Глава II________________________________ 143
вестньї все его побуждения, даже самьіе незначитель-ньіе, и все внешние влияния на него, так что мьі могли бьі предсказать его будущее поведение с такой же достоверностью, как лунное или солнечное затмение. Если бьі мьі бьіли способньї к внутреннему интеллек-туальному созерцанию субьекта, то мьі увидели бьі, что вся зта цепь явлений в отношении к нравствен-ному закону зависит от самодеятельности субьекта как вещи в себе.1
Таково об^яснение Канта. Как бьі ни относились мьі к зтому обтіяснению по существу, но во всяком случае мьі должньї отделять его обсуждение от рас-смотрения того психологического факта, к истолко-ванию которого оно предназначено. Зтот факт, равно как и связанньїе с ним гносеологические и методоло-гические утверждения, могут бьіть обі>ясняемьі и с помощью. других точек зрения. Вот почему те много-численньїе и часто справедливьіе возражения, кото-рьіе бьіли сделаньї против Кантовой «вещи в себе», нисколько не затрагивают его основного утверждения о двойственности морали и познания. Можно даже сказать, что идея «вещи в себе» оказала Канту между прочим ту добрую услугу, что она помогла ему с осо-бенной ясностью разграничить зти области. И прежде всего она дала ему возможность поставить с первого взгляда совершенно парадоксальний вопрос: как могут свобода и необходимость совмещаться в отношении к одному и тому же действию?2 Каким образом
1 Капі І. КгШк йег ргакі. УегпипП. 8. 119.
2 См. формулирование вопроса в «Кгііік (іег геіпеп. Уег-
. 8. 452. и во многих местах «Кгіїік сієг ргакі. Уег-
144 П. И. Новгородцев
мьі говорим, что известное действие наступило или наступит с естественной необходимостью, и вместе с тем утверждаем, что человек не должен его совер-шать? Если вопрос поставлен в зтой форме, то отве-том может служить только такая теория, согласно которой идеи свободьі и необходимости лежат в двух плоскостях, не совпадающих между собою. Зто две различньїе точки зрения на один и тот же предмет. На почве чистой науки нет места для нравственньїх требований и суждений. Наука говорит нам, что в каждьій данньїй момент времени мьі определяемся нашим прошльїм, которое уже не находится в нашей власти, что мьі можем только продолжать известньїй порядок, а не начинать его вновь. Если, однако, мьі вьісказьіваем нравственньїе требования, если мьі об-суждаем и наступившие уже собьітия, то, очевидно, зти требования и суждения имеют самостоятельное значение наряду с теоретическими заключениями о необходимости прошлого и будущего.
Вот мьісль, которую Кант вьіразил с классической силой и ясностью Тот фундамент, которьій он хотел подвести под ато утверждение, может бмть признан непрочньїм; и однако за его философией навсегда оста-нется та заслуга, что в постановке вопроса о свободе он научил нас полагаться на голос нравственного чув-ства и показал условность тех вьіводов, которьіе мо-гут бьіть сделаньї в зтом вопросе из данньїх познания. Зто бьіло следствием все того же основного взгляда его на теорию, которьій мьі изложили вьіше; и здесь мьі еще раз чувствуем двоякую роль его «Критики»: огра-ничивающую и освобождающую — ограничивающую сильї науки, для того чтобьі показать могущество
Глава II_____________________________ 145
морали, определяющую условность познания, для того чтобьі провозгласить свободу нравственной воли. Конечно, против Канта всегда останется в силе тот упрек, что он не столько устраняет противоречие сво-бодьі и необходимости, сколько примиряет нас с ним. Но ато примиренне обращается к глубочайшим по-требностям человеческого духа, которьіе утверждают своє значение независимо от хода природьі и вопреки превозмогающей власти собьітий. Зто — потребности нравственньїе. Философия Канта єсть нравственная философия по преимущесту; первенство практическо-го разума єсть ее последнее слово. Нам невольно при-поминается здесь позтический конец «Критики прак-тического разума», в котором вьіражается коренное убеждение философа.
