Нарушение опосредованности и иерархии мотивов

Поскольку не существует какой-нибудь жесткой устоявшейся классификации личностных нарушений, мы остановимся на тех лич­ностных изменениях, анализ которых можно провести в наиболее разработанных в отечественной психологии понятиях, к которым, безусловно, относится понятие деятельности. Анализ же деятель­ности, как неоднократно указывал А.Н. Леонтьев, должен проводить­ся через анализ изменения мотивов.

Изменение мотивов исследовалось психологами либо в ходе онтогенетического развития ребенка, либо оно вызывалось экспе­риментальным путем. Однако изменение мотивов часто наблюдается у людей, страдающих некоторыми формами психических заболеваний. Психологический анализ этих мотивационных изменений является адекватным способом исследования деятельности, а следовательно, и личности больного человека. Кроме того, и это особенно важно, патологический материал дает в некоторых случаях возможность не только проанализировать изменения мотивов и потребностей, но и проследить процесс формирования этих изменений.

Такое прослеживание требует уточнения тех основных харак­теристик мотивов, на которые психологический анализ может опи­раться. К таким характеристикам относится их опосредованный ха­рактер и иерархичность их построения.

А.Н. Леонтьев указывает на тесную связь мотивов и потребнос­тей. Подчеркнув, что анализ потребностей может быть проведен через раскрытие их предметного содержания, он указывает, что «это преобразует психологическую проблему потребностей в проб­лему мотивов деятельности». А это означает признание сложного отношения мотивов с разными потребностями, признания их иерар­хического построения.

Усложнение мотивов, их опосредование и иерархическое построение начинается у ребенка еще в дошкольном возрасте и происходит дальше в течение всей жизни: мотивы теряют свой не­посредственный характер, они начинают опосредоваться сознатель­но поставленной целью, происходит подчинение одних мотивов другим. Например, желание овладеть какой-нибудь профессией как об­щий мотив поведения включает в себя ряд частных: овладеть нуж­ными знаниями, усвоить определенные навыки и многое другое. Каж­дая из этих целей, в свою очередь, разбивается в реальной дея­тельности на ряд более мелких, которые и определяют в каждом конкретном случае поведение человека. Поэтому деятельность че­ловека отвечает всегда не одной, а нескольким потребностям и соответственно побуждается несколькими мотивами. Однако в конк­ретной человеческой деятельности можно выделить ведущий мотив. Именно он придает поведению определенный смысл.

Наличие ведущих мотивов не устраняет необходимости мотивов дополнительных, непосредственно стимулирующих поведение. Одна­ко без ведущих мотивов содержание деятельности лишается личност­ного смысла. Именно этот ведущий мотив обеспечивает возможность опосредования и иерархии мотивов. Иерархия мотивов является от­носительно устойчивой и этим обусловливает относительную устой­чивость всей личности, ее интересов, позиций, ценностей. Пато­логический материал позволяет проследить закономерности измене­ния мотивационной сферы человека, которые приводят к смене по­зиций, интересов, ценностей личности. Наиболее отчетливо эти закономерности можно обнаружить у больных психическими заболе­ваниями, при которых процесс нарушения мотивов, установок и ценностей происходит достаточно развернуто, позволяя проследить его отдельные этапы. Одной из адекватных моделей для анализа оказались нарушения личности, выступающие при алкоголизме. Для доказательства приведем данные исследования Б.С. Братуся, спе­циально посвященные этой проблеме.

В качестве методического приема ученым был применен пред­ложенный Б.В. Зейгарник метод психологического анализа данных историй болезни в сочетании с экспериментально-психологичес­ким исследованием.

В исследовании Б.С. Братуся имеют место две группы фактов: одна из них касается нарушения иерархии мотивов; другая груп­па - способа формирования новой потребности /патологической/.

Б.С. Братусь приводит данные, которые показывают, как про­исходило изменение личности больного алкоголизмом, наблюдав­шегося автором в течение многих лет.

