2020-06-12
73
При повторном посещении пещеры мы с Азарием взяли оттуда образцы горных пород. Взяли их со стенок пещеры, в том месте, где Азарий видел фантом, и в других местах. Когда мы прилетели из ущелья Копрат на наш космодром, нам показалось, что образцов слишком много. Все они были примерно одинаковые, и мы уполовинили их количество, взяв с собой в вездеход лишь часть; остальное оставили на краю бетонной плиты космодрома. Так как в привезенных нами на Базу образцах ничего интересного не оказалось, я и думать перестал о второй половине, которую мы бросили на космодроме. Понимаете? А видимо, там и остался тот, может быть, единственный осколок, который… в котором была запись информации.
– Надо срочно разыскать все, что вы бросили! – воскликнул Геворг.
Мак развел руками:
– Где искать? С тех пор над районом космодрома пронеслось несколько ураганов. Место для космодрома выбиралось так, чтобы его не заносил песок. Первый же ураган унес то, что мы бросили, неведомо куда. Мы с Кириллом проверили вчера журнал метеонаблюдений. Фантом на космодроме перестал появляться после первого же урагана.
– М‑да. Может, есть желающие выступить еще с каким‑нибудь признанием? – поинтересовался Шефуня, покачивая головой.
– Я еще могу признаться, – сказал Кирилл. – Тогда, в последний вечер на американской базе, я видел фантомы прямо над столом кают‑компании, когда вы трясли коробку.
– Как это “тряс”? – не понял Бардов.
– Встряхнули несколько раз, отвечая Джиксу, а потом опустили ее в карман комбинезона.
– А ну‑ка расскажите, дорогуша.
Кирилл рассказал о полупрозрачных человекоподобных фигурах, которые привиделись ему на последней встрече с американцами.
– А почему тогда не сказал?
– О чем? Я и сейчас не знаю, что это было.
– А ты больше не тряс эту коробку? – нахмурился Бардов. – Последние дни она ведь у тебя была…
– Тряс… По‑всякому.
– И что?
– Ничего.
– М‑да… Ничего нет сильнее жажды познания и силы сомнения, – заметил со вздохом Шефуня. – Главная наша беда в том, что именно эти устремления – основа любой научной деятельности… Также и на чужой планете, где вокруг одни загадки… После перерыва обсудим, с чем будем выходить к американцам.
* * *
Прения по докладу затянулись до ужина… Особенно резко возражали Геворг и Сергей. Геворг утверждал, что проблемы вообще не существует, что ни о каких следах палеоцивилизации Марса не может быть и речи, что все дело в психических заболеваниях, подобных тем, которые случались и на Земле во время полярных зимовок. Здесь, в условиях иной планеты, все проявляется резче.
– И чем бы ни оказался этот белый минерал, – заключил Геворг, указывая на свинцовую коробочку, – как бы ни был сложен его состав, если он действительно так сложен, как утверждают американцы, он не более чем минерал – создание природы Марса, а все остальное – производные вот этого… ящика, – Геворг постучал себя пальцем по виску, – тут и проблемы и ключи к их решению. У нас свихнулись четверо, у американцев – настоящая эпидемия – им всем привиделся космический корабль. А у кого тут все в порядке – нет ни “проблем”, ни “фантомов”. Как у меня, например. И я готов держать любое пари, что до конца марсовки мне ничего не привидится. Ничего такого, что не было бы делом человеческих рук. Проект всех этих фантасмагорических исследований я предлагаю отклонить и заниматься делом, в соответствии с нашими реальными программами. Изучать атмосферу, строение и состав коры Марса, ну и его оледенение, конечно, поскольку и оно оказалось реальностью. А так называемый “Фантом Азария” оставим медикам.
Сергей, поддержав в целом точку зрения Геворга, обрушился на техническую часть проекта Кирилла. Оперируя цифрами, он утверждал, что проходка шахт сквозь льды Марса – задача невыполнимая при нынешнем оснащении советской и американской станций.
– Лет через двадцать – тридцать, сконструировав на Земле соответствующую технику, можно замахнуться на исследования подледных пространств Марса, – сказал Сергей, опускаясь в кресло, – но, разумеется, ради полезных ископаемых, а не для поиска фантастической палеоцивилизации… Пока и на поверхности планеты дел хватает.
