Г-же Годебской

Гродковице через Бжерие и Подтеж (Австрия)

23 августа 1905 г.

Морга

Я нахожусь сейчас в чудесном месте. Ничего не скажешь — Бретань изумительно разнообразна. Наряду с цветущими поэтич­ными пейзажами вдруг видишь трагические скалы, унылые и мрачные, но все же прекрасные равнины, и все это — в соч­ных, ярких красках. Конечно, я прервал мои работы, за которые сразу же принялся было, вернувшись в Париж; но чувствую, что вновь займусь делом. У меня сейчас творческая полоса.

А Вы как проводите время? Надеюсь, что польское солнце греет не слабее здешнего; погода стоит чудесная. Напишите мне обо всех; мое «безразличие» настоятельно этого требует...

В следующем письме впервые сквозит мрачное настроение компо­зитора.

Г-ЖЕ ГОДЕБСКОЙ

Понедельник, 4 сентября 1905 г.

Дорогой друг,

Я приехал в Портриё вчера утром и рассчитывал найти це­лый ворох писем из Польши. Теперь, в свою очередь, могу упрекнуть Вас в том, что Вы забываете друзей. Разве Вы не

получали открытки, которые я ежедневно посылал Вам из раз­ных мест? Простите мне некоторую сварливость; я только начи­наю приходить в себя после приступа черной меланхолии.

Была минута, когда я серьезно намеревался остаться навсегда в Пуант дю Раз,— где это на меня нашло,— в этой величествен­ной, прекрасной, дикой стране; думал не возвращаться в Париж, особенно в ту мерзкую среду, которая встречает тебя враждой, ненавистью и клеветой, стоит лишь на короткое время отойти от нее. Поэтому, уверяю Вас, я все еще лелею мысль о назна­чении на Восток. Теперь Вам, надеюсь, понятно, почему мне так нужны вести от тех, в чью дружбу я еще верю. То же и с Эдвардсами: я их бомбардирую открытками, а они не подают при­знаков жизни.

Урвите минутку от удовольствий и танцев,— прелесть которых я, кстати, хорошо понимаю,— и напишите мне как можно скорее. Вы сделаете доброе дело.

Поцелуйте детей, испросите благословение у папы и примите, дорогой друг, уверения в привязанности и уважении преданного Вам

Мориса Равеля

У мадам Деляж. Портриё Сен-Кэ, Кот-дю-Нор.

В музыкальном отделе газеты «Le Temps» Пьер Лало, ослепленный своим предвзятым отношением к музыке Равеля, продолжает твердить, что ничего в ней не понимает и не хочет понимать. То, что в дальнейшем, когда вопрос был уже решен в пользу Равеля, Лало выступил с за­поздалым покаянием, не может искупить стольких исписанных им стра­ниц, продиктованных духом слепого отрицания.