Книга вторая 9 страница

—Глупый ты малец! — укорял старший брат. — Да он никогда не изменится! И ты позволил ему охмурить тебя!

—Охмурить меня? — Сайхун покраснел от гнева. — Это невозможно. Я
не один год занимаюсь медитацией, и разум мой силен.

—Так открой глаза, тупой медитирующий монашек, — едко бросил
Уюн. — Ты все еще неспособен отличить белое от черного.

—Нам приказали привести его обратно, — продолжал Уюн. — Ты все
испортил. Теперь нам придется начинать сначала.

—Нет! — воскликнул Сайхун. — Дайте ему шанс. Он обещал остано­виться. Я знаю его с детства — он не станет лгать.

—Какой же ты наивный! — изумился Уюн. — Даже если это было бы
правдой, он все равно должен быть наказан за прошлые прегрешения.

—Но ведь они уже в прошлом, — с нажимом произнес Сайхун.

—Для меня это не имеет значения, — ответил Уюн, — я должен вы
полнить данное мне приказание.

—Я согласен с ним, — вмешался брат.

—Давайте вернемся обратно. Великий Мастер нас рассудит, — в отчаянии предложил им Сайхун.

—И явиться к нему с пустыми руками? — во взгляде Уюна светил
сарказм. — Вот тогда ты и узнаешь, что такое настоящее наказание!

—А Ду? — в свою очередь спросил Уцюань. — Ты же договорился с ним.
Теперь и он будет охотиться за нами.

—Я передал ему только три книги! — закричал Сайхун. — Поскольку
не забрал Бабочку из поместья Божественного Орла, сделка аннулируется.

—Но ведь книги остались у него.

—Я сохранил две последние. Все техники описаны именно в них. Первые три — чистая теория. И я верну их нашим старейшинам. В конце концов, мы потеряли не так уж много.

—Если не считать времени и Бабочки, глупый щенок! — взорвался Уюн.— Неужели ты не понимаешь, какую кашу ты заварил?!

Сайхун промолчал, чувствуя неожиданный страх. Впервые он задумался, насколько он был неправ, позволив Бабочке уйти. Там, в саду, все казалось таким простым; теперь же он был ни в чем не уверен.

Внимательно поглядев на него, Уюн немного смягчился.

— Ладно, сделаем так: мы проследим за ним, наблюдая за деятельностью
банды «Зеленого Круга». Если окажется, что он действительно исправился,
мы вернемся за советом к Великому Мастеру. Если же этого не произойдет, у
нас еще останется время на его поимку.

Уцюань кивнул. Сайхун также согласился. Он ничего не сказал. Чем больше он размышлял над этим, тем хуже становилось у него на душе.

Судя по всему, в последующие дни удача отвернулась от них — поезда совершенно выбились из графика, а Бабочки и след простыл. Они медленно двигались на юг по направлению к Янцзы, изо всех сил утешая себя наивной надеждой, что Бабочка обязательно должен появиться среди членов «Зелено­го Круга». Постепенно появились кое-какие сведения.

Китайцы казались нацией шпионов и соглядатаев. Сайхун всегда нена­видел это качество в людях, но теперь он даже был благо дарен ему. Страна полнилась людьми, каждый считал своим долгом вмешиваться в дела других, it практически в любой ситуации можно было найти свидетеля любого со­бытия. В тайном мире подобное любопытство служило главным источником информации. Чтобы получить нужные сведения, достаточно было хорошо заплатить.

Вскоре начали появляться все новые факты; они свидетельствовали о том, что Бабочка не только не перевоспитался, но наоборот удвоил свои уси­лия. Когда троица прибыла в Янчжоу, появились еще более беспокоящие слухи. Бабочка убил нескольких политиков в Шанхае, а теперь, пытаясь скрыться от возмездия, заодно сопровождал вверх по Янцзы груз опиума.