До болезни - это был активный человек художественного склада, живой, общительный. Еще в школе он занимался художест­венной самодеятельностью, а после войны стал актером, пользо­вался успехом у зрителей, имел много друзей.

В результате пьянства эти интересы угасли. Работа актера перестала для больного «быть праздником», она стала лишь обя­занностью, больной отшел от друзей /поскольку они не пьянство­вали/, от семьи. Изменились и характерологические черты больно­го: он стал раздражительным, придирчивым к окружающим, прежде всего к родным, циничным, грубым.

На каком-то этапе заболевания больной перестал следить за собой. Если до заболевания он любил хорошо одеваться, быть в компании друзей, то затем стал неряшлив, начал пить в одиночку.

Изменилась и объективная жизненная позиция больного. В прошлом актер, теперь больной с трудом стал устраиваться на ра­боту /даже грузчиком в овощной магазин/, всякий раз его уволь­няли с работы за пьянство.

Иным стал и моральный облик больного. Чтобы добыть деньги на водку, он стал красть одежду жены, пропивал ее, а также одеж­ду, купленную для него его лечащим психиатром.

За годы болезни изменилось и поведение больного в больни­це. Если при первых поступлениях он был удручен своим состоя­нием, критичен к себе, просил помочь ему, то в дальнейшем /при последующих госпитализациях/ критика стала частичной, наконец, исчезла полностью. Больной перестал тяготиться частым пребыва­нием в психиатрической больнице, в отделении ничем не интересовался, стал груб с персоналом, самодоволен, отговаривал других больных от лечения.

Из данных истории болезни видно снижение личности до пол­ной ее деградации. Б.С. Братусь правильно указывает, что это снижение идет в первую очередь по линии изменений в сфере пот­ребностей и мотивов, разрушения преморбидных установок, суже­ния круга интересов. Экспериментально-психологическое исследо­вание не обнаруживает грубых изменений познавательных процес­сов: больной справляется с заданиями, требующими обобщения, опосредования /классификация предметов, исключение предметов, пиктограмма/. Однако, вместе с тем при выполнении эксперимен­тальных заданий, требующих длительной концентрации внимания, умственных усилий, быстрой ориентации в новом материале, отмечается недостаточная целенаправленность суждений больного, не­критичность: больной не всегда замечает допущенные им ошибки, а главное, не реагирует на исправления и замечания эксперимен­татора, не руководствуется ими в дальнейшей работе.

В задании на выявление «уровня притязаний» обнаруживается завышенная самооценка. Вместе с тем кривая выбора заданий по сложности носит лабильный характер: переживание успеха и неус­пеха у больного не выступает.

Как уже указывалось, анализ историй болезни мог оказаться пригодным для выделения двух вопросов: а) вопроса о формирова­нии патологически измененной потребности и б) вопроса о наруше­нии иерархии мотивов.

Обратимся к первому вопросу. Понятно, что принятие алкого­ля не входит в число естественных потребностей человека и само по себе не имеет побудительной силы. Поэтому вначале его упот­ребление вызывается другими мотивами /отметить день рождения, свадьбу и т.п./. На первых стадиях употребление алкоголя вызы­вает повышенное настроение, активность, состояние опьянения привлекает многих и как средство облегчения контактов. Со вре­менем может появиться стремление вновь и вновь испытать это приятное состояние: оно может начать опредмечиваться в алкоголе, и человека начинают привлекать уже не сами по себе события /торжество, встреча друзей и т.п./, а возможность употребления алкоголя. Алкоголь становится самостоятельным мотивом поведе­ния, он начинает побуждать самостоятельную деятельность, и тог­да уже сами события становятся поводом. Происходит тот процесс, который А.Н. Леонтьев называет «сдвиг мотива на цель», формиру­ется новый мотив, который побуждает к новой деятельности, а следовательно, и новая потребность / в алкоголе /. Сдвиг мотива на цель ведет за собой осознание этого мотива, так как по отно­шению к деятельности мотив играет смыслообразующую роль. Приня­тие алкоголя приобретает определенный личностный смысл. Таким образом, механизм зарождения патологической потребности общий с механизмом ее образования в норме. Однако болезнь создает иные, чем в нормальном развитии, условия для ее дальнейшего формирования.

