Итоговые встречи

Мы пишем письма непосредственно на основе наших заметок. Поэтому, те резюме, которые мы предлагаем в письмах, представляют собой в крайней степени избирательные и отредактированные версии терапевтических бесед. Поскольку нарративная метафора направляет нашу работу, и мы последовательно выверяем предпочтения людей, письма могут дать, по сравнению с пленками, преимущество в том, что они высвечивают те аспекты беседы, которые строят и укрепляют предпочтительные истории.

Эффективное написание такого письма требует ведения очень хороших заметок. *[Мы полагаем, что очень подробное запоминание могло бы способствовать этому процессу, но, поскольку ни один из нас не обладает соответствующей способностью, мы, на самом деле, не можем обсуждать эту возможность.] Мы организуем наши заметки в рамках нарративной метафоры, следя за развитием сюжета и контр-сюжета. На левом поле страницы мы отмечаем вещи, которые имеют отношение к проблемной истории (или сюжету). Мы ведем эти записи на экстернализованном языке. То есть, если кто-то говорит: “Мы не можем поладить друг с другом. У нас ни в чем нет согласия. Когда у нас бывают люди, это чрезвычайно стеснительно, потому что мы постоянно сражаемся”, мы записываем

несогласие

сражение

стеснение

изоляция? (Обратить внимание на графические знаки. Прим. перев.)

Эти заметки облегчают нам постановку деконструктивных вопросов типа “Итак, несогласие и сражения взяли верх в ваших взаимоотношениях, это так? И временами это приводит к стеснению?... Вы говорили также, что стеснение приводит к изоляции?”

На правом поле страницы мы прослеживаем ход альтернативной истории, которая развивается. Когда мы отмечаем что-то как уникальный эпизод, мы ставим звездочку перед этим. На правой стороне бумаги мы склонны записывать точные слова людей с тем, чтобы мы могли вернуться и спросить о них или сослаться на них, предлагая выбор слов, которые кажутся подходящими для названия проекта. Фиксирование точных слов людей также позволяет нам цитировать их в письмах.

В приведенном выше примере, когда пара рассказывает нам, что у них действительно есть хорошие друзья, Боб и София, с кем они постоянно встречаются, мы можем записать

несогласие *хорошие друзья, Боб и София

сражение

стеснение

изоляция? (Обратить внимание на графические знаки. Прим. перев.)

Затем мы можем задать вопросы о том, как им удается поддерживать отношения с Бобом и Софией, а не прекратить их под влиянием стеснения и изоляции. По мере того, как излагаются подробности истории их отношений с Бобом и Софией, мы делаем пометки на правом поле страницы.

Когда мы пишем письмо, перед нами лежат наши заметки. Мы пишем, задаваясь идеей помочь людям погрузиться в новую историю или уплотнить и добавить новые повороты к развивающейся истории. Далее следует пример письма, которое я (Дж. Ф) послала 15-летней Ронде после нашей первой встречи. *[Для того, чтобы быть эффективными и стоящими, письма отнюдь не должны быть такими длинными, как это. Большинство писем, которые мы пишем, короче этого. Мы выбрали это письмо, поскольку оно основательно подводит итог предпочтительным событиям в одном единственном интервью.]

Дорогая Ронда!

Было приятно познакомиться с тобой на первой встрече. Вот мое понимание того, о чем мы говорили. Пожалуйста, дай мне знать, если я в чем-то ошиблась или упустила что-то важное.

Ты сказала мне, что твою жизнь охватило “подавляющее чувство одиночества, которое пытается уговорить тебя поверить в то, что ты никому не нужна, и что у тебя нет своего места в жизни. Это чувство временами убеждало тебя, что никто не хочет быть рядом с тобой. Оно осуществляло это, закладывая тебе в голову мысли, вроде: “Я им не понравлюсь” или “Они подумают, что я навязчива”, или “Почему они со мной не разговаривают?” Эти мысли заставляли тебя отступать и уходить в себя. Они удерживали тебя от того, чтобы заговорить с людьми, и даже от того, чтобы верить в себя и ценить себя. Похоже, эти мысли прочно укрепились в твоей жизни, когда ты занималась спортом после школы, а твои друзья проводили время без тебя. Мысли начали говорить тебе: “Они были близки тебе. Теперь ты на обочине”.

Ты, должно быть, была уязвлена этими мыслями, поскольку в школе тебе приходилось часто переживать, когда мальчишки издевались над тобой и унижали тебя, называя тебя жирной и уродливой. Не все ребята занимались этим, или не все, по твоему мнению, могли бы этим заниматься. Когда я спросила тебя, что, по-твоему, могло подвигнуть ребят на такие установки, позволяющие подобное поведение, ты сказала: “Журналы, телешоу, афиши. Везде показывают стройных женщин. Вот на чем мы воспитывались”. Однако ты можешь понять и согласиться с тем, что эти образы нереальны и недостижимы. Даже если бы они были достижимы, стало бы это оправданием для того, чтобы обращаться с кем-то еще подобным образом? Как ты думаешь, какие установки уговаривают некоторых мальчиков так обращаться с девочками?