Безоговорочно поддержал проект только Мак, но его выступление показалось Кириллу расплывчатым и бледным после резких возражений Геворга и Сергея. Остальные, оспаривая частности, требовали коренной перестройки проекта с перенесением центра тяжести исследований на поверхность Марса. Бардов внимательно слушал выступавших, по его кратким репликам трудно было догадаться, чью сторону он примет.
Кириллу, который несколько раз порывался выступить с разъяснениями, он говорить не позволил, заметив только:
– В заключительном слове, дорогуша, скажете… Если понадобится…
Заключительное слово не понадобилось.
Когда поток желающих выступить был исчерпан, Бардов сказал:
– Спасибо… Спасибо всем за искренность, заинтересованность, горячность. Все говорили очень справедливо, в меру своего понимания или непонимания важности проблемы. К сказанному добавить почти нечего. Научная истина скрывается подчас в самых неожиданных местах; к ней пробираешься запутанными и трудными путями. Но она всегда существует. Да… Если завоюешь ее, она тебе уже не изменит… Можно, конечно, отложить поиск, сославшись на обстоятельства, никто нас не осудит за это, кроме нас самих. Однако, думаю, откладывать не следует. Кто не согласен, в разработке проблемы принимать участия не будет. Предлагаю утвердить программу как исходную основу. Дорабатывать ее, конечно, придется, это уже детали. Несогласным могу еще раз предоставить слово. Есть желающие? Нет… Значит, приняли и пошли ужинать.
* * *
Сидя в своей кабине за столом, Кирилл не отрываясь глядел на загадочные белые осколки. По нескольку раз в день, выкроив свободные минуты, он открывал свинцовую коробку, которая теперь постоянно находилась в его распоряжении, и, склонившись над ее содержимым, пытался настроить себя на контакт с источником неведомой информации.
Кристаллы оставались немы. Спектральные и рентгеновские анализы, которые позволила осуществить аппаратура советской станции, подтвердили соображения Джерома Гиббсона о сложности кристаллической структуры и состава осколков. Однако до полной расшифровки их молекулярного строения было бесконечно далеко. В условиях Марса задача оставалась невыполнимой. Мак, занимавшийся рентгеновскими анализами, высказал предположение, что очень тонкая кристаллическая структура загадочной белой субстанции спиральная, что отнюдь не являлось характерным для минеральных образований.
– Что же вы такое? – прошептал Кирилл. – И почему молчите? Если, конечно, именно вы – возмутители здешнего спокойствия.
Кристаллы по‑прежнему хранили свою тайну.
По договоренности с американцами уже можно было бы приступать к проходке первой шахты, но выбор места для нее продолжал вызывать ожесточенные споры.
Тщательные поисковые работы в ущелье Копрат тоже оказались безрезультатными. Не было обнаружено ничего даже отдаленно напоминающего находку американцев. И миражи больше не наблюдались.
“Словно захлопнули чуть приоткрывшуюся дверь, – подумал Кирилл, поднимаясь из‑за стола. – Или просто ничего не было?.. Ничего, кроме психических нарушений у части марсовщиков”.
Через несколько дней “Ветер времени” достигнет Земли. Станет известно о судьбе пострадавших. Удалось ли довезти живым Энрике Кэнби? Что с Азарием?.. У американцев, если верить тому, что сказал при последней встрече Морстон, состояние наблюдавших фантомы улучшается.
“Я тоже видел их в кают‑компании американской базы, – подумал Кирилл. – Со мной ничего пока не случилось. Остальные тогда их почему‑то не видели… А если то была галлюцинация?”
Кирилл со вздохом закрыл свинцовую коробочку и убрал в стол. Загадочное здешнее поле, существование которого предположил Мак и которое Кирилл мысленно окрестил “палеоинформационным полем”, не реагировало на сигналы человеческого мозга. Белые осколки, если они имели отношение к этому “полю”, на роль усилителей или передатчиков мыслей, видимо, не годились. Может, требовался иной, более мощный раздражитель?
“Какой? Магнитный, электрический, рентгеновский? Еще раз испробовать солнце? Тут оно теперь не поднимается высоко над горизонтом. А если попробовать севернее, там, где сейчас марсианское лето?” – с этой мыслью Кирилл вышел из кабины и направился к Бардову.
