2015-04-30
291
Пере-сочиняя свои жизни, многие люди говорили нам, что поименование проблем и проектов или сюжетов и контр-сюжетов оказывается полезным. Как только они получают имя, люди легче распознают, когда кругом враги, и когда они сами входят на предпочтительную территрию. Обладая такой способностью к распознаванию люди чаще ощущают, что они способны выбрать, что делать.
Вопросы, которые мы используем, прося людей назвать сюжет и контр-сюжет или проблему и проект, довольно прямолинейны. Вопросы такого рода предлагают людям дать название сюжету:
* Эта проблема, о которой вы рассказывали мне, как мы ее можем назвать?
* Могли бы вы сказать, что это непонимание встает между вами двумя? Справедливо ли так называть это?
Если история человека менее прямолинейна, при поименовании проблем иногда полезно спрашивать об ограничениях:
* Что мешает вам реализовать те мечты, которые вы упомянули?
* Что встает на вашем пути, когда вы намереваетесь найти работу?
Также полезно поименовать контр-сюжет. Это поименование часто приходит позже в процессе. Вот примеры вопросов, предлагающих людям назвать контр-сюжет:
* Вы избежали соблазнов проблемы по крайней мере в двух случаях на прошлой неделе. Если бы вам пришлось дать имя тому новому направлению, которое вы принимаете, как бы вы его назвали?
* Похоже, что новые направления в вашей жизни представляют собой проект, за который вы беретесь, это так? Есть ли у этого проекта название?
Если согласовано значимое поименование, вокруг этого можно организовать значительную часть терапии. По мере того, как события пересказываются или представляются в помещении для терапии, людям можно задавать вопросы, которые сортируют их на сюжеты и контр-сюжеты.
* Это поведение было больше на стороне борьбы или на стороне близости?
* Как вы думаете, это говорило сомнение в себе или доверие?
Даже если люди не назвали явным образом проблемы, с которыми они борются, и проекты, в которые они вовлечены, мы можем ссылаться на проблемы и проекты, предлагая потенциальные названия. Например, мы можем сослаться на “про-страх” и “анти-страх”. Со временем, когда человек начнет реагировать на эти названия, они могут эволюционировать и быть усовершенствованы в “жизнь в зоне войны” и “гармонию”. Эти названия позволяют нам спрашивать, находятся ли конкретные события на стороне проблемы или на стороне проекта.
На нашей первой встрече Вильям описал, как рос вместе с крупным кредитным фондом. Он думал, что кредитный фонд создал питательную почву для “откладывания на потом” и других привычек, которые втянули его в состояние бездеятельности. Бездеятельность, в свою очередь, создало огромное пространство для бедствий в его жизни. Мы говорили о роли культурных и семейных ожиданий в том, что ни одно из предпочтений, о которых думал Вильям, не казалось достаточно хорошим. В условиях такого окружения, откладывание на потом, похоже, часто оказывалось желательным способом избегания конкуренции. Недавно 38-летний Вильям развелся. Он не работал в течение нескольких лет с тех пор, как его компания обанкротилась. Отсутствие направления казалось основной чертой его жизни. Он назвал эту проблему “старые привычки втягивают меня в бездеятельность”, а проект — “отобрать мою жизнь у привычек”.
В промежутке между нашей первой и второй встречей Вильям переехал из квартиры в дом. (План, связанный с этим переездом, начал осуществляться еще до того, как началась терапия.) В начале второй встречи, рассказывая о переезде, вильям сказал, что его дети приезжали к нему на выходные, а он еще не купил телевизор. Я (Дж. К) спросил: “Покупка телевизора будет на стороне старых привычек или на стороне возвращения вашей жизни?”
Вильям задумался над вопросом и ответил: “ТВ анестезирует меня. Оно делает меня недееспособным”. Он продолжал, представив контраст между тем, чего он добился в работе по дому прошлым вечером, с тем, что бы он сделал, будь у него телевизор. Хотя сначала он упомянул об отсутствии телевизора как о чем-то, что могло бы разочаровать его детей, теперь он начал размышлять о том, не создаст ли это отсутствие новые возможности для установления с ними других взаимоотношений. Телевизор, как он решил, был на стороне старых привычек. Хотя откладывание на потом сыграло свою роль в том, что он не купил телевизор неделю назад, на нашей встрече он решил не покупать его, включив этот поступок в проект возвращению своей жизни себе.
