Павел Иванович Новгородцев 6 страница

¹ С зтой сторони деятельность Томазия и Вольфа очень хорошо изображена: Віесіегтапп. ВеиївсЬіапгі іш XVIII Лапгпипгїегі,. Вгі. II. Ьеір2І£, 1858. Лучше изложение юри-дических и политических теорий зтого периода содержит-сявцитируемьіхнижесочиненияхЧичеринаиНіпгісііз'я. Подробньге библиографические указаний см.: Ьап4зЬег£. ОезсЬ. (іег КеспІ8№І8зеіі8СпаГ1;. МСіпсЬеп ипсі Ьеіргі^, 1898

П. Н. Новгородцев

Глава І

Писатели зтого периода отличаются вообще зк-лектической неясностью отправньїх точек зрения, недосказанностью своих вьіводов, незаконченностью своих построений. Им недостает той знергии резких формул и обостренньїх положений, которая вьіраба-тьівается обмкновенно в практической борьбе. Они за-нимают примирительньїе позиции, легко меняют точ­ки зрения, избегают крайних вьіводов или же стара-ются их смягчить оговорками робкой ммсли и сетью спасительньїх правил для примирення теории с прак-тикой. Немецкая общественная жизнь зтой зпохи, с отсутствием в ней бурньіх конфликтов, с замедлен-ньім ходом ее прогрессивньїх сил, отражалась здесь, каквзеркале.

Указанньїе свойства вьіступают особенно ярко, ко-гда мьі сопоставляем писателей зтой зпохи с их анг-лийскими современниками или с позднейшими не-мецкими философами. Аяглийские писатели стояли ближе к практическим собьітиям времени, к той по-литической борьбе, в которой крепла английская по-литическая свобода. Вследствие зтого философия пра­ва получила здесь гораздо более радикальний харак­тер; притом же она нашла для себя таких видних представите лей, как Гоббс и Локк, которне сумсли вьіразить стремления своего времени в смельїх фор­мулах и классических положеннях. С другой сторони, в качестве параллели к ученням Пуфендорфа, Тома-зия и Вольфа невольно приходит на память теорети-ческая глубина их немецких преемников. В то время как у Канта и Гегеля многое аьіражеио с такой закон ченностью и силой, что некоторьіе взглядьі их оста-ются и до сих пор живьіми злементами философскои

мьісли, системи их предшественников бьіли тотчас же забьітьі, как только новьіе построения явились им на смену.

Таким образом, главной теоретической заслугой рассматриваемьіх писателей следует признать утверж-девие рационалистической методьі. В то время ра-ционализм, как известно, обозначал прежде всего независимость научной мьісли от церковной опеки. Пуфендорф очень удачно вьіражал свою точку зрения, когда он говорил своим противникам, что специально христианской науки не существует: наука одна для всех народов, у ней один источник разум и одна мето­да, одинаково доступная для всех разумньїх существ.' И Томазию, и даже Вольфу в начале его деятельности приходилось отстаивать зти начала. Но Вольф мог уже видеть полное торжество рационализма. Его влияние стало всемогущим. Поле действия для светской науки бьіло завоевано; она могла с атих пор развиваться сво-бодно. Зто бьіл успех огромной важностн.

Но если от рассмотрения методьі мьі обратимся к изучению добьітьіх результатов, то здесь мьі долж-ньі будем произнесть иное суждение; и для того что-бьі его оправдать, нам следует коснуться некоторьіх основних учений зтого периода, представляющих ин-терес для всего нашего изложения. Зто подготовит нам почву и для последующего анализа воззрении Канта и Гегеля.

¹ См. положение полемики Пуфендорфа с его противни­ками у Б. Н. Чичерина. (Чичерин Б. Н. История политичес-ких учений. Т. 2. С, 167) и у НіпгісЬв. Ніпгіскв. ОенсЬ. ііег КесЬІ8-ші(І 81ааі8ргіпсіріеп. Ьеіргіе,.1850. Вгі. II. 8. 242 ҐГ.

П. И. Новгородцев

Глава І

Одной из главнейших проблем для философии пра­ва всегда являлась проблема отношения личности к обществу. То или другое решение зтого вопроса стоит обьїкновенно в связи со всей системой взглядов писа-теля; часто отсюда именно лучше всего бьівает воз-можно обозреть основньїе чертьі политической докт­рини. Как же стави лея и разрешалея зтот водрос в тео-риях XVII и XVIII столетий?