Небезразличным является, очевидно, для всей дальнейшей деятельности человека содержание этой вновь зарождающейся потребности. В данном случае оно /то есть это содержание/ проти­воречит общественным нормативам.

Задачи и требования общества, связанные в единую систему и воплощенные в некоторый нравственный эталон, перестают для этих больных выступать в качестве побудителя и организатора поведения. А так как в зависимости от того, что побуждает че­ловека, строятся его интересы, переживания и стремления - из­менения в содержании потребностей означают собой и изменения строения личности человека.

У больных меняется не только содержание потребностей и мотивов, меняется их структура: они становятся все менее опос­редованными. Л.И. Божович с полным правам пишет о том, что «пот­ребности различаются не только по своему содержанию и динами­ческим свойствам /сила, устойчивость и прочее/, но и по своему строению: одни из них имеют прямой, непосредственный характер, другие опосредованы целью или сознательно принятым намерением». У описываемой группы больных побуждение приводит прямо и непос­редственно к действиям.

Только в том случае, когда потребность становится опосре­дованной /сознательно поставленной целью/, возможно сознатель­ное управление ею со стороны человека. У этих больных, как уже указывалось, отсутствует возможность опосредования сознатель­ной целью, поэтому их потребности неуправляемы - они приобре­тают строение влечений.

Из общей психологии известно, что опосредованность пот­ребностей, мотивов связана с их иерархическим строением. Чем больше опосредован характер мотивов и потребностей, тем выражен­нее их иерархическая связь. На эту закономерность указал в свое время и К. Левин, когда писал, что замещающее действие может проявиться, если мотивы иерархически построены / в терми­нологии К. Левина речь шла о «коммуникации квазипотребностей»/. В этих случаях не происходит жесткой фиксации на средстве удовлетворения потребности.

Из истории болезни видно, как под влиянием алкоголизма у больных разрушается прежняя иерархия мотивов. Иногда у больных проявляется желание работать, стремление к общению с прежними друзьями, они совершают какие-то действия, руковод­ствуясь прежней иерархией мотивов, но все эти побуждения не носят стойкого характера. Главенствующим мотивом, направляющим деятельность больных, становится удовлетворение потребности в алкоголе. Перестройка иерархии мотивов больных особенно ярко проявляется в способе удовлетворения потребности в алкоголе и способе добывания средств для ее удовлетворения.

Начинает выделяться ряд вспомогательных действий. На выпол­нение этих действий уходит со временем вся сознательная актив­ность больного. В них отражается новое отношение к окружающему миру. Это ведет к новым оценкам ситуаций, людей. С полным пра­вом Б.С. Братусь подчеркивает, что со временем все проблемы на­чинают разрешаться через алкоголь, с его помощью. И алкоголь становится смыслообразующим мотивом поведения.

По мере того, как в ходе болезни алкоголь становится смыс­лом жизни, прежние установки, интересы отходят на задний план. Работа перестает интересовать больных - она нужна только как источник денег. Семья из объекта забот становится тормозом на пути удовлетворения страсти. Б.С. Братусь подчеркивает, что мы имеем дело с центральным пунктом личностной деградации при алко­голизме, а именно с постепенным нарушением прежней, до болезни сложившейся иерархии потребностей, мотивов и ценностей и форми­рованием взамен ее новой иерархии. Оттесняются и разрушаются высшие потребности и установки личности. Как отражение этого процесса, сужается круг интересов. Больные становятся уплощен­ными, инактивными, теряются их прежние социальные связи с миром, ибо измененная алкоголем личность становится неадекватной этим связям. Поэтому и профессиональная линия больных снижается и это изменение обусловлено в первую очередь не интеллектуальной деградацией, а изменением мотивов личности.

Изменение иерархии и опосредованности мотивов означает утерю сложной организации деятельности человека. Деятельность теряет специфически человеческую характеристику: из опосредован­ной она становится импульсивной. Исчезают дальние мотивы, пот­ребность в алкоголе переходит во влечение, которое становится доминирующим в жизни больного.