«Две вещи, — говорит Кант, — наполняют душу все новьім и возрастающим удивлениєм и благогове-нием, чем чаще и продолжительнее занимается йми размьішление: зто — звездное небо над нами и нрав-ственний закон в нас. То и другое я не могу искать и как бьі только предполагать как нечто, скрьітое во мраке или в беспредельности и лежащее вне моего горизонта; я вижу их пред собою и соединяю их непосрсдственно с сознанием своего существования... Первьій взгляд на зто бесчисленное множество миров как бьі уничтожает моє значение как животного созда-ния, принужденного возвратить своей планете (зтой точки вселенной) ту материю, из которой оно про-изошло и которая на короткое время и неизвестно как бьіла снабжена жизненной силой. Второе созерцание, напротив, бесконечно возвьішает моє достоинство как одаренной разумом сильї, как личности, в которой
146 П. Я. Новгородц ів
нравственньїй заков обнаруживает жизнь, незави-симую от животного существования и даже от всего чувственного мира; таково, по крайней мере, свиде-тельство зтого закона, определяющего мою жизнь: требования его не ограничиваются пределами зтого существования, но простираются в бесконечность».1
Мьі изложили до сих пор исходньїе мьісли Канто-вой зтики, не прерьівая цельности изложеиия пояс-нительньїми сопоетавлениями и сближениями. Но все зти мьісли станут для нас еще яснее в их подлинном и глубоком значений, если мьі сопоставим их с неко-торьгми современньїми течениями. Изложение всех опьїтов исправления и продолжения Канта совер-шенно не входит в предельї моей темьі. Я хотел бьі толь-ко привести несколько кратких справок, которьіе могли бьі разьяснить и подчеркнуть особенности самого Канта. И прежде всего уместно будет остановиться на его учений об априорности нравственного сознания.
Совремешшя философия, следующая началам Канта, подобно ему утверждает, что нравственньїй кри-терий єсть априорное требование разума, которое не может бьіть виведено из опьіта. Но что хотят сказать зтим? Разве змпирическая психология не говорит нам о том могущественном действии, которое оказьшает на человека среда при образовании его нравственньїх воззрений? Не следует ли позтому, прежде чем утверж-дать априорность нравственньїх принципов, прове-рить их действительную связь с окружающим миром? Именно такое требование обращает к Канту Фулье. «Настоящая и полная критика, — говорит он, — будет заключать в себе: 1) историческую критику нравствен-
1 Капі 1. КгНік сіег ргакі. УеггшпП. ВеасШив. 8. 194.
Глава II______________________________________ 147_
ньіх идєй не только у индивидуума, но еще у вида, как ото сделали Дарвин и Спенсер; 2) психологическую и физиологическую критику нравственньїх идей, т. є. сведение их на злементьі психологические и, в случае нуждьі, физиологические; 3) моральную и социоло-гическую критику зтих же самьіх нравственньїх и социальньїх принцилов, т. є. рассмотрение их истин-ной или мнимой необходимости для индивидуального и социального поведения. Но мн напрасно бьі стали искать подобного исследования у Канта и его после-дователей».' В зтом замечании, как и в других упре-ках Канту, Фулье упускает из виду задачи Кантовой критики. Ее цель состоит в том, чтобьі определить нравственньїй принцип в его чистом и безусловном виражений и показать те необходимьіе предположения, к которьім приводит признание зтого принципа разу-мом. И принцип и предположения берутся в идеаль-ной и мьіслимой форме — не как данньїе опьіта, а как требования нравственного сознания.3 Ясно, что для Канта змпирические условия образования нравствен-ной воли безразличньї: для утверждения аириорности нравственного сознания они не имеют никакого значення. Йбо ато утверждение вовсе не говорит, что содержание нравственньїх норм слагается помимо опьіта. Алриорность относится к самому критерию нравственности, к идее долга и к ее основним предпо-ложениям. Никакой опьіт не может дать обоснования
! Фулье. Критика новейших систем морали / ІТеревод Максимовой и Копради. СПб., 1898. С. 139.
