этим все сказано.
- Папка на столе, возьми, - киваю на угол стола, где мирно покоится папка, и наблюдаю, как удав за кроликом, как девушка неловко берет эту самую папку и бодро направляется на выход.
- Стоять, - я ухмыльнулся, замечая, как она вздрогнула, да и побледнела, кажется, - ковер надо отдать в чистку, - на ее лице появилось такое облегчение, что захотелось смеяться.
- Да-да, я сейчас позвоню, - суетливо забормотала она, снова раздражая меня.
- Не надо сейчас, надо когда меня здесь не будет, ночью, например. Свободна, - возвращаюсь к монитору, но Вильгельм Кернер не был бы Вильгельмом Кернером, если бы сдержался и не бросил кинжал в спину удаляющейся помощнице: - И будь добра, больше не надевай юбку от Gucci из летней коллекции 2005 с пуловером от Armani зимы 2007 – это ужасно, особенно в сочетании с сапогами с блошиного рынка и дешевой бижутерией.
Девушка вздрогнула и, тихонько прикрыв дверь, вышла. Сейчас плакать побежит - отмечаю про себя со злорадной ухмылкой и возвращаюсь к чертову макету. Вот оно: идиотские едва заметные градиентные разводы на фоне в правом нижнем углу, которые тут ни к черту не сдались. Я поскорее взял трубку и набрал номер отдела дизайна и верстки. Кажется, придется уволить верстальщика. Слишком долго он не вписывается в процесс. Но, прежде чем я успел соединиться с подчиненными, на столе громко разверещался мобильный, заставляя неосознанно вздрогнуть. Уже два года я учился не бояться и все равно боюсь. Вздрагиваю от каждого телефонного звонка с незнакомого номера, от каждого громкого крика и стука двери. Первые полгода это напоминало паранойю: мне постоянно казалось, что вот-вот он меня найдет и кошмар начнется снова. Я все время проводил в болезненном ожидании. Но прошел день, неделя, месяц, шесть месяцев, год, а Каулитцы в моей жизни так и не появились. Обруч, сдавливающий грудь, слабел, и дышать и жить становилось все легче. Я почти забыл, затолкал глубоко-глубоко вовнутрь воспоминания о последних месяцах в Джэксонвилле. Жаль, что люди еще не научились стирать по одному лишь желанию память: я бы дорого заплатил за то, чтобы просто забыть все и спокойно жить дальше… Хотя с моей новой жизнью спокойно не получится. Со вздохом беру трубку:
- Да, Вильгельм Кернер слушает, - поскольку звонили на прямой номер, а не через приемную, то отвечать надо было обязательно, ибо этот номер знал только узкий круг самых важных людей.
- Привет, Вильгельм, - насмешливый тон на том конце провода заставляет вздрогнуть и судорожно начать вспоминать, кто может быть обладателем этого голоса.
Совершенно незнакомый. В душе начинают подниматься волны паники. Ведь у парней голос может сильно измениться за 2,5 года? Да. Сделав глубокий вдох, медленно загоняю чувства и эмоции обратно в фарфоровую оболочку и произношу:
- Добрый день. Извините, мы знакомы?
На том конце раздался мягкий, я бы даже сказал приятный смех:
- Ты предлагаешь познакомиться в третий раз? - в голове словно что-то щелкнуло. Дэвид. На лице сама собой расплылась дурацкая ухмылка. То ли от того, что этот голос не принадлежал человеку, которого я так боялся, то ли от того, что я был рад звонку.
Удивительно, но Дэвид в близком общении, если таковым можно назвать одну поездку от Школы Журналистики до дома длительностью в 20 минут, оказался приятным собеседником, совсем не, гм, геем. Немного насмешливый, умный и, что для меня было чуть ли не главным качеством, он отлично разбирался в кино и мог отличить настоящий арт-хаус от всей той ширпотребной ерунды, которую режиссеры сами не знали, как обозвать, вот и называли красивым, но не понятным словом «арт-хаус». Он мог увидеть в «Пианистке» каноны греческой трагедии, а в неподражаемой Юппер – греческую богиню. Я давно ни с кем не болтал вот так, взахлеб, не думая о времени и о том, что и как сказать. Мне с ним было интересно, может, поэтому вместо двадцати минут я просидел в его машине три часа и едва не опоздал на заседание редакционного совета. По крайней мере, других причин я не видел. И потом даже немного расстроился, когда вечером вспомнил, что так и не дал ему номер своего телефона и забыл на сиденье в черном джипе белый квадратик его визитки. Но надо же, нашел, хотя это было очень и очень предсказуемо.
- Нет, - смеюсь. - Привет, Дэвид.
- Привет, Билл. Как насчет того, чтобы поужинать вместе?
- Я… - судорожно листаю органайзер на столе, пытаясь вспомнить, есть ли у меня запланированные на вечер встречи, и кто бы знал, как я был рад, увидев пустые строки, - очень даже не против.
- Отлично. У нас собрание, я потом где-то в шесть зайду за тобой. На каком ты этаже?
- На двадцатом, - хмыкаю.