Ответ на зто мьі находим в ученнях о естественном состоянии и о переходе от него к гражданскому биту. Если естественное состояние и не всегда представляли под видом совершенной разобщенности, то, во всяком случае, его изображали как состояиие полной свобо­ди, при котором люди связаніл между собою только сходством их природи, без всяких следов юридиче-ского подчинения.' Отчего же зта свободная жизнь сменилась зависимим положением гражданского бьіта? Здесь-то и возникал вопрос о значений для человека общественной ереди и государственного порядна. Как известно, Гроций ввел в оборот новой философии пра­ва принцип общения, арреіііиз зосіеіаііз; но его не-мецкие последователи не умели воспользоваться зтим плодотворним началом: они или очень его ослабляли, или же, напротив, брали его в такой интенсивной фор-ме, что зтим совершенно устранялась самостоятель-ность личной свободи и юридической области.

Если ми обратимся к Пуфендорфу, то увидим, что для него остается неясной главная сторона принципа

общения — мисль о том, что общественная ереда єсть основа для личной жизни и свободьі, необходимое условие для развития индивидуальности; общение бе-ретея скорее как внешняя граница личной свободи, необходимая для совместной жизни с другими; зто — учреждение для общей пользи и безопасности, осно-ванное соглашением отдельних лиц. Пуфендорф по-лемизирует с теми писателями, которьіе хотят вьіве-сти гражданский бьіт из общежительной природи че­ловека. Следуя Гоббсу, он представляет человека как существо згоистическое, которое «себя и свою пользу любит более всего другого». Вступая в общество, че-ловек ищет здесь своих вигод. В состоянии естествен-ной свободи, как би ни било оно приятно само по себе, нетдолжнойобеспеченности.Чіозтомуобщественний договор, в силу которого основиваетея общение, име-ет в виду прежде всего соображения общей пользи и безопасности, ааіиііз ас зесигііаїїз гаїіопев.²

В зтих утверждениях мисль Гроция об общежи-тельньїх склонностях человека, которие влекут его неудержимо, помимо всяких других потребностей и вигод, к общению с себе подобньїми, совершенно устраняетея. Возражая одновременно и Гроцию и Аристотелю, Пуфендорф говорит, что политическим животним человек становитея только в государстве, когда он привьїкает подчиняться законам и пред-почитать общее благо личному; немногие способни

¹ См. напр.: Ри{епйогї. Ве оШсіо потіпіз еЬ сіуіз. Ь. і, С. І. § V. Сочинение зто появилось впервьіе в 1673 году, вслед за более подробньїм изложением тех же мьіслей в трактате: «Бе іиге паіигае еі £епі;іит» 1672 года.

¹ Ое оШс. Ь. еі с, Ь. II. С. І. § IX и С. V, § І—VII. Ср. более пространное изложение в трактате: «Ве діге паї. еЬ Ь. VII, С. 1.

²ІШ. С. VI. § VII.

П. И. Новгородцев

Глава І

к атому от природи, большинство сдерживается стра­хом наказаний и часто так и остается всю жизнь неприспособленньш к обществу.'

На зтой же точке зрения стоял первоначально и То-мазий. В своем первом крупном сочинении «ІпзШлі-їіопев «Іигізргисіепиае Біуіпае» (1687) он в значитель-ной мере следовал Пуфендорфу и в учений о граждан-ском состоянии давал лишь сокращенньїй пересказ основних мьіслей своего учителя.² Но под влиянием споров с противниками и дальнейших размьішлений он пришел к иньїм взглядам: от Пуфендорфа и Гоббса он склоняется к Гуго Гроцию и развивает его начала с некоторой односторонней последовательностью. Исходньїм пунктом является для него мьісль о преоб-ладании в человеке благожелательньїх чувств над се-бялюбием: «Что бьі ни говорили о себялюбии в извест-ньіх школах, все люди, даже и самьіе порочньїе, в дей-ствительности любятдругих более, чемсебя».³ Любовь к другим и стремление к общению с ними ставятся теперь вьіше всего. Томазий говорит об зтом даже с не-которьім одушевлением.

