Специальные средства усиления изобразительности: тропы и фигуры

Тропы, фигуры и особо выделяют амплификации — специальные средства усиления изобразительности, ко­торые занимают промежуточное положение между тропом и фигурой. Хотя это различение и является традицион­ным, необходимо признать, что среди исследователей нет единства относительно того, как рассматривается соотно­шение между тропами и фигурами. Поэтому объясним различие, на которое будем опираться в дальнейшем.

В самом общем виде противопоставление между тро­пами и фигурами можно представить следующим образом. Тропы всегда касаются одного слова или выраже­ния, а фигуры — это явления на уровне группы слов.

(1) Тропом называют слова и выражения, употреб­ленные в переносном значении.

(2) Фигуры — особые способы организации высказываний.

Рассмотрим пример:

Жди, когда снега метут.

Жди, когда жара.

Жди, когда других не ждут.

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет.

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

В этом отрывке из известного стихотворения К. Си­монова содержится фигура — повтор одного и того же слова в начале отдельных отрезков речи - анафора. Вряд ли эффект этого стихотворения можно объяснить только языковыми ме­ханизмами, однако язык в нем играет очень важную роль. Такой повтор создает акцент на представлении об очень сильной надежде, об ожидании, различные части текста только оттеняют, уточняют и конкретизируют это пред­ставление.

(3) Тропы и фигуры не противопоставлены друг другу
абсолютно, они образуют пересекающиеся множества. Основное явление, которое находится на пересечении тропов и фи­гур, получило название амплификации.

Эпитет – образное определение. Существуют народно-поэтические эпитеты (девка красная; волк серый и т. д.)

Сравнение: «пруд местами как сталь». В этом слу­чае цвет поверхности пруда сравнивается с цветом стали, и на основании этого сравнения может быть создан троп, называемый метафорой («сталь пруда»).

Тропы подразделяются на две группы: словесные и грамматические.

Грамматические тропы. Второй разновидностью тро­пов являются грамматические тропы, в основе которых лежит переносное использование не слова, а граммати­ческой формы. Самый яркий пример грамматического тропа — это риторический вопрос. Вопросительная фраза вообще предполагает реакцию в виде ответа, независимо от того, идет ли речь о вопросе типа «Сколько времени?» или о вопросе экзаменатора студенту; человек прибегает к вопросу тогда, когда он хочет что-то узнать. Особен­ность риторического вопроса состоит в том, что он не тре­бует ответа, поскольку оратор либо полагает, что этот от­вет очевиден для аудитории, либо не стремится получить ответ, использует вопрос в качестве введения для ответа, который он даст сам. В этом случае конструкция (вопро­сительное предложение), которая имеет типичное пред­назначение (побуждение к ответной реплике), использу­ется нетипично, не так, как это делается обычно.

Грамматические тропы мы рассмотрим самыми пос­ледними. Пока же обратимся к словесным тропам.

Словесные тропы. В основе словесных тропов лежит использование слов в переносном значении. Словесные тропы принято делить на четыре группы в зависимости от того, какие отношения между соединяемыми в них образами лежат в их основе: сходство, смежность, кон­траст или тождество. Этот принцип деления нетрудно распространить и на грамматические тропы, однако в этом нет особой необходимости, так как число грамматичес­ких тропов невелико.

Чтобы объяснить, что имеется в виду, поговорим о женщинах. Точнее, возьмем в качестве примера слово «женщина» и подберем переносные обозначения, основанные на каждом из видов.

1.Нередко можно столкнуться с тем, что женщин называют «цветами» (намекая при этом на их хрупкость и нежность); природу нередко называют «женщиной» или «матерью». Во всех указанных случаях переносное наи­менование основано на сходстве, которое проявляется в виде общего признака: женщины нежны и хрупки — цветы тоже нежны и хрупки, женщина рожает детей — природа также рождает все живое.

2. Переносное употреб­ление выражения, основанное на сходстве, будет метафорой.

Когда женщину называют также «хранительницей оча­га» осуществляется перенос по смежности: называется метонимия. В приведенном примере вместо прямого обозначения («женщина») мы выбираем обозначение чего-то близкого не только в пространстве, но и во времени, а также в «сфере идей».

Троп, состоящий из акцентирования какого-то аспекта обозначаемого предмета, получил название перифраза (другие названия — перифраз, парафраза). Это когда прямое наименование предмета заменяется описательным выражением. Например: «Сапфо русской поэзии», «русский Шварценеггер», «Жириновский европейской политики».

2.4. Метафора и тропы сходства

Как уже указывалось, метафора — это троп, основан­ный на сходстве. В основе метафоры лежат ассоциации по сходству. Следовательно, метафора предполагает замену одного означающего другим означающим на том ос­новании, что соответствующие означаемые похожи.