Сайхун узнал об этом с тяжелым сердцем. Теперь ни о каких чувствах не могло быть и речи — ему пришлось согласиться с тем, что брат оказался обыкновенным гангстером. Значит, до этого он постоянно обманывал себя! Каким-то образом ему даже удавалось воспринимать поиски Бабочки, как креповый поход за правдой. Теперь же это казалось обычной и угрюмой полицейской работой. Дело оказалось не просто обыденным — оно заставило Сайхуна обратиться лицом к кошмарной действительности.

Бабочка направлялся к Чжунцину. Если он окажется там, поймать его будет невозможно. В городе были Ду Юэшэнь и Чан Кайши, так что трех Монахов там наверняка просто убьют. Нужно было отловить Бабочку как можно быстрее. Шпионы доложили, что Бабочка будет ночевать в Нанкине. Именно там три монаха и решили устроить засаду.

Нанкин был большим городом, широко раскинувшимся на южном бе­регу Янцзы. Это был промышленный центр, большой порт и древняя столица. Нанкин входил в число восьми Древних Столиц Китая, и до сих нор в нем можно было увидеть остатки крепостных стен, а рядом с городом еще сохранились усыпальницы династии Мин. Одно время Чан Кайши даже сде­лал Нанкин своей временной столицей, но в декабре 1937 года в результате кровопролитного сражения японцы с позором изгнали его оттуда. То был последний раз, когда Нанкин — Южная Столица — мог надеяться соперни­чать с Пекином — Северной Столицей.

Большая часть юрода была разрушена практически до основания, чего не произошло в Пекине. Война уничтожила многие городские кварталы це­ликом. На местах бывших улиц до сих пор виднелись груды обломков и по­лусгнившие тела. Сгоревшие коробки домов, груды камня и дерева на месте прежних зданий, вырубленные под корень деревья, мосты и железнодорож­ные пути в паутине колючей проволоки — таким тогда был Нанкин. Повсюду можно было встретить калек — с грязными лицами, выбитыми зубами и непросыхающими от слез глазами, они брели куда-то, тщетно надеясь на эти свои дома. Попрошайки. Мошенники. Деклассированные элементы. Никто в Нанкине не избежал столкновения с войной. Японская армия до сих пор удерживала город; оккупанты патрулировали улицы, убивая всех, кто им чем-то не поправится. Здесь уже не было места ни воинской доблести, ни спра­ведливости, ни героизму.

Д

олгие часы Сайхун ожидал в битком набитой гостиничной комнате на втором этаже. Когда-то это путешествие началось крестовым походом во имя воинской чести. Тогда он был родовитым воином, разодетым в шелк и нефрит. Тогда он официально просил тайный мир боевых искусств засвиде­тельствовать, великое правое дело, за которое он боролся. Почему он не рас­крыл глаза пошире еще в Цюфу! Половина старейшин давно превратились в дельцов; впрочем, бизнес стал уделом и армейских чинов. Он сражался храб­ро, демонстрировал героизм, но в это же время подлецы и негодяи деклари­ровали те же святые идеалы. Теперь он видел, что мир принадлежит таким, как Ду Юэшэнь и что недавние воины успели превратиться в бандитов, во­оруженных огнестрельным оружием.

Стряхнув с себя эти мысли, Сайхун решил вернуться в настоящее. Он выглянул в окно во внутренний дворик с балконами. Когда-то стены гости­ницы были белыми, теперь их покрывала сажа и мутные разводы от дождя. Сайхун посмотрел на Уюна и Уцюаня: братья тихо насупились, сжимая в кулаках вынутые из ножен мечи. Бабочка был в номере через двор напротив. Его поимка была лишь делом времени.

Когда завечерело, в комнате напротив зашевелились. Вскоре оттуда вышло несколько мужчин; одним из них был Бабочка. Сайхун кивнул голо­вой своим товарищам. Они аккуратно вышли на улицу и подкрались к бал­кону. Сайхун вышел из комнаты, держа в руках четырехфутовую духовую трубку. Взглянув на брата, он замер, потом медленно и глубоко вдохнул, слов-но сдерживая рыдания. Сайхун набирал воздух в грудь, пока не почувствовал, что комок подкатил к гортани. Потом резко вытолкнул внутрь гонкой труб­ки все свои сожаления, идеалы и чувства.