- До вечера. А то разбор полетов старыми хрычами начинается, - тоже хмыкает и отключается, оставляя сидеть меня с трубкой, прижатой к уху, и совершенной дурацкой ухмылкой на лице, которую я стер сразу же, как только пришел в себя.
Ужин. А я ведь хотел вечером в салон, точно. В таком случае надо съездить сейчас. Все равно Анна на пресловутом собрании старых хрычей, а значит, можно спокойно испариться с рабочего места. Ведь, в конце концов, начальство не прогуливает, а находится на деловых встречах.
Пальцы уже нашли в записной книжке мобильного заветный номер. Пара гудков, и до боли знакомое:
- Привет, малыш…
***
- Малыш, дреды чуть поправим, корни пора подкрасить, личико почистим, - Жан юлой вился вокруг меня.
Он перебрался в Нью-Йорк спустя год после меня. И уже через пару дней его салон стал одним из самых раскрученных мест подобного типа в Нью-Йорке. Здесь мало что отличалось от заведения, в котором он меня преображал в Джэксонвилле, разве что стены были не кислотно-зеленого, а кислотно-желтого цвета. Сам Жан остался прежним: розовые линзы, разноцветные волосы, выстриженные странными клочками, маргинальные шмотки, куча украшений и ногти огромной длины.
- Делай, что хочешь, - лениво достаю такой уже привычный чупа-чупс изо рта и, повертев в пальцах пару секунд, засовываю обратно.
- Что хочу? - розовоглазое чудище ехидно улыбнулось. - Тогда срезаем дреды, выбеливаем волосы, пару голубых и розовых прядей… - он рассмеялся, наблюдая за тем, как я соскочил с кресла, стремясь оказаться от него подальше.
- Ну-ну, - возмущенно скрещиваю на груди руки, - я имел в виду в пределах разумного, а не твоих больных фантазий.
- Ладно, - расхохотался стилист, - иди на место, будем делать все по плану.
Я со вздохом вернулся в удобное кресло, отдавая себя в руки самого лучшего для меня в мире профи.
- Как у тебя дела? А то залетаешь раз в неделю, молча отсиживаешься с конфетой во рту и снова исчезаешь, - он начал смачивать волосы.
- Что тебя конкретно интересует? - улыбаюсь и морщусь, когда на лицо попадают случайные мелкие брызги.
- Личная жизнь, конечно, - ухмыльнулся стилист и вооружился маленькими ножничками.
- Там как всегда: тихо и спокойно, - хмыкаю.
- Билл, - Жан трагически вздохнул и картинно возвел руки с расческой и ножницами к потолку салона – просто моления парикмахеров какие-то, - в 19 лет личная жизнь должна быть до безобразия громкой и бурной и никак иначе. Сколько раз тебе повторять, что один неудачный опыт не значит, что все отношения такие? - я всегда поражался, каким он иногда может быть занудой.
- Жан, сколько раз я тебе говорил…
- Это сколько раз Я тебе говорил, что пора уже выходить из образа синего чулка.
***
POV David
Эти собрания меня страшно утомляли: цифры, споры, бюджеты… Я ненавидел отца, который в свое время отдал меня и брата, точнее, буквально силком запихнул на экономический факультет, и я всю жизнь был обречен купаться в этих собраниях, отчетах, бизнес-планах, акциях, инвестициях, дивидендах. Нет, не спорю, доход от всего этого получается очень даже не плохой, но в общем это безумно и безумно скучно, поэтому с таких собраний я обычно выползал в полудреме. Но сегодня все было совершенно не так. Я буквально вылетел, ощущая себя так, словно помолодел лет на 20. И причина этому могла быть только одна. И за ней я сейчас наблюдал сквозь прозрачные стены кабинета ответственного редактора.
Идеально уложенные волосы и макияж, которые смотрелись на мальчишеском лице совершенно не пошло и гармонично. Тонкая сигарета в мундштуке дымится, зажатая и забытая в хрупких пальцах правой руки. Отсутствующий взгляд устремлен в огромный монитор компьютера, а пальцы левой что-то выстукивают по поверхности стола. Идеальное создание. Как картинка. Идеальное фото из «Вог». Но в этом мальчике было что-то намного большее, чем глянец кукольной внешности. Он был таким разным в две наши недолгие встречи, что я откровенно терялся рядом с ним, чего уже не было очень и очень давно. Когда ты прожил на этом свете четыре десятка лет, почти с пеленок вращаясь в круговороте светского компота, найти что-то новое и интересное в людях, кроме возможности принять некоторые позы из Камасутры, очень трудно. А в этом мальчике было и новое, и интересное. То гордый и насмешливый, то хладнокровный и сияющий, то неловко пытающийся скрыть свои эмоции и краснеющий, то такой искренний и веселый, то умный и едкий, то до безумия наивный, и это только начало. И я надеялся, что далеко не конец. Очень далеко.
Я аккуратно постучал костяшками по стеклянной двери, игнорируя вопросы секретарши, и улыбнулся поднявшему на меня глаза юноше. Вечер точно будет приятным.