Например, Тит Ливии писал, что Катон постоянно лаял на Сципиона. В данном случае в основе переносного упот­ребления глагола «лаять» лежит сопоставление Катона с собакой.

Следует обратить внимание на то, что самого Катона Тит Ливии собакой не называет (хотя это легко восста­навливается и даже подразумевается). При метафоре, как и при любом другом тропе, всегда есть необходимость сохранения остатков прямого смысла, и в приведенном примере это достигается за счет сохранения имени Като­на. Если бы этого не было, то данная фраза имела бы вид: «Собака постоянно лаяла на Сципиона». Конечно, исход­ный смысл здесь также может быть восстановлен, однако для этого необходима опора на контекст. Допустим, если ранее Катон был назван собакой, то метонимия «Эта соба­ка постоянно лаяла на Сципиона» была вполне понят­ной. Таким образом, при метафоре, как и при других тро­пах, замене подвергается не все предложение целиком, а только некоторые его части.

Данный пример интересен тем, что он позволяет, не произнося этого прямо, фактически отождествить человека с собакой. Следовательно, метафора в некоторых слу­чаях может служить для смягчения, более мягкого выражения мысли, которая, будучи высказана прямо, могла бы оказаться очень грубой.

Рассмотрим еще два примера, которые являются более сложными.

1) К нам постоянно прилипает грех, мы согрешаем

лом, словом, помышлением, всяким нашим чувством. И

до видеть эту грязь, надо каяться в этом, надо все

п./ души употреблять на то, чтоб одежду, которую

здесь получаем, одежду нашей души, сохранять чистоту

(Дмитрий Смирнов);

Еще одна рекомендация, касающаяся использования метафор, состоит в том, что не стоит сочетать в одном простом предложении две метафоры, основанных на раз­ных основаниях. Дело в том, что это существенно затруд­няет понимание. Когда двойственность смысла образует­ся только в одном «месте», картина становится объемной, наполненной смыслом, возникают дополнительные оттен­ки, которые обогащают смысл сообщения; если же в пред­ложении оказывается более двух метафор, возрастает нео­пределенность, а выражение делается менее красивым и даже комичным. Традиционно для избежания такой ошибки советуют представлять то, о чем говорится; если сделать это трудно (то есть если нарушена изобразитель­ность речи), от какой-то метафоры следует отказаться.

Естественно, все сказанное не касается стертых мета­фор или метафор, прочно закрепившихся в сознании но­сителей языка. Так, сказать «Он перелопатил море книг» вполне можно, поскольку переносные употребления гла­гола «перелопатить» и существительного «море» закреп­лены в языке.

Метафора — не единственный случай тропа, основан­ного на сходстве. На том же принципе основаны и дру­гие тропы: гипербола, мейозис, олицетворение, овеществ­ление, катахреза.

В риторике принято делить метафоры и их разновид­ности на виды в зависимости от того, какие объекты срав­ниваются,. На этом основании можно выделить четыре разновидности метафоры.

1) При олицетворении неживое толкуется как живое:

«Скажи, что делал твой обнаженный меч, Туберон, в сражении под Фарсалом? Чью грудь стремилось пронзить его острие?» (Цицерон).

Этот пример представляет меч как одушевленное су­щество, которое может самостоятельно совершать дей­ствия. Конечно, Цицерон имеет в виду не меч, задавая свой вопрос, поскольку этот вопрос касается Туберона. Метафора в данном случае помогает Цицерону придать изящную, эффектную форму вопросу.

2) При овеществлении живое уподобляется неживому:
Расступись, о старец-море,
Дай приют моей волне (М. Ю. Лермонтов).

3) Возможны также случаи, когда живое уподобляет-
живому:

«Десятки лет сосал их силы управляющий, десятки лет с сатанинской хитростью опутывал их сетью ус­ловий, договоров и неустоек» (Ф. Н. Плевако).

Очевидно, что в этом случае оратор сравнивает чело­века с пауком. Нигде означающее паук не фигурирует, мы можем восстановить его только по косвенным указа­ниям (пауки сосут кровь своих жертв, пауки плетут пау­тину — «сеть» для ловли насекомых). Если быть более точным, в этом случае метафора реализуется не в чистом виде, а в сочетании с метонимией: замене подвергается не прямое наименование («паук»), а его метонимические за­мены («сосать кровь», «сеть»).

Метафора, в которой живое уподобляется живому, не получила особого названия, — видимо, потому, что по срав­нению с овеществлением и олицетворением, в которых происходит переход из одной категории в другую, такая метафора неспецифична.

4)Наконец, неживое может уподобляться неживому.
Олицетворение и овеществление тесно связаны с оценкой. Представляя человека как предмет, мы часто снижаем общее впечатление о человеке; представляя неживое к человека или животное, мы возвышаем его.