Крошечная стрела со снотворным бесшумно скользнула в воздухе и впилась вшею Бабочки. Дружки Бабочки вскрикнули от изумления. Сайхун быс­тро взял новую стрелу и выстрелил еще дважды, а Уюн и Уцюань ринулись вперед. Гангстеры начали поспешно вытаскивать из кобуры пистолеты, и Сайхун ничком упал на пол, чтобы избежать пули. Через приоткрытые створ­ки окна он поглядывал на происходящее. Братья быстро расправились с бан­дитами, но Саихун лишь с волнением следил за Бабочкой. Он видел Старшего Брата: тот стоял у самых перил. Бабочке удалось выдернуть стрелу, но было уже поздно — снотворное начало действовать. Бабочка пошатнулся. Заметив Уюна и Уцюаня, он попытался было спрыгнуть вниз, чтобы спастись, но сознание оставило его, и бессильное тело упало в кусты сада.

В

сю дорогу обратно в Хуашань Саихун печально спорил с Бабочкой. В нем говорил голос преданной дружбы. Когда-то Сайхун буквально превоз­носил своего брата, а вот теперь ему пришлось сбить своего кумира стрелами и везти на суд.

— Видишь, что произошло со мной? — спросил Бабочка.

Вагон немилосердно раскачивался. Сайхун взглянул на Бабочку. Руки у пленника были связаны за спиной, ноги широко разведены и крепко привя­заны.

—Я уже слышал от тебя много красивых слов, — ответил Саихун. — Я
поверил тебе. Но ты ничуть не изменился.

—Каждый из нас должен сделать свой выбор, — сказал Бабочка, глядя в
окно. — Иногда выбор получается неправильным. Реальная жизнь непохожа
на рай. Мы не можем вести себя, как бессмертные.

—Реальная жизнь — это всегда испытание, — возразил Саихун. — Что­
бы попасть в рай, необходимо жить правильно. В конце концов это оправдывает себя.

—Возможно, если бы ты жил моей жизнью, то говорил бы сейчас иначе.
Но не уподобляйся мне. Учись на моих ошибках. И вообще, учись настой­чиво, дисциплинируй себя. Будь праведником и верши добрые дела.

—Я просто не могу поверить своим ушам! Ты, кто натворил столько бед,
— ты пытаешься наставлять меня на путь истинный?

—Я это делаю только потому, что ты мой младший брат.

—И чему же ты хочешь научить меня? Хочешь сделать меня еще более
Доверчивым, скармливая мне всякую чепуху вроде той, что была в доме у
божественного Орла? Никогда больше не буду тебя слушать!

—Не упрямься. Может, когда-нибудь наступит день и ты поймешь, что
совершил кое-какие страшные ошибки. Когда этот день придет, не чувствуй за собой вины. Не прячься от самого себя — просто в будущем постарайся статъ лучше.

—Что ж, у тебя будет возможность превратить свои слова в конкретные
дела. Когда Великий Мастер увидит тебя, он вряд ли развесит уши от твоего
сладкоголосого пения.

—Я не боюсь наказания.

—Погоди, мы еще не приехали.

Поезд остановился, и Уцюань рывком поднял Бабочку на ноги.

— Мы на станции Хуаинь, — прорычал он. — Шагай, ублюдок.