Человек без общества других людей не мог бьі бьіть человеком. Он не мог бьі ни употреблять свой разум, ни пользоваться удовольствиями, если бьі даже он обладал цельїм миром. И мизантропьі не могут обхо­диться без других людей. Человек создан существом общежительньїм, и назначение его состоит в том, что-

¹ Бе оїііс. Ь. еі с, Ь. II. С. V, § V: таїі сіуєб еі апітаііа поп роііііса тапепі. Еще яснее те же мьісли вьіраженьї в соч. «БеЛ. N. еі. О.» Ь. VII. С. І. § 3-5.

^г См. Іпзі. Лигізрг. Віу. Ь. III. С. VI. § 1-23.

³ Еіп1еііип£ хиг 8іііеп1еЬге (1692), 2\уеііе5 Наирівійск. § 72, атакже§81-83.

бьі жить в мирном общении с другими.¹ Томазий по-нимает зто мирное общение не только как внешний порядок, а как согласие душ, как любовь, в которой он полагает вьісшее блаженство человека. Понятие любви имеет у него самьій широкий об-ьем и обозна-чает собою всю совокупность не только нравственньїх, но и общежительньїх стремлений человека. Вот лоче-му, ставя любовь центром всей личной и обществен-ной жизни, он дает своєму сочинению о нравственной философии несколько странное, но характерное за-главие: «Искусство разумной и добродетельной люб­ви как единственное средство достигнуть счастливой, галантной и довольной жизни».³ Зтот принцип люб­ви Томазий считает руководящим началом и в граж-данских отношениях. Государственное общение, ду-мает он, не может обойтись без принуждения; при боль-шом количестве лиц, входящих в его состав, трудно ожидать полного равенства и любви между властвую-щими и подчиненньїми. Однако и здесь следует стре-миться к утверждению любви, ибо в атом именно состоит главная сила общестзенной жизни. Любовь должна проникать как отношеиия отдельньїх граж-дан, так и цельїх сословий.³ Проводя принцип любви в общественньїе отношения, Томазий между прочим вьісказьівается и за общение имуществ как за вьіс-

¹ Еш1еііип£ гиг біііепіепге (1692), 2№еііск Наирізійск.
§ 75-79.

² Vоп ^ег Кипзі уєгпішШ^ ипсі іи^епсіЬаП зи ііеЬеп аіз
сіет еіпгі^еп МіЬіеі ги еіпет й'Кіскзеїід'еп, ^аіапіеп ипй
уеге'пй^іеп ЬеЬеп ги ^еіап^еп, осіег Еіпіеііип^ 2иг 8ііїеп-
Іеїіге.

³ Еіпіеііип^ гиг ЗіМепіепге, N6111116^ Наирікіиск. § 10,
11, 12. 24.

4 їіік. 3364

П. И. Новгородцев

Глава І

ший идеал общежития. Он посвящает несколько страниц доказательству того, что такое общение не только не будет иметь никаких вредньїх последствий, но скорее уничтожит главньїе причини раздоров меж-ду людьми. Однако он не думает, чтобьі имуществен-ньій коммунизм мог бьіть осуществлен немедленно. Сначала необходимо, чтобьі среди людей водворилась любовь, и тогда уже общение имуществ установится само собою.¹

Зти краткие вьідержки из Томазия в достаточной степени характеризуют его основную точку зрения. В своеобразньїх терминах и вьіражениях он подходит здесь к разрешению той дилеммьі, которая вечно по-вторяется в истории политической мьісли: с чего сле-дует начинать переустройство общественньїх отноше-ний — с людей или с учреждений. Следует ли дожидать­ся улучшения человеческих характеров и тогда вводить идеальное устройство или сначала ввести зто послед-нее в надежде, что от зтого люди сами собою станут лучше и совершеннее? Томазий, очевидно, стоит за первое решение вопроса: надо ждать, чтобьі любовь распространилась между людьми. И зто оттого, что он исходит из мьісли о преобладании в человеке добро-желательньїх чувств над себялюбием. Он верит в мо-гущественную силу общежительньїх свойств челове-ка, в его общественную природу. Арреіііиз зосіеіаііз Гроция является у него в интенсивной форме любви, которая полагается и основой и завершением всех человеческих отношений. Но когда общежительная теория приняла зту форму, она, очевидно, должна

¹ Еіп1еііип£ гиг ЗіііепіеЬге, беспзіез Наирізіііск. § 82 Н. ВіеЬепіез Наирізі., § 17.