Разновидностью метафоры являются мейозис и гипербола. Поскольку в этих тропах имеется преувеличение или преуменьшение, их нередко относят к тропам, основанным на контрасте. Действительно, контраст играет очень важную роль в этих тропах, однако сравнение я более важным компонентом: сравнивая что-то с тем, что заведомо гораздо больше или меньше, мы все-таки осуществляем сравнение.

Гипербола — троп, в котором в результате переиме­нования объекту приписывается свойство в преувеличен­ном количестве. Примером гиперболы может служить следующая строка В. Маяковского:

Товарищ профессор! Снимите очки-велосипед...

В сто сорок солнц закат пылал.

В основе этой гиперболы лежит не только сравнение, но и преувеличение: очки заведомо меньше велосипеда.

Рассмотрим, как этот троп может реализовываться в тексте:

«Если бы я захотел скорбеть об этом событии и оплакивать его не в присутствии римских граждан, тех или иных друзей нашего государства, людей, слышавших имя римского народа, если бы я обращался не к людям, а к диким зверям или даже — чтобы пойти дальше — если бы я глубине пустынь обратился к скалам и утесам, то даже вся немая и неодушевленная природа была бы по трясена такой страшной, такой возмутительной жес­токостью» (Цицерон).

Необходимо иметь в виду, что гипербола не является тропом сходства в чистом виде, поскольку помимо сход­ства в ней также имеется опора на контраст. В приведен­ном примере метафора реализуется как олицетворение: совершенные деяния настолько страшны, что даже скалы были бы потрясены. Естественно, скалы не способны ис­пытывать чувства, здесь им приписываются качества живых веществ. Эта метафора является опорой для пре­увеличения. Указывая на невозможный результат («даже скалы будут поражены»), связанный с силой признака («настолько возмутительна эта жестокость»), Цицерон указывает на преувеличенную и, в этом случае, невозмож ную степень проявления этого признака.

Противоположный гиперболе идёт стилистический приём литота (преуменьшение).

Например:

«Мальчик с пальчик».

«Тоненькая, как былиночка».

Мейозис — это троп, противоположный гиперболе. Если в гиперболе свойства объекта преувеличиваются, то при мейозисе они, наоборот, преуменьшаются свойства, признаки предметов.

Например:

«Дело займёт всего одну минуту».

«В двух шагах отсюда».

«Терпимый» (о хорошем).

«Неважный», «оставляет желать лучшего» (о плохом).

Мейозис – смягчающий вариант этически неприемлемого прямого наименования.

Например:

Вместо «старая женщина» - «женщина бальзаковского возраста», «не первой молодости».

Некрасивый мужчина - «трудно назвать красавцем».

Примеры перефразы:

Вместо Англии – «туманный Альбион».

А. С. Пушкин – «Солнце русской поэзии».

Вместо льва – «царь зверей».

Вместо «царь птиц» - «орёл».

Аллегория (от греч. «иносказание») – иносказательное изображение отвлечённого понятия, при помощи конкретного жизненного образа.

Например:

Лиса – хитрость.

Волк – жадность, злоба.

Баран – глупость, тупость.

Лев – мощь.

Змея – мудрость.

Мы исполь­зуем это в устойчивых выражениях, когда говорим «Это стоит копейки», «В двух шагах отсюда», «Дело займет всего одну минуту» и т. п. В данном случае нечто может стоить больше двух копеек, находиться не в двух, а в ста или даже пятиста шагах, а дело может потребовать боль­ше часа. Однако мы все равно используем соответствую­щие обозначения, которые указывают на преувеличенную незначительность чего-либо.

«Раз разбитое хозяйство умирает, — и батрак осуж­ден на всю жизнь искать, как благодеяния, работы у силь­ных и лобзать руку, дающую ему грош за труд, достав­ляющий другому выгоды на сотни рублей, лобзать, как руку благодетеля, и плакать и просить нового благодея­ния, нового кабального труда за крохи хлеба и жалкие лохмотья» (Ф. Н. Плевако).

В данном примере преувеличением (хотя, надо при­знать, и не очень сильным) является использование выра­жений «грош» и «крохи хлеба». В действительности, ко­нечно, батраки не получали грош за свой труд и уже тем колее не питались крохами хлеба. Такое преуменьшение позволяет вызвать у слушателей жалость — при этом точность совершенно оправданную, так что преуменьше­ние вряд ли можно считать неоправданным.

Катахреза — троп, в котором сближение между объектами осуществляется на основании самого общего свойства. Необходимо отметить, что катахреза — это вынужденный троп.

Астеизм — разновидность антифразиса, при кото­ром слово, обозначающее нечто отрицательное, употреб­ляется в положительном значении:

...Черт так не сыграет, как он, проклятый, играл на контрабасе, бывало, выводил, шельма, такие экивоки, ка­ких Рубинштейн или Бетховен, положим, на скрипке не выведет. Мастер был, разбойник (А. П. Чехов).