Днем они взбирались по крутым склонам Хуашань и под вечер добра­лись до Храма Южного Пика. Насколько отличалась жизнь монахов-даосов от мирской суеты. Чистый воздух; земля, свободная от грязи, отбросов и разлагающихся трупов. Величественные силуэты древних сосен четко прори­совывались на фоне туч. Водопады ревели, низвергаясь с головокружитель­ных утесов. Черными точками в небе парили ласточки и журавли; пичужки веселым чириканьем наполняли все вокруг. Несмотря на бедность и преклон­ный возраст, храмы и монастыри хранили свою извечную чистоту, непод­вижно замерев на склонах. Душа Сайхуна наполнилась щемящим ощуще­нием упорядоченности и спокойствия здешнего бытия. Что-то в его сердце наконец угомонилось и расслабилось.

Войдя в храм, он услышал знакомое с детства пение монахов и изумился — насколько волнующим показалось ему сейчас то, что он искренне ненави­дел ребенком! Он вдохнул мягкий и прохладный воздух, ощущая тонкий аромат камфоры и сандалового дерева. Как все-таки приятно возвращаться!

Его старый учитель и ученики сидели плечом друг к другу в главном молельном зале, словно судьи.

Сайхун, Уюн и Уцюань опустились на колени. Заметив полное пренебре­жение Бабочки, Уцюань дернул за веревки, которыми были связаны колени Бабочки, и силой заставил его преклонить голову.

Наступила полная тишина.

Великий Мастер знаком предложил им перейти в маленькую комнату, которая примыкала к главному залу. Это была обыкновенная келья без ка­ких-либо украшений и утвари, с единственным окном и крошечным алтарем. Обычно монахи отдыхали там между ритуальными служениями.

Вслед за Великим Мастером в комнату вошли только два служки. Вели­кий Мастер подошел к Бабочке и, ничего не говоря, впился в него присталь­ным, тяжелым взглядом. Несмотря на связанные за спиной руки, Бабочка стоял с гордо и презрительно поднятой головой.

Многозначительная тишина электрическими разрядами покалывала те­ло Сайхуна. Он не удержался и посмотрел на Бабочку. Оранжевый полукруг заходящего солнца светил Бабочке в спину, отбрасывая пурпурные тени на лицо. Пот, стекая после трудного восхождения по лицу Старшего Брата, ос­тавил у него на щеках мутные полосы; несколько прядей непослушно упали на лицо. Сайхуна интересовало, о чем думает Бабочка, испытывая силу своей воли в немой схватке с тем, кто вырастил его из крохотного найденыша.

В отличие от прибывших, чья одежда была грязной и изношенной, Великий Мастер был облачен в безупречное черное одеяние. Складки одежды спадали ровно и изящно, чистая шапка была надета просто безупречно. Белая борода резко контрастировала с темной одеждой, но ни один волосок на голове не выбивался из прически. О чем думает сейчас учитель? — гадал Сайхун. Чувствовал ли он сожаление от того, что его приемный сын дошел до такого? Или это была просто ярость, грусть, горечь? Может, он простить Ба­бочку?

Несколько агонизирующих мгновений две фигуры с невероятным стоицизмом продолжали стоять друг напротив друга. Ни один проблеск чувств не мелькнул на их лицах; в глазах ничего нельзя было прочитать. Эго были две статуи, которые свела вместе судьба.

Внезапно глаза Великого Мастера налились кровью. Он сделал шаг впе­ред и с невероятной силой обрушил свою ладонь на грудь Бабочки — туда, где сердце. Сайхуну довелось поучаствовать в серьезных схватках, но никогда до этого он не слышал звука лопающегося сердца. Кровь хлынула изо рта и носа Бабочки, глаза побелели и закатились.

— Нет! Нет! — закричал Сайхун.

Даже оба брата-монаха, машинально подхватив падающее тело, не мог­ли скрыть своего изумления.

—Зачем вы сделали это? — заплакал Журчание Чистой Воды.

—Да, да, зачем вы сделали это? — эхом откликнулся Сайхун, упав на колени подле скрюченного тела Старшего Брата.

Но Великий Мастер лишь сложил руки и резко отвернулся. Из кельи он вышел одни.

Глава двадцать пятая

Пепел

Б

лаговония все еще курились. Ярко мерцали свечи и воск, словно капли крови, медленно стекали в подсвечники. Цветы были яркими, свежими, даже какими-то радостными; но Сайхун понимал, что вскоре они пожелтеют и увянут. Сайхун торжественно опустил руку в урну, которую нес, и почувст­вовал пальцами жирный пепел и остатки костей. Он бродил по склонам, словно неприкаянный призрак, и медленно рассыпал прах, оставшийся после кремации его старшего брага.

Смириться со смертью Бабочки Сайхуну было очень непросто, хотя все вокруг лишь утверждало реальность происшедшего. Сайхун собственноруч­но омыл и одел в чистую одежду окаменевшее, тяжелое тело. Он натирал его благовонными маслами и кунжутным семенем, ощущая под пальцами холод­ную, безжизненную плоть. Он долго смотрел на Бабочку, и даже на цере­монии похорон ему казалось, что Старший Брат слегка шевелится. Однако это были лишь результаты процессов в теле, которое смирилось с последним притяжением земли.

За это время Сайхун ни разу не заплакал. В нем не было скорби — лишь доходящее до дрожи осознание абсолютной власти судьбы. Он чувствовал себя опустошенным, изможденным и уставшим. Долгое время он куда-то стремился, за что-то боролся; и вот все было кончено. Он с радостью при­мерял на себя роль благородного рыцаря, ни разу не задумавшись о пос­ледствиях того поручения, которое предстояло выполнить. Он понял, что настолько увлекся выполнением, что окончание приключений вызвало в нем пустоту.

Конфликты, сражения, даже жестокие шутки, которые он играл с други­ми, всегда казались ему чем-то нормальным, даже если после этого он не чувствовал себя так уж хорошо. Они все равно значили для него возможность человеческих отношений. Теперь же совершенный круг общения мастера с учеником оказался непоправимо разрушенным. Осталось лишь всепоглоща­ющее чувство одиночества.

Великий Мастер больше ни разу не упомянул имени Бабочки, оставив Сайхуна наедине с бесконечными вопросами, которые тот так и не осмелился задать. Его учитель всегда мог дать исчерпывающий ответ обо всем, что каса­лось неба или земли; но в вопросах личного свойства он тут же скрывался на недосягаемой вершине своего высшего авторитета. Сайхун мог говорить или делать буквально все что угодно, не опасаясь оскорбить учителя, — но теперь Великий Мастер молчал, лишь усиливая чувство одиночества юноши.

В течение последующих недель Сайхун честно пытался войти в ритм хра­мовой жизни, но огорчение и смущение от недавних событий сводил все усилия на нет. Созерцание аскетических обрядов смущало его. Он смотрелна старых монахов: те голодали, делали жертвоприношение и полностью посвящали себя достижению высшей чистоты в жизни; но при этом было неясно, преуспеют ли они. Выглядели монахи неважно — покрытые морщи­нами тела, ковыляющая походка, — но тем не менее они из года в год продол­жали свято верить в избранный путь. С точки зрения Сайхуна, в них не было ничего, чем можно было бы оправдать такую жизнь. Сайхун решил покинуть Хуашань.

Он хотел путешествовать, искать новые впечатления, хотя и понимал, что в жизни нужна цель, путеводная звезда или просто роль. Подумав было о боевых искусствах, он пришел к выводу, что рыцарей больше не существует. Тогда он решил вернуться в семью, но теперь жизнь аристократии клонилась к закату. Наконец он понял, что больше всего ему хочется просто быть путе-шественником-одиночкой, пилигримом, знатоком искусства и жизни. Вот в чем заключалась ею цель.

Он сделает свой разум дворцом, сокровищницей, где будет собрано все самое красивое. Этот разум-творец будет достаточно большим, чтобы там можно было спокойно бродить, наслаждаясь собранием. Там у него будут сады, за которыми он будет ухаживать; изысканная пища, которой можно будет наслаждаться; коллекции фантастических произведений искусства и потрясающая мебель, сделанная руками лучших мастеров. И еще там будут незаурядные, совершенные люди, с которыми можно будет беседовать. Каж­дая комната будет предназначена для определенного рода занятий, и все уб­ранство в ней будет находиться в тонком равновесии с этим занятием. Каж­дый уголок будет заполнен истинными образцами искусства, которые можно будет созерцать.

Сайхун считал, что красота способна преодолеть невежественность и грубость мира. Если он чего-то и боялся — гак это опасности погрузиться с толовой в омут банальности, который нормальные люди называют «хорошей жизнью». Сайхун исключал саму возможность жить без созерцания богатства красоты. Он не хотел себе жизни, при которой он будет только созерцать, лишившись возможности достойно оценить и воспринять высшие достиже­ния человечества, искусств и знаний. Он хотел владеть прекрасным, коллек­ционировать его, содержать и упорядочивать в своем укромном дворце.

Произведения искусства.можно было купить. Изящный фарфор, анти­кварные раритеты, картины, старые книги, мебель ручной работы — все это можно было купить и со вкусом разместить в специально построенных ком-натах дворца. Иное дело знание — чтобы овладеть им, знание следовало изу­чить, запомнить, а также испробовать на практике. Знание было неощути­мым. Произведение искусства, за которым не смотрят, просто покроется пылью; но знание без должного внимания просто сходило на нет. Сайхун нуж­дался в такой стимуляции.

Казалось, что все фрагменты его жизни отлично укладываются на подго­товленные места. Все самые разнообразные интересы можно было как-то Упорядочить. Наконец-то он видел, каким образом можно достигнуть изящной пропорциональности в жизни: его тело станет пейзажем, мысли — карминными крепостными валами, а глаза — Вратами Небесного Умиротво­рения. Внутри этих павильонов и двориков он сможет заниматься боевыми искусствами. Уединение высоких башен позволит ему даже медитировать. Среди красот его разума будут также люди — те, кто особенно много помог ему в жизни, или случайно встреченные в путешествиях, которых он просто возьмет жить с собой. У каждого будут свои павильоны и сады. Там будет его учитель и соученики — весь Хуашань целиком, которому он отведет отдель­ное крыло дворца. В другом крыле будет жить его семья. Найдется место и для людей вроде Ду Юэшэня, потому что они действительно живут необыч­ной жизнью. Там к Сайхуну вернутся Бабочка, Тигрица и даже поэты времен правления династии Тан. Главное — каждый предмет искусства и каждый человек в этом дворце будут обладать своей неповторимой красотой.

С этими мыслями Сайхун написал письмо учителю, объяснив свое же­лание покинуть монашескую жизнь. Он вручил это послание, добившись официальной аудиенции в келье учителя.

—Мне нужно время, чтобы познать мир, — почтительно произнес Сай­хун. — Мой дух не может найти покоя. Я не могу пребывать на священной
горе или оставаться с богами. Я хочу узнать больше.

—В жизни человека есть много моментов, когда тянет- к новому, —
ответил Великий Мастер. — Но даже если желание сильно, человек может
оказаться в плену иллюзий. Мудро поступает тот, кто хорошо взвешивает
такие чувства. Человек, который ощущает тягу нового, может пойти в мир с
намерением разрешить свои противоречия; но он всегда будет знать, что ему
есть куда вернуться. Неразумно скитаться, не имея философии. Храни креп­кий фундамент своей юности. Оставь свое намерение в определенном месте,
которое известно тебе. Иди, но знай, что ты вернешься.

—Возможно, я никогда искренне не желал стать монахом, — сказал
Сайхун. — Меня тянуло к этому, пока я был молод и не мог создать в себе
целостное восприятие. Совсем необязательно продолжать обучение всю
жизнь, если ему суждено стать лишь моей частью, которую я пронесу в себе
до самой смерти.

—Пусть тебя не смущают ловушки монашеской жизни, — возразил
Великий Мастер. — Чтение сутр — занятие неплохое, но в своей жизни необходимо совершать добрые поступки. Главное в том, что это именно твоя жизнь. Именно по тому, как ты ее проживешь, тебя будут судить судьба и боги. Ты должен всегда стремиться жить во имя добра. Многие стараются быть добрыми лишь из чувства страха; другие занимаются благотворитель­ностью во имя престижа и собственной славы. Бесчисленное количество лю­дей творит «добро» по тысячам различных причин, но все эти люди в конце концов оказываются лишь актерами, играющими свою роль. Не привязывайся к роли святого — это все равно не сделает тебя лучше других. Твори добро, исходя из чувства чистого сострадания.

—Я не чувствую, что мне есть необходимость что-либо доказывать. Я не пытаюсь быть примером для других,

—Действительно, это не было бы мудростью, — заметил Великий Мастер. — Не пытайся ничего доказывать — просто поступай так, как ты хочешь. И не будь при этом ханжой. Нет ничего совершенного даже среди бессмерт­ных и богов. Даже Царь Обезьян был сварлив. Туи Фэншу был вором. Бес­смертный Северного Моря однажды был далее отлучен от неба в наказание за серьезные проступки. Главное, чтобы у тебя была цель, к которой ты стре­мишься. Ты должен стараться быть добрым, расценивая это просто как вы­зов, как приключение в жизни. Только тогда следование этому вызову станет для тебя внутренней дисциплиной. Пусть чистота станет твоей целью. Если ты действительно захочешь этого, то откажешься от всего ради чистоты.

—Я не уверен в этом, учитель. Я чувствую себя растерянным.
Великий Мастер на мгновение замолчал.

—В тебе нет ничего такого, что бы говорило о твоей неотесанности.

—Согласен, — признал Сайхун.

—Тогда прими этот вызов. Сделай чистоту своей целью. Это позволит
тебе стать незаурядной личностью. Обычному человеку не хватает силы воли,
твердости и настойчивости; незаурядный человек — это человек в высшей
степени решительный. Стоит ему настроить свой разум на что-нибудь определенное — и не останется того, чего он не смог бы сделать. Мудрецы говорят, что даже скала может ожить, если помолиться перед ней с чувством абсолют­ной веры. Вот в чем заключается сила разума. В своих странствиях ты должен обращать эту силу к единственной цели — чистоте.

—Чистоте во имя чего? — угрюмо произнес Сайхун. — Судя по всему,
и хорошие люди, и плохие заканчивают жизнь одинаково: они умирают и их
хоронят. Возьмем наших монахов здесь, на Хуашань. Они стараются быть
чистыми — но разве кто-нибудь из них хоть раз видел богов? Десятилетиями
они живут в непоколебимой вере, но нет даже мелкого намека на какое-
нибудь вознаграждение.

—Не старайся стать хорошим за счет богов, — терпеливо продолжил
Великий Мастер. — Будь хорошим просто потому, что ты такой. Тогда ты
тоже будешь делать добро во имя святости, потому что боги будут жить в
тебе. В каждом из нас существует высшее божественное проявление. Не ищи
его в окружающем мире — загляни внутрь себя. Но смотреть ты должен
чистым взглядом, который не замутнен нечестностью, жадностью, похотью
или привязанностью. Помни: все, что мы делаем, мы делаем сами. Боги не
вмешиваются в это и даже друзья не могут оказать никакой существенной
помощи. Ты можешь стать тем, кем ты хочешь стать. Стань незаурядным —
но не ради святости, а в качестве личной цели.

—Но почему мне нельзя быть кем угодно? Почему я должен стараться
быть таким религиозным?

—Я ничего не говорил о религии. Религия — это когда другие люди
также идут по выбранной тобой тропе, они тянут тебя вниз. Нет, ты должен быть самим собой, ты должен сопротивляться искушению следовать за чужими идеями. Наполнение себя мыслями других людей ограничивает тебя. Ты должен самостоятельно осознать свою природу. Ключ к этому — реали­зация самого себя через самодисциплину. Вот, ты говоришь, что хочешь быть свободным, дабы стать кем угодно, — но у тебя ничего не выйдет. Ты можешь быть настолько свободным, чтобы оставаться самим собой. Ты должен поз­нать себя, довести до расцвета все, что есть внутри тебя.

Единственная моя цель заключается в том, чтобы помочь тебе выпол­нить свое предназначение в жизни. Ты собираешься пойти в мир, где нет института жречества. Я пытаюсь показать тебе внутреннюю структуру — спо­соб преодолевать смущающее многообразие мирских влияний.

—Да, Мастер, — ответил Сайхун. Теперь он был более восприимчив к
словам учителя. — Продолжайте, пожалуйста.

—Жизнь — это игра, драма, обыкновенный театр. В этой эпической
комедии сцена заполнена удивительным количеством персонажей, каждый
из которых имеет собственный основной и дополнительный сюжеты и погряз в своих мелочных и надуманных обстоятельствах. Какую роль ты избе­решь себе в этой извечной пьесе? Станешь ли ты шутом? Героем? Принцем с трагической судьбой? Пли глупцом? Ты должен обладать принципами и фи­лософией.

—Я стану человеком принципа, — быстро заверил Сайхун.

—А как насчет философии? — спросил Великий Мастер. — Ты должен
иметь философию, которая воспринимает жизненные реалии в истинном
свете и понимает человеческие чувства. Прежде, чем вступить в новую фазу,
внимательно изучи все вокруг. Оценивай прежде, чем решить. Используй
собственный здравый смысл, свою способность размышлять. Понимай при­
чины существования добра и зла. Понимай, почему пи одно из них не может
быть уничтожено и почему они в определенной степени даже взаимозависимы. Будь гибким; давай своей философии возможность изменяться и разви­ваться. Осознавай, каким образом, по мере своего старения, твои мысли со­вершенствуются и изменяют свою форму. Думай категориями всей твоей жизни, а не только потребностей настоящего.

Прежде чем продолжить, Великий Мастер посмотрел на Сайхуна.

—Понимаешь, Маленькая Бабочка, в жизни имеет значение только од­
но: ты должен уметь глубоко проникать в структуру твоего бытия.

—Спасибо вам за ваш совет, — с чувством произнес Сайхун. Внезапно
он осознал, что покидает Хуашань на неопределенно долгий период времени.
С точки зрения здравого смысла такое его решение выглядело неоспоримо
правильным. Но сердцу еще требовалось время, чтобы успеть за быстрыми
мыслями. Он собрался с духом и успокоился, дабы спокойно закончить раз­
говор.

—Могу ли я просить разрешения покинуть горы? — спросил он.

—Да, но с одним условием.

—Черт подери, мысленно выругался Сайхун. Эта старая лиса никогда не прекратит выдумывать ему всяческие ограничения!

— Каждый человек в своей жизни должен иметь задание. Каждый же,
кто покидает Хуашань, тем более должен иметь пожизненную задачу, которую он не может не выполнить.

Для Сайхуна эти слова прозвучали, словно новое поручение. Что ж, мо­жет, все еще обернется неплохо, утешал себя он. Когда он построит собствен­ный дворец разума, он сможет использовать ею как оплот, под прикрытием которого он сможет выполнить поручение. В конце концов, это даже весьма трогательно, говорил себе Сайхун, — как-никак, последний сувенир на па­мять о Хуашань.

—Что за задание? — спросил Сайхун.

—Я назначу тебе задание из книги «Семь бамбуковых табличек из небес­
ной котомки». Клянешься ли ты исполнить его?

—Но в чем оно состоит?

—А я-то думал, что ты настоящий рыцарь без страха и упрека, бесст­рашный борец. Какая разница, в чем состоит твое задание? Неужели ты недо­статочно смел, чтобы просто согласиться?