Глава тринадцатая правда. Люди и чудовища

На площадке он едва не упал, сделав несколько ша­гов, оперся о стену. Он потратил слишком много психи­ческих сил, на Слона их уже не хватит. Поэтому Змее­ныш вернулся, снял с пояса Заточки самодельный нож и опять вышел в коридор.

Он толкнул дверь кабинета.

Подпирающий стену Колобок вскинул пистолет. Змееныш плеснул на телохранителя остатки эмоций — того толкнуло в грудь; раскинув руки, Колобок спиной врезался в стену и сполз по ней. Пистолет отлетел под стол. Колобок заморгал, привставая.

Змееныш в упор посмотрел на него.

Перебирая руками по стене, телохранитель поднял­ся. Глянул на Змееныша, на сидящего в кресле Слона, на узкую дверь в стене за спиной хозяина, опустил голо­ву—и бочком вышел наружу мимо Змееныша.

Сгорбившийся Слон даже не обернулся вслед ох­раннику. Змееныш обошел стол, встал перед хозяином Лесного Дома... и если бы хоть что-то от прежнего Змееныша еще осталось в его душе, он бы ужаснулся. Горе сломило Слона. Не стало крупного сильного мужчины с властными движениями и уверенным взглядом. В кресле сидел старик с трясущимися ру­ками.

Но у теперешнего Змееныша этот старик не вызвал жалости. Подняв нож, он шагнул вперед. Слон глухо сказал:

— Ты похож на отца.

Змееныш замер. В комнате было полутемно, горела лишь тусклая настольная лампа с зеленым абажуром. Хозяин медленно поднял взгляд.

— На Ворона, — пояснил он. — Ворон... Я почти забыл его лицо. Если бы не ты — забыл бы точно. Он был моим напарником, мы с ним вдвоем Лесной Дом заложили. Удачливый, сволочь. И тоже что-то такое чу­ял, как ты. Вернее, это ты как он, только у тебя оно раз­вилось сильнее. — Слон распрямил спину, уперся тря­сущимися руками в подлокотники, попробовал встать — и не смог. По лбу потекла капля пота. Змееныш смотрел на него, и Слон заговорил вновь: — Он тогда один в Зо­ну пошел и богатый хабар взял. Очень богатый. Меня обидел. Говорил перед тем: опасно, я могу не вернуть­ся... Кто из нас тогда об опасности думал? Вернулся, да еще с хабаром, а я вроде как ни при чем. Ну, я его и убил. Не один — с Заточкой. Заточку Ворон под ребра успел ранить. Хабар я себе забрал, с него мое богатст­во и пошло. А баба Ворона с дитем в Зоне тогда была вместе с ним, на стоянке. Она видела, как все про­изошло. Значит, нам надо было довершить дело. Но она сбежала, ночью с дитем в Зону бросилась, мы за ней. Упустили. Потом услышали вой псевдопсов, по­няли: за женой Ворона стая увязалась. Значит, конец ей. Ладно, вернулись в Лесной Дом. И вот такая полу­чилась ирония злая, что Мазай тебя на следующий день ко мне притащил. — Слон поднял взгляд и прямо посмотрел в глаза Змееныша. — Теперь все знаешь. Убивай, не жди.

Змееныш прорычал что-то неразборчивое, шагнул к нему, занося руку с ножом. Лезвие блеснуло в свете лампы. Слон откинул голову, подставляя шею.

За дверью позади кресла раздались шаги. Рука Змееныша еще двигалась, но взгляд метнулся к двери. Слон сидел не шевелясь. Змееныш качнулся вбок, рука дернулась книзу — и нож вонзился в подлокотник возле запястья Слона. Шаги стали громче.

Кто-то подошел к двери.

— А-а... — выдавил Змееныш.

Лицо от усилий исказилось — уже давно, очень дав­но он не произносил ни слова. Губы приоткрылись, язык дергался за ними, стараясь выпихнуть наружу не­податливые комки слов.

— Ша... Шаги, — прохрипел Змееныш и раздельно, по складам, произнес: — Я говорил ей, что всегда узнаю эти шаги.

Дверь открылась, в комнату вошла Оксана. И тогда Змееныш закричал.

Еще в звуке этих шагов он ощутил что-то новое, страшное — и теперь увидел, чем оно вызвано. Как и Слон, Оксана постарела на много лет. Куда делась та веселая семнадцатилетняя девчонка? Тусклые волосы были собраны в хвост на затылке, лицо осунулось, за­острился подбородок, посерели щеки. На лбу появи­лись морщины, и глаза... Они потухли, жизнь исчезла из них.

Медицинский корсет плотно облегал шею, поддер­живая голову, в руке была трость. Прихрамывая, опира­ясь на трость, Оксана встала между Слоном и Змеены­шем, закрыв собою отца.