Как видно из приведенного примера, различие между астеизмом и перифразисом состоит только в том, какое значение — положительное или отрицательное — явля­ется исходным, а какое — переносным. В остальном эти тропы тождественны.

2.7. Перифразис и тропы тождества

Перифразис представляет собой определение предме­та, явления или человека через выделенный признак, на основании которого формируется новое наименование:

«Что же скажешь ты, славный страж и защитник провинции?» (Цицерон).

В данном случае Цицерон использует два словосоче­тания вместо имени собственного (которого, кстати, вооб­ще могло не быть, и в этом случае фраза звучала бы со­всем просто: «Что скажешь ты?»).

Рассмотрим еще один пример:

«Тогда после поцелуя этот Геркулес-Олег, как перыш ко, как пушинку, кладет Нину на траву и делает все, что­бы вступить в интимную связь» (II. А. Дроздов).

Этот пример взят из уже цитировавшейся защити­тельной речи, произнесенной П. А. Дроздовым по делу О. Кадуева. До этого места адвокат уже упоминал о силе подсудимого, о том, что он был спортсменом; он повторит это и позднее. В данном случае нас должно интересовать то, что он называет его Геркулесом. И большинство лю­дей знают, что Геркулес (Геракл) — это герой античной мифологии, представляющей собой воплощение силы. Гераклу приписывалась нечеловеческая сила, и это адво­кат использует в свою пользу. Данный перифразис ока­зывается очень важным с точки зрения структуры речи, поскольку позволяет обосновать очень важные положения, от которых зависит решение суда: подсудимый си­лен, а потому, ему ничего не стоило добиться своего неза­висимо от сопротивления. Кроме того, когда О. Кадуева попытались задержать милиционеры, он легко разбросал пять человек, и задержать его смогли только после того, как подоспел шестой.

Итак, перифразис — это создание нетипичного, непри­вычного или по крайней мере менее частотного наимено­вания с опорой на качества объекта. Зачем это нужно? Чтобы пояснить это, обратимся к примерам. Например, Петербург можно назвать «городом на Неве», «колыбе­лью русской революции», «городом Ленина», «криминаль­ной столицей» или «градом Петра» (Пушкин). Поскольку у любого объекта может быть несколько характеристик, перифразис следует использовать для того, чтобы выделить в объекте те свойства, которые нужны говорящему.

Вот пример перифразиса из речи Максимилиана Ро­беспьера, произнесенной в Конвенте:

«У республики не оставалось другого средства, кро­ме усилий народа — просвещенного друга свободы, — который своим восстанием сумел подавить все загово­ры аристократии*.

Перифразис «просвещенный друг свободы» дан в фор­ме приложения к слову «народ» и изображает народ с выгодной для оратора стороны.

Дисфемизм (какофемизм) — использование грубого слова или выражения вместо приемлемого и естественно ожидаемого более мягкого выражения.

При использовании эвфемизмов и дисфемизмов не­обходимо обращать внимание на то, не возникает ли ко­мического эффекта. Нередко ораторы умело используют этот эффект. Например, в газетном сообщении о гибели преступника в перестрелке может встретиться перифразис «он покинул сей бренный мир». Это эвфемизм, по­скольку выражение «покинуть сей бренный мир» гораз­до более мягкое, чем нейтральный глагол «умереть» и тем более грубое «сдохнуть». Это пример мягкого и в целом уместного обращения к перифразису. Чаще же подобные глумливые перифразисы не производят хоро­шее впечатление и могут повредить репутации самого говорящего, поскольку его могут обвинить в иронизиро­вании по поводу того, о чем иронизировать нельзя.

Антономазия — еще одна разновидность перифразиса, которая представляет собой замену имени собствен­ного или обычного существительного описательным вы­ражением, как правило, более или менее поэтическим (на­пример, «покоритель Сибири» вместо собственного имени Ермак, «берег туманного Альбиона» вместо «Англия»).

Существует и обратное явление: имя нарицательное заменяется именем собственным, которое принадлежит одному лицу, воплощающему в себе все качества группы. Имя собственное иногда используется как обычное существительное, которое пишется с маленькой буквы. В приводимых ниже извлечениях из речи Л. Берии «мор-ганы» и «Рокфеллеры» — это и реальные носители фа­милий, и одновременно уничижительное обобщение; в примере (2), взятом из статьи журналиста общей газеты Д. Фурмана, фамилии выступают лишь в качестве осно­вания для обобщения, хотя в действительности именно эти люди в виду не имеются.

