Книга вторая 6 страница

На высокой подставке рядом с раскрытыми дверями лежал красный ба­рабан. Посередине туго натянутой на барабан кожи была нарисована большая красная точка. Взяв барабанную палочку, Сайхун сильно ударил по барабану: это была настоятельная просьба о встрече с начальником управления.

Из дверей по бокам дальнего конца комнаты тут же вышли две шеренги солдат в западного образца форме грязно-оливкового цвета. Солдаты были вооружены винтовками. Молча и невозмутимо солдаты спустились по сту­пенькам и встали лицом друг к другу. Потом вышел секретарь — высушен­ный сморчок в голубой рубахе, которая совершенно не шла ему. На носу секретаря болтались очки с тонкими стеклами, а усы и редкая козлиная бо­родка выглядели словно бутафорские.

— Управляющий Пекина! — помпезно возвестил секретарь. Сайхун и
оба товарища поспешно опустились на колени, ощущая твердые и холодные
плиты каменного пола.

Выход Управляющего был ничем не хуже антре какой-нибудь оперной знаменитости. Управляющим оказался приземистый, крепкий и суровый с виду бюрократ. Он был одет в черное парчовое платье и темно-красный кам­зол; на голове красовалась темная шапочка-скуфейка. Он важно сел, расп­рямившись, словно аршин проглотил. У него было красное, опухшее лицо, з борода топорщилась, словно швабра. Круглые, придавленные тяжелыми ве­ками глаза таили недоброе, циничное выражение.

Сайхун, Уюн и Уцюань трижды поклонились сановнику, каждый раз касаясь лбом пола.

—Просители должны изложить суть своей просьбы, — приказным то­
ном объявил секретарь.

—Мы требуем разрешение на пребывание в городе. Мы разыскиваем
одного человека, — ответил за всех Сайхун, не отрывая взгляд от пола: смот­реть на Управляющего считалось невежливым.

—Покажите ваши бумаги! — повелел секретарь.

Высоко подняв руки над склоненной головой, Сайхун протянул Управляющему свой документ. На высокого чиновника он все еще не смотрел. Секретарь подошел к нему, взял бумаги и отдал их Управляющему. У двух братьев-даосов бумаги приняли солдаты.

Управляющий неспешно развернул паспорт Сайхуна — длинную сло­женную гармошкой бумагу в твердой обложке. На одной стороне обложки была наклеена овальная фотография Сайхуна, под ней адрес и личная под­пись. Далее шел текст послания, подписанный самим Великим Мастером Ху-ашань. В тексте содержалось объяснение цели путешествия обладателя сего паспорта. В конце послания стояла огромная печать Хуашань, а также оттиск поменьше — личная печать Великого Мастера. Остальная часть паспорта предназначалась для отметок государственных чиновников по пути следо­вания.

Изучив личные бумаги Сайхуна, Управляющий недовольно хрюкнул. Секретарь и охранники-солдаты внимательно наблюдали за каждым изме­нением, происходившим на его лице. Любое движение мускулов, каждый жест, малейший звук могли что-нибудь значить. Управляющий общался с другими только так — не хватало еще разговаривать с нижестоящими по званию, а тем более, с какими-то просителями!

Размышляя над прочитанным, Управляющий немного потрепал себя за бороду, а потом взял с письменного стола кисточку для письма. Секретарь услужливо придавил раскрытый паспорт двумя полосками белого нефрита и подобострастно придвинул к начальнику подставку с пятью чернильницами. Что именно напишет Управляющий, не имело никакого значения — смысл вердикта заключался в цвете чернил, которым он был написан. Черный цвет обозначал отказ; зеленый — лаконичное «да»; голубой свидетельствовал, что вопрос будет принят к рассмотрению, а белый значил, что запрос не имеет смысла и даже комментировать его бесполезно. Красные чернила требовали: исполнить немедленно!

