Жизненный мир – мир естественной установки

В начале главы говорилось о том, что основной целью феноменологической социологии является исследование процесса обретения человеком своего жизненного мира. Отсюда вытекает главная задача социальных наук, которую сформулировал еще Шюц. Напомним его формулировку: «Науки об истолковании и объяснении человеческого действия и мышления должны начать с описания базовых структур донаучного знания, которое является само собой разумеющейся реальностью для людей с естественной установкой. Эта реальность представляет собой повседневный жизненный мир». Именно о ней и идет речь. Рассмотрим, что такое повседневный жизненный мир.

Первое определение Шюцем этого мира звучит весьма тривиально: этот мир «является областью реальности, в которой человек принимает участие с неизбежной и регулярной повторяемостью. Взаимопонимание человека с соплеменниками возможно лишь в пределах этой области, в которой происходит взаимодействие с ними. Только в повседневном жизненном мире возможно конституирование общей среды коммуникации. Следовательно, жизненный мир повседневности есть особая реальность, свойственная лишь человеку». Прежде всего бросается в глаза, что в этом определении Шюц говорит об одной из областей действительности. Только в этой области человек может достичь взаимопонимания с другими людьми. Очевидно, имеются и другие области действительности, которые доступны лишь отдельной личности, например, свой мир мечты, фантазии, или собственное прошлое. Эти области также являются реальностью и влияют на мышление и действие человека в мире других людей. Видимо, сказанное справедливо в отношении всех людей. Следовательно, социальная действительность является сложной и ни в коем случае не одинаковой у разных людей.

Второе определение повседневного жизненного мира, которое уже приводилось выше, вносит в понимание предмета новый аспект и поэтому заслуживает повторения: «Под повседневным жизненным миром понимается та область реальности, которая свойственна в качестве простой данности нормальному бодрствующему взрослому человеку в здравом рассудке. Простой данностью мы называем все, что переживаем как несомненное, то есть любое положение дел, которое до поры до времени является для нас непроблематичным... В естественной установке человек находится в мире, который является для него беспроблемным, действительность которого является для него само собой разумеющейся. Человек родился в нем и знает, что он существовал еще до его появления на свет». Из обоих определений следует, что люди действуют в социальной реальности на основе естественной установки.

С точки зрения естественной установки «я воспринимаю как непосредственную данность, что в моем мире существуют другие люди, причем не просто как другие неодушевленные предметы... а как люди, обладающие сознанием, которое в принципе такое же, как у меня самого. Поэтому мой жизненный мир с самого начала является не просто моим личным миром, а интерсубъективным жизненным миром, структура которого является для меня общей с другими людьми». Как отмечалось, Шюц уделяет особое внимание интерсубъективности жизненного мира, которая находится в центре внимания еще у Гуссерля. В этой связи он дает третье определение жизненного мира, а именно: жизненный мир изначально воспринимается как мир, общий с другими людьми. В жизненном мире люди знают, что они существуют друг для друга и что они взаимно воспринимают друг друга и имеют значение друг для друга. Так как мы допускаем, что действительность, в которой мы живем, видится другими людьми в принципе такой же, мы можем вступать с ними в разнообразные социальные отношения, а они, в свою очередь – с нами. На этом месте рассуждения Шюца о конституировании интерсубъективности обрываются, но мы еще вернемся к этому вопросу в параграфе под названием «Социальная структура жизненного мира».

В заключение приведем четвертое определение жизненного мира, в котором подчеркивается, что мы не только живем, но и действуем в этом мире: «Жизненный мир есть... действительность, которую мы изменяем с помощью своих поступков и которая в свою очередь меняет наши поступки. Можно сказать, что наша естественная установка в отношении мира повседневной жизни определятся лишь прагматическим мотивом». Мы действуем в своем жизненном мире, который сам по себе дает рамки нашему мышлению и действию. Этот вывод имеет принципиальное значение для тезиса о «социальном конструировании реальности».