бьіла устранить всякне политические и юридические построения. Там, где все полагается на зтическое раз-витие общества, для права и политики нет места: зти-ка устраняет политику, и политические предписания заменяются нравственньїми заветами. Зто мьі и нахо­дим у Томазия, которьій, в сущности, сводит всю по­литику к одной заповеди любви. Вместе с тем умаля-ется и значение личной свободьі: она берется исклю-чительно как средство для проявлення доброжела-тельньїх чувств.¹

Таковьі бьіли две противоположньїе точки зрения на общество, между которьіми колебалась докантов-ская философия права. Общение рассматривалось то как внешняя граница личной свободи, удовлетво-ряющая некоторьім згоистическим интересам лиц, то как всеобьемлющий принцип, в котором поглощают-ся все другие начала. Известньїй вьіход из зтого раз-ногласия указал тот же Томазий, которьій со свой-ственной ему подвижностью мьісли успел последова-тельно развить три различньїе системи. Уже в начале XVIII века, а именно в 1705 году, он написал сочине-ние под заглавием «Гишіатепіа іигіз паіигае еі £еп-ііит?, в котором он уделял значительное место инди-видуальному началу и личньїм требованиям. Он пря­мо говорит здесь, что общежительньїй принцип не может служить достаточной основой для теорети-ческих вьіводов в области морали и права.¹ Новое

¹ Еіп1еііип§ хиг ЗШепіеЬге, 2\уєіієв НаирізЬ. § 112: «Віє Ргеіпеіі... ізі еіп Ьіоззег 2іеггаіЬ <іег СетйікзгиЬе, вдеіі еіп їгеіег МепзсЬ теЬг Сеіе^еппеіі Ііаі; тії агкіегеп Ьеиіеп зісЬ ги уегЬіпсіеп ипсі іЬпеп ^иіез ги Ишп...

¹ Гітйатепіа іигіз паіигае еі ^епііит. Ь. І. С. 6. § 19.

П. И. Новгородцев

Глава І

начало, которое он теперь усваивает для естественно-го права, носит индивидуалистический характер. Оно вьіражается так: «Делай все, что имеет последствием долгую и счастливую жизнь, и избегай всего, что де-лает жизнь несчастной и ускоряет смерть».¹ Вьіска-зьівая зти положення, Томазий не покидает, однако, вполнє своих прежних взглядов: он и здесь вьісказьі-вает уверенность, что семена мира и добра, хотя и ред-кие, находятся во всех людях, и нет такого челове-ка, которого нельзя бьіло бьі приспособить к общей пользе. Он пьітается сочетать личньїе требования с нравственньїми и общежительньїми началами.² Но его попьітка не бьіла ни удачной, ни плодотворной. Наряду с ним Лейбниц, знавший о его взглядах,³ про-должал защищать чисто-нравственную теорию обще-ства, в которой личность рассматривается как носи-тельница нравственного закона и подчиненньїи орган целого; а впоследствии Вольф, соединяя ошибки ин-дивидуалистическоЙ и нравственной теории, учил, что общество образуется свободньїм договором людей и для их пользьі, и вместе с тем допускал принуди-тельное осуществление нравственного закона⁴ — так, как если бьі не личность, а общество являлось конеч-

¹ Гшкіатепіа іигіз паіигае еЬ £еіИіит. Ь. І. С. 6. § 2].

² Ср. подробно Чичерина. История политических уче­
ний. Т. 2. С. 230 сл.

³ См.: Ніппскя. СієйсЬ. сіег Кеспіз-шісі Віааіергіпсіріеп.

ва. ш. 8. зоо.

⁴ Вместо мігогих цитат, которьіе здесь можно бьіло бьі

ІфИВеГТИ, СОШЛЮСЬ НЯ СООТВЄТСТВУЮЩИЄ МОСТа ИЗ ІІ1НІІІ11-

Ііопгя іигів паіигап еі £епі. § 836, 972; § 1017 И; § 1064 (гіг іиге сігса касга). нои инстанциеи для суждения о нравственньїх деи-ствиях и чувствах, Вообще если докантовской фило-софии права чего-либо недоставало, так ато ясного представлення о нравственной автономии личности, о самостоятельном достоинстве и значений отдельно-го человека. Зта мьісль только мелькала в неясньїх тео-ретических очертаниях и легко сочеталась с воззре-ниями совершенно противоположного свойства.