* * *
Полет в северное полушарие Марса – в марсианское лето – и попытка активизировать белые кристаллы при свете высоко стоящего солнца ничего не дали. Фантомы не возникали. И последующие облучения ультрафиолетом не вызывали свечения кристаллов.
На север они полетели вчетвером. За три дня сменили несколько точек наблюдения с одинаково отрицательными результатами. При перелетах вели фотографирование, гравиметрическую и магнитные съемки.
На местах посадок Мак занимался исследованиями горных пород, Геворг – состоянием атмосферы. Кирилл все внимание посвящал кристаллам.
Ночевали в тесноте герметизированной кабины реактивного самолета, кресла которой на ночь превращались в кровати. Перед тем как заснуть, Кирилл и Мак подолгу спорили о “памяти минувшего”, запечатленной в руинах старых цивилизаций, о возможном источнике загадочных белых кристаллов, их былом предназначении и роли в передаче информации. Геворг время от времени вставлял ядовито‑иронические реплики. Бардов почти не участвовал в этих вечерних дискуссиях. Он без всякого энтузиазма принял предложение Кирилла организовать экспедицию на север, объявив только, что вынужден лететь и сам, дабы притормаживать “нездоровый ажиотаж”. Оставив за собой роль главного пилота, он занимался самолетом и связью с Базой. Он регулярно по нескольку раз в день вызывал “Марс‑1”, подробно допрашивал дежурного о текущих делах и каждый раз интересовался, не поступало ли известий с Земли. В последний вечер перед возвращением на Базу дискуссия особенно затянулась.
– Я не знаю, долго ли живет в умершем, разрушенном городе его былая “душа” – “информационное поле”, заключающее память об исчезнувших разумных обитателях, – говорил Кирилл. – Но я убежден, такое поле реально существует. Иное дело, что воспринимает его не каждый. Тут мы попадаем в область еще не раскрытых до конца возможностей человеческого мозга. Большинство психиатров нашей эпохи уже не сомневаются, что человеческий мозг с его исполинской информативной емкостью хранит огромную “информацию”, связанную с опытом и памятью многих поколений предков. Случаи извлечения подобной информации известны. С другой стороны, некоторые “экстрасенсы” способны “заглядывать в будущее”, предсказывать события еще до того, как они свершились…
– Ну в этом случае “информационное поле” ни при чем, – перебил Мак.
– Именно оно, будучи возбуждено суммарной энергией миллиардов нервных клеток, миллиардов разумных существ, миллионы лет обитающих на планете, представляется единственно возможным “механизмом”, своего рода гигантским счетно‑решающим “устройством” с неограниченным количеством связей и вариантов решений – я использую примитивную физическую аналогию специально для Геворга, – “устройством”, позволяющим понять и объяснить случаи предсказания будущего. Когда соответствующий сигнал этого поля принимает мозг экстрасенса…
– Все становится ясным на тысячу лет вперед, – пробормотал, не раскрывая глаз, Геворг.
– Бывало и такое, – согласился Кирилл, – например, известно предсказание Мерлина…
– Вот‑вот, – продолжал Геворг, по‑прежнему не раскрывая глаз, – наши неудачи объясняются именно отсутствием среди нас Мерлина или хотя бы захудалого среднестатистического экстрасенса, который объяснил бы нам, что искать, где искать и зачем искать. Дорогие коллеги, не свернули ли мы на скользкую тропу схоластики? Не помню кто, в общем, один из наших далеких предков в свое время бросил крылатые слова “Ex nihilo nihil”[6]… Не разумнее ли было бы сначала найти хоть какие‑нибудь захудалые следы здешней гипотетической “працивилизации”…
– А это что, по‑твоему? – спросил Кирилл, указывая на свинцовую коробку, лежащую на столике у окна кабины.
Геворг раскрыл глаза:
– Это… Некое вещество, состав которого мы еще не определили. Скорее всего неизвестный науке местный минерал. Я, впрочем, по‑прежнему не исключаю и веселой шутки наших американских друзей‑конкурентов. Знаете, какой был день на Земле, когда Джикс рассказал нам об этих кристаллах и впервые их показал?
Геворг сделал многозначительную паузу.
– Ну какой? – подозрительно прогудел Шефуня.