Типизации

Вернемся к вопросу о естественной установке в мире повседневности. Ее структуру Шюц описывает следующим образом: «Каждый шаг моего истолкования мира повседневности основан на запасе прошлого опыта, как моего личного непосредственного опыта, так и подобного опыта других людей, который передан мне соплеменниками, прежде всего родителями, учителями и т.д. Весь этот непосредственный и переданный мне другими людьми опыт превращается в определенное единство в форме моего запаса знания, которое помогает мне на каждом шагу моей интерпретации мира. Весь мой опыт в мире повседневности опирается на него, так что предметы и события в жизненном мире с самого начала выступают в своей типичности».

Таким образом, в запасе знания содержится накопленный опыт. В этой связи Шюц говорит об «отложениях». С помощью накопленного запаса знания осуществляется определение ситуаций и действия в них. Он служит схемой для упорядочения нового опыта, что предполагает накопление типичного опыта. Как же происходит типизация опыта? Опыт возникает благодаря вниманию, которое человек уделяет ситуации. Внимание предполагает активность, понимаемую в широком смысле слова как социальное действие, в результате которого происходит решение проблем, что и запоминается. Если встречается сходная ситуация, имеющийся запас знания активизируется. Типизация начинается в тот момент, когда определенный опыт можно поставить в связь с решением новой проблемы. Таким образом, типизация представляет собой создание смысловых связей. Если ситуацию можно постоянно ставить в определенную смысловую связь, то она превращается в типичную ситуацию. «Каждая типизация, возникшая при "исходном" решении проблемы, применяется при дальнейшем решении рутинных проблем. Если она всегда оказывается адекватной для решения проблем, то может стать относительно завершенной типизацией. Тем самым она переходит в разряд привычного знания, использование которого является полностью "автоматическим". Типизации упорядочивают социальную реальность и придают ей доверительный характер. Социальные типизации сводят множество возможных значений вещей к значению, которое они имеют в момент актуального действия человека. Типизации являются основой прагматического мотива.

Как было отмечено выше, в субъективном запасе знания содержится не только личный опыт, но и опыт всех других людей. Типизации, которые являются свободными от субъективного и непосредственного опыта и в значительной степени анонимны, объективируются. «Язык является главной формой отложения типичных схем опыта, релевантных для данного общества». В языке объективировано большинство типизации жизненного мира. Поэтому в феноменологической социологии языку уделяется большое внимание.

Люди вырастают в языковой среде общества. Вместе с языком они приобретают «нормальные» типизации. Поэтому мы всегда исходим из того, что наши типизации являются такими же, как у других, по крайней мере до тех пор, пока не столкнемся с обратным. Шюц пишет об этом следующим образом: «Все, что является несомненным, основано на привычке: в них содержатся рецепты для решения проблем, встречающихся мне по мере моих поступков. Мой запас знания содержит варианты решения таких проблем... Если новый опыт в новой жизненной ситуации может быть непротиворечивым образом поставлен в соответствие с прежней типизацией, возникшей ранее в сходной ситуации, и тем самым быть включенным в релевантную схему отношений, то тем самым лишь подтверждается "правильность" моего запаса знаний. Все, что требует ответа, благодаря актуальному новому опыту превращается посредством рутинного течения переживаний в естественную установку, которая является самоочевидной». Тем самым прежний опыт воспринимается как само собой разумеющийся. Лишь в том случае, когда эта схема дает сбои, горизонт, в котором накопленный опыт является осмысленным, должен быть пересмотрен. Тем самым типизация модифицируется.

Однако все это скорее исключение. Как правило, мы интерпретируем мир так, каким мы его знаем: «Интерпретации, накопленные в моем запасе знания, имеют статус инструкций к действию: если вещи занимают такие-то и такие-то позиции, то я должен поступать так-то и так-то». Благодаря тому что подобные инструкции все время обеспечивают практический успех действий, «они воплощаются в привычные рецепты действий». Одна из гарантий правильности рецептов носит индивидуальный характер и заключается в успешном повторении прежних действий. Вторая гарантия является социальной, так как запас знания, который опосредуется обществом, состоит их таких накопленных рецептов.