Сайхун с волнением следил за кисточкой, раздумчиво замершей над ряд­ком чернильниц. Наконец-то! К облегчению юноши и крайнему огорчению секретаря Управляющий обмакнул кисточку в зеленые чернила. После этого Управляющий склонился к секретарю и что-то прошептал ему на ухо.

— Управляющий знает твоего учителя, — объявил секретарь. Просто поразительно, как этот слизняк умудрялся сочетать одновременно глубочай­шее низкопоклонство перед начальником и столь же глубокое презрение к явившимся монахам! Потом секретарь продолжил: — Он желает вам удачи в наших поисках.

Без дальнейших рассуждений Управляющий поднялся с места и покинул приемную. Секретарь собачонкой потрусил за ним; строем вышли прочь сол­даты. Один охранник остался, чтобы вернуть монахам документы.

Потом три товарища отправились в чайную. Заплатив немного больше за вход, они смогли подняться на второй этаж — это давало им возможность осматривать целый город. Вглядываясь сквозь дымку, Сайхун видел поверх городских крыш окрашенные в цвет киновари стены и покрытые золотой черепицей крыши Города Императора. Жара стояла просто ужасная, но ветерок, иногда проникая внутрь чайной, доносил до посетителей тонкий аромат сандалового дерева, из которого были сделаны оконные переплеты. В ком­натку, где устроились монахи, торопливо вошел прислужник. Он узнал у гос­тей, какой сорт чая они предпочитают, и принял заказ на еду. Ожидая, пока им принесут поесть, Сайхун смотрел на льющийся из окна свет и думал, как им отыскать старшего брата.

Поиск они начали верно: китайская чайная была местом, где собирались абсолютно все. Чайные были открыты с раннего утра до позднего вечера, и люди приходили туда, чтобы пообщаться и просто провести время. В чае и пище недостатка не было, а в чайных получше к услугам посетителей были и развлечения в виде обаятельных женщин-музыканток и бродячих рассказ­чиков. Среди завсегдатаев этих заведений встречались представители почти всех слоев китайского общества: там были ученые, для которых чай был из­вечной привычкой; торговцы обсуждали за едой свои сделки; сваты дого­варивались о предстоящем браке; неблизкие родственники, которые смуща­ются друг друга и поэтому развлекают этим остальных посетителей; а еще студенты, обменивающиеся идеями, друзья, которые празднуют дни своей дружбы, или просто старики, продолжающие заслуженно отдыхать.

Но наиболее колоритными гостями чайных были, безусловно, знатоки боевых искусств. Часто это были настоящие гиганты, просто люди-мутанты. Бойцы съезжались со всего севера, и по одежде можно было угадать, откуда удалец родом: из Маньчжурии, Шаньдуна или какой-нибудь далекой западной провинции. Знатоки боевых искусств сидели, широко расставив ноги и плот­но уперев ступни в землю, всегда готовые вскочить. Правила этикета требо­вали, чтобы воины не скрывали своего оружия. Небольшое оружие — мечи, вееры, кинжалы, дубинки — лежало на столе. Булавы, копья и шесты ставили вертикально, уперев их в край стола.

В чайной Уюн увидел старого знакомого. Тощий мужчина в черной одежде с широким палашом, лежащим в пределах досягаемости, радостно поздоровался с монахом. Друзья перемолвились парой словечек, потом Сай­хун увидел, как тускло блеснула серебряная монета. Мужчина улыбнулся еще шире и приветственно помахал рукой, пока Уюн вернулся за свой столик.

—Не нравятся мне взятки, — вполголоса проворчал Сайхун.

—Считай, что мы действительно дали осведомителю на чай, — просто
объяснил Уюн. — В любом случае, нам повезло, что мы на него наткнулись.
Я получил интересные сведения.

—О чем? — поинтересовался его брат.

—Бабочка живет у богатой любовницы; женщине около тридцати, и
зовут ее «Сильная Тигрица». Она сама незаурядно владеет боевыми искусст­вами: ее пальцы, словно стальные пики, легко проникают в тело противника.
Ее отцом был придворный рыцарь из Шаолиня; детей в семье было только
двое. Старшей была дочь — эта Тигрица, — а младший сын теперь подрос­
ток. Все свое воспитание отец вложил в дочь, потому что она была взрослее. Сына воспитать рыцарь не успел — умер. Возможно, что дочь практически закончила обучение при отце, да еще Бабочка, наверное, подучил ее.

