Table of Contents 3 страница

что Новый год жена встречала с друзьями, с подругами, а ребенок был у моей матери. Когда она

вернулась, у нас был долгий разбор полетов, после которого я решил пойти на такой шаг: я

встретился с этим молодым человеком.

– Как вы его нашли?

– Я сказал жене, чтобы она ему позвонила. Он приехал к нам домой. Мы побеседовали. И

после нашего такого разговора я решил: хотят жить они вместе – я не буду помехой. И я ушел из

дома. Я уехал к своим родителям, но… ежедневно приходил к дочери, общался с ней.

– Сколько дочери было лет?

– Тогда ей было два года. В принципе, с женой я тоже общался. Конфликтов с ней не

возникало. Этого молодого человека я не видел. А потом произошла такая ситуация: мы с ним

встретились во второй раз, пообщались, и я понял, что за семью нужно бороться. Потому что

никакой любви у них не было. Никаких чувств.

– Вы пытались выяснить, чем он оказался лучше вас?

– Не знаю, чем лучше. Обычный парень. Каждый день ездил из Щелкова в Москву, где он

работал в пожарной части инструктором по вождению.

– У него была семья?

– Да, была семья: жена и дочь четырех лет. То есть получалось, что разрушаются две семьи.

Я пытался это ему как-то объяснить. Он не хотел это понимать. Или не мог понять, не знаю.

Вроде человек был неглупый. Потом я пытался поговорить с женой своей. У жены была полная

неопределенность. Она не знала… и там ей хотелось, и здесь семья разрушалась. Все-таки мы с

ней прожили довольно-таки долгий промежуток времени. И у нас было очень много общего. Ну

а потом произошла наша третья трагическая встреча с этим молодым человеком. Я возвращался

после вечернего дежурства домой. Это было около двух часов ночи. И решил дождаться его, попытаться с ним поговорить, чтобы не разрушать семью.

– Откуда вы знали, что он ночью куда-то поедет, да еще по этой дороге?

– Там была только одна дорога. Я знал, что других подъездных путей нет.

– Он должен был ехать к вашей жене?

– Наоборот, от нее. Он должен был возвращаться от нее на своей машине к себе домой. А я

на своей машине ждал его на дороге. Он подъехал – я его остановил, предложил побеседовать.

Он согласился, но предложил отъехать в другое место, чтобы не загораживать основную дорогу.

Мы отъехали в переулок, остановились, и состоялся между нами разговор. Я просил его, чтобы

он оставил нашу семью в покое, чтобы не разбивал и не разрушал. Потому что в тот момент все

зависело от него. Он сказал, что у него другие планы, и собрался уезжать. Я пытался его как-то

остановить, но потом… когда он стоял возле своей машины… то есть он развернулся, а я шел к

нему… я смотрю: он уже стоит с ножом. И пока я к нему шел, я до последнего момента не был

уверен в том, что он сможет ударить ножом. Потом смотрю, он уже замахивается – удар уже

идет в область живота. Я поднял ногу, он попал мне в коленный сустав. Завязалась драка.

Даже не столько драка, сколько борьба… в снегу оба, февраль был, все так перемешалось,

слиплось… ну а потом уже, когда я более-менее пришел в себя и стал контролировать свои

действия и что-то соображать, смотрю – он уже мертвый. Оказалось, что я отобрал нож и

зарезал его. Потом экспертиза установила, что я нанес ему сорок пять ножевых ранений. Ужас, шок! Я уже шестой год в заключении, но до сих пор не могу найти объяснения такому

количеству ножевых ранений. Я сам себя знаю, я – спокойный человек, и вывести меня из

состояния равновесия очень трудно. Я по своему характеру неконфликтный человек. И то, что

произошло, было для всех моих друзей, знакомых, родных просто шоком. Моей первой реакцией

после убийства было скрыть преступление! Тут же рядом стояли его и моя машины… я спрятал

его труп, правда… ну, как спрятал, я делал все механически: я взял труп, положил его в

багажник…

– В чью машину?

– В его машину. Свою я отогнал на платную стоянку. Машина там всю ночь простояла, это

недалеко… И вот я, не знаю почему, но я сел в его машину и поехал… не зная куда… просто сел

за руль, и только потом сообразил, что еду в милицию. На чужой машине, с трупом в багажнике!