2 По определению «Сґипс]!е£ип£ гиг МеіарЬузік сіег 8іиеп», задача метафизики нравов состоит в том, «чтоби исследовать идею и принципи возможной чистой воли, а не действия и условия человеческого хотения, которьте большей частью чериаются из психологии».
148 ' П. И. Новгородцев
для моральной обязйтельности действий. Нравствен-ньій долг представляет собою идею, недосредственно данную нашему сознанию и не разложимую ни на ка-кие дальнейшие олементн. Из опьіта, относящегося к области существующего, мьі ее не вьіведем. Опьіт мо-жет удостоверить нас только относительно естествен-ной необходимости действия. На вопросьі, должньї ли мьі и почему мьі должньї, нет других ответов, кроме показаний нравственного чувства. Позтому для опьіт-ной науки нравственная проблема неразрешима. Наука может подвергнуть анализу сущность нравственного чувства и свести его к идее обязанности; но на зтом анализ и прекращается: как говорит Кант, моральний закон єсть как бьі факт чистого разума, которьій мьі сознаем в себе а ргіогі и которьій для нас безусловно достоверен. Анализ нравственного чувства может со-вершаться и в том направлений, о котором говорит Фулье; в атом случае с помощью исторических и пси-хологических исследований нам покажут процесе раз-вития и накопления нравственного чувства. Но зто нисколько не разтїяснит основного вопроса зтики: почему мьі должньї? Пред зтим вопросом научньїй анализ должен остановиться. Неудивительно, если у Канта «критика переходит здесь в поклонение, и все за-канчиваетея благородньїм панегириком абсолютной и повелевающей нравственности». Зти слова Фулье должньї заключать в себе иронию; на самом деле они отмечают одну из тех особенностей Канта, которьіе составляют его заслугу.1
1 Популярное и вместе основательное разньяснение априорности нравственньїх принципов читатель найдет в статьях Виндельбанда: «Могтпеп шіЙ Наіигдезеіге», «КгШзсЬе осіег еепеЬізсіш МеіЬойе?» «Уот Ргіпсір сіег
Глава II_____________________________________ 149
Другой очень важньїй пункт, на котором ми хоте-ли бьі остановиться, касаетея установленного Кантом разграничения между теоретической областью и прак-тической. Те из современньїх последователей Канта, которьіе ближе стоят к его основам, воспроизводят зто разграничение с большой строгостью. Руководящим стремлением первой области полагают открьітие зако-нов существования; основной целью второй области —
Мога», помещенннх в сборнике «РгаіиШеп». Здесь же можно найти сведения о том телеологическом оправданий нравственньїх аксиом, которое предствляет собою один из опьітов восполнения зтики Канта и которое внервьіе бнло намечено у Фихте. Зто телеологическое оправдание не дает, однако, научного доказательства. Оно лишь указьі-вает необходимую связь известньїх аксиом с соответствую-щими целями, которне присущи человеческому сознанию в качестве идеалов (см. у Виндельбанда в особенности 8. 257її., ер. 8. 225Н.). Своеобразное и интересноеразт>яс-нение относительно «ІГпЬе^гйпйЬагкеіі ііег Могаі» дает Зиммель в «Шп1еішп£ іп йіе МогаішіядепнсЬагі;». Всі. І. 8. 12 Я. Интересно отметить, что Гюйо признавал теорию категорического имнератива верной лсихологически в том смьісле, что она расематривает ііервичньїй нравственннй импульс как предшествующий всякому философекому размьішлению о благе: никакое логическое основание не могло бьі сразу изменить ни направлення, ни интенсивно-сти зтого непоередственного импульса. Но вместе с тем Гюйо утверждает, что Кант бьіл не вправе перейти от зтого психологического смьісла категорического императива к его трансцендентальному значенню (в качестве априор-ного принципе). Гюйо ищет об-ьяснения для нравственного импульса и, отрицая нравственньїй априоризм, после-довательно приходит к устранению самой идеи долга (см.: Ез^ш88е сі'ипе тогаїе запз оЬИ^аііоп, пі вапсііоп. Рагіз, 1890. СЬар. III. Р. 104-105).