1) «Нынешние заправилы Соединенных Штатов Америки — морганы, рокфеллеры, меллоны, дюпоны и другие, — в руках которых находятся рычаги военной и государственной машины, усиленно создают новые мировые монополии вроде Европейского объединения угля и стали, Мирового нефтяного картеля для того, чтобы побыстрее прибрать к рукам экономику других госу­дарств и подчинить их своим интересам»;

2) «Если проводить сравнение с русской революцией 1917 года, можно сказать, что к власти в Чечне пришли аналоги Чапаевых, котовских и Щорсов. А чеченская./миграция — это аналог той русской эмиграции, когда в лападных городах оказались рядом царские чиновники и ёенералы, кадеты, эсеры, меньшевики и даже анархисты*.

Естественно, в роли наименований могут выступать и имена литературных персонажей, которые, как известно, пнляются вымышленными лицами. Иногда это даже обыгрывается, ср. приводимый ниже пример из И. Солоневича: Русскую психологию характеризуют не художествен­ные вымыслы писателей, а реальные факты историчес-жизни. Не Обломовы, а Дежневы, не Плюшкины, а инины, не Колупаевы, а Строгановы, не «непротивле-е злу», а Суворовы, не «анархические наклонности рус ого народа», а его глубочайший и широчайший во всей тории человечества государственный инстинкт.

Наконец, нередко используется и обратная замена, при которой одно лицо называется именем другого, как пра­вило, с дополнительным указанием (например, «наш», «русский», «современный» и т. д.) Например, в газете «Известия» статья с подзаголовком «Жириновский те­перь будет учить ораторскому искусству* озаглавлена «Наш Демосфен*. Демосфен выступает здесь символом красноречивого человека. Называя этим именем Жири­новского, автор явно иронизирует, что подчеркнуто мес­тоимением «наш». Обороты типа «наш Гомер (Пушкин, Цезарь)» и «Гомер (Пушкин, Цезарь) наших дней» явля­ются риторическим штампом, а потому не могут претен­довать на оригинальность. Однако они полезны потому, что определенным образом расставляют акценты (ср. у Л. Чуковской: «Отечественные Холмсы и впрямь не бли­стают умом*).

Антитеза (противопоставление) строится на основе антонимии (антонимы – разные слова, выражающие противоположное значение и выполняющие функции различных противопоставлений).

Подхват – повторение в начале следующей конструкции слов, стоящих в конце предшествующей конструкции. Этим достигается актуализация, усиление смысла повторяемого слова и всей конструкции в целом.

Например: «Я действительно очень устал. Устал от тяжёлых напряжённых матчей, от длительных перелётов».

Метонимия (от греч. «переименование») – употребление названия одного предмета вместо названия другого, на основании внешней или внутренней связи между ними.

Например: «Театр уж полом, ложы блещут».

Разновидностью метафоры является синекдоха (от греч. «соподразумевание») – перенос значения с одного предмета на другой по признаку количественного отношения между ними.

Например:

1) части вместо целого: «Все флаги в гости будут к нам» (А. С Пушкин)

2) родовое название вместо видового: «Ну что ж, садись, светило! (В. Маяковский).

3) видовое название вместо родового: «Пуще всего береги копейку» (Н. В Гоголь).

4) единственное число вместо множественного: «И слышно было до рассвета, как ликовал француз» (М. Лермонтов).

5) множественное число вместо единственного: «К нему и птица не летит, и зверь нейдёт» (А. С. Пушкин).

2.8. Грамматические тропы

Грамматические тропы (алеотеты) — это перенос­ные использования грамматических форм. Напомним, что грамматическая форма — это единица языка, которая выражает значение не потому, что она, как обычное слово, отсылает к какому-то то объекту действительности, а в силу своей природы. Каждый из глаголов в высказыва­нии «Пришел, увидел, победил» имеет одну форму — фор­му единственного числа прошедшего времени мужского рода, а следовательно, указывает на то, что действие было совершено не самим говорящим и не слушателем; точно так же строка из стихотворения Н. Заболоцкого «Звезды, розы и квадраты...» содержит одинаковые грамматичес­кие формы — существительные множественного числа. Как и обычные слова, грамматические формы имеют зна­чения, одни из которых являются типичными (прямыми), а другие — вторичными, необычными (переносными).

Как и обычные тропы, тропы грамматические делают речь изобразительной. Усиливают они и выразительность речи, но в этом отношении сильно разнятся между собой. Некоторые из них, утратив экспрессию, стали привычны

ми, вошли в этикетные формулы (как обращение на «вы»); некоторые, напротив, слишком экспрессивны, как «не ха-мимы будете». Особое место среди грамматических тро­пов занимает риторический вопрос: оправдывая свое наи­менование, он очень широко используется в риторике.