Я ведь каждый день ездил этой дорогой – из дома в отделение милиции, на службу. И, видимо, все получилось автоматически, я поехал туда, куда ездил каждый день и откуда каждый день

возвращался. Видно, за те годы, когда я работал в милиции, дорога от дома до работы настолько

отложилась в голове… Я выкинул труп на обочину и бросил машину буквально в ста метрах от

милиции. Машина была полностью вся в крови. А труп лежал на обочине недалеко от

автобусной остановки. То есть в оживленном месте, где люди постоянно ходят. Потом я пришел

в свой отдел. Ребята, конечно, были в шоке: я весь в крови! Спрашивают: «Что случилось?» Я

говорю: «Подрался». – «Что нужно сделать?» Я говорю: «Отвезите домой». Они меня отвезли.

– Домой – куда? К жене? Или родителям?

– Нет, я вернулся к жене.

– Она удивилась?

– Да нет, наверное… не сильно удивилась. Ей было все равно.

– Все равно, что ваша одежда в крови?

– Я сказал ей то же самое, что в милиции: подрался. А на следующий день обратился в

больницу: у меня было проникающее ножевое ранение в коленный сустав. Мне дали

больничный, и я провел дома три дня.

– Кошмары не снились?

– Н-нет… не снились. Впрочем… мне пришлось пережить один очень неприятный момент.

К нам домой приехали мать и сестра убитого, они искали его. Это было на второй день после

убийства. Я лежал в комнате, слышу, звонок в дверь. Жена открыла, с кем-то разговаривает. А

потом в комнату зашла мать убитого и спрашивает меня, знаю ли я, где он может быть. И я не

смог ответить ей, что это я убил ее сына. Сказал, что не знаю, давно не видел его.

– Почему она пришла искать сына именно к вам? Она знала, что он встречался с вашей

женой?

– Да, у нас город маленький, все обо всех всё знают… она и меня знала.

– Как раскрыли это преступление?

– Через три дня я сам пришел в отдел милиции и написал явку с повинной. Я уже говорил,

что был на больничном и ко мне приехали ребята с работы проведать меня. Я говорю им: поехали в отдел. Они привезли меня, я зашел к начальнику уголовного розыска нашего

управления. И написал явку.

– Родные погибшего были на суде?

– Да, в качестве потерпевшей стороны. Мать убитого называла меня убийцей, подонком, сволочью. Понять ее можно.

– А его жена была на суде?

– Да, жена приходила на суд. Когда судья спросил ее: «Ваше отношение к подсудимому», ее

ответ был для меня очень интересен. Она на меня посмотрела и говорит: «К подсудимому у меня

вообще претензий нет. Они, мужчины, разобрались. Что произошло, то произошло». И вот я в

колонии… Жены у меня уже точно нет, она вышла замуж. А вот ребенок остался, дочке сейчас

семь лет. Мои мать, отец и сестра с ней регулярно общаются, и девочка знает, что у нее есть

папа.

– Случившегося не исправишь. Оглядываясь назад, какие вы делаете выводы?

– Задним умом все сильны… Конечно, в будущем я бы ушел от такой ситуации, но… в тот

момент я думал, что боролся за свою семью! Понимаете?! А сейчас все перекипело, сейчас я

думаю иначе: захотела жена так поступить – скатертью дорога… Если вмешиваться, то себе же

выйдет дороже. Но это я сейчас осмыслил, а тогда… пускай это будет любовь. Молодые годы, горячая кровь.

– Можно в будущем зарекаться от совершения преступления?

– Нельзя. Не получится ни на что не реагировать. Человек, который не переживает, это

психически больной. Какие-то чувства все равно должны быть: к матери, детям, друзьям. Ну как

не переживать? Надо переживать! Может ли повториться такая ситуация в будущем? Может.

Но… каждый человек поступит так, как ему душа велит. Кто-то сможет развернуться и уйти.

Наверное, если повторится подобная ситуация, я тоже… просто уйду.

– Ценнее человеческой жизни ничего нет. Задумывались вы над тем, что по вашей вине нет

другого человека, а вы живете?