—Мы отправимся к ней домой, — быстро произнес Уцюань.

—Не так быстро, — запротестовал Сайхун. — Нужно разузнать побольше. Есть немало женщин-бойцов, которые сражаются получше иных муж­чин.

—Это точно, — согласился Уюн, — вот почему завтра мы должны от­
правиться к полицейскому патологоанатому.

На следующее утро Сайхун, Уюн и Уцюань отправились в городской морг — угрюмое кирпичное здание, покрытое пятнами угольной сажи и сто­летней пыли. Предъявив дежурному врачу свои документы, они убедили его позволить им осмотреть тело убитого, которое привезли два дня назад. По­лицейский врач оказался довольно странным человеком — гораздо более странным, чем можно было бы ожидать от того, кто всю свою жизнь занима­ется мертвецами.

Глаза и брови патологоанатома придавали их владельцу неуловимо во­лчье выражение лица, а вечно растянутые в улыбку губы открывали кривую полоску отвратительно вывернутых наружу зубов. Патологоанатом излучал искреннее радушие и всем своим видом демонстрировал, насколько любит свою работу. Убедившись в законности любопытства трех товарищей, он с радостью провел их вниз, словно гордясь возможностью продемонстриро­вать свое высшее достижение. У патологоанатома была привычка потирать свои морщинистые руки, причем делал он это не столько от нервозности, сколько от предвкушения.

Он провел их за собой в подвал, и его седая борода маячила впереди, словно рыбья спина, мелькающая в темной морской воде. Возможность хоть как-то спастись от одуряющей пекинской жары порадовала бы Сайхуна, если бы не запах формальдегида и смрад разлагающихся внутренностей. В конце концов лестница привела их в узкий сводчатый зал. Коптящее пламя масля­ных светильников неровно освещало гробы и прозекционные столы. Ассис­тент как раз собирался произвести вскрытие тела женщины, но полицейский патологоанатом отпустил своего помощника и почти с нежностью накрыл тело серой замызганной простыней. Потом он отвел трех монахов в дальний темный угол прозекторской и снял крышку со стоявшего там гроба. Вокруг тут же распространилось жуткое зловоние.

— К счастью, мы еще не обработали его известью. Я подумал, что может
быть еще расследование, так что решил обождать денек. Впрочем, сегодня
Убийства уже никого не волнуют.

Сайхун осмотрел тело. Убитый оказался крупным, высоким буддист­ским монахом. Бритая голова монаха казалась огромной, словно пушечное ядро; брови были густыми, черными. Ноздри смотрелись обыкновенными дырочками, а за темно-багровой полоской полураскрытых губ между час­тично выбитыми зубами виднелись сгустки черной запекшейся крови. Же­лезные четки, каждая бусина полтора дюйма в диаметре, охватывали его шею. Жрец был одет в серую куртку и штаны; распахнутая куртка открывала на обозрение широкую грудь и огромные, словно ствол дерева, руки. Уцюань достал из ножен свой меч и острием клинка откинул полу куртки. У плеча под правой ключицей и за левым ухом виднелись два коричневых пятна. Самым очевидным ранением была большая багровая ссадина в форме человеческой ладони на груди, как раз там, где сердце.

— Мы не знаем, кто убил его, — академическим тоном известил друзей
патологоанатом, — но все произошло очень быстро, а оружие было сломано.

Все посмотрели на обломки оружия, небрежно брошенные рядом с тру­пом, — лунного ножа. То было длинное и тяжелое оружие, излюбленное у буддистских монахов. С одного конца лезвие было широким — наследие мотыг, которыми в свое время выкапывали съедобные растения; лезвие на другом конце было сделано в форме полумесяца. У каждого лезвия на древке крепились стальные кольца, которые во время боя издавали сильный звон. Древко из твердого тика оказалось разломанным и расщепленным из-за уда­ра невероятной силы.