В качестве примера мы уже приводили риторичес­кий вопрос — высказывание в форме вопроса, которое не предполагает ответа (например, потому, что у оратора уже готов ответ, который он выскажет аудитории сразу же после вопроса, — или ответ, который очевиден для аудитории):

«Что ж, возвратимся к тому, о чем уже говорили, и спросим: каким же пороком был мечен единственный сын, чтобы внушить отцу нелюбовь? Да выходит, что никаким! Так, значит, был сумасбродом отец, ненавидя­щий без причины свое порожденье? Да нет, его ум отли­чался твердостью и постоянством. Ну вот мы и видим, что если не был ни сумасбродом отец, ни сын конченным человеком, то не было и причины — ни у отца для нена­висти, ни у сына для преступления» (Цицерон).

Здесь лишь необходимо добавить, что риторический •чшрос нередко используется в том случае, если говоря­щий по каким-то причинам не может или не хочет выс-ать мысль прямо, хотя и нуждается в том, чтобы ауди-рия поняла, что он хочет сказать. Ярким примером кого использования риторического вопроса является «дующий фрагмент из речи академика Д. С. Лихачева I Съезде народных депутатов СССР:

Множественное скромности широко применяет­ся в научном дискурсе: «Мы присоединяемся к мнению тех ученых, которые полагают, что...» Как и в случае с местоимением «вы», эти формулы неэкспрессивны, а этикетны.

Множественное крестьянское является разновид­ностью множественного скромности: «Мы люди темные, ничего в этом не понимаем...»

Множественное величия используется в этикет­ных формах царских обращений («Мы, Николай I...»), a вне их звучит пародийно. В целях насмешки часто упот­ребляют во множественном числе местоимение третьего лица — «они» вместо «он». Еще более насмешливо зву­чит «оне»:

Переносные употребления могут быть присущи и формам наклонения и времени глагола. Как правило, таким употреблениям присуща большая выразительность, нередко они звучат немного необычно. Можно выделить:

1. Повелительное наклонение, типично выражающее волеизъявление, может быть использовано в значении сослагательного наклонения, которое обозначает нереаль­ное, но возможное (желательное или нежелательное) дей­ствие: «Не пожалей он денег, все сложилось бы иначе» (вместо: «Если бы он не пожалел денег...») Этот грамма­тический троп как бы сокращает расстояние между мо­ментом речи и описанным в ней действием.

Изъявительное наклонение, обозначающее действие, которое имело, имеет или будет иметь место, может упот­ребляться в значении повелительного наклонения, кото­рое выражает волеизъявление: «Пойдешь, найдешь его и заставишь вернуться» (вместо «Пойди, найди его и зас­тавь вернуться»). Этот троп придает речи оттенок катего­ричности.

Сослагательное наклонение, обозначающее нереаль­ное действие, может быть использовано в значении повели­тельного наклонения, обозначающего волеизъявление: «Шел бы ты подальше» (вместо «Иди-ка ты подальше!») В подобных выражениях экспрессия создается за счет того, что подчеркивается желательность того действия, соверше­ния которого говорящий требует от слушающего.

Фигуры

Фигурой в риторике называют необычный, особый оборот речи, который придает речи выразительность и изобразительность. Под этими необычными оборотами понимают всевозможные повторы, пропуски и переста­новки слов.

Фигуры выполняют две основные функции. С одной стороны, они повышают выразительность текста. Для срав­нения приведем две фразы:

1. Иван принес много книг.

2. Иван принес много-много книг.

Эти фразы пусть немного, но отличаются по своему оздействию на слушателя. Поскольку во второй фразе рисутствует повтор («много-много»), она выглядит более ыразительной, живой, естественной, эмоциональной. Чи-ая эту фразу, мы невольно произносим ее с особой ин-;шацией. Именно так должен говорить человек, который юпытывает какие-то чувства в связи с тем, что он говорит. С другой стороны, фигуры еще более важны в связи с понятием изобразительности. Все фигуры выразительны, мо выразительны одинаково — все фигуры изобразитель­на, однако каждая из них изобразительна по-своему. В ■ и ношении изобразительности фигуры представляют своего рода синтаксические диаграммы чувств. Нетерпению, стремлению перескочить через время соответствуют пропуски слов: «Скорее! Все — за мной!» Навязчивому, повторяющемуся чувству соответству-повторяющиеся слова. Устойчивое возмущение ложью то же. [Кстати, опровергая приведенный аргумент, мы использовали общие места «определение» и «имя», по­скольку попытались опровергнуть правомерность приме­нения выражения «обычная речь» к речи торговок. Кри­тике была подвергнута одна из предпосылок опровергае­мого утверждения — предположение, что речь торговок является обычной. Это неплохой пример силлогистичес­кого опровержения, который при желании вы можете проанализировать подробнее.]