– Если подойти с религиозной точки зрения, то, конечно, это грех – убийство. А если с

другой стороны – Бог судья всем, на том свете рассудят нас: кто был прав, кто виноват. Это

убийство совершил я… Суд посчитал, что убийство произошло на почве ревности. Бытовое

убийство… Сначала, конечно, у меня был стресс. Как сейчас я к этому отношусь? Да, виноват. В

том, что лишил другого человека жизни. Никакое сильное чувство – любовь, ревность – не стоят

того, чтобы из-за этого лишать жизни. Единственное… за мать… Я в зоне сделал вывод: в этой

жизни человека может поддержать только мать. Каким бы ее ребенок ни был. Это ее кровь и

плоть. И ради матери, я считаю, можно лишить жизни… если потребуют обстоятельства. Я

попал в зону, и все отвернулись от меня, а мать осталась. Вот как в жизни бывает.

– До зоны вы представляли, что такое колония?

– Нет. Это сейчас детективы пишут, а раньше тема была закрытой. Когда меня везли в СИЗО,

была неопределенность: что ждет завтра? Вошел в камеру, и сильно удивился: здесь было много

знакомых, тоже бывших сотрудников. Я жил в городе и не знал, что они сидят. Сразу поговорили.

Мне объяснили, какие здесь порядки. А дальше, можно сказать, жизнь пошла своим чередом.

Человек, как сказал один ученый, это такое существо, которое привыкает ко всему. И к тюрьме

человек привыкает. Я себя не пытаюсь оправдывать. Знаю, что совершил преступление. Знаю, за

что сижу. Единственное, с чем я не согласен, – со сроком наказания. Потому, что когда меня

судили в первый раз, у меня был срок десять лет общего режима… Ведь было два суда. Первый

раз меня осудили ровно через три с половиной месяца после ареста. И приговор огласили на

мой день рождения. Потом была отмена. Отменил приговор председатель Московского

областного суда. В связи с необоснованностью доводов суда. Оказалось, много чего не учли во

время судебного заседания. Например, что возбуждалось уголовное дело против потерпевшего

по статье 111-й, за нанесение тяжких телесных повреждений – ножевое ранение, которое он мне

нанес. Этого не учли. Явку с повинной тоже не учли. А через два года был новый суд, все учли, нашли новое смягчающее обстоятельство – это активную помощь следствию, правда, явку с

повинной не признали как смягчающее обстоятельство, и вынесли новый приговор – десять лет

строгого режима. То есть срок оставили прежним, а поменяли режим. В нашем законодательстве

существует понятие о презумпции невиновности, когда все обстоятельства, не доказанные по

уголовному делу, должны трактоваться в пользу подсудимого. Но эта система – презумпция

невиновности – у нас никогда не работала. И не работает. Я был свидетелем совершенно дикого, абсурдного случая. В одной камере со мной в СИЗО сидел абсолютно невиновный человек, который, тем не менее, получил девять лет общего режима. Правда, потом сократили до семи

лет, но все равно он сидит. А за что? Он был экспедитором. Свою квартиру сдал знакомому. А

когда приехал, в квартире – труп, еще теплый. Вызывает милицию. Приезжают, заводят

уголовное дело. Квартира была на третьем этаже, а вот сосед на пятом этаже, оказывается, слышал, что у потерпевшего произошло внутреннее кровоизлияние. На основании чего

следствие делает сногсшибательный вывод: ножевые ранения потерпевшему нанес… хозяин

квартиры. Я сам читал это в приговоре. Там было указано, что потерпевший был убит с девяти

до одиннадцати часов вечера. Но еще один сосед видел, как убитый выводил собаку в два часа

ночи, то есть через три часа после своей смерти. И подобные «факты» фигурировали в

уголовном деле.

Глава третья Список приговоренных

Арест до выяснения обстоятельств

О своем преступлении осужденный М. рассказывает с улыбкой.

– Просто я оптимист по жизни, – говорит он. – Мне сидеть семнадцать лет. Но я не пал

духом. Занимаюсь спортом. Читаю. Тут на свидание ко мне приезжала родственница – жена

брата, так она вообще сказала: «Ты здесь как на курорте».

Спрашиваю его: чему может научить тюрьма?

– Меня тюрьма ничему не научила. У меня у самого очень много опыта, который я могу

передать. Я прошел все ступени карьерного роста…

И немного подумав, он добавляет:

– По моей биографии вообще можно было бы снять приключенческий фильм!