Изменения мотивационной сферы больных были обнаружены и в экспериментально-психологическом исследовании. Б.В. Зейгарник и Б.С. Братусь совместно провели сравнительное экспериментально-психологи-ческое исследование больных с алкогольной энцефалопатией /II-III стадия алкоголизма по А.А. Портнову/ и больных с травматической энцефалопатией /больные, перенесшие тяжелую черепно-мозговую травму с массивными субарахноидальными крово­излияниями, внутричерепными гематомами, очагами ушибов различ­ной, преимущественно конвекситальной локализации/. Характер нарушений познавательной деятельности обеих групп был схож. В ряде методик, счет по Крепелину, отыскивание чисел, корректур­ная проба - можно было проследить общую для обеих групп боль­ных динамику колебаний внимания, истощаемости психических процес­сов. В классификации объектов, исключении предметов, простых аналогиях и других методиках обнаружилась недостаточность понимания абстрактных связей и отношений между предметами.

Однако при сходстве изменений познавательной деятельности уже в самом процессе экспериментального исследования выступили различия в поведении больных обеих групп. Больные с травмати­ческой энцефалопатией, как правило, интересовались оценкой сво­ей работы, реагировали на замечания экспериментатора. Хотя боль­ные стали после травмы более раздражительными, нередко вспыль­чивыми, грубых нарушений структуры личности выявить не удалось. У них обнаружилась адекватная самооценка. Под влиянием успешно­го или неуспешного решения задач у больных вырабатывался уро­вень притязаний.

Больные алкоголизмом, наоборот, в большинстве случаев были равнодушны к исследованию, не стремились исправить своих ошибок. Порой ошибочные решения проистекали не из-за собствен­но интеллектуального снижения, а из-за отсутствия отношения к исследованию. Нередко поведение больных алкоголизмом напоми­нало поведение больных с поражением лобных долей головного мозга. Однако некритичность больных алкоголизмом имеет иную туру, чем при лобных синдромах. Она более избирательна, соче­тается с агрессией по отношению к тому, что мешает удовлетворе­нию их патологической ведущей потребности. Некритичность «лоб­ных» больных сочетается с беззаботностью, аспонтанностью. Глу­бокие изменения личности больных алкоголизмом проявляются и в специальных исследованиях. Они обнаруживают повышенную самооце­нку, некритично переоценивают свои возможности, оспаривают оценку экспериментатора.

Таким образом, проведенный анализ изменений опосредованности и иерархии мотивов показывает, что они не выводятся не­посредственно из нарушений мозга, а проходят длинный и сложный путь формирования, при котором действуют механизмы, во многом общие с механизмами нормального развития мотивов.

Все, о чем говорилось выше, подтверждается и исследовани­ем больных-невротиков с синдромом нервной анорексии.

Речь идет о девушках, которые произвольно и длительно го­лодают с целью исправления своей внешности. У большинства из них заболевание началось в подростковом возрасте. Все эти де­вочки отличались некоторой полнотой, как это часто бывает в пубертатном периоде, но не ожирением. В школе сверстники шути­ли над ними, дразнили, называли «толстушками», «пончиками» и т.п.

Кроме того, эти девочки находились в окружении взрослых, которые всячески подчеркивали «как важно для женщины иметь кра­сивую фигуру». В результате у этой группы девочек сложился не­кий идеал красивой женщины. Так, например, одна хотела быть по­хожей на Наташу Ростову, другая мечтала о «фигуре кинозвезды, топ-модели». Девочки начинали беспокоиться о своей внешности и изыскивать средства для ее исправления.

При этом следует отметить одно обстоятельство: стремление к коррекции фигуры началось у всех них в подростковом возрасте. Как известно, именно в этот возрастной период развивается осо­бая деятельность, заключающаяся в установлении личностных от­ношений между подростками, формируется особый вид деятельности, называемый общением, в которой подростки сравнивают свое пове­дение и свои возможности с возможностями сверстников, появляет­ся мотив самоутверждения, стремление овладеть формами «взросло­го поведения». Именно в процессе этого общения и происходит, главным образом, формирование самосознания, самооценки. Многие авторы указывают, что невозможность соответствовать выработан­ным требованиям окружающих или выработанному собственному идеалу приводит к сильным аффективным переживаниям.