В связи с только что рассмотренньїми противоре-чениями во взглядах на общество стояли также раз-ногласия и колебания по вопросу о существе права и его отношении к нравственности. Мьі уже видели, как Томазий во втором крупном своем сочинении «Біпіеі-іші£ 2ідг ЗіиепіеЬге», исходя из односторонних ати-ческих начал, в сущности отрицал самостоятельное значение права. Другой взгляд состоял в том, что пра­ву придавалось исключительное значение в деле устра-нения общественньїх отношении. К зтому приводила логически точка зрения, усвоенная Пуфендорфом и разделявшаяся Томазием в начале его деятельности. Исходньім пунктом и здесь являлся особьій взгляд на человеческую природу и на условия образования об-щества. Если люди, существа згоистические, соеди-няются в общества для безопасности и охраньї, то глав-ной вьігодой общения является порядок, а главной его скрепой служит власть. Право с зтой точки зрения представляется продуктом тех споров и столкновений, которьіе делают для человека невьіносимьім естествен-ное состояние и заставляют его бежать под охрану власти. Отсюда прямой вьівод — право єсть предпи-сание власти. Таково именно определение Пуфендор-фа: «Закон єсть предписание вьісшего, обязьівающее

П. И. Новгородцев

Глава І

подчиненньїх сообразовать с ним свои действия».¹ Отсюда далее и другой вьівод — подчеркнутое значе-ние права и правового порядна. Пуфендорф старается смягчить те страшньїе чертьі, в которьіх рисовалось Гоббсу положение людей, живущих без властей и за-конов. Но все-таки, устраняя образ всеобщей войньї, нарисованньїй ярким пером английского философа, он должен сознаться: если естественное состояние — не война, а мир, то мир очень плохой — расет паЬигаіет ез8е заііз сіеЬііет еі іпїійат.² Когда же он переходит к раз-ьяснению вьігод гражданского бита, он вмражается еще сильнее и еще ближе к Гоббсу: если бьі люди не сдерживались законами, они истребили бьі друг дру­га — пізі зисіісіа еззепі, ипиз аНегит йеуогагеі;.³

Все зти заключения совершенно логически вьіте-кали из принятьіх Пуфендорфом начал. Однако он не бьіл последователен. Указьівая основу общества в пра­ве и вьіводя право из власти, он для самой власти ищет правомерньїх оснований. Зто не только последователь-ность, но и логический круг: право вьіводится из вла­сти, а власть из права.⁴ Поатому-то Пуфендорф, с од-ной стороньї, основьівает обязанность подчинения на властном положений законодателя, а с другой сторо­ньї, говорит о нравственньїх соображениях и требова-ниях разума, подкрепляющих закон еще более, чем сила власти.⁵ Таким образом, право и власть то как

с. пот.еісіу. Ь. І. С. II. § II и БеЛ. паї. еі. еепі. Ь. І. С. VI.

² Ое. Л. паї. еі. гепі. Ь. II. С. II. § 12.

³ІШ. Ь. VII. С. І. §7.

⁴ См. подробно: Чичерин. История политических уче­
ний. Т. II. С. 142.

⁵ Л.К.еі. О., Ь. І, С. IV, § 12:

бьі отделяются от нравственности, то, напротив, ста-вятся с ней в прямую связь.

Как бьі то ни бьіло, но преемники Пуфендорфа об-ратили особенное внимание на ту первую часть его положений, которая сближала его с Гоббсом. Ее они и критиковали. Другие его вьіводьі представлялись им не вполне удачньїми оговорками, которьіе скорее обличали, чем исправляли односторонность его ис-ходньїх начал. Так смотрел на Пуфендорфа Лейбниц, с большой тонкостью отметивший главньїе его недо­статки.¹ Если допустить, замечал между прочим Лейб­ниц, что закон и обязанность вьітекают из подписа-ния власти, то придется признать, что никто не ис-полняет своих обязанностей добровольно, что без властей нет и обязанностей. Защищая ато учение, стараются свести все власти к Богу и представить его вьісшим законодателем, от которого исходят все за-коньї. Но при атом забьівают то, что хорошо заметил Гроций: естествевная обязанность существовала бьі и тогда, если принять, что нет Бога. На самом деле правда проистекает не из произвольного предписа-ния Божества, а из вечньїх истин, присущих Боже­ственному разуму. Отсюда об-ьясняется неизменность ее основ.

Сам Лейбниц старался, как увидим далее, подчерк-нуть нравственньїе начала в праве. Оно представляет-ся ему прежде всего как сила моральная — ееі аиіет Іиз диаесіат роіепііа тогаііе, еі оЬіі^аїіо песебвііае тогаііз. Правда проистекает из любви; она и єсть

'См.ііеібшг.Орегаотша.Т. 1У,рагз. ІЩесітоОиіепв): Мопііа ^иаес^ат ай 8. Риїепсіогїіі Ргіпсіріа. Р. 275.

П. И. Новгородцєв

Глава І

не что иное, как любовь мудрого, сагіїаз еаріепііз.¹ Зто бьіло то самое воззрение, которое развивал Тома-зий в своем «Искусстве разумной и добродетельной любви».² Понятно, что Лейбниц приходил к тем же результатам: право у него совершенно подчинялось нравственности, как низшее и несовершенное ее про-явление; главной опорой общественности признается нравственноечувство, сознаниевьісшегозакона, об-ьеди-няющего, по представленню Лейбница, земную жизнь с небесной и человека с Богом.

Зто бьіл опять-таки Томазий, которому удалось ближе всего подойти к различению права и нравствен­ности, усвоенному позднейшей философией права. Мьі находим зту точку зрения в его «Рипйатепїа дигіз паіигае еЬ £еігЬіит». Уже своим исходньїм определе-нием естественного состояния он вьіражал здесь свой переход к новьім взглядам. По его словам, естествен-ное состояиие єсть ни мир, ни война, а некоторое не-определенное положение.³ Зту неопределенность, или, лучше сказать, двойственность, он находит и в граж-данском бьіту. Его рассуждения по зтому поводу до-вольно своеобразньї.

Он исходит из положення, что люди глупьі по сво-ей природе и что самьіми мудрьіми должньї считать-

¹ См.: Орега отпіа. Т. IV. Р. III. Р. 294- (Предисловие
к Сосієх ]игіз £епііит сІіріотаіісиз.)

² Ср. вьіше. Томазий также считает, что справедливость
єсть часть лгобви, еіп ТНеіі <1ег ІдеЬе. См.: Еіпі. гиг ЗіііепІ.
ГйпП. Паирізі. § 104.

³ Кипа. Л. N. еі. О. Ь. І. С. 3. § 55: І^ие віаіин паіи-
гаііз... пес зіаіиз Ьеііі єні, пес зіаЬиз расіз, зєсі сопїизится те, которьіе всего более сознают свою глупость. После длинньіх рассуждений о мудрости и глупости он столь же пространно толкует о различии норм с помощью которьіх мудрьіе и глупьіе люди должньї управляться. Для мудрьіх достаточно совета, для глу-пьіх необходимо повеление. Но так как всякое обще-ство состоит из того и другого рода людей, то везде нужньї и повеление и совет; иначе нельзя будет уста­новить общественного порядна. В зтих своеобразньїх утверждениях нетрудно узнать довольно простую по-литическую истину, говорящую, что в обществе, в ко-тором нельзя рассчитьівать на добровольное подчине-ние всех установленньїм законам, невозможно обой-тись без принудительньїх предписаний власти, и зто утверждение не представляло бьі особого интереса, если бьі, рассуждая в зтом направлений, Томазий не пришел к важному и плодотворному результату, а именно к разграничению права и нравственности. Ибо далее здесь возникал вопрос — как далеко должньї идти предписания власти. Томазий отвечал на зтот вопрос весьма близко к формулам позднейшей фило-софии права.