– Первое апреля.
– Ничего себе! – воскликнул Мак.
– Все равно чепуха! – убежденно объявил Бардов.
– Что ж, будущее покажет, – миролюбиво заметил Геворг, закрывая голову пледом.
“Он ерничает; всерьез он так, конечно, не думает”, – подумал Кирилл. Мак неспокойно шевельнулся в своем кресле:
– Возвращаясь, однако, к природе “информационного поля”, Кир: какова она по‑твоему? В свете всего, что нам уже известно.
– А мы и сейчас знаем не больше, чем тогда, когда ты впервые упомянул о нем… Возникновение “Фантома Азария”, по‑видимому, связано с этим полем. Твое предположение продолжает оставаться гениальным… Почему фантомы перестали появляться? Либо поле вдруг ослабело, либо… его “выключили”. Ослабеть вдруг оно едва ли могло, если допускаем, что оно существует десятки миллионов лет. Следовательно, оно отключается… Если так, наша первая задача – искать “выключатель”. Что касается возможной природы самого поля, думаю, оно подобно одному из полей, создаваемых мозгом. Полей этих несколько, но в случае человеческого мозга – они чрезвычайно слабы и очень плохо изучены даже в условиях Земли.
– Значит, все‑таки биополе?
– Биополе – понятие обобщенное. Им пользовались в прошлом веке, тогда эта часть биологии только начинала развиваться. Поля, которые я имел в виду, – элементы биополя, подобно тому, как в полях микромира, они, – Кирилл указал на Геворга, – выделяют разные типы взаимодействий – сильные, слабые и иные…
– Взаимодействия в микромире подтверждаются экспериментами и расчетами, дорогой, – послышалось из‑за пледа.
– Для биополей тоже, – кивнул Кирилл, – хотя тут математическое моделирование и эксперименты пока менее надежны, чем у физиков. Впрочем, в сложной структуре биополей ныне никто не сомневается.
Борода Геворга высунулась из‑под пледа:
– Все это похоже на трудно пробиваемый мыльный пузырь, коллеги… Сама идея “информационного поля”, порождаемого биотоками мозга, может быть, и заманчива, но ведь это голая идея без какого‑либо подтверждения. Мог бы экспромтом предложить вам не менее десятка красивых, но тем не менее совершенно фантастических идей… Поля, вызываемые биотоками мозга, не могут существовать после того, как мозг умирает…
– А ведь это, пожалуй, тоже требует доказательств, – заметил Мак.
– Безусловно, – согласился Кирилл, – хотя бы потому, что никто не утверждает, будто природа “информационного поля” – электромагнитная. Мы не знаем, какова его природа. Но мы не знаем и природы гравитационного поля; тем не менее ты, Геворг, его не отвергаешь.
– Совершенно другое дело!
– Послушай, Геворг, тебе приходилось бывать в старых соборах, очень старых, – Кирилл вдруг перешел на шепот, – которым восемьсот, даже тысяча и более лет.
– Ну, приходилось…
– Скажи, ты ничего не чувствовал, если оставался там некоторое время один? Ничего необычного?
– Нет., А что я должен был чувствовать? Музей, как любой другой… Интересно, конечно…
– Я не о том. Музей теперь… Раньше, даже в прошлом веке, туда приходили молиться… Сотни лет люди приходили со своими неисполненными желаниями, мечтами, мольбами, тоской, страстями, скорбью. Представляешь, какой накал эмоций? Какое там должно было возникать биополе! Я, например, иногда ощущал его физически; волны информации шли от камня стен, мрамора статуй, гранита саркофагов, от бронзы старинных светильников и паникадил, от картин‑икон… Временами мне даже начинало казаться, что вижу этих людей, слышу их… Это трудно пересказывать словами; я воспринимал это не слухом и не зрением, а как‑то иначе… Может быть, здесь на Марсе мы столкнулись с чем‑то подобным, только выражено все гораздо мощнее, резче, ощутимее?