150_____________________________ П, И. Новгородцев
установление норм долженствования. Отсюда вьітека-ет различие научного обьяснения и нравственной оценки. Никогда норма должного не может стать принципом обьяснения, или закон природи — осно-ванием для оценки.' Позтому-то никоим образом нельзя заменять одну деятельность разума другою, и столь же невозможно путать их между собою, при-меняя, например, оценку по нормам там, где следует произвести обьяснение по законам. Теоретическое изучение и обьяснение знает только одно — непрерьів-ньій ряд причин и следствий, и тот, кто хочет остаться на почве теории, не может спрашивать, каковьі должньї бить изучаемьіе явлення. С другой сторони, тот, кто производит нравственную оценку явлений, не входит в обьяснение их причин: зло остается злом, каковьі бьі пи бьгли его причини.
Как ни просто и как ни странно зто разграничение зтики и науки, оно все еще оказьівается неясним для некоторьіх школ и учений. И в наше время встреча-ются такие направлення, как субьективная социоло-гия или историко-зтическая школа политической зко-номии, которьіе смешивают две области, столь удачно разграниченньїе Кантом. Против зтих направлений, вносящих злемент зтической оценки в теоретическое исследование, достаточно возражали сторонники на-учной закономерности; не менее оснований имеется для нападений на них и у сторонников нормативной зтики. И субьективная социология, и историко-зтическая школа одинаково чувствовали, что теоретическое изучение не может исчерпать собою нашего ин-тереса к действительности, что потребность оценки
1 См. в том же Сборнике «РгШигііеп» статью «Иогтеп шій №Ьиг£езеЬ2е». 8. 211 її.
Глава II____________________________________ 151
так же присуща нашему сознанию, как и потребность научного обьяснения. Но вместо того чтобьі, признав зти две потребности разума, показать их различие и самостоятельность, их сливали вместе, к одиняко-вому ущербу для науки и для зтики.1
1 Приведу здесь некоторьіе характерніше утверждения предствителей названньїх направлений, повинних в сме-шєнии практики с теорией. Так, проф. Кареев в сочинении «Введение к изучению социологии» (СПб., 1897) пишет: «Социологическое понимание не может бьіть полньїм, если мьі будем рассматривать общество независимо от того, какое значение имеют те или другие его политические, юридические и зкономические формьі для лиц, его состав-ляющих. Научньш об^ективизм, являющийся синонимом беспристрастия, не должен бьіть синонимом бесстрастия в смисле нравственной апатии и общественного индиффе-рентизма...» (с. 300). В другом месте ми читаєм: «Во всех вопросах, так или иначе касающихся достоинства чело-веческой личности, ее свободи, ее прав и интересов, ее благополучия и развития, одно теоретическое отношение является большою односторонностью, а на ирактике может приводить даже к безнравственньїм результатам...» (с. 307). «Обе точки зрения, обьективно-научнаяисуб'ьек-тивно-зтическая, должни дополнять одна другую, притом не только в изучении общественной действительности, но и в творчестве общественного идеала» (с. 310). Почтенньгй историк совершенно прав, настаивая на возможности зтих двух точек зрения, но он впадает в лротиворечие с самой сущностью науки, когда он требует, чтобьі она приняла в свою сферу зтический злемент. Надо только ясно поставить вопрос, в чем состоит зтическое отношение к действительности, и самая идея суб'ьективной социологии пред-станет нам как сопігаолсЬіо іп афесіо. Мораль проявляет свою особенность именно в том, что она еУдит, независимо от закономеряости, раскрьіваемой наукой. Она имеет свою собственную закономерность. С другой сторони, нау-
152_____________________________ П. И. Новгородцев
В более тонкой и осторожной форме зто смешение практического и теоретического злементов воспро-изводится в тех системах, которьіе хотят утвердить