Еще в-1697 году он написал брошюру под заглави-ем: «О праве протестантских князей в богословских спорах». Мьісль, на которой он здесь настаивает, со­стоит в том, что обязанность правителей ограничива-ется охраной внешнего мира. Князь не может стре-миться к тому, чтобьі сделать подданньїх добродетель-ньіми; на зто у него нет средств, ибо одной силой здесь ничего не сделаешь. Он может еще требовать, чтобьі богословские спорьі не мешали внешнему миру, и за-прещать поступки, нарушающие зтот мир; но забо-

П. И. Новгородцев

Глава І

титься о воспитании подданньїх к будущему блажен­ству он не обязан. Религия не терпит принуждения и не может подчиняться внешней силе.¹

В том же духе вьісказьівался Томазий и в своем трактате «Рипсіатепіа іигіз паіигае» (1705). Утверж-дая, что без принуждения нельзя обойтись в граж-данском общении, он, однако, значительно ограничи-вал область применения принудительной власти. Он различал три разряда правил, регулирующих поведе-ние лиц: честное определяет внутренние действия, до-стойное и правомерное — внешние; достойное от-носится к проявленням благожелательнмх чувств, правомерное — к действиям, нарушающим внешний мир.² Принудительньїй злемент уместен и допустим только в области правомерного; не только честное, но и достойное не подлежит вьінуждению, ибо вмнуж-денное перестает бьіть достойним. Позтому сфера обя-занностей шире предписаний права; єсть обязанности, не подлежащие правомірному воздействию, и не из всякой обязанности рождается право: іиз ех ге^иііз попезіі поп огНиг.

Так формулировал окончательно Томазий свои воз-зрения на отношение права к нравственности. Если исходньїе положення его не бьіли достаточно ясньї и если конечньїе заключения его не бьіли вполне ори-

¹ К сожалению, я не мог достать своевременно зтой бро-
шюрьі Томазия и пользовался здесь изложением Чичери-
на. История поли-ґических учений. Т. II. С. 247-248.

² ГшнІ. ^. N. еі С. Ь. І. С. IV. § 90: Нопезіиш сИгі£Іі
аеііопез іпвіріепііит іпіегпаз, сіесогит ехіетаз, иі аііогит
Ьепеуоіепііат ас^иі^апі, іизіит ехіегпаз, пе расетіигЬепі, еі іигЬаіат гезіііиепі. См. также: ТЬісі. С. V.гинальньї,¹ то, во всяком случае для немецкой фило-софии права начала XVIII века, зто бьіло значитель-ньім успехом мьісли. Достаточно упомянуть, что ЇЇу-фендорф не видел ничего ненормального в том, чтобьі государство внушало гражданам образ мьіслей, соот-ветствующий его видам и целям.² Да и после Томазия практическое значение его формул как-то не сознава-лось, хотя в своих определениях он лишь воспроизво-дил основньїе требования протестантизма относитель-но свободи совести. Требование отделения нравствен­ности от права означает у Томазия не что иное, как протест против вторжения власти с ее принудитель-ньіми средствами в область верьі. Именно у него мьі с особенной ясностью можем видеть глубокий прак-тический корень зтого вопроса. Если близкие к Тома-зию по времени писатели, как Лейбниц и Вольф, со-вершенно зтого не заметили, то зто об*ьясняется их односторонней нравственной точкой зрения.

Любопьітно, что Лейбниц в своих замечаниях по поводу определений Томазия указьівает их недоста­ток как раз в том, что составляет их достоинство. Так,

¹ Как указьівает ЬаїкізЬег^, вообще подчеркивающий
самостоятельность Томазия (см. 8. 108), формулировку
различия права и нравственности он заимствовал у Уеі-
іЬиузеп, сочинение которого «Бе ргіпсіріів іивіі еі сіесогі»
вьішло в Амстердаме в 1651 году. УеііЬиузеп считается сто-
ронником Гоббса.

² См. характерное место в сочиаении «Пе о£:Г. Ьот. еі
сіу». Ь. II, С. VII, § VIII: «Раисізйіті ргоргіо іп^епіо уега
еі Ьопезіа сіізрісеге ^иеапі: іпйе сіуіізіі ехрегііі, иі риЬНсе
еіизтосіі Йосігіпіе регзопе, ^иае сит гесіо Ппе еі изи
сіуііаіит соп^гиипі, зіти^ие апіті сіуіит а риего ізііз
ІтЬиапіиг». Ср.: Ь. II, С. XVIII, § IX.