Плотно сжав губы, Геворг скептически слушал Кирилла. Помолчав немного, сказал:
– Вот так… Теперь понятно, откуда взялись полупрозрачные фигуры, плавающие по кают‑компании американской базы. Нет, друзья мои, мы реальны только биологически, психологически мы совершенно фантастичны, а некоторые из нас фантастичны в степени эн, стремящейся к бесконечности. Уповать остается лишь на содержимое собственного черепа. Уважаемые коллеги, клянусь сбрить и проглотить собственную бороду, если мне привидится или услышится на этой малоуютной планете что‑нибудь, что не будет производным здешней природы или человеческих рук…
– Ты сможешь это сделать завтра, Геворг, – быстро сказал Мак, – а сейчас, все смотрите.
Резкий ало‑фиолетовый свет проникал снаружи через иллюминаторы. Бардов выключил освещение кабины. Небо на востоке было озарено яркой вспышкой. Черные ступени края плато четко рисовались на фоне неба, цвет которого быстро менялся от красного через оранжевый и желтый к голубовато‑зеленому. Потом из‑за горизонта возник и устремился к зениту острый белый луч. Он прорезал черноту неба и, постепенно бледнея, погас где‑то в вышине над самолетом. Погасло и зарево у горизонта.
Некоторое время все четверо всматривались во мрак и прислушивались.
– Конец, – сказал Бардов, включая освещение, – ни звука, ни сотрясения. Только свет. Все хорошо видели? Ну, что это было по‑вашему?
– Что‑то очень странное…
– Ночной фантом?
– Ионосферная вспышка…
Шефуня негромко рассмеялся:
– Смелее, ребята. Почему никто не хочет сказать, что мы видели старт космолета‑призрака?
* * *
Утром перед возвращением на Базу решили еще раз облететь район восточнее места ночлега.
– Если условно допустить, что мы наблюдали старт реального космического корабля, – сказал Бардов, – на каком расстоянии отсюда должен был бы находиться космодром?
– Километров тридцать – сорок, – предположил Кирилл.
Мак с сомнением покачал головой.
– Могло быть и гораздо больше. Это ведь Марс… Километров сто – сто пятьдесят?
– Гадание на кофейной гуще, – скривился Геворг. – Ничего точно сказать нельзя.
– А как твоя борода? – поинтересовался Мак.
– Моя борода останется при мне. Наблюдалась необычная ионосферная вспышка. Нечто подобное уже описано в отчете третьей марсовки.
– Описано, точно, – пробасил Шефуня. – А вот что, другой вопрос… Предлагаю осмотреть район километров на триста к востоку. Полетим не очень высоко, программа обычная.
– Зачем так далеко? – недовольно спросил Геворг. – Там все давно осмотрено и сфотографировано.
– Посмотрим еще разок, дорогуша. Вдруг объявится что‑нибудь.
– Космодром?
– Когда ларчик открывается просто, скорее всего в ларчике ничего нет, – загадочно пояснил Бардов. – Прошу по местам. Поехали.
Они несколько часов летали над красноватыми плато и равнинами, испещренными оспинами небольших кратеров. Бардов менял высоту – то поднимал самолет на шесть – семь километров, то спускался на полтора – два. В иллюминаторах проплывали пустынные ландшафты Красной планеты, уже ставшие привычными для Кирилла за месяцы, проведенные на Марсе. Плоские красноватые котловины в ряби песчаных барханов, сухие русла исчезнувших потоков, бурые уступы плато со шлейфами кирпично‑красных осыпей вдоль подножия. Местами красноватая поверхность была рассечена трещинами. На глубине в них голубел лед.