Осужденный М.

– Моя биография очень обширна. Родился я в Северном Казахстане, в городе

Петропавловске, в нормальной семье. Закончил там восемь классов. Поступил в

железнодорожный техникум, закончил его. Потом был призван в ряды Советской Армии.

Служил в городе Москве в Комитете госбезопасности, то есть солдатом срочной службы: я был

водителем – возил контрразведчиков. Сейчас это уже можно разглашать, а тогда я давал

подписку о неразглашении, потому что мы ездили на секретные объекты. Два года я отслужил, демобилизовался и поступил в Ачинское военное авиационное училище Красноярского края.

После окончания училища меня направили служить в город Мелитополь в Гвардейский

московский транспортный авиационный полк. Специальность у меня была: авиационное

вооружение и десантное оборудование. Год я прослужил в полку, потом наш полк попал под

сокращение. И нас поставили перед выбором: либо ищите себе новое место работы, либо

готовьтесь служить в украинских вооруженных силах. Поскольку город Мелитополь был на

территории Украины, ставшей теперь самостийной. В наших личных делах задним числом всем

уже написали, что мы якобы приняли присягу украинской армии. И в моем личном деле тоже

появилась надпись: лейтенант такой-то принял присягу на верность народу Украины.

– Так вы принимали эту присягу или нет?

– Я даже текста этой присяги в глаза не видел. И украинского языка я тоже не знал. Но мне

предложили должность зампотеха в автороту 41-го отдельного инженерно-авиационного

батальона там же, в Мелитополе. И я остался в Мелитополе. Потом командир роты ушел на

пенсию, и я исполнял обязанности командира роты. Спецификой этого батальона был монтаж-

демонтаж аэродромов: строительство полностью взлетных полос, ангаров либо их разборка.

Таких батальонов в Советском Союзе было всего два, и оба после распада Союза остались

почему-то на Украине: один в Одессе, другой – в Мелитополе.

– Сколько всего лет вы прослужили в армии, включая службу в украинских вооруженных

силах?

– Десять лет – с 1986-го по 1996-й. Дослужился до капитана. Потом я однажды пошел в

отпуск и увидел, как начал процветать частный бизнес. Я увидел, что все наши бывшие офицеры

стоят за прилавками на рынке, потому что попали под сокращение, а вот теперь они торгуют. В

то время у меня зарплата была около десяти-пятнадцати долларов. Квартиры не было. С женой и

ребенком мы жили в малосемейном общежитии. В общем, средств на жизнь не хватало. И я

написал рапорт на увольнение. А меня не увольняют. Вызывают к начальству, обещают

направить в Киев на переподготовку, говорят, что у меня вся карьера еще впереди. Но я все равно

решил уволиться. Потому что я побывал в отпуске, во время которого не сидел дома. На юге

всегда есть возможность заработать на стороне. Я продавал овощи-фрукты. То есть приезжал в

колхоз, скупал там по дешевке, вывозил на рынок и продавал. За свой отпуск я наторговал, наверное, на сто своих зарплат. Я тут же купил новую машину и решил для себя, что в армии

перспективы нет. Конечно, я мог дослужиться до нового звания, но квартиру я все равно бы не

получил. И зарплата в армии меня не устраивала. Поэтому я решил заняться бизнесом. В итоге

из армии я все-таки уволился. Аттестацию мне дали на украинском языке. Я когда ее прочитал, у

меня аж волосы дыбом поднялись. Я думаю: как я мог так служить? На меня написали, что я

пьяница, что я разгильдяй, что я недисциплинированный. Я не знаю, зачем они это так

написали… Наверное, для того, что если я поеду дальше служить в Россию, чтобы меня нигде

больше не приняли в вооруженные силы.

– Вы самостоятельно читали эту аттестацию на украинском языке?

– Нет, мне просто зачитали в русском переводе. После этого я поехал в Красноярск, хотел в

военное училище устроиться. Но там тоже прошло сокращение, и меня не приняли. Тогда я опять

подумал про бизнес. Встретился с одним бывшим офицером, разговорились, и он рассказал, что

работает в венгерско-украинском предприятии. Потом он говорит: «Нам требуются

дисциплинированные деловые люди, желательно военные. У нас президент компании в

прошлом тоже был связан с армией». В общем, пригласил меня в офис, я приехал. Переговорили.

И меня взяли на должность администратора.

– В каком городе это происходило?

– Все в том же Мелитополе, я уже вернулся туда обратно. Меня быстренько оформляют на

это предприятие, с испытательным сроком на месяц. В мои обязанности входило наблюдать за

порядком в зале, в баре, чтоб секьюрити, охрана, не расслаблялась. Казино было не бандитское, а европейское, потому что охраняла нас милиция. После армии, после погон мне было все это

слегка непривычно: я был в костюме, галстучке красивом, туфельках… Меня все называли:

«Господин администратор». Когда приходили гости, я их сопровождал по залу, объяснял им, что

и где у нас тут находится: здесь американская рулетка, здесь блэкджек [4], здесь покер. В

казино я был правой рукой управляющего. Проработав первый месяц, я получил восемьсот

долларов. Свою зарплату я получил в конверте, где было восемь стодолларовых купюр. Я был

поражен! Потому что в армии, на последней должности, я был командиром роты, и получал

вместе с пайковыми двадцать пять долларов. В итоге я год проработал на этой фирме, потом

пошел в отпуск, поехал в Москву, где встретил своего старого друга. Он был уже майором, работал в должности начфина в одном из ведомственных управлений, и он мне говорит: «Ты

помнишь такого-то Олега?» Я говорю: «Конечно, помню». – «Он сейчас коммерческий

директор, у них серьезная фирма. Я знаю, что им сейчас нужен парень, чтобы мотаться по

России». Мы встретились с этим Олегом. Посидели. Он спрашивает, сколько я получаю. Я

называю сумму. Он говорит: «Переезжай к нам в Москву, устраивайся в нашу фирму, будешь

получать в два раза больше». В Москве у меня были родственники, у которых я мог первое время

жить. Я приехал снова в Мелитополь, пришел к директору фирмы и сказал, что уезжаю в Москву.

Сообщил, что меня пригласили там работать. А он мне отвечает: «Ты сразу хочешь урвать много, а надо продвигаться потихоньку». Кстати, нужно было прислушаться к его словам. До сих пор

эта венгерская фирма работает, процветает, недавно они отметили свое десятилетие. Но я

говорю ему: «Нет, я поеду в Москву». Приехал. Устроился сразу в эту компанию. Большая, солидная компания, занимающаяся оптовой продажей продуктов питания.

– Какую работу вы там выполняли?

– В мои обязанности входило заключать договора со всеми фабриками и заводами на

поставку нашей фирме продуктов. Начальником у нас был мидовский работник. Он всю жизнь

проработал в Министерстве иностранных дел. Его замом был бывший военный атташе. Всего

нас в фирме было восемь человек. Все мужики серьезные, все с образованием. А тот, который

рекомендовал меня, сейчас в Москве, полковник. И вот я стал здесь работать. Я был постоянно в

командировках: Ростов, Пенза, Рязань, Сургут, Тюмень, Красноярск, Екатеринбург, Челябинск. Я

везде был. И надо отметить, что работа себя оправдывала. Моя первая зарплата была три тысячи

долларов. Накануне я провернул большое дело. Я приехал в Тюмень с доверенностями, что я

представитель такой-то компании. Быстренько познакомился с президентом фирмы, с

бухгалтерами, с коммерческим директором. Сразу к ним загнал, то есть поставил под загрузку

товара четыре железнодорожных вагона и еще десять фур машин, дальнобойщиков, тоже под

загрузку. И заключил договор. Звоню в Москву, в свою фирму, и докладываю. Мне даже сначала

не поверили, что я все это дело так быстро провернул. Потом я прилетел в Москву, там уже скоро

вагоны стали подходить, фуры приехали, и мне директор нашей компании говорит: «Ну, Петр, ты

молодец». А я просто умею работать с людьми, находить общий язык, как-то лавировать.

Проходит какое-то время, все идет нормально, и вдруг руководство нашей фирмы решило… ну

как сказать, они уже обеспечили себя на старость деньгами и поэтому решили уйти на

заслуженный отдых. Поскольку и директор, и его заместитель были уже в возрасте. Но нам они

дали дорогу. Я с другими ребятами открыл новую компанию, тоже связанную с продуктами

питания.

– В Москве вы жили вместе с семьей?

– Нет, один. Жена отказалась поехать в Москву. Она захотела к своей маме в Красноярск.

Забрала с собой нашу дочь, и там они остались. А когда я попал в колонию, она со мной вообще

развелась.

– Она сообщила об этом в письме?

– Нет, она письма не пишет. Но мир не без добрых людей: мне написали об этом другие

люди.

– За что вы попали в колонию?

– Дело в том, что в Москве я сначала снимал квартиру. Но потом познакомился с

женщиной, у которой тоже был свой бизнес. Мы с ней сошлись и совместно приобрели коттедж

в Подмосковье. Я даже думал, что со временем женюсь на ней. Потому что я понял, что жена от

меня отвернулась: у нее была своя жизнь, у меня – своя. И вот одни мои знакомые посоветовали

по дешевке приобрести квартиру в Москве. Эти мои знакомые были так называемые черные

риелторы. Они продавали квартиры с липовыми документами. Правда, по цене намного меньше

реальной стоимости квартиры. И вот мне говорят, что есть такая квартира. В хорошем районе, в

хрущевке, которая в будущем идет под снос. Первый этаж, двухкомнатная квартира. Мне ее

предлагают всего за пятнадцать тысяч долларов, со всеми документами. Хотя в то время такие

квартиры стоили сорок пять тысяч долларов. Но есть одна проблема: в квартире живет какой-то

бич. Фактически он не живет, а существует. Постоянно пьет. От него просто надо избавиться. И

тогда квартира будет моей. Я спрашиваю: «А как избавиться?» – «Да у нас есть человек, который

за такую-то сумму поможет избавиться. Только предоставь ему машину, чтобы вывезти бича из

квартиры».

– Куда его собирались вывезти?

– Его собирались убить. А я должен был предоставить транспорт.

– И вы сразу согласились?

– Согласился. Но иной раз до сих пор задаю себе этот вопрос: почему я согласился? Либо я

повелся на то, что эта квартира доставалась мне очень дешево. Хотя я не собирался жить в

Москве, у меня же был коттедж в Подмосковье. А про эту квартиру я думал, что отремонтирую

ее и подороже продам. И вот приезжаю я на квартиру с подельником. Он, кстати, сейчас на воле, я никого не потянул за собой. Может быть, это был джентльменский поступок с моей стороны, да и вообще… Не знаю, я думал, что мое частичное признание как-то облегчит мою участь, я же

почти все сразу рассказал следователю. Мы приехали на ту квартиру посмотреть, что к чему. Там

был хозяин-алкоголик. Он уже, наверное, лет тридцать только пил и больше ничего в жизни не

делал.

– Сколько ему было лет?

– Под пятьдесят. В квартире – хлам-бедлам. Естественно, все прокурено. Куча бутылок. Их

было так много, что на них можно было кататься. Мы посадили хозяина в мою машину и повезли

его в Подмосковье. На заднем сиденье с ним сидел мой подельник, они напились. Потом

подельник лупанул его кирпичом по голове и скинул в реку.

– А вы где в это время находились?

– Я отъехал подальше, потому что я боялся всего этого. У меня был мандраж, меня трясло,

хотя я тоже выпил спиртного, чтобы успокоиться. И даже в течение всей следующей недели я

всего потом боялся.

– Как вы расплатились с убийцей?

– Отдал ему полторы тысячи долларов. Сумма совсем незначительная. После преступления

подельник уехал, и я больше с ним никогда не встречался. Я даже не знаю, где он сейчас.

– Что произошло дальше?

– Я неделю жил в страхе. А мне уже документы на квартиру сделали. Оформили

генеральную доверенность о том, что я распоряжаюсь этой квартирой. Месяц я боялся туда

прийти. Наконец успокоился, появился там, оплатил в ЖЭУ все коммунальные счета, по

которым были долги. И стал делать косметический ремонт. Нанял бригаду молдаван. Я их

привез в квартиру, дал им инструменты, стройматериалы, завез продукты и закрыл на ключ. Они

сделали ремонт, я им заплатил. И решил продать квартиру. Настал 1999 год. У меня уже был

покупатель. Он приехал, посмотрел. Квартира ему понравилась. Мы договорились о сумме.