У больных, о которых сейчас идет речь, такие аффективные переживания возникли вследствие несоответствия идеала красоты и собственной внешности.

Вначале способы коррекции своей внешности носили адекват­ный характер - девочки исключали из своего пищевого рациона определенные продукты. Окружающие стали отмечать, что девочки стали «худее, изящнее». В дальнейшем они стали прибегать к бо­лее изнурительной диете.

Следует отметить в биографиях девочек еще одно важное об­стоятельство. Почти все они хорошо учились, занимали позицию «отличниц» или «хорошисток», и это обстоятельство способствовало их самоутверждению. В старших классах девочкам стало труднее учиться. В большой мере этому содействовала астения, возникаю­щая вследствие изнуряющей диеты. Родители, близкие стали конт­ролировать пищевой рацион девочек и, естественно, всячески ме­шали голоданию. Девочки вступали в конфликт с семьей, стали скрывать, что они голодают сознательно, объясняли это отсутст­вием аппетита.

Так как избранная диета не всегда помогала, девушки начи­нали прибегать к другим способам: стали есть один раз в день, если же не могли устоять против чувства голода, то после еды вызывали искусственную жестокую рвоту, принимали большие дозы слабительных, помногу часов занимались гимнастикой, тяжелым физическим трудом. Болезненные симптомы, такие как аменорея, выпадение волос, ломка и истончение ногтей их радовали, так как они, по их мнению, являлись доказательством, что «они не поправляются».

Для иллюстрации приведем краткие сведения из истории бо­лезни девочки Лены, которая поступила в психиатрическую боль­ницу, когда училась в десятом классе. Из анамнеза известно, что была способной, общительной девочкой, рано /с пяти лет/ начала читать. До пятого класса была отличницей, много време­ни отдавала учебе. Занималась общественной работой. Настроение всегда было радостным. В подростковом возрасте стала присталь­но интересоваться своей внешностью, огорчалась, что она полная. С восхищением рассказывала об одной из своих учительниц, «строй­ной женщине», которая всегда говорила девочкам, что надо следить за собой, быть всегда подтянутой, подчеркивала значимость для женщины внешнего вида. Лена стремилась во всем подражать этой учительнице, очень хотела стать похожей на нее.

После просмотра французского фильма, где играла красивая актриса «с тонкой фигурой», многие одноклассницы Лены стали ограничивать себя в еде, чтобы стать такими же изящными как эта актриса. Больная тоже включилась в эту деятельность похудания, стала резко ограничивать себя в еде, хотя весила 54 кг при росте 161 см. Стала исключать из рациона хлеб, сладкое, умень­шила общее количество потребляемой пищи, стала после еды делать упражнении «для живота». Похудела на 6 кг, чем вызвала беспо­койство родителей. Осенью пошла в школу, уделяла учебе все сво­бодное время. Одноклассники заметили, что девочка значительно похудела. Восхищались ее силой воли, так как никто из них не смог долго ограничивать себя в еде. Одноклассницы подходили к Лене, советовались с ней, спрашивали о диете, ей это очень нра­вилось.

С этого времени стала еще больше ограничивать себя в еде, совсем не употребляла хлеба. За столом была очень напряжена. Когда ее уговаривали есть, делала вид, что ест, но при этом выб­расывала или прятала продукты.

За два месяца похудела еще на 10 кг, вес ее стал всего 38 кг, прекратились менструации, появилась апатия, раздражитель­ность. Жаловалась, что стало трудно понимать учителя, очень утом­лялась на занятиях. Одноклассники удивлялись, как она в таком состоянии вообще может учиться. Тем не менее продолжала упор­но ограничивать себя в еде. Гордилась своей «силой воли». Нача­лись конфликты с родителями по поводу еды, в ответ на просьбы близких поесть, могла резко ответить, нагрубить. Слезы матери, уговоры не помогали. Тщательно скрывая причину, уверяла, что нет аппетита. Гораздо позднее в больнице призналась, что есть хотелось всегда, но не ела, так как боялась, что не выдержит и съест много и опять станет полнеть.