То, что могло стать просто отчетом о его переезде, стало поводом для обнаружения уникального эпизода. Этот повод дал лишь один вопрос: “Покупка телевизора будет на стороне старых привычек или на стороне возвращения вашей жизни?”
Как отмечает Дэвид Эпстон (1989b), наши вопросы могут предложить людям выбор: связывать себя с проблемой или проектом. Когда люди решают связать себя с проектами, они конструируют альтернативные истории, в которых они ощущают личное участие. Карл Томм (1993) утверждает далее, что эти вопросы (которые он называет “вопросами бифуркации (разветвления)”) мобилизуют эмоциональные реакции людей, связывая позитивные эмоции с проектом (при условии, что человек предан проекту), а негативные — с проблемой, что может помочь в противостоянии ей.
Размещение дилемм между проблемами и проектами позволяет как терапевтам, так и людям, с которыми они работают, придерживаться направления, связанного с пере-сочинением. Если кто-то запускает историю события, которое, по ощущению терапевта, направлено по касательной, он может спросить: “Как по вашему, то событие, которое вы описываете, находится на стороне депрессии или направлено против него?” Чтобы ответить на вопрос, человек должен каким-то образом связать это событие со своей борьбой с депрессией, и процесс пере-сочинения может продолжиться.
Еще одно преимущество вопросов о том, находятся ли события, мысли, чувства и пр. на стороне проблемы или на стороне проекта *[Похоже, эти вопросы наиболее эффективны тогда, когда они соответствуют форме выражения, которую люди, с которыми мы работаем, используют для описания своих альтернативных взаимоотношений с проблемами. Здесь мы используем язык, которые предполагает, что человек и проблема находятся по разные стороны. Мы можем использовать язык, предполагающий, что человек может преобразовать свои взаимоотношения с проблемой. Например, мы можем сказать: “Эта новая музыка, которую вы слушаете, как по вашему, она поддерживает ваше обучение у посланника страха, или она способствует тому, что страх ударяется в панику?” См. Freeman and Lobovits (1993), где обсуждается влияние использования различных метафор для взаимодействия с проблемами.] состоит в том, что ответы предоставляют возможности уплотнить развивающиеся нарративы. По мере того, как люди сортируют беседы, телепрограммы, комментарии, книги, виды деятельности и т.д. по этим категориям, напряжение между сюжетом и контр-сюжетом распространяется по укромным уголкам и щелям их жизни. Поступки повседневной жизни превращаются в решения, посредством которых они должны соединить себя с альтернативными, либо проблемными историями. Это превращает жизнь в возможность для драматического представления предпочтительных нарративов.
Постановка дилемм также делает людей более внимательными в отношении ловушек, которые может расставить проблема, и шагов, которые они делают в направлении решений. Часто люди принимают этот процесс как свой собственный и задают себе вопросы типа: “Будет ли приход на это свидание про-запугиванием или анти-запугиванием?”или “Это действительно то, о чем я думаю, или это говорит голос ненависти к себе?” Когда люди начинают спрашивать себя и отвечать на вопросы такого рода, они склоняются к тому, чтобы выбирать поведение, поддерживающее их предпочтительные нарративы, тем самым создавая новые поддерживающие события для этих нарративов.
Например, к нам пришла семья, потому что администрацией школы была рекомендована терапия для девятилетнего Джереми, которого постоянно посылали в кабинет директора за вспышки злобы. Во время третьего интервью Норин рассказала нам, что за день до этого Джереми ввалился в кухню на 45 минут раньше, чем его ожидали дома. Когда она увидела выражение его лица, Норин немедленно охватили тревожные предчувствия. Эти предчувствия убедили ее в том, что раздражительность Джереми, должно быть, снова навлекла на него неприятности.
“Ма! — воскликнул Джереми. — Та игра, в которую играли ребята, была на стороне раздражительности. Ты бы видела это!” Когда Норин попросила Джереми пояснить это, он сказал: “Никто ни с чем не соглашался! Все орали друг на друга и обзывались. Эта игра была на стороне раздражительности, поэтому я просто ушел”. Этот восхитительный поворот событий стал фокальной точкой терапевтической беседы. Это была точка поворота во взаимоотношениях Джереми с раздражительностью. Теперь семья увидела, что раздражительность была чем-то, к чему Джереми может повернуться спиной. Воодушевленная представлением Джереми этих альтернативных взаимоотношений, Норин решила, что она может повернуться спиной к своим тревожным предчувствиям в отношении Джереми, тем самым добавляя еще одно ответвление к истории.