“Мак, конечно, прав, – думал Кирилл, – все эти равнины – замерзший океан, промороженный до самого дна и засыпанный сверху песком и щебенкой. Бурые плато – остатки островов, разрушаемых морозным выветриванием и ураганами. Сейчас они торчат сквозь лед, как нунатаки[7] Антарктиды и Гренландии. То, что горы и скалистые плато еще существуют, свидетельство тектонической активности в недрах планеты. Рост гор продолжается, иначе вся поверхность планеты давно была бы выровнена; всюду был бы лишь лед да песок и щебень, оставшиеся от разрушенных гор. Марс старше Земли. Эти красноватые пустыни на ледяном основании – будущее и нашей планеты, если, конечно, сама наша цивилизация не уничтожит Землю раньше… – Кирилл тяжело вздохнул, не отрывая взгляда от пустынного ландшафта за иллюминатором. – Уровень океанов Земли медленно, но неуклонно повышается. Главная причина – приток на поверхность глубинных вод из мантии. Это установлено еще в прошлом веке, и уже в прошлом веке кое‑кто из геологов предсказывал, что рано или поздно земные континенты исчезнут в водах Мирового океана. В нынешнем столетии повышение уровня океана ускорилось. К внутренним планетарным причинам добавилась внешняя – климатические изменения, вызванные технологическим перегревом атмосферы. Льды полярных областей начали таять… Мы замахнулись на исследования соседних планет, а не можем справиться на своей собственной… Если нечто подобное происходило и здесь на Марсе, их цивилизация, прежде чем попасть в оковы оледенения, должна была сначала утонуть… Вполне вероятно, если они перегрели атмосферу и растопили полярные льды! Значит, еще до того, как часть их решилась покинуть планету, – например, чтобы переселиться на Землю, – они вынуждены были создавать подводные города в прибрежных зонах океана, уровень которого неуклонно повышался… Значит, искать следы их цивилизации надо в зонах былых мелководий – марсианских шельфов минувших эпох. В этом случае шахты не должны быть глубокими. Только бы не ошибиться в выборе места. Мак мог бы помочь…”
Кирилл вдруг почувствовал: плавное течение мысли прерывается. Что‑то мешало, путало… Зарябило в глазах… И вот уже на месте красноватой равнины под крылом самолета поплыли кварталы удивительного города – вереницы стройных сооружений цилиндрической и куполообразной формы, напоминающих соты, отсвечивающих бесчисленными полупрозрачными гранями, похожими на окна. В промежутках что‑то двигалось внизу встречными потоками, искрилось и блестело в солнечных лучах…
Мелькнула мысль: “Видят ли остальные?” Кирилл заставил себя на мгновение отвести взгляд от призрачного города, быстро взглянул на соседей. Мак равнодушно смотрел в иллюминатор. Рассеянный взгляд Геворга блуждал где‑то у далекого северного горизонта. Бардов уверенно вел самолет на восток. Машина казалась неподвижно висящей в пространстве. Кирилл торопливо перевел взгляд в иллюминатор – фантом исчез.
* * *
– Это было именно здесь, – твердил Кирилл. – Километров двадцать к югу от того полосного обрыва.
– Надо было сразу говорить, – возмущенно повторял Мак.
– Что изменилось бы? Это продолжалось всего несколько секунд..
– Ночью тоже продолжалось несколько секунд.
– Но тогда сразу увидели все.
– Потому что я успел привлечь ваше внимание.
– Заметили бы и без этого. Свет ударил в иллюминаторы. Нет, сегодня совсем иное. Вы просто ничего не увидели бы. Только я…
Самолет продолжал описывать круги над районом, в котором Кириллу открылся призрачный город.
“Ну как, хватит? – послышался в динамике голос Бардова. – Не вижу ничего, кроме пустыни”.
– Хватит, – отозвался за всех Геворг. – Надо возвращаться. Солнце уже низко. Можем не успеть до темноты.
– Еще хотя бы круг, – попросил Кирилл.
Бардов сделал два круга на разной высоте и повернул в сторону Базы.
Небольшое красноватое солнце светило теперь прямо в иллюминаторы правого борта. Кирилл пересел к одному из правых иллюминаторов, открыл свинцовую коробку, повернул ее, чтобы прямой солнечный свет коснулся белых осколков, и стал смотреть в иллюминатор. Солнце опускалось все ниже; на пустой красноватой равнине удлинялись лилово‑черные тени.
С последними лучами солнца они сели на Базе. Закрывая свинцовую коробку, Кирилл услышал за спиной иронический смех Геворга.
* * *
– Известия с Земли, – объявил на следующее утро Бардов. – “Ветер времени” долетел благополучно. Энрике Кэнби, к сожалению, в пути скончался. Азария довезли живым, но его состояние по‑прежнему тяжелое. Все участники перелета помещены в карантин. Нам предложено соблюдать предельную осторожность и впредь, до получения результатов исследований, запрещено вести работы в каньоне Копрат, в районе нашего космодрома и повсюду, где возникают или могут возникнуть фантомы.
– Не проще ли вообще запретить нам работать где‑либо? – не выдержал Мак. – Сидите на Базе и конец. Совсем просто!