Сайхун попросил патологоанатома оставить их у трупа наедине на не­сколько минут, а потом повернулся к Уюну:

— Что тебе сообщил осведомитель и какое отношение все это имеет к
Бабочке?

Уюн взял фонарь «летучая мышь» и поставил его на крышку гроба.

— Два дня назад этот монах приехал в Пекин с аналогичной целью: он
хотел воспрепятствовать новым преступлениям Бабочки и его любовницы.
Он придумал план; выманить Тигрицу из дома с помощью ее братца. От
старейшин тайного мира монах узнал, что юноша всегда выходит из особняка
сестры в одно и то же время. В итоге монах встретился с парнем и загородил
ему дорогу. Монах взял два свинцовых шара и с такой силой бросил их в
землю, что они полностью погрузились в нее. Потом монах вскочил на место,
где упали шары, и бросил брату Тигрицы вызов — мол, если пареньку удастся
хотя бы столкнуть его с места, монах научит его своему искусству. Безусловно, мальчик согласился. Он был уверен в своем умении и, как и все знатоки боевых искусств, стремился узнать больше. В общем, юнец бездумно атако­вал, монах открытой ладонью шлепнул его по сердцу. У брата Тигрицы пош­ла горлом кровь, и он убежал.

Он показал свою рану сестре и та сразу узнала почерк мастера стиля Железная Ладонь. Тигрица тут же выбежала из дома, чтобы отомстить за брата. Монах ожидал ее. Вначале он сражался с ней голыми руками; но потом» изумившись ее силе и умению, был вынужден взяться за оружие. Но, по словам свидетелей, это ему не помогло: сопернице удалось лишить боксера-ветерана его лунного ножа. В ярости она перехватила древко, разломала его> а потом нанесла монаху точно такой же удар, как тот, которым он ранил ее брага. Всех лет тренировки монаха оказалось недостаточно: ее смертоносные пальцы оборвали тонкую нить его жизни.

Сайхун посмотрел на неподвижное тело — раны и кровоподтеки крас­норечиво говорили, что эта женщина-боец не зря заслужила свое имя.

— Пошли отсюда, — сказал он товарищам. — Наверное, Бабочка уже
знает о нашем приезде в Пекин. Мы нападем на особняк Тигрицы сегодня же
даем.

Оба монаха согласно покачали головами. Потом они выдали патологоа­натому «чаевые» и неторопливо отправились через весь город в северо-запад­ный квартал.

— Плохая это примета: ходить в морг в день сражения, — проворчал
Уюн.

Уцюань тут же высмеял мнительность брата:

—Да что размышлять над этими глупостями! Зато вонь в мертвецкой —
точно не предрассудок. Реальная до ужаса.

—По сравнению с ней запахи в городе просто замечательные, — сог­ласился Сайхун.

Уюн вдохнул полной грудью. В воздухе тяжелой пеленой висел запах угольного дыма, немного напоминавший горящее масло и пережаренный свиной жир.

— Дьявольщина, — закашлявшись, пожаловался он. — Хрен редьки не
слаще.

Три товарища шагали по старой части Пекина. Перекошенные серые домишки с покореженными стенами, узкие проходы, оставшиеся после заст­ройки и впоследствии названные улицами. Все это выглядело как-то хаотич­но. В свое время геоманты тщательно планировали постройку каждого дома в Пекине, но с годами город полностью подчинился общей неразберихе и прихотям индивидуального вкуса. Тем больше изумились монахи, когда, за-вернув за угол, оказались перед длинной, идеальной стеной из серого кир­пича. Ограда вокруг особняка Тигрицы высилась на добрые тридцать футов, а сверху стену венчала крыша из зеленой глазурованной черепицы. По обе стороны от главных ворог возвышались красные колонны, а окрашенные в пунцовый цвет ворота были сделаны из такого твердого дерева, что могли бы выдержать и танк. Да, попасть внутрь им будет непросто. Чтобы взобраться на стену, монахам пришлось воспользоваться веревкой.

В сравнении с мрачным однообразием серой ограды роскошный сад вну­три казался еще прекрасней. Сайхун изумился этому райскому уголку, кото­рый так отличался от бесцветной скуки дряхлеющего города. Судя по ухо­женности сада, занимались им тщательно и долго — столь утонченный вкус и тонкое равновесие ландшафта и архитектуры приходят лишь с годами. Очевидно, отец Тигрицы тщательно прятал эту жемчужину от глаз импера­тора, потому что если бы правитель узнал об этом, то из зависти погубил бы своего верного рыцаря.

Перед фасадом дома был разбит искусственный пруд. Из пруда брал на­чало небольшой ручей, который огибал дом с западной стороны и скрывался с тыла. Вода в пруду была мутно-зеленой, но зато в искристом зеркале отражались кусты плакучей ивы, растущей по берегам. Сами берега были искусно выложены оригинальными окатанными голышами.

Монахи подобрались к кирпичному особняку. Это оказалось массивное двухэтажное строение с традиционными оконными переплетами, крепкими колоннами и загнутыми кверху уголками крыш. Вдоль края каменного пор­тика аккуратным рядком стояли глазурованные керамические горшки с как­тусами. Двери были покрыты красным лаком и потрясающей перламутровой инкрустацией в морских тонах.

Наконец Сайхун сумел отвлечься от окружавших его красот и снял свою верхнюю рубашку, оставшись в одежде воина. К поясу у юноши была при­креплена прочная веревка с лезвием на конце. Сайхун взглядом дал понять братьям, чтобы те вынули свои мечи из ножен. Хищно блеснули отточенные лезвия, контрастируя с округлой и теплой обстановкой ухоженного сада. Все-таки прав был ученый Ли Цюань из династии Тан, думал Сайхун, когда го­ворил: «Оружие — это инструмент злой судьбы». Меч действительно зовет в битву.

Вновь развернувшись к входной двери, Сайхун с такой яростью двинул по ней, что створки просто упали и гулко хлопнулись о пол, даже лак посы­пался. Все трое вошли в главную приемную — большой зал, построенный в классическом симметричном стиле. Вдоль стен тянулись два ряда стульев из черного эбенового дерева. Подушки на стульях были обтянуты шелком, шинки и ножки покрыты изящной резьбой. Между стульями стояли чайные столики. Пол покрывало большое шелковое полотнище, расшитое цветами и символами долголетия; на стенах висели ценные образцы древней калли­графии и керамические блюда. Вдоль противоположной входу стены стоял длинный ряд вазонов с ярко-красными пионами и пара стульев, развернутых к двери. Приемная была тускло освещена, и в воздухе витал легкий запах плесени. В ту же секунду монахи услышали легкий топот и вслед за этим — женский голос, приказывающий слугам удалиться.

Вскоре в двух дверях, в дальнем конце приемной, появились трое. Пер­вой вошла женщина; это явно была Тигрица. Тигрица оказалась среднего роста, движения ее были грациозными и плавными. Ладная, атлетическая фигура в одежде из золотистого и голубого шелка. Ноги у воительницы были сильными, свободными, кожа напоминала полупрозрачный нефрит. Огром­ные глаза в обрамлении темных ресниц кнаружи сходились в тонкие ще­лочки-стрелки. На какую-то секунду Сайхун едва не позабыл о том, что их привело сюда и заставило грубо ворваться внутрь без приглашения. Взволно­ванно ловя запах изысканных духов, юноша подумал, что ради такой жен­щины действительно можно оставить монашескую жизнь в горах.

Позади Тигрицы стоял ее брат — тощий подросток с бритой головой и пытливым взглядом. Судя по всему, недавно полученная рана его не беспо­коила. Брат был одет в красный шелк. Глядя на незваных гостей, он быстр⁰ запихивал подол своей рубашки под черный пояс на случай, если понадо­бится драться. В руке он держал копье в собственный рост, направляя его на монахов. Привязанный к древку красный бунчук вяло покачивался из стороны в сторону. Брат Тигрицы презрительно фыркнул, показав ровные, белые зубы.

Брат и сестра вышли на середину комнаты, но тут в дверях появилась еще одна фигура. Бабочка. Но вместо знакомого Сайхуну, уверенного в себе л жизнерадостного старшего брата, он наткнулся на затуманенный, почти обреченный взгляд.

— Мы пришли за тобой, Бабочка! — закричал Сайхун через всю комна­ту.

Бабочка на мгновение поднял глаза, потом отвел их в сторону.

—Тебя хочет видеть учитель. Ты перешел все пределы его терпения.
Пойдем с нами, немедленно!

—Это мой дом, — вмешалась Тигрица. — И не вам здесь отдавать приказания.

—Лучше не мешай, чтобы мне не пришлось показаться невежливым, —
с жаром воскликнул Сайхун. Он посмотрел на Бабочку: тот сделал шаг назад.

—Вперед! — крикнул Сайхун, и первым бросился к Тигрице.

Женщина с легкостью отбила первую атаку, и Сайхун оказался в невы­годной для себя позиции. Было очевидно, что у нее гораздо больше опыта; просто силой ничего не решалось. Сайхун инстинктивно ощутил ошеломля­ющее преимущество собственного веса и мышц, но Тигрица оказалась пот­рясающе быстрым, неуловимым бойцом. Она просто ускользала от его уда­ров, даже не пытаясь блокировать их. Когда же Тигрица бросалась в контратаку, Сайхуну приходилось лихорадочно отступать. Умение наносить удары кончиками пальцев помогало Тигрице быстрее доставать противника. Она, безусловно, была смертельной соперницей.

Улучив момент, Сайхун скользнул в сторону и попытался пробраться к Бабочке, который спокойно отступил вглубь комнаты. В это время женщина набросилась на Сайхуна. Он попытался увернуться, но Тигрица в конце кон­цов притянула его к себе, нанеся сокрушительный удар в грудь. Послышался металлический скрежет, посыпались искры, и оба противника на мгновение замерли в изумлении: в носке сандалии у Тигрицы оказалось лезвие. Оно-то и чиркнуло по стальной нагрудной пластине, спрятанной под одеждой у Сайхуна.

— Ах ты, трусливый монах! — с отвращением крикнула ему Тигрица.

Но Сайхун лишь самодовольно ухмыльнулся: нет, он не из тех, кто пола­гается только на судьбу. Пользуясь временным замешательством, Сайхун Дернул узел на поясе и крутнулся на месте. Веревка с дротиком на конце Размоталась, и молодой монах тут же метнул оружие в Тигрицу. Безусловно, она была слишком опытной, чтобы пропустить такой удар, но Сайхун по крайней мере надеялся хоть немного вывести ее из равновесия.

На конце дротика был укреплен свисток, так что в полете дротик издавал пронзительный отвлекающий звук. Веревку следовало держать всегда натянутой, возвращая дротик обратно после каждого броска. Вернув себе оружие, Сайхун мог обмотать веревку вокруг запястья, локтя или ног, а потом снова послать ее вперед под самым неожиданным углом. Еще можно было раск­ручивать веревку кругами, пытаясь нанести противнику порез. Но Тигрица совершенно не испугалась этого неожиданного поворота. Напротив, она еще больше рвалась в бой. Пятнадцати футовой веревки и острого, как лезвие, дротика едва хватало, чтобы удержать ее на расстоянии. Сайхун надеялся, что Уюну и Уцюаню больше повезло с противником.

Оба монаха-охранника были как минимум на два фута выше своего соп­ерника, а по весу превосходили брата Тигрицы фунтов на пятьдесят каждый, И все же мальчишка компенсировал невыгодные условия поединка за счет поразительной скорости движений и длинного радиуса действия своего ко­пья. Судя по всему, его нисколько не смущали два монаха с мечами. Умопом­рачительно быстрые махи и удары мечей не достигали цели, поскольку копье у мальчика было особым. Его древко было вырезано из определенного вида лианы. В результате долгого вымачивания в особых маслах дерево сохраняло хорошую гибкость. Стоило брату Тигрицы ударить одного из монахов прос­то древком, как остальная часть копья сгибалась, словно хлыст, и заточенное острие все равно попадало в тело. При этом копьем можно было пользовать­ся для уколов, парирования чужих ударов, хлыстообразных движений. Сай­хун убедился, что подросток был неплохим бойцом.

И снова Тигрица бросилась вперед. Сайхун с яростью оборонялся. Раск­рутив веревку, он метко швырнул дротик, так что острие, несмотря на попыт­ку противницы уклониться, все же слегка задело ее плечо. Когда дротик со свистом помчался обратно к хозяину, Сайхун шагнул ему навстречу. Веревка с силой врезалась в ладони; Сайхун чувствовал, как ее волокна почти что режут пальцы. Но останавливать движение было нельзя — нужно было ус­петь поймать обратное движение дротика и направить его к цели уже под другим углом. Один круг, еще один, быстрый поворот, чтобы увеличить инерцию... Как только Тигрица оказалась в пределах досягаемости, он из-за спины нанес ей сильный удар «хвост тигра», а потом послал в полет безумно свистящий дротик. Острие дротика попало в брата Тигрицы с такой силой, что все лезвие длинной пять дюймов погрузилось внутрь тела. Сайхун мол­нией бросился вперед и безжалостно накинул кольцо веревки на шею жерт­вы. Уюн и Уцюань без колебаний выбросили вперед свои страшные мечи, чтобы навсегда покончить с юнцом.

Вне себя от горя и ярости, Тигрица слепо бросилась на трех монахов.
Теперь в ее действиях уже не было ни былой сдержанности, ни изящной
стратегии, ни тонкой грации движений. Смертельная и величественная сила
зародилась в теле разгневанной женщины, и она ударила Сайхуна с такой
силой, словно была мужчиной-гигантом. Сайхун быстро изогнулся, чтобы
уменьшить силу удара, но все же не смог удержать равновесие. Покачнув­шись, он начал падать назад, а Тигрица в этот миг занесла над ним свои
растопыренные пальцы, целясь прямо в гортань. Падая, Сайхун успел заметить глаза противницы, покрасневшие от ненависти и слез. Он слышал тихий присвист ее дыхания и ощущал, как вся внутренняя энергия Тигрицы собирается в кончиках пальцев для четко выверенного неотразимого удара.

Но прежде чем Сайхун успел почувствовать на себе всю силу ее смертель­ного укуса змеи, перед глазами мелькнула размытая молния, и меч Уцюаня пронесся в дюйме от лица Сайхуна, разом отрубив Тигрице руку. Смертонос­ное шипение сменилось агонизирующим воплем. Драгоценное оружие Тигрицы безвольно упало на пол, из обрубка ручьями полилась кровь. Ти­грица тут же отскочила назад с выражением неописуемой ярости на лице. В ее глазах было что-то такое, от чего все три монаха замерли.

Тигрица с усилием восстановила дыхание и выпрямилась. Она обвела взглядом комнату. Неподалеку лежал мертвый брат, а любовник, судя по всему, успел покинуть ее. Хуже всего, что она потеряла свою руку. Ее оскор­били, обесчестили в самом худшем понимании этого слова. Ее слава была в ее пальцах; ее умение драться было ее гордостью. Теперь же она потеряла все. Но каждый великий воин, кем бы он ни был — мужчиной или женщиной, — никогда не позволит себе потерять собственную гордость. И Тигрица сделала единственное, что могла и должна была сделать.

Она всегда отлично владела внутренней энергией своего тела, так что ей ничего не стоило по желанию направить ци и кровь в любую точку организма. Теперь она подняла их в язык — туда, где соединяются меридианы Ду и Жэнь. Когда вся ее жизненная сила собралась в этой единственной точке, Тигрица с яростью отчаяния прикусила язык. Рот женщины немедленно наполнился кровью, и душа покинула тело через смертельную рану, которую Тигрица нанесла себе сама. Сайхун ошеломленно наблюдал, как ее тело в последний раз встрепенулось и упало, словно животное, подстреленное охотником.

Потом Сайхун освободил мертвого брата Тигрицы от опоясавшей его веревки. Тело подростка казалось тяжелым. Сайхун смотал окровавленный шнур, решив потом сменить его на новый, а потом аккуратно очистил лезвие дротика. Острый, звериный запах свежей крови наполнил комнату, вытесняя исчезающий аромат духов Тигрицы. У дверей Сайхун нашел масляный све­тильник, и через секунду струя горящего масла пропитала ковры, окрасила неподвижные тела оранжевым светом.

В

последующие дни Сайхун, Уюн и Уцюань продолжали поиски Бабочки, используя для этого внушительную сеть шпионов тайного мира. Они теряли драгоценное время, доверяя непроверенным слухам и раз за разом попадая на ложный след. После пяти дней рысканий по городам и весям, три монаха очутились в деревне Датой, в провинции Хубэй. Там в убогом винном погребке они нашли информатора — мелкого вымогателя и вора. Получив Щедрый куш, воришка сообщил им кое-что полезное.

— Ваш соученик сейчас находится в компании Трех Хубэйских Тигров. Первый — мастер стиля Ладонь Восьми Триграмм; его зовут Ли. Его учи­телем был монах, дзэн-буддист, а генеалогия стиля восходит к Инь Фу — тому самому мастеру, который охранял вдовствующую императрицу, когда в 1910 году ей пришлось бежать из Пекина. Второго зовут Ван. Он учился у зна­менитого Сунь Лутана и является мастером боксерского стиля Формы и Paзума, а также мастером Меча Шести Гармоний. Третьего называют Летающим Котом. Он небольшого роста, но тем не менее представляет собой серьезную опасность: в свое время его тщательно готовил один из последних рыцарей цинской династии по прозвищу Летающий Леопард. Всем троим| сейчас под пятьдесят, так что они в расцвете своих сил. Вы слишком молоды чтобы победить их.

— И тем не менее, — ответил Уцюань, — расскажи нам, пожалуйста, как мы можем найти их.

Воришка задумался на мгновение, потом засмеялся:

— Ладно, ладно. По крайней мере, я буду знать, куда отправлять заказанные для вас гробы.

Монахи распрощались с все еще хихикающим осведомителем и занялись разработкой плана. Теперь это, безусловно, было делом Улиня, a посему единственным вариантом был личный вызов на поединок, И бросить Э1 вызов всем трем мастерам мог только один, потому что было бы нечестно наброситься на Трех Тигров втроем. Сайхун вызвался добровольцем и тут же написал три письма.

П

огода становилась все более жаркой. Сайхун все больше сгорал от нетер­пения изловить Бабочку, В течение двух дней он встретился сначала с Ли, а потом с Ваном и победил обоих. Грациозному и неуловимому стилю Восьми Триграмм, которым мастерски владел Ли, Сайхун противопоставил жесткие захваты и безжалостные броски из монгольской борьбы. Пятидесятилетний мастер просто не выдержал такого количества ударов о землю. Как бы смеш­но это ни показалось, но Вана Сайхун одолел, используя как раз стиль мастера Ли. Гибкость движений и круговые удары оказались отличным средством против прямого и всесокрушающего движения вперед, свойственного бок­серскому стилю Формы и Разума. Ни в одном из поединков Сайхун не убил своего противника — это касалось кодекса чести знатоков боевых искусств. Ведь мастера приютили Бабочку только из чувства дружбы. Сайхун выяснил это после того, как Ван признал себя побежденным. Только тогда оба старых мастера в полной мере осознали, в какую беду попал Бабочка. Они посовето­вали Cайхуну поспешить на юг: Летающий Кот отправился с Бабочкой к реке Янцзы.