ка по необходимости должна бьіть индифферентна к вьі-водимьш из нее результатам: она ищет законьї, раскрьі-вает причиньї явлений и кроме зтого ничего не знает. Ее законами могут воспользоваться и в дурную, и в хорошую сторону, но зто Не опровергает ее вьіводов. Она самозакон-на в своей сфере, как мораль самозаконна в своей. Что ка-сается историко-зтической школьї, то о ней совершенно справедливо пишет Карл Менгер: «Так назьіваемое "зти-ческое направление" политической зкономии оказьівает-ся, как по отношению к теоретическим, так и по отноше-нию к ирактическим задачам ее, — постулатом непонят-ньім, лишенньїм всякого глубокого смьісла, заблуждением исследования; мьі можем себе представить основательное научное направление, установляющее отношение между правом, моралью и т. д. — с одной сторони, и хозяй-ством — с другой сторони, или между зтикой и зкономи-кой, но зтическое направление жономики представляет-ся идеей не более основательной, нежели, например, мнсль об зкоиомическом направлений зтики» (Исследования о методах социальньїх наук и политической зкономиии в особенности. Русск. пер. под ред. Гурьева. СПб., 1894. С. 283). Какие задачи ставят науке сторонники зтическо-го направлення, видно из очень характерного определения Кона, цитируемого у Зомбарта и Булгакова (в статье «Классическая школа и историко-зтическое направление». Нов. слово. 1897). Кон считает науку призванной «соединить отдельньїе части прогресса в связное целое, резрешить противоречия одностороннего развития со-гласно требованиям целого, установить гармонню инди-видуального развития сообразно масштабу целого, под-нять естественньїй, технический, интеллектуальньїй прогресе на вьісоту нравственньїх целей всякого человеческо-
ГлаваІІ 153
правомерность зтики на недостаточности теории. Сме-щение относитея здесь более к основаниям, чем к след-ствиям, хотя оно не остаетея без влияния и на зти по-следние. При таких условиях зтика получает, так сказать, косвенное и отраженное освещение, вместотого чтобьі сиять собственньїм и самостоятельньїм светом. Типическим образчиком подобного смешения являет-ся известное учение Штаммлера об отношении при-чинности и целесообразности. Практическая деятель-ность разума приурочиваетея здесь к понятию целесообразности, а зто последнее понятие являетея восполнением тех пробелов, которьіе оставляютея ка-тегорией причинности. Зти пробельї имеют местов отношении к будущим актам воли, закономерное на-ступление которьіх неизвестно или неопределенно. Там, где результат не может бьіть предвиден как необ-ходимое последствие предшествующих условий, или, говоря иначе, там, где причинная связь остаетея недо-ступной для познания, вступает в свои права «законо-мерность воли». Зтика приходит на помощь науке.1
го развития» (СоНп. Зувіет сіег Маііопаібкопотіе. Во1. І, 1885. 8. 646-647). Юристам подобньіе методические за-блуждения хорошо известньї по старому направленню юриспруденции (особенно в области государствеяного и международного права), которое представляло собою сплошное смешение нравственньїх постулатов с теорети-ческими положеннями. Все подобньіе направлення могут бьіть опровергаемьі с успехом только тогда, когда ясно ста-витея вопрос о коренном различии практической и теоре-тической точек зрения и о полной независимости их друг от друга в исходньїх началах.
1 Зіаттіег. ^ігізспаГі, иші КесЬЬ. Ьеіргі^, 1896. § 63: КаизаІіШ ипсі Теіов. Краткая формулировка на с. 369, 370-371.
154 77. И. Новгородцев
Зту схему упрекали за то, что она присваивает зти-ке научное (или, как неточно виражались, гносеоло-гическое) значение. Мьі скорее склонньї обвинять Штаммлера-в том, что он деградирует зтику, делая из нее вспомогательное средство науки, к которому она прибегает, когда ее собственньїе пути оказьіваются недостаточньїми. Как мьі видели, с точки зрения Канта, отношение между зтикой и наукой ммслится по типу параллелизма, а не взаимодействия или воспол-нения; и зто гораздо более соответствует показанням нравственного чувства. С точки зрения должного мьі оцениваем не только будущее, но также прошлое и на-стоящее. Понятие нравственной свободи и нравствен-ной ответственности шире той сферьі, которая опре-деляется неопределенностью будущего. Припомним замечание Канта, что если бьі мьі и могли вьічислить будущее действие человека с точностью лунного зат-мения, ми все-таки утверждали бьі, что он свободен; и зто именно оттого, что причинная необходимость не исключает нравственной оценки, а вполне совмеща-ется с нею. «Закономерность воли» идет параллельно с закономерностью знання п представляет собою со-вершенио особую функцию разума.