Обобщая сказанное, можно сделать вывод, что типизация является двусторонним процессом. С одной стороны, индивид находится во власти типизации своего общества, от которых ему не так просто избавиться и от которых, вероятно, он и не стал бы избавляться, если бы был вообще способен думать об этом. Действительно, типизации выполняют охранительную функцию и воспринимаются, по-видимому, на бессознательном уровне. С другой стороны, очевидное бессознательное усвоение типизации не должно скрывать того факта, что люди сами активно овладевают типизациями своего общества. Даже если человек полностью интегрирует типизации в свое мышление и подтверждает их своими действиями в отношении других людей, это означает, что он все-таки уяснил их смысл прежде, чем начать действовать. Нельзя упускать из виду двусторонний характер этого процесса, так как он объясняет, как возможны совместные и одинаковые действия и почему, тем не менее, людям кажется, что их поступки являются весьма своеобразными и совершенными лишь по их воле.

Идеализации

Жизненный мир существует не просто здесь и теперь, хотя с точки зрения естественной установки он и кажется нам само собой разумеющимся в своей обыденности, не вызывающей особых размышлений. Однако на самом деле мы постоянно интерпретируем свой жизненный мир, так как наше сознание тесно связано с ним. Конечно, мы замечаем это лишь тогда, когда привычная рутина повседневности нарушается. До тех пор пока все идет как обычно, истолкование нашей повседневности проходит незаметно и по накатанным рельсам. Причина тому – схематизация опыта в нашем запасе знания. Поэтому каждое истолкование социального мира осуществляется по известному правилу: «Любое истолкование жизненного мира осуществляется в терминах имеющихся истолкований в пределах и по типу реальности, вызывающей принципиальное доверие. Я доверяю тому, что мир, каким я его до сих пор знаю, остается таким и дальше. Следовательно, запас знания, сложившийся на основе моего собственного опыта и полученный мною от моих соплеменников, будет и дальше сохранять свою принципиальную пригодность». Эту идеализацию Шюц вслед за Гуссерлем называет идеализации «И-так-далее». Другой ученик и последователь Шюца М. Натансон предложил для этой идеализации лаконичное название «непрерывность». Под идеализацией непрерывности подразумевается, что для человека естественно полагать, что нынешняя ситуация в своих типичных основах будет повторяться в будущем. Для такой идеализации существуют даже антропологические основания: если мы бы не считали, что типичные ситуации будут оставаться в принципе такими же в дальнейшем, то нам в любую минуту следовало бы ждать сюрпризов. Мы не смогли бы планировать свои действия и были бы просто сметены бесконечной лавиной нового опыта.

Из идеализации «И-так-далее» следует «дальнейшее принципиальное допущение о том, что я могу повторить мои прошлые успешные поступки. До тех пор пока структура окружающего мира считается постоянной, пока сохраняет силу мой прошлый опыт, сохраняется принципиальная возможность воздействовать на окружающий мир тем или иным образом». Эту идеализацию, связанную с первой, Гуссерль назвал идеализацией «Я-могу-это-снова». В естественную установку входит убеждение, что «в сходных обстоятельствах мы можем действовать подобно прежним типичным действиям, воспроизводя тем самым типичное положение вещей». В нашем действии, следовательно, содержится опыт наших прежних поступков, и мы сравниваем новую ситуацию со старой и в процессе упорядочения социальной реальности соотносим новое и старое. Это происходит, как отмечалось выше, не на пустом месте, а на основе типизации прошлого опыта в определенную структуру социальных ожиданий.

Строго говоря, все ситуации являются новыми и в принципе требуют новых реакций. Однако человек накапливает не опыт сам по себе, а опыт успешных действия. При этом неважно, положительный ли это опыт или отрицательный (как нельзя поступать). В любом случае многочисленные элементы опыта обобщаются в представление о возможной пригодности в будущем. Идеализация «Я-могу-это-снова» несет в себе представление о возможности повторения прошлых действий в будущем. С позиций естественной установки в мире повседневности человек молчаливо предполагает такую возможность, и поэтому ее даже можно назвать способностью.

Если новая ситуация воспринимается как типичная, то мы, естественно, полагаем, что типичный опыт является релевантным. Однако проблема заключается в том, что любая ситуация все-таки является новой хотя бы за счет течения времени. Мы решаем эту проблему на бессознательном уровне, отвлекаясь от особенностей ситуации и обращая все внимание на ее типичную нормальность. Шюц называет это подавлением индексности. Повторяемость, как отмечает Натансон, является «основополагающей конституирующей априорной предпосылкой всякого опыта». Без такой идеализации опыт, а потому и социальное действие были бы вообще невозможны.

[…]