В это время появился интерес к приготовлению пищи. Любила выбирать посуду, завела для себя специальные тарелочки, вилоч­ки, ножи, ложки, любила ходить за продуктами, в магазины, на рынок.

Еще через два месяца пришлось начать лечение у психиатра, сначала амбулаторно, а затем стационарно. Вес при поступлении в больницу был 35 кг. Уверяла врача, что она не только здоро­ва, но и вполне счастлива, потому что добилась того, чего хо­тела. При попытках персонала накормить ее грубила, делала вид, что ест, но выбрасывала пищу, вызывала рвоту после еды.

При обследовании в физическом состоянии больной отмечалось, что подкожно-жировой слой почти отсутствует, кожные покровы бледные, масса тела значительно снижена. В неврологическом состоянии отмечались тремор пальцев рук, оживление сухожильных рефлексов. Психическое состояние: при поступлении жаловалась на слабость, апатию, повышенную утомляемость, раздражительность. Возмущалась тем, что переведена в психиатрическую больницу, настаивала на выписке. О своем состоянии говорила неохотно, уверяла, что почти выздоровела. В доказательство приводила при­бавку в весе на 3 кг.

После длительного медикаментозного лечения стала лучше есть. Выписана при весе в 50 кг.

Через две недели после выписки поправилась до 56,5 кг. На­чал тревожить избыток веса, стала опять ограничивать себя в еде, боялась «стать жирной».

Больная была обследована психологом. К факту эксперимен­тально-психологического исследования отнеслась спокойно. Стара­лась как можно лучше понять инструкции, помощь психолога прини­мала и хорошо использовала. Ошибки исправляла сама или с нап­равленной помощью, при этом оправдывалась. Задания старалась выполнить как можно лучше.

Нарушений познавательной сферы выявлено не было. Отмечалась утомляемость и затрудненность переключения внимания.

Самооценка больной отражала ее состояние. При исследова­нии методом ТАТ тема еды, похудения отсутствовала, отмечалась тема конфликта в семье и в любви.

Этот пример показывает, что мотив к похуданию не носил первоначально патологического характера. Голодание вначале бы­ло лишь действием для осуществления некоей духовной ценностной ориентации «быть красивой», «обладать красивой фигурой». Однако в дальнейшем эти действия по похуданию вступают в противоре­чие с органической потребностью в пище. При этом антивитальные действия не только не прекращаются, но сами преобразуются в мотив, то есть происходит сдвиг мотива на цель действия. Более того, этот мотив становится доминирующим, смыслообразующим в иерархии мотивов. Учеба, которой девушка отдавала вначале мно­го сил, отходит на задний план, уступая место деятельности по похуданию.

Эти факты очень важные, они служат известным подтверждением положения А.Н. Леонтьева о том, что человеческие потребности /а, следовательно, и мотивы/ проходят иной путь формирования, чем потребности животных. Это путь «отвязывания» человеческих потребностей от органических состояний организма.

В связи с этим заслуживает внимания и следующий факт. Боль­ные, которые длительно и упорно голодали, доводили себя до ис­тощения, но охотно занимались всем, что имело отношение к еде: готовили разные изысканные блюда, закупали продукты в гастроно­мах, на рынках, рассматривали их, следили, чтобы их близкие ели, «закармливали», как отмечалось в историях болезней, своих ма­леньких сестер и братишек, многие из них хотели выбрать себе профессию, связанную с пищей.

Все эти факты свидетельствуют о том, что сам способ удов­летворения природной потребности претерпевает известное измене­ние: выступает какая-то видимость удовлетворения, известное «квазиудовлетворение» органической потребности. А это означает изменение природы самой потребности.