Та постановка, которую Штаммлер дает зтой «за-кономерности воли», достаточно обьясняется его спе-циальной целью — показать условия образования идеалов, подлежащих осуществлению и относящих-ся к будущему. Для него бьіло важно разьяснить, что подобньїе идеальї не могут являться результатом за-ключений по закону причинности; и зто он разьяснил вполне удачно. В области человеческих действий и со-цнальньїх явлений наука бессильна предсказьівать будущее с такою же точностью, какая возможна в от-ношении к явленням природи. Здесь остается прибег-
Глава II 155
нуть к иньїм заключениям, не опирающимся на по-знание причинной связи. Но каковьі же будут зти за-ключения? Те, которьіе стремятся к научному по-строению своих идеалов, могли би заметить Штаммле-ру, что при отсутствии точньїх данних здесь все же зозможньї гипотезьі — гипотезьі научние, не имею-щие ничего общего с «закономерностью воли». Если хотят оправдать особое зтическое обсуждение явлений наряду с научньїм, то, очевидно, для него долж-на бьіть указана собственная основа, помимо тех про-белов, которьіе присущи науке. Кант и указал зту основу в самозаконности практического разума; отсюда вьітекает идея должного с теми независимьіми оттео-рии виводами, которьіе с нею связьіваются. С зтой точки зрения вполне понятно, что те гипотетические построения, которьіе наука может предложить для ви-водов о будущем, сами по себе не имеют зтического характера. Оиьіт прошлого и настоящее положение ве-щей могут дать повод к ожиданию зтически нежела-тельного результата; и когда речь идет об идеале, о н-равственно-должном, здесь, очевидно, проявляетсл иная деятельность разума, и именно его практическая функция. Наряду с гипотетическими ожиданиями, вьіводимими с помощью теории, зтическое суждение часто возвьішает свой голос в защиту иньїх надежд и побуждает нас желать иньїх перспектив.
Неясность в зтом основном пункте привела затем Штаммлера и к другим недоразумениям. В общем вер-ньій последователь Канта, он настойчиво заявляет, что «закономерность воли» не дает никаногонаучного познания, что научного обьяснения явлений зтим путем получить невозможно.1 Но мисль о том, что
1 Зіаттіег. ШігівспаГіипгі КесМ. См. в особенности 8.364, 370-371.
156_____________________________ П. И. Новгородцев
заключения по целесообразности должньї как бьі вос-полнять вьіводьі на оснований причинности, ведет его к неосторожньїм замечаниям вроде того, что целе-сообразнрсть может служить основой для координа-ции представлений и способом понимания (Еіпзіспі).1 Та же мьісль заставляет его далее настаивать на рав-ноправности установленньїх им видов закономерно-сти — воли и познания; он проводит даже параллель между ними, как бьі желая внести в сферу нравствен-ного долженствования формьі и приемьі научного познания. Но ото мнимое приобретение грозило бьі зти-ке только серьезной утратой: ограничением ее перспектив, по существу бесконечньїх и беспредельньїх. Одна из существеннейших заслуг Канта состоит в том, что своим формальним пониманием нравственного долженствования он открьіл для нравственньгх стрем-лений безграничньїй простор. Он указал, что идея сво-бодьі єсть граница научного опьіта: методическая и связанная деятельность разума здесь кончается, что-бьі уступить мосто бесконечньїм стремлениям и ожи-даниям. Переносить в область нравственной свободьі категории научного опьіта — значит нарушать самую сущность зтой области, самую дорогую ее особенность. Из зтого не следует, чтобьі и в нравственной области не бьіло различия между суб'ьективньш и обьектив-ньім, частньїм и общим. Кант вьіразил ото различие с достаточной ясностью, сказав, что суб'ьективньїми правила воли являются в том случае, если они рассмат-риваются как имеющие значение только для воли дан-ного лица, а обьективньїми — когда они познаются
1 См.,напр.: 8. 373-372. На8. 359 прямоговоритсяо по-знавательной цепности (Егкепп1.піН8№егЬ) заключений по целесообразности.