Тем не менее, этот аргумент некоторые из риторов считали правильным. По этой причине было предложено и другое определение фигуры: фигура — это языковое средство, которое косвенно передает те или иные впечат­ления или переживания говорящего. Здесь имеется в виду следующее различие. Сказать о том, что ты возбужден, — это совсем не то же самое, что говорить, выражая возбуж­дение своим поведением. С точки зрения фигур речь рас­сматривается как такое косвенное выражение. Например, в речи возбуждение может проявляться в виде повторов, большого количества восклицаний, эмоционально-окра­шенной лексики. Оратор может использовать эти сред­ства намеренно для того, чтобы «изобразить» (или даже имитировать) возбуждение и передать необходимые чув­ства слушателям.

Отрицание представления о фигурах как отмеченной, выделенной речевой организации привело к необходимо­сти признать, что в широком смысле любая речь фигу­ральна. А такая точка зрения также приводит к пробле­мам, поскольку фигуры вообще не выделяются, не имеют того, чему их можно было бы противопоставить.

В заключение этого рассуждения о фигурах необхо­димо дать одно практическое указание. При помощи фигур обычно усиливаются доводы к пафосу. Можно даже было бы сказать, что фигуры сами выступают как доводы к пафосу, ибо они проясняют чувств. Древние греки называли такое неуместное употребление фигур асхематон (буквально — бесфи-гурье). В качестве примера можно привести следующую гипотетическую ситуацию: человек, собирающийся про­демонстрировать свою уверенность в благополучии стра­ны вместо обычных в таких случаях фигур неожиданно произносит следующее:

«Я думаю — да, пожалуй, я думаю... То есть, в извест­ном смысле слова, я считаю, что страна будет — как-то в таких случаях говорится — вполне (я серьезно говорю) будет... благополучна».

Это, конечно, гротеск, но неумелое и неуместное упот­ребление фигур встречается в речах нередко.

Фигуры в риторике принято делить на три большие группы.

(1)Первая группа фигур — это фигуры убавления. В основе этих фигур лежит пропуск какого-то значимого компонента высказывания. Это также создает ощущение необычности речи.

(2)Вторая группа фигур — это фигуры прибавле­ния. Их сущность заключается в повторе тех или иных элементов высказывания. Обычно такими повторяемы­ми компонентами являются слова и словосочетания, хотя можно представить себе и случаи, когда повторя­ются части слов или целые предложения.

(3) Третья группа фигур — это фигуры размещения.
И них коммуникативные эффекты достигаются за счет что компоненты высказывания располагаются в нео­бычном, неестественном порядке.

2.10. Фигуры убавления

Сущность фигур убавления состоит в пропуске каких-то элементов сообщения. В отличие от фигур повторения или фигур прибавления, фигуры убавления привлекают внимание в силу того, что они неполны.

Основное назначение фигур убавления состоит в вы­ражении темперамента говорящего или в выражении ско­рости разворачивания событий.

Рассмотрим наиболее распространенные фигуры убав­ления: 1) эллипсис и его разновидности — контекстуаль­ную элизию и зевгму, 2) асиндетон, 3) апосиопезис и 4) просиопезис. Фигуры убавления придают речи энергич­ность. При этом наиболее мягкими являются бессоюзие и контекстуальная элизия, более сильным — эллипсис, а такие средства как просиопезис и апосиопезис вообще можно признать экзотическими. Впрочем, и апосиопезис, и просиопезис — средства достаточно экзотические, при­меняемые в экстраординарных случаях.

1. Эллипсисом называют пропуск какого-то члена предложения; чаще всего в качестве опускаемого члена выступает сказуемое.

Контекстуальная элизия — разновидность эллип­сиса. Так называют пропуск члена предложения, кото­рый можно восстановить из контекста.

Зевгма — еще одна разновидность эллипсиса. Сущ­ность этой фигуры состоит в том, что в первом предложе­нии сложного предложения главный член реализуется, тогда как в следующих предложениях он опускается:

«Б каждом кризисе кайзер пасовал. В поражении — бежал; в революцию — отрекся; в изгнании заново же нился» (У. Черчилль).

Название этой фигуры переводится с греческого язы­ка как «иго». Это обусловлено тем, что предложения зев­гмы представлялись древним грекам быками, идущими под одним ярмом.

В зависимости от того, в каком именно предложении главный член реализуется, принято различать:

а) протозевгму (главный член реализован в первом предложении):

«Перед нами трое подсудимых. Один из них старик, уже окончивший свою жизнь, другой — молодой человек, третья — женщина средних лет» (А. Ф. Кони);

б) мезозевгму (главный член реализован в среднем,
о не в первом и не в последнем предложении);

в) гипозевгму (главный член реализован в последнем
редложении).

Далее следует описание событий, связанных с попыт­кой Клодия убить Милона, а также столкновения между рабами. Использование рядов, соединенных без помощи союза (в первом случае это предложения, во втором — распространяющие сказуемое члены предложения) позво­ляет как бы раскачать повествование, постепенно довести его до кульминации, которой и является описание поку­шения. Следует обратить внимание на то, что Цицерон мог бы не описывать сборы Милона в путь вообще, огра­ничившись указанием на то, что тот отправился в путь после сената. Что касается последнего ряда, то и эту ин­формацию можно было бы представить в виде двух-трех развернутых предложений. Однако Цицерон строит этот фрагмент речи как перечисление деталей, которые благо­даря запятым и соответствующей им интонации пере­числения представляются как однородные члены пред­ложения, хотя в действительности ими и не являются.

2) Отец Илларион, «этот одинокий человек, постоянно запертый в своей келье, ни с кем не сходившийся, не подает никаких признаков жизни в течение целого вечера, ночи и половины следующего дня, не возбуждая ничьего беспокойства, что указывает, как вообще мал надзор за тем, что происходит в коридоре. Но, наконец, все-таки беспокойство возбуждается, смотрят в щелку, видят ноги, думают, что с ним дурно, посылают за доктором, отворяют дверь и находят, что он мертв, убит; тогда является полиция, следователь и начинается следствие».

Комментарии в этом случае излишни: использование коротких предложений, которые соединены без помощи союзов, создает яркое впечатление переполоха монахов, проживающих в лавре.

Все приведенные примеры касаются описания реаль­ных событий: в двух случаях речь идет о действительной последовательности, в одном — об описании одновремен­но существующих деталей. Однако этим роль асиндето­на не ограничивается. Дело в том, что его можно исполь-аовать и в тех случаях, когда речь идет об абстрактных сущностях. Для этого рассмотрим еще один пример, в котором однородные действия называются при помощи разных слов:

* Никто не слушает того, что я кричу, о чем умоляю людей, но я все-таки не перестаю и не перестану обли­чать, кричать, умолять все об одном и том же до пос­ледней минуты моей жизни, которой теперь немного ос­талось* (Л. Толстой).

В данном случае можно говорить об асиндетоне, так более естественным было бы употребление союза «и» од последним членом ряда: «обличать кричать и умо­лить».

Апосиопезис (умолчание, фигура умолчания) — обрыв высказывания, которое в силу этого незаконченным:

Я знаю, никакой моей вины

И том, что другие не пришли с войны,

В том, что они — кто старше, кто моложе — Остались там, и не о том же речь. Что я их мог, но не сумел сберечь, — Речь не о том, но все же, все же, все же... (А. Твардовский). Апосиопезис — это явление, очень характерное для разговорной речи. И действительно, мы достаточно часто обрываем нашу речь на середине предложения и начина­ем говорить о чем-то другом. Тем не менее функции апосиопезиса не связаны с этим качеством разговорной речи. Обычно эта фигура используется в более конкрет­ных целях:

а) для того чтобы слушатели сами восстановили то,
что не было сказано:

Власть уже столько своих обещаний не выполни ла... (опущено: скорее всего, не выполнит и это);

б) для того чтобы напомнить слушателям известное
высказывание или стихотворение, но без полного его ци­тирования;

в) для того чтобы выразить упрек или угрозу;

г) для того чтобы привлечь внимание тех, кто невнимательно следит за тем, что говорит оратор (прервать свою
речь и начать говорить о чем-то другом — это достаточно
эффективный прием, который иногда срабатывает в ситуации, когда оратор вынужден долго говорить).

Апосиопезис представляет собой прекрасное средство заинтриговать читателя, а потому он нередко использует­ся в заголовках газетных и журнальных публикаций. Вот пример такого использования:

«Когда я слышу слово «гуманитарий»...» (название статьи Максима Соколова);

Примечательно, что в некоторых случаях апосиопе­зис получает дополнительную смысловую нагрузку. На­пример, в указанной статье М. Соколова содержится та­кой фрагмент: «Когда в 30-е гг. немецкий гражданин-начальник заявил: «Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет», он умело использовал настроение аудитории, несколько утомленной веймарским пиром во время чумы». Бесспорно, смысл in головка статьи в таком контексте приобретает допол­нительный смысл: это не только способ заинтриговать, |0 и намек на соответствующую фразу.

Иногда термины «умолчание» и «фигура умолчания» используют в более широком смысле, для обозначения побого умолчания, а также для ораторского приема, ис­пользуя который, оратор обещает о чем-то не говорить, ако тут же сообщает об этом.

4. Просиопезис — фигура, противоположная; в этом случае фраза начинается не с начала.

Фигуры убавления часто используются при оформлении лозунгов. Пропуск значимых компонентов в этом е усиливает призывность лозунгов, их воздействие других людей:

«Все — на трудовой субботник!»

«Пятилетку — в жизнь!»

«За Родину! За Сталина!»

«Вся власть Советам!»

«Пятилетку — в три года!»

Что именно опущено и какие фигуры реализованы в их лозунгах, мы оставляем определить читателю.