Покупателем был кавказец, я знал всю их династию, они держали рестораны. Он говорит: «У

меня сейчас денег нет. Ты пока оформляй документы, я потом заплачу». Я отвечаю: «Ахмед, ты

Ахмед, со мной не пройдет вариант “кидалово”. Тем более что я был не один, со мной ребята

были. Он тогда достает деньги, пересчитывает, и у него не хватило десяти тысяч. Он говорит: «Я

тебе потом отдам». – «Нет, ты напиши расписку». Он написал, и мы разошлись. А 24 июня, этот

день для меня очень тяжелый, я приехал домой, поставил машину на парковку, взял пакеты с

продуктами и пошел к коттеджу. Было пять часов вечера. Я смотрю: стоят две машины. Одна

иномарка, другая отечественного производства. Из той и второй машины выходят люди в

штатском, идут навстречу мне, спрашивают: «Вы – такой-то?» – называют мою фамилию.

Отвечаю: «Да». Мне говорят: «Пройдемте с нами». Сажают меня в свою машину, поехали. Едем

в полной тишине. У меня в голове разные мысли: я не мог понять, за что меня взяли. Я про

квартиру даже не думал. А думал я совсем про другое: может, у нас произошло что-то на фирме, или может, что-то на таможенном терминале с товаром из Калининграда. Меня привезли в

Москву, в окружное отделение милиции, завели в большой кабинет. За столом сидит полковник

– начальник отделения милиции, прокурор, следователи, уголовный розыск. Уже все собрались!

Мне говорят: «Присаживайтесь». И сразу мне задают вопрос про квартиру: «Как вы ее

приобрели?» – «Да вот, купил ее». И потом все пошло-поехало. Сначала мне задает вопрос

начальник, потом прокурор, после него другие, чтобы я терялся. Потом меня отвели в дежурную

часть, где с меня сняли шнурки, часы, крестик, печатки. Все мои документы забрали, все

доверенности, а у меня там печати были. Мобильный телефон, пейджер, ключи от машины

забрали. И в камеру. Я один в камере, в тишине, и ничего не могу понять. Я в белой рубашке, таких брючках, в туфельках, и сразу попал в камеру, тем более первый раз в жизни. Я даже

никогда не думал, что есть такие заведения. Когда в армии служил, я был начальником караула, на гауптвахту заступал, там тоже такие же камеры, там солдат содержали в штрафном изоляторе.

Видел это все. А тут сам ощутил это на себе. Конечно, все это подействовало угнетающе. Потом

меня вызывают на допрос, где два оперработника пристегнули меня наручниками к трубе, ударили резиновой палкой и сказали: «В общем, давай быстренько все рассказывай».

Естественно, я все и рассказал. Меня спросили: «Ты же даешь чистосердечное признание?» –

«Да». С меня взяли показания, я сперва все рассказал, а потом написал то же самое. Потом меня

опять завели в камеру. Допросов больше не было. Десять дней меня продержали в камере, а

потом перевезли в Калугу. Оказывается, тот труп хозяина квартиры, когда его сбросили в реку, поплыл и доплыл по реке до Калуги. Его сбросили в воду в начале осени 1998 года, а всплыл он

на территории Калужской области в июне 1999-го. Я потом, когда читал материалы уголовного

дела, подумал, что по нему можно было бы поставить фильм или книгу написать. Было

воскресенье. На берегу сидел рыбак. В том месте обычно никто не рыбачил. Но этот дедушка, пенсионер подмосковный, приехал туда на жигуленке, сел в закутке и стал рыбачить. А там шло

мелкое течение. И он видит, что плывет труп. До ближайшего райотдела – тридцать километров.

Как законопослушный гражданин, он бросил все, сел в машину, поехал в райотдел, вытянул, наверное, с трудом эту милицию в воскресенье, они, видать, нехотя туда приехали. Достали

труп. На нем была куртка, и в нагрудном кармане лежал старый пропуск на какой-то московский

завод. И там была фотография. Экспертизу сделали, восстановили его фамилию, узнали, где он

жил. И выяснили, что теперь его квартира была записана на меня. Потом мне сам следователь