Нереальные перфекционистские образы повернули твои мнения против тебя самой. Они вскормили критический голос, который говорит тебе: “Я уродлива. У меня никогда не будет парня”. Все это приходит, как ты сказала, к “важности того, чтобы кто-то хотел быть с тобой”. А все эти перфекционистские образы и сопровождающие их мысли и чувства заставили тебя думать: “Я никогда никому не понравлюсь”.

То, что тебе бы хотелось, это “возвратить твое мнение о себе самой”. Ты назвала проект, над которым ты будешь работать со мной “Лучше относиться к себе и перестать унижать себя”.

Что касается этого проекта, на твоей стороне уже есть кое-что. Во-первых, хотя мысли говорят тебе: “У меня никогда не будет парня”, ты сказала: “Это глупо”. Каким-то образом тебе удалось стать тем, кто может дать оценку этим мыслям, вместо того, чтобы мысли постоянно оценивали тебя. Как ты думаешь, оценивать мысли — это хорошая идея?

Ты сказала, что эти мысли былиглупыми, потому что “парни — это не самая важная вещь. Нравится себе — вот что важно”. Как ты думаешь, почему девочки и женщины пришли к убеждению, что отношения с мальчиками и мужчинами — это самая важная вещь? Как тебе удалось избежать такого типа мышления и решить, что гораздо важнее нравиться себе?

Эти мысли не смогли закрыть тебе глаза на то, что у тебя есть друзья и семья, которым ты нравишься, и которые любят тебя. Миган, к примеру, звонит тебе по телефону. Если бы мне пришлось интервьюировать Эмму, она бы сказала: “Ты милая. Ты хорошенькая. И ты сообразительная!” Мне было бы интересно узнать больше о роли твоих друзей в проекте “Лучше относиться к себе и перестать унижать себя”. Поскольку я немного старше тебя, я уверена, что некоторые вещи я пойму неверно или не пойму вовсе, пока мы будем работать над этим проектом. Меня волнует то, что я могу узнать от тебя о познаниях подростков (однако, пожалуйста, не думай, что обучать меня — это твоя обязанность). Но может быть, ты думаешь, нам следует пригласить еще одного подростка, чтобы убедиться наверняка, что познания подростков полностью представлены на нашей встрече? Могли бы Миган или Эмма стать кандидатами на эту роль?

Еще одна вещь, с которой ты входишь в этот проект состоит в том, что эти перфекционистские образы не заманили тебя в убеждение, что в мальчике важна внешность. Есть много приглашений поговорить о том, как выглядят мальчики, но ты их не принимаешь. А иногда ты даже предлагала, чтобы другие люди не обсуждали внешность! Откуда ты взяла эту идею? Фактически, ты сказала мне, что, по твоему мнению, ты достойна стать кандидатом в штатные члены “Команды Бойцов за Социальную Справедливость и Хорошие Чувства”.

Другие говорили тебе, что “ты — милейший человек”. Ты думаешь, что они имеют в виду, что ты действительно живешь ради людей и всегда пытаешься глядеть на мир положительно. Мне страшно интересно услышать о тех временах, когда ты жила для кого-то еще. Мне особенно интересно просто услышать о том, что ты делала, и как тебе пришло на ум это делать. Ничего, что я спрашиваю об этом? Ты не думаешь, что этот опыт мог бы сделать тебя правомочным кандидатом в штатные члены “Команды Бойцов за Социальную Справедливость и Хорошие Чувства”, или есть ли еще другие воспоминания, которые ты могла бы добавить, или сначала надо сделать нечто большее? Служит ли для тебя получение членского билета частью проекта “Лучше относиться к себе и перестать унижать себя”? Ты сказала мне, что глядеть на этот билет и напоминать себе, что это тот, кем ты хочешь стать, было бы весьма полезным. В какой момент, по-твоему, тебе следует получить членский билет?

У меня есть еще два замечания по поводу шагов, которые ты уже сделала для своего проекта.Одно — это то, что ты обнаружила, что скорее всего тебя охватывают дурные чувства, если ты не высказываешь свои чувства. Высказывание своих чувств мне — это часть сообщения людям о том, что происходит, и шаг в сторону того, чтобы лучше относиться к себе и перестать унижать себя. Мне будет интересно выяснить последствия наших бесед.

Второе замечание состоит в том, что ты решилась на то, чтобы не позволять мыслям, посылаемым одиночеством и перфекционистскими образами, править бал. Вместо этого, ты хочешь думать сама. Ты решила высказать себе контр-мысль: “Я могу и не иметь совершенного тела, но мне удается множество вещей. Я преуспеваю в школе и у меня куча друзей и семья”. Мне было бы интересно узнать, что нового приносит эта мысль.

Жду нашей следующей встречи,

Джилл

Письмо к Ронде следует за течением той беседы, которая у нас состоялась, высