Книга вторая 8 страница

В то же время Ду добился значительного влияния в кругу респектабель­ных банкиров. В те дни это отнюдь не считалось чем-то необычным: тогда для шанхайских финансовых воротил коррупция, злоупотребление властью и положением были нормальным способом ведения дел. Ду начал одеваться ^в Дорогой шелк, в гардеробе появились смокинги и цилиндры; теперь он разъезжал в дорогих двухтонных лимузинах с собственным шофером и телохранителями на подножках. Юэшэнь был главой Гражданской Ассоциации Шанхая, директором Китайского Банка, заседал в Комитете валютного резерва, основал школу для мальчиков и даже организовал религиозное братство под названием «Общество Верности»,

Ду пылко отстаивал националистические идеи и не скрывал своей нена-висти к японцам, хотя это вряд ли могло остановить отдельные части разрас-тающегося преступного синдиката от сотрудничества с оккупантами в деле торговли наркотиками. Когда в 1937 г. японцы захватили Шанхай, Ду предложил затопить у входа в бухту все свои корабли, чтобы не подпустить врага. Даже сейчас некоторые группы его банды участвовали в подпольной борьбе против японской армии.

Некоторые с трудом воспринимали столь многогранную натуру Ду Юэшэня: безжалостный убийца. Наркоторговец. Уважаемый банкир. Бес­стыдный бабник. Убежденный националист. Наркоман. Оперный ценитель. Наконец, представитель класса богатых и обеспеченных. Впрочем, ключик к личности Юэшэня можно было найти в его безоговорочной вере в кодекс чести знатока боевых искусств. И в самом деле, будучи опытным воином, одним из старейшин и «крестным отцом» тайного мира боевых искусств в районе поймы Янцзы, Ду твердо верил в такие постулаты ици, как справедли­вость, честь, принципиальность, рыцарство и благородство. Сам Ду считал, что поступает с другими честно и строго наказывал тех, кто преступал поло­жения этого кодекса. Рыцарь не сомневается в своем Господине — он просто уничтожает его противников. Но Господином для Юэшэня была отнюдь не святая троица — власть, опиум и деньги — и Ду ревностно служил своим повелителям.

Его чувство справедливости было примитивным, жестоким и непререка­емым. Но именно это чувство чести, каким бы извращенным оно ни было, делало «короля преступников» больше чем просто гангстером. Несмотря на то что в более поздних свидетельствах Ду часто изображали этаким опереточ­ным злодеем, воплощением зла, он представлял собой бесконечно сложную смесь благородства и бандитизма, идеализма и оппортунизма.

Правда, это не давало повода сомневаться в его жестокости. Едва почув­ствовав пристальный взгляд Юэшэня на себе, Сайхун туг же убедился в этом.

—Ты ищешь одного человека, — бесстрастно возвестил Ду.

—Да, — ответил Сайхун. — Вы поможете мне найти его во имя мира
боевых искусств?

—Возможно.

Наступила длинная пауза. Сайхун не мох понять, размышляет Ду или просто впадает в забытье.

Окружающие застыли в уважительном ожидании. Во внешности Ду сквозила какая-то убогость. Многие великие люди излучают сияние славы и собственного величия; но, судя по своим первым впечатлениям от встречи, Сайхун не мог сказать этого о главаре шанхайских бандитов. Юэшэнь долго сидел неподвижно, словно мумия. Но глаза его, успел заметить Сайхун, оста­вались живыми, пронзительными. Их обладатель не упускал ничего.

— Ты знаком с воинскими искусствами? — голос Ду прозвучал даже
сильнее, чем можно было ожидать.

Сайхун утвердительно кивнул.

— Покажи мне свое умение.

Сайхун молча подоткнул подол своей рубашки и принялся выполнять один из своих любимых комплексов — «Ивовая ладонь». Завершив вступительную часть, он мельком взглянул на Юэшэня: глаза «короля преступиков оживились. Саихун понимал, что ему необходимо произвести хорошее впечатление.

Он почувствовал, как ею мышцы напружинились, а ноги устойчиво под-держивают тело, обеспечивая возможность молниеносных и виртуозных уда­ров. Туловище мощно изгибалось, плечи помогали рукам выписывать быст­рые дуги в воздухе. Появилось ощущение бурной радости, светлого подъема и тепла во всем теле — и Сайхун с гордостью отдался на волю пантомимы битвы.

— Отлично! Просто отлично! — вскричал Ду, когда Сайхун закончил
свое краткое выступление.

Сайхун изумился: мумия возвращалась к жизни.

— Ну, а вы? — обратился Ду к Уюну и Уцюаню.

Братья продемонстрировали заранее подготовленный комплекс Синъи (стиля Формы и Разума). В этой системе внутренних энергетических боевых искусств использовались сокрушительные прямые удары. Отступление прак­тически не применялось — можно было лишь уклоняться в сторону или уворачиваться. Каждое движение воображаемых противников представляло собой прямую и коварную атаку; каждое ответное действие оказывалось не менее мощной контра такой. От этого зрелища Ду еще больше воодушевился и потянулся за кальяном. Слуга тут же зарядил приспособление комочком черной смолы и протянул господину. Чиркнув спичкой, Ду затянулся. Чер­ный комок опиума начал тлеть, превращаясь в красноватый шарик. С каждой затяжкой вода в кальяне бурлила и облака сизого дыма окутывали фигуру главаря. Вскоре комната заполнилась неповторимым ароматом опиума — душистым, вкусным и сладковатым.

Когда братья закончили, Ду весь кипел от внутренней энергии и возбуж­дения. Сайхун понял: Юэшэнь принадлежит к типу энтузиастов боевых ис­кусав, чье преклонение перед воинским умением стоит на грани фетишизма или даже безумия.

— Приветствую вас, юные храбрецы! — воскликнул Ду, в знак одобрения хлопая в ладоши. Теперь он улыбался, раззадорившись, словно мальчишка: — Теперь я покажу вам кое-что!

Телохранитель поднес своему господину два меча с широкими лезвиями в ножнах. Схватившись за рукояти, Ду Юэшэнь быстро выхватил сверка­ющие клинки. Сайхун уловил легкое шуршание: внутри ножен располагались небольшие точила, так что лезвие затачивалось каждый раз, когда меч выни­мали из ножен или вкладывали обратно.

— Упражнение с двумя широкими мечами, стиль Восьми Триграмм! —
о6ъявил Ду и начал свое неповторимое выступление.

В начале упражнения оба меча двигались параллельно. Ду наносил рубящие удары в стороны, выполнял перекрестные движения и вновь рубил воображаемого противника. Стальные лезвия рубили воздух вертикально, горизонтально и по широким дугам. Постепенно удары стали короткими, проникающими. Мечи порхали во всех направлениях: блокируя удар одной рукой, Ду наносил удар другим мечом. Иногда оба меча одновременно опус­кались сверху вниз. Длинные руки Ду мелькали, словно крылья огромной птицы, и размах этих крыльев со смертоносными лезвиями на концах дости­гал почти одиннадцати футов. Юэшэнь представлял собой серьезного про­тивника. При всем желании, подобраться к нему было крайне сложно — мечи рубили воздух быстро, как пропеллеры. При этом Ду наносил удары ногами, выполнял умопомрачительные прыжки, даже в полете не прекращая работу мечами. Такой напор могли бы выдержать разве что старые и опытные мас­тера.

Ритм движений убыстрился, и в глазах Ду Сайхун заметил какое-то без­умное выражение. Только что выкуренный опиум ударил главарю в голову; лицо стало багровым от прилившей крови, и чистая, сверкающая сила не­утомимых клинков теперь доставляла Ду явное удовольствие. Постепенно вращающиеся мечи слились в размытый круг, издавая при этом звуки, будто кто-то рвет в куски простыню. Иногда два острия внезапно замирали, на­правленные опытной рукой в смертельную часть тела невидимого врага, или решительно блокировали предполагаемый встречный удар, или ножницами кромсали воздух одновременно с почти балетными прыжками Юэшэня. Изя­щество, скорость и сила превратились в твердый сплав неутомимого смерто­носного порыва. Кожа Ду покрылась редкими росинками пота, на лице за­стыла удовлетворенная ухмылка.

Теперь пришел черед Сайхуну удивиться. Он также изучал упражнения с широкими мечами в стиле Восьми Триграмм, но это был комплекс с одним мечом. Теперь же он смог наблюдать безусловно зрелищный и жестокий цикл упражнений, который оставлял противнику крайне мало шансов. Да, он с удовольствием обучился бы этому.

Завершив упражнение, Ду заметил в глазах Сайхуна блеск, знакомый всем фанатикам боевых искусств.

—Ну как, понравилось? — спросил он.

—Еще бы! — воскликнул Сайхун.

—Хочешь научиться этому?

—Конечно!

На какое-то мгновение Сайхун совсем забыл о причине своего визита. Именно Ду вернул разговор в прежнее русло.

—Тебе нужен Бабочка. Я позволю тебе отыскать его на моей территории, но я хочу получить кое-что взамен.

—Что именно? — спросил Сайхун.

—Хуашань славится своими традициями боевых искусств — вы трое
только что продемонстрировали это. Я знаю, что у даосов есть секретный
учебник в пяти томах; его написал человек, в полной мере овладевший зна­ниями из манускрипта «Семь бамбуковых табличек из небесной котомки» В учебнике описываются смертоносные стили боевых искусств, для которых нужно уметь вырабатывать внутреннюю энергию. Достань мне эту книгу, а я позволю тебе поймать Бабочку.

— Мне придется послать за ней, — неуверенно сказал Сайхун. Цена за поимку Бабочки была назначена немалая, и теперь он гадал, согласятся ли на это в Хуашань.

.— Хорошо. Я даю тебе неделю. А пока что можешь разучить упраж­нение, которое я показал.

Х

мурым, облачным днем специальный гонец доставил в Шанхай древние книги. Тучи — эти огромные кляксы на бледном шелке неба — грозили разразиться небывалым ливнем, но вместо этого с небес лишь вяло моросило. За грязными окнами дешевого гостиничного номера, в котором остановился Сайхун, весела плотная кисея влажного и душного воздуха. Юноша положил посылку на квадратный столик и аккуратно открыл ее. Все пять томов лежали в переплете из выцветшего пурпурного шелка. Булавки из слоновой кости служили замками. Сайхун открыл книгу, и мутный свет упал на пожелтевшие страницы, испещренные ярко-черными каллиграфическими письменами.

Сайхуна заинтриговало, что Ду Юэшэнь, который жил в Шанхае, знал об эзотерических манускриптах, хранившихся у монахов Хуашань. Скорее все­го, это объяснялось не только положением самого Ду, но и всякого рода слухами, легендами, прочими сведениями, ходившими по всему миру боевых искусств. Сайхун прочел несколько строк и сразу понял, что Ду знал, о чем говорит. В книге объяснялись основные философские принципы внутренне­го совершенствования и способы, при помощи которых во время боя сверх­человеческую силу можно направить в тело противника, чтобы разрушить его внутренние органы. Было бы весьма рискованно допустить, чтобы такие смертоносные методы попали в руки Ду. Вместе с тем Сайхун понимал, что старейшины Хуашань настолько желали заполучить Бабочку, что ради этого были готовы отдать бесценные книги.

В имение Ду Сайхун приехал на рикше. Он нашел Ду за привычным занятием: курением опиума. Судя по всему, дышать Ду было нелегко — всю свою жизнь он страдал астмой. Глаза главы бандитов покраснели и слезились. Для него опиум был наслаждением и пороком; правда, курение помогало Ду справиться с одышкой и тяжелыми хрипами в груди. Без сладкого опиумного дыма он не смог бы демонстрировать свои умения в боевых искусствах. Именно по этой причине его повсюду сопровождали десятки телохранителей, а сам Ду регулярно брал пробы на качество из реки черного порошка, протекавшей через его владения.

Ду раскрыл переплет и устремил на Сайхуна тяжелый взгляд:

— Здесь только три книги.

Человек, который посылал гроб и плакальщиков тем, кем он был недоволен, сейчас был очевидно рассержен.

—Конечно. Вы же не думаете, что я совсем уж простак, — смело ответил Сайхун. — В знак своего безграничного доверия я передаю вам три книги. А где мой товарищ по учебе? Как только я его поймаю, вы получите два остальных тома.

—Не думал, что ты посмеешь перепроверять меня, — прошипел Ду.

—Нет, конечно нет. Но сделка есть сделка: книги в обмен на Бабочку,
думаю, что вы предполагали получить деньги, не поставив товар.

—Ладно, — произнес Ду, сверля глазами Сайхуна, — я ожидаю, что по
окончании твоего задания ты пришлешь мне эти две книги. Но если этого не
произойдет, я забуду про нашу дружбу. Я разыщу тебя и сожгу твой храм.

—Я понял, — дипломатично улыбнулся Сайхун. — Подскажите, где
могу найти Бабочку.

—R провинции Шаньдун, — открыл секрет Ду. — Сейчас он живет в
доме у своего учителя, преподобного Божественного Орла. Это все сведения,
которые ты можешь купить за три книги.

—Благодарю, этого вполне достаточно.

—Сегодня вечером я уезжаю в Чжунцин, — продолжал Ду. — Японцы
начинают что-то подозревать. Не знаю ни когда я вернусь, ни увидимся ли
мы еще когда-нибудь. Но помни: щупальца «Зеленого Круга» раскинулись по
всему Китаю. Я достану везде. И еще помни — я хочу заполучить эти книги.

—Сделка есть сделка. Если я поймаю Бабочку в Шаньдуне, вы получите
то, что хотите.

—Да, я получу то, что хочу, — низким голосом произнес Ду. — Я всегда
получаю то, чего мне очень хочется.

Наконец Сайхуну удалось распроститься. Юноша тут же поспешил в гостиницу, где его дожидались Уюн и Уцюань. Они уложили вещи и в пол­день того же дня выехали из города. Сайхун сообщил товарищам только то, что Бабочку видели в Шаньдуне — и все. Потом он предложил разделиться и встретиться вновь у Тайшань — первой вершины из Пяти Священных Гор Китая. Эта гора у даосов считалась священной; каждый даос должен был совершить туда паломничество хотя бы раз в жизни, подобно тому как му­сульмане обязательно посещают Мекку. Оба брата-монаха были новообра­щенными и никогда еще не восходили на священную вершину, поэтому они с готовностью согласились на предложение Сайхуна, даже не подозревая, что их молодой друг уже давно прикинул, где именно стоит искать Бабочку.

Д

ом Божественного Орла оказался роскошной уединенной виллой в горах центральной части Шаньдуна. Эти горы ничем не напоминали скалистые громады Хуашань — напротив, это были старые, выветрившиеся, полуразрушенные вершины. Покрытые трещинами и разломами, полузасыпанные скальными обломками и почвой, одетые в плотную шапку леса, эти горы словно плыли в мягкой атмосферной дымке. Пейзаж казался неземным фоном гигантского полотна, на переднем плане которого возвышалась настоящая крепость. Больше в округе не жил никто, лишь огромные стены поместья свидетельствовали о человеческом присутствии.

Божественный Орел был другом дедушки Сайхуна. Он встретил юношу тепло и приветливо. Хозяин поместья был похож на легендарного богатыря: широкие плечи, мощные руки с пальцами крепкими и большими, словно железнодорожные шпалы. Божественный Орел носил совсем белую от седины бороду, лицо у него было покрыто морщинами. Особенно выделялись сильно выпуклый лоб и горбатый нос с немного вздернутым кончиком. Бровисрослись густо, почти в одну линию, а темные поблескивающие глаза вы­зывали беспокойство своим пронизывающим хладнокровием.

Он уже получил письмо Сайхуна. Не желая лично вмешиваться в кон­фликт, Божественный Орел, тем не менее, предложил Бабочке дождаться Сайхуна. Он считал, что продолжением игры в кошки-мышки ничего не до­бьешься. С другой стороны, если бы два брата смогли разрешить имеющиеся сложности, это пошло бы на пользу им обоим.

Погоня за Бабочкой длилась уже два месяца. За это время Сайхун объездил Китай вдоль и поперек. И вот теперь ему предстояло наконец-то за­хватить своего старшего брага. Готовясь к встрече, Сайхун умылся, надел темно-красную шелковую рубашку. Потом он вышел в сад.

Пройдя через ворота в форме полумесяца, Сайхун увидел совершенную композицию выложенного камнем дворика, в котором были установлены выветренные обломки скал. Между камней массивной колонной возвышался окаменевший ствол дерева, вокруг него росли пионы. Миновав ворота, Сай­хун повернул направо и подошел к шестигранной арке. Надпись над аркой гласила: «Вечное благоухание древности».

Выложенная синеватыми плитами сланца дорожка вела в роскошный сад с бирюзовыми бассейнами, композициями из серых валунов, плакучими ивами и старыми соснами. Пройдя по тропинке к следующей стене, Сайхун миновал овальные ворога и небольшой крытый павильон за ними. Он вышел к большому пруду, посередине которого был устроен искусственный остров приблизительно пятнадцати футов в диаметре. Через пруд была проложена извилистая каменная насыпь, по которой можно было попасть в стоящую на острове беседку, расписанную красным и зеленым. Там стоял Бабочка. Зало­жив руки за спину, он пристально вглядывался в далекие горные вершины, выделяясь ярко синим цветом своего безупречного шелкового наряда.

Насыпь была сделана из твердых гранитных плит футовой толщины. Сайхун быстро зашатал к островку, чувствуя под ногами уверенную проч­ность камня. В зеркале пруда на фоне ярко-зеленых ив отражались яркие цвета беседки и неподвижная фигура Бабочки. На какой-то момент воспоминания из прошлого захватили Сайхуна.

— Вот я и поймал тебя, — глухо произнес Сайхун.

Бабочка медленно и грациозно повернулся. Сайхун заметил, что лицо старшего брата осталось таким же молодым и прекрасным. Бабочка отнюдь не выглядел озабоченным; наоборот, он излучал спокойствие и собранность. Увидев Сайхуна, Бабочка искренне улыбнулся.

—Да-да, и ты знаешь почему, — продолжал Сайхун. — Великий Мастер
хочет тебя видеть. Ты причинил ему множество неприятностей.

—Разве? — Бабочка направился к восьмигранному мраморному столику, который отделял его от младшего брата. Вокруг столика стояло четыре стула. Они были сделаны в форме барабанов, вырезанных из цельных кусков изящного молочного мрамора. Художник постарался изобразить даже гвоздики, которыми на настоящих барабанах натягивается кожа, а также ручки. На изящно расписанном фарфоровом подносе династии Минь стоял чайник исин в форме соснового пня и две небольшие чашечки.

— Хочешь чаю, Младший Брат?

Сайхун и Бабочка сели друг напротив друга. Бабочка аккуратно расста­вил чашки и разлил чай. В воздухе запахло тонким ароматом цветов нарцисса.

—Ты уходишь от ответа, Старший Брат, — твердо сказал Сайхун. — Ты
грешил много раз. Ты убил многих людей. Это — злоупотребление твоим
талантом. Меня приводит в ярость мысль о том, что я никогда до этого не представлял себе масштабы твоих проступков.

—Но разве ты тоже не убивал? Разве ты не убил мою любовницу и ее
брата?

—Но они были воинами. Каждый из нас — членов мира боевых искусств
изначально соглашается с вероятностью быть убитым в поединке.

—Ты даос. И ты понимаешь, что значит отнять жизнь, независимо от
причин.

—Не пытайся смешивать понятия. Ты только стараешься отвлечь вни­мание от себя.

—От меня? Но мне нечего скрывать.

—Нечего? Какое бесстыдство! Ты сейчас стоишь здесь, в этом саду и тебе
нет дела до тех женщин, которых ты соблазнил и сделал проститутками, до
тех, чью жизнь ты разрушил наркотиками, до невинных, которые погибли
только потому, что к несчастью для себя случайно оказались на твоем пути.
Неужели ты не чувствуешь никаких угрызений совести? Неужели ты не чув­ствуешь за собой никакой вины?

Бабочка задумчиво допил свою чашку и поставил ее на стол. Потом он пристально и остро взглянул на Сайхуна.

— Вина, говоришь? — спросил он. — Да, ты стал пламенным оратором.
Ты хоть знаешь, что такое вина?

Вопрос заставил Сайхуна замолчать.

— Вина — это покрывало, за которым прячутся ущербные люди. Вначале они нарушают предположительно установленные рамки, а потом прини­маются выть о чувстве собственной вины. Разве это делается для того, чтобы очиститься от последствий своего проступка? Да, они рассказывают об угрызнениях совести — и потом повторяют то же самое снова и снова. Их чувство вины становится еще тяжелее. Чувствуя свою неспособность измениться, будучи не в состоянии воспринимать себя такими, какими они есть, эти люди из-за непрекращающегося чувства вины считают себя ущербными. И это процесс для них становится пожизненным, полностью разрушая их.

Сайхун был смущен. Раньше это казалось ему совершенно ясным; теперь же он не понимал, отчего все вдруг стало таким сложным. Возражения Бабочки были вполне логичны, но вот окончательные выводы совсем не каза­лись приемлемыми.

—Чувство вины возникает, когда человек соглашается с тем, что его
действия были неправильны. Но чувство вины — это болезнь, — продолжал
Бабочка, — и единственным лекарством от нее может быть только настойчивое стремление вперед. В жизни неизбежно возникают ситуации, когда человек вынужден совершать ошибки. Обычно люди скрывают свой страх ошибок. Только совершенный может признать, что его действия были невер­ными, и никогда не повторять этого снова. Такая личность не только ус­транит из своей жизни слабости, но также избавится от необходимости чув­ствовать вину.

—Послушай, Старший Брат, бросай молоть всякую чепуху, — угрюмо
прервал его Сайхун. — Почему бы тебе просто не признать, что ты неправ?

—А теперь ты пытаешься судить меня. Кто ты такой, чтобы судить
меня? Разве у людей есть право судить друг друга?

—Существуют законы и правила.

—Закон — это условность, придуманная человеком, это искусственный,
произвольно взятый стандарт. Я не вижу для себя причин одевать на шею
подобное ярмо. Пусть к законам прислушивается всякая серость. Пусть условностями занимаются те, кто лишен воображения. Я же не могу согласить­ся с такой фальшивой вещью, как мораль.

—Ты превратился в монстра, извращающего сами понятия праведного
образа жизни. — Сайхун чувствовал, что начинает злиться.

— Все, чем ты занимаешься, — просто сидишь здесь и выливаешь на
меня ушаты обвинений. Ты не говорил бы так, если бы жил моей жизнью.
Тот, кто берется обвинять и осуждать других, вначале должен спросить себя,
есть ли у него особое право считать себя выше других. В сущности, все рож­
даются равноправными. Так что не торопись судить других.

Бабочка вздохнул и поднялся на ноги.

— Все, что меня привлекает, — это возможность поглубже узнать жизнь
и исполнить предназначение, данное мне судьбой, — заключил он.

Мгновение Сайхун раздумывал. С его точки зрения, это было идеальным смыслом жизни.

— Все мы приходим в эту жизнь с определенной судьбой, — задумчиво произнес Бабочка, внимательно вглядываясь в неподвижную воду. — Выполнить свое предназначение — вот единственная важная цель. Это требует абсолютной честности. Кроме того, я никогда даже не пытался быть нечестным. Я принимаю себя таким, каким я есть. Я не обманываюсь всякими придумками по своему поводу. Я не ослепляю себя мыслями об идеальном образе жизни, которые внушают мудрецы или книги вроде «Семи бамбуковых табличек»; и я не привязываюсь к этому. Какой абсурд! Священные письмена давались людьми, а не богами. Почему я должен соглашаться с ними? Нет, я, конечно, твердо решил жить честно. Но я не буду уродовать свою жизнь по поводу предубеждений других. Я соглашусь со своей судьбой, какой бы она ни была; но я проживу свою жизнь по-своему. Моя жизнь будет построена на моих собственных стандартах правильного и неправильного. Так дай мне возможность исследовать мою жизнь, созерцать ее, найти, в чем ее смысл. Только тогда я смогу жить, не связывая себя пустыми иллюзиями.

—Брат, ты говоришь мудро. Но это не оправдывает ни убийств,
грабежей, ни соблазнений.

—А я должен чтить свою судьбу только тогда, когда она оказывается
хорошей, приятной, вызывающей уважение? Актер не должен жаловаться на роль, которую он получил. Это ведь всего лишь мелкая провинциальная драма. Когда спектакль закончится, ему дадут новую роль.

—Но убийства!..

—Да-а, нечасто я встречал знатока боевых искусств, который был бы
столь щепетилен в вопросах убийства. Легенды полны трогательных рассказов о сентиментальных рыцарях. Вот только они всегда рано умирают.

—Старший Брат, я согласен с тем, что ты говоришь, но все это уже
поздно и звучит просто как оправдание жизни злодея.

—Ты молод, Сайхун. Слишком молод. Все, что я могу сказать: я никогда
не соблазнял женщины против ее воли. Я никогда не убивал человека, кото­рый не хотел убить меня. И я никогда не грабил того, кто этого не заслужил,
кто не нажил свои деньги обманом и подкупом.

Сайхун молчал.

— Надеюсь, это удовлетворяет твоим мелким моральным принципам;
— саркастически поинтересовался Бабочка.

Сайхун вынужден был признаться в душе, что, в принципе, это звучи! удовлетворительно. Но вслух ничего не сказал. Бабочка взволнованно развернулся к Сайхуну.

— Мой Маленький Брат, сейчас ты держишь в руках мою жизнь. Я при­зываю тебя отпустить меня. Если в Хуашань меня посадят в тюрьму, я не
смогу быть спокойным. Мой дух будет сломлен.

В душе Сайхуна поднялась волна чувств: это ведь его брат, его самый близкий друг с детства!

—Подумай над этим, Маленький Брат. Как часто в нашей жизни
полностью свободны в своем выборе? Времена года влияют на нас. Звезды
управляют нами. На нас давят обстоятельства. Нами управляет судьба. Ты
являешься тем, кем ты являешься, потому, что таким определенным образом
сложился твой жизненный путь. Ты делал свой выбор, но в действительности
у тебя было не так уж много реальных возможностей выбирать — из всего
встречающегося на твоем пути многообразия ты выбирал лишь то, что считал правильным. Теперь представь мою жизнь. Меня влечет другой поток Дао. Женщины влюбляются в меня; богатство само течет ко мне в руки; воинское искусство цветет во.мне. Я не просил ничего этого. Все пришло ко мне по велению судьбы. И я принял ответственность за это. Нас обоих прозвали Бабочками. Мы должны либо свободно летать, либо погибнуть. Дай мне шанс улететь на свободу. Позволь мне следовать велениям моей собственной судьбы.

—Я не отстану от тебя до самой твоей смерти.

—Это крестьянский способ мышления. Ты и я — мы оба должны стараться жить как герои. Все мы в конце концов умрем. Я знаю: в других жизнях я вернусь обратно на Земно. Но сейчас я выполняю.мою роль так же, как ты свою. Позволь мне и дальше выполнять мою роль.

Надеясь выиграть время, Сайхун неторопливо налил себе еще чаю. Он был согласен с Бабочкой; его поразила способность Старшего Брата прони­кать в суть вещей и событий. С другой стороны, он не видел причины преры­вать жизнь какого-либо конкретного человека. А Бабочка действительно был необычной, в своем роде уникальной личностью, думал Сайхун, Этот серый, обыденный мир нуждался в столь неординарных личностях.

Сайхун встал и повернулся лицом к брату, наслаждаясь тишиной и спо­койствием мгновения. Теперь он понимал, насколько любит его.

Сложив руки на груди, он слегка поклонился:

—Ты перестанешь вести жизнь преступника?

—Теперь я многое понимаю гораздо лучше. Уверяю, что этого больше
не будет.

—Старший Брат, пожалуйста, подумай о себе. Постарайся ненадолго
залечь и не показываться.

—Постараюсь, Маленькая Бабочка.

—Я уйду первым.

—Пожалуйста, иди помедленней.

Сайхун пересек насыпь-мостик и ступил на каменную дорожку. Взглянув поверх раскачивающихся вершин вековых деревьев, он увидел на фоне лавандового неба серовато зеленые вершины далекой горной цепи. Он подумал о своем учителе, который сейчас был где-то далеко-далеко, на почти недося­гаемом скалистом пике. Какой далекой, почти нереальной казалась та жизнь в горах! Он шел и раздумывал, как объяснит учителю те чувства, которые он испытал среди равнин. Ничего, он все объяснит, думал Сайхун. Безусловно, у них должна быть какая-нибудь альтернатива.

Он оказался у ворот рядом с павильоном. Розовый куст приготовился брызнуть множеством бутонов. Кончики темно-зеленых стеблей были сплошь усеяны красными и розовыми упругими шариками. Легкий ветерок ласково шевелил ветви. Сайхун чувствовал, как чувства захлестывают его. Он с трудом подавил в себе желание обернуться назад.

П

рибыв на железнодорожную станцию в Тайшань, Сайхун сел на дряхлый автобус который направлялся к подножию горы. Со времени его встречи с Бабочкой прошло уже четыре дня, и он считал вопрос решенным. Оставалось только воссоединиться с братьями-монахами и вернуться в Хуашань. Сайхун чувствовал удовлетворение от выполненного задания: он много путешествовал, немало повидал, встречался с необычными людьми и вышел победителем в нескольких трудных поединках. Вот такая жизнь ему нравилась Он чувствовал себя настоящим воином, знатоком боевых искусств — человеком, который живет ради приключений. Рыцарем, который борется за правду и справедливость. Со временем он может стать членом братства неза­урядных людей вроде его учителя и тех, кого он повидал в пекинской чайной. День выдался пасмурным, туманным. Вершина Тайшань накрылась по­лупрозрачной кисеей дымки. Сайхун договорился с Уюном и Уцюанем, что они встретятся не на самой вершине, а на соседней горе пониже. На менее хоженом, восточном маршруте к Тайшань находился Храм Тройного Янь, Там и встретились три товарища. Сайхун рассказал братьям о своей встречи с Бабочкой. Теперь они могут возвращаться, Хуашань останется вне опас­ности, и они использовали лишь немногим более двух месяцев из срока, ус-тановленного Цинъи.

—Ты что — рехнулся? — яростно напустился на него Уцюань. — Ты мог схватить ублюдка, а вместо этого отпустил его?!

—Да-а, ты совершил серьезную ошибку, — добавил Уюн.

—О чем это вы? — изумился Сайхун. — Это было просто недоразу­мение. Его обвинили в совершенно недоказанных преступлениях. Кроме того, Бабочка дал мне слово, что будет вести тихую и скромную жизнь.