– С земной точки зрения и с учетом всего, что мы им сообщили, они поступают правильно, – спокойно возразил Бардов. – Отсюда дело выглядит несколько иначе… Я переговорю сегодня с Джиксом, попрошу его сообщить на Землю все их данные, а завтра попробую связаться с президентом академии. Однако приказ есть приказ. Поэтому, коллега Кир, прошу вас возвратить мне коробку с американским подарком. Думаю, не надо пояснять, что вы возвращаете все. Впредь до новых указаний с Земли коробка будет храниться в моем сейфе.
– Но об этом веществе на Земле еще ничего не известно, – нерешительно возразил Кирилл, – может быть…
– Ничего другого не может быть, дорогуша, – холодно прервал Бардов. – Пожалуйста, принесите коробку немедленно.
– Вопрос с шахтами тоже замораживается? – спросил Сергей.
– Почему? – удивился Бардов. – Разве шахты имеют отношение к фантомам? Мы будем их проходить совершенно в иных местах. Об этом сегодня тоже договорюсь с Джиксом. Первую шахту заложим в ближайшее время. Так что заканчивайте подготовку аппаратуры.
* * *
Первую шахту заложили на примерно равных расстояниях от советской и американской станций. Решено было вести проходку вахтовым способом, устроив для этого временный лагерь. Вахты сменялись каждые трое суток. Вахта – четверо: двое русских, двое американцев. Шахту задали наклонной под углом около тридцати градусов к горизонту для удобства подъема и спуска энергетических агрегатов, которыми осуществлялась проходка.
Агрегатов было два, оба термоядерные. Американцы использовали стандартный блок своей термоядерной электростанции, которая снабжала теплом и энергией их базу. При включении американский агрегат давал мощную струю перегретого пара. Лед, сквозь который велась проходка, испарялся, а избыточное давление, возникавшее у забоя, выносило весь пар вместе с минеральными частицами, освобождавшимися при испарении льда, наружу – в разреженную атмосферу планеты.
Сердцем советского агрегата тоже был стандартный термоядерный блок энергетической установки. Однако Сергей перемонтировал его, использовав для проходки сам плазменный луч. Лед и заключенные в нем минеральные обломки не просто испарялись, а распадались на составляющие элементы, которые в виде плазменной струи выносились наружу.
При работе американского агрегата устье шахты напоминало гейзер в момент извержения, а когда на смену американской Сергей включал свою установку, оно превращалось в небольшой вулкан. Естественно, что обе установки управлялись дистанционно. Они обеспечивали проходку со скоростью до десятка метров в сутки и обладали каждая своими достоинствами и недостатками. Скорость проходки у американской установки была немного меньше, но во время ее работы можно было следить за составом минеральных обломков, включенных в лед. Они выносились на поверхность в струе пара почти неизмененными. При работе советской установки скорость проходки возрастала, но минеральные частицы, заключенные во льду, полностью уничтожались.
Несмотря на то что при включении обе установки работали прерывисто, краткие энергетические импульсы чередовались с охлаждающими продувами ствола – тепловое воздействие на ледяные стены шахты было значительным. Ствол постепенно расширялся, а в устьевой части вскоре превратился в воронку, обращенную раструбом к поверхности. Это обстоятельство затрудняло подъемы и спуски оборудования и людей. А людям приходилось спускаться в шахту ежедневно для документации пройденных отрезков ствола, взятия проб льда, профилактического осмотра энергетических установок, кабелей, канатов. Вахты обычно работали в две смены: одна осуществляла проходку, другая, после четырехчасового перерыва, спускалась вниз для документации и осмотра оборудования.
Очередь Кирилла подошла первый раз, когда забой шахты находился на глубине восьмидесяти метров. Вахту вместе с Кириллом должен был нести Сергей, подменявший одного из марсовщиков. С американской стороны участниками этой вахты оказались доктор Фред Лесли и темнокожий Гибби. Они встретились возле устья шахты, где американцы, прилетевшие часом раньше, ждали своих соотечественников.
– Мы уже приняли вахту, – объявил Кирилл, поздоровавшись с американцами, – наши сейчас улетают.
– Мы еще нет, – тряхнул головой Лесли, – наши там, внизу.
Он указал на отверстие шахты. Его дымчатые очки зеркально блестели под прозрачным яйцевидным шлемом.