— Прекрати! — Голос был все тем же, звонким и чистым, и по контрасту ее вид казался еще ужасней. — Не смей!

Змееныш попятился, темные глаза его стали чер­ными. Слон сидел в той же позе, закрыв глаза. Бросив трость, Оксана схватила его за руку, повернулась к Змеенышу.

— Посмотри на себя! — выкрикнула она. — Кем ты стал?! Мне говорили... отец говорил... Скольких ты убил? Ты и твоя свора чудовищ? Ты теперь сам чудо­вище!

Она выдернула нож из подлокотника и швырнула его под ноги Змееныша.

— Если хочешь убить его — убей и меня! Зарежь обоих, теперь для тебя это легко, разве нет?! — Она бро­силась к Змеенышу, чтобы ударить его, и вскрикнула. Правая нога подогнулась, Оксана упала и зарыдала. Си­дящий неподвижно Слон открыл глаза и с немым со­страданием посмотрел на дочь. Змееныш шагнул к ней, нагнулся, чтобы помочь, но она отпрянула от него, буд­то от хищного зверя, оттолкнула его руки. В глазах плеснулся испуг — и это едва не заставило Змееныша вновь закричать. Она боялась его. Боялась!

— Ты был человеком, а стал хуже зверя, — прогово­рила Оксана, на коленях придвигаясь к отцу.

Змееныш хотел рассказать ей все: про убийство Ма­зая, из-за которого и собрал Свору, про то, что был уве­рен в ее смерти, что это ошибка и еще можно все испра­вить, что они могут уйти в Зону или он может покинуть Зону вместе с ней... и не сказал ничего. Он понял: все это бессмысленно, больше не будет ничего. И когда пришло понимание — что-то сломалось внутри. Будто из груди исчезла решетка ненависти, скрывшая прочие чувства, способные помешать мести. Голова закружи­лась, он отступил на шаг и впервые за много дней вдох­нул полной грудью. Оксана и Слон смотрели на него.

Тяжесть всего, что он совершил, всей этой череды кровавых убийств обрушилась на него. Змееныш засто­нал. Ссутулившись, не глядя на отца и дочь, он повер­нулся и медленно вышел. Спустился по лестнице, во двор, перешагивая через трупы, достиг ворот и побрел по склону к лесу.

В комнате под крышей башни наступила тишина. Оксана сидела на подлокотнике, обняв отца за шею, он положил широкую ладонь на ее руку и гладил запястье.

Послышался нарастающий рокот вертолета, здание дрогнуло — Ми-24 опустился на крышу. Стукнула крыш­ка люка, раздались быстрые шаги.

Придерживая фуражку за козырек, в дверь шагнул полковник Рябой. Дочь и отец сидели не шевелясь, хотя взгляд Слона переместился на гостя.

— Ну?! — закричал полковник.

Положив руку на затылок дочери, Слон вытянул другую, показал на север.

— Туда ушел.

Рябой развернулся и выбежал из кабинета, по веду­щей наверх лестнице загрохотали его сапоги. Оксана еще несколько секунд сидела неподвижно, не веря своим ушам, — и наконец поняла, отшатнувшись, вскочила.

— Зачем? — спросила она. — Что ты делаешь, папа? Зачем ты сказал, куда он...

— Чтобы его убили. — Слон пожал плечами. — А что ты думала — я прощу мутанту все, что он натворил?

— Ты... Это ты мутант! — крикнула она. — Ты хуже его! Потому что он понял, а ты — нет! Боже мой, и после всего этого ты остался таким же, каким был?! Я оста­новлю их!

Схватив с пола трость, она заковыляла к двери.

— Не остановишь, — сказал Слон, привставая. — Подожди, не ходи!

Оксана вышла из комнаты. Послышался рокот уле­тающего вертолета. Слон сидел, сжимая подлокотники трясущимися руками, и ждал. Издалека донесся частый стук пулеметов.

Эпилог

Потом говорили, что видели его мертвое тело под бревном, в ручье, текущем по дну оврага. А кто-то ут­верждал, что Змееныш брел мимо бара «100 рентген», хотя в том сгорбленном человеке с пустым лицом труд­но было узнать восемнадцатилетнего мальчишку. Но другие толковали, что он сдружился со старым контро­лером и ушел за ЧАЭС, будто он пересек Большой Се­верный Могильник и был убит охраной таинственного Бункера. Впрочем, многие не верили в это — ведь один прапорщик-забулдыга с КПП, проворачивающий вся­кие мелкие делишки со сталкерами и перекупщиками, всерьез уверял каждого, кто готов был выставить бу­тылку водки, что видел Змееныша, пересекающего Пе­риметр, — будто бы тот навсегда ушел из Зоны в боль­шой мир.

Много чего говорили, но правду не знал никто. И долгое время о Змееныше ничего не было слышно.