Глава II 157
как имеющие силу для каждого разумного существа. Отсюда он и вьіводит свой категорический императив как закон всеобщего долженствования. Обьектив-ность зтого закона єсть лишь последствие его всеобщ-ности и безусловности; зто — иное вьіражение для тех же понятий. Но у Канта зто обьективное долженство-вание остаетея чисто формальним принципом и остав-ляет для нравственной воли всю бесконечность ее стремлений. Право на употреблениетерминов «об-ьек-тивньїй» и «закон» в применении к нравственньїм требованиям тем более понятно со сторони Канта, что критерий обьективности и закономерности он пере-носит в область субьективного сознания. Мьі говорили уже об зтом вьіше.
Я остановилея с некоторой подробностью на учений Штаммлера, потому что оно представляет собою интересную попьітку нашего времени возвратиться к дуализму теоретического и практического сознания, установленного Кантом.' Зта попьітка тем важнее, что
1 Взглядьі Штаммлера встретили и в русекой литера-туре основательную критику в статьях гг. Булгакова и Струве «Вопросьі философии и психологии». Кн. 35 и 36. 1896 и 1897, Новое слово. 1897. Оба автора ішеказали много ценньїх замечаний, но, оспаривая Штаммлера, они в коаце концов согласились с ним в одном существенном пункте — в вопросе о наличности двух направлений сознания. Г-н Струве еделал зто прямо и решительно, и при-том не без некоторого приближения к Штаммлеру, как на зто указал г-н Булгаков (Новое слово. С. 195); г-н Бул-гаков — косвенно и невольно подчеркнув, по крайней мере особьім термином, своє отличие от теории двух направлений. Он не мог отрицать бесспорной истини, что познание єсть «лишь одна сторона всего психологического сознания или человеческой жнзни» — «сторона, но не
158 П. И. Но вгородців
она является не единственной в своем роде. С разньіх сторон и в различньїх формах проявляются в послед-нее время стремления отстоять особое зтическое рас-
направление!», спешит оговориться он (с. 191), как будто бьі философская терминология нрепятствует називать сторону направлением и наоборот. И г-н Булгаков не только признал за нравственньш-срзнанием особую «сторону», яо еще и очень верно заметил,\.что свободное и отрицатель-ное отношение нравственного сознания к внешней необ-ходимости «возможно не только при взгляде на будущее, но иногда и при взгляде на прошлое»: таковьі лримерьі «бунта личности против мирового порядка, об^ективной закономерности вещей во имя того, что зтот порядок не отвечает идеалам личности» (с. 195). Само собою разуме-ется, что г-н Булгаков не имел в виду развивать зту мьісль о параллелизме нравственного сознания и внешней закономерности; его главной целью бьіло показать, что в сфе-рє опьіта двух направлений сознания бьіть не может. Зто утверждение совершенно правильно, но оно нисколько не затрагивает идеи о параллелизме практики и теории, нор-мативяой атики и опьітной науки. В только что яапе-чатанном предисловии г-на Струве к интересной книге г-на Бердяева (Субгективизм и индивидуализм в общест-венной философии. СПб., 1901)содержится, между прочим, новая и любопьітная попьітка подчеркнуть дуализм нравственного сознания и огштной науки. Нельзя не привет-ствовать зтого возврата к традициям идеалистической философии. Автор вьіражает одну из глубочайших потреб-ностей нашего времени, все более отрешающегося от уз-ких рамок позитивизма, когда он говорит о необходимо-сти«метафизикикакученияотрансцендентном,т.е. о том, что не дано в опьіте и не может бьіть им раскрмто». Для нас особенно люботштно отметить, что г-н Струве прихо-дит к зтому требованию на почве строгого ограничения пределов науки и ясной постановки нравственной пробле-мьі. Зто имеяяо тот путь, на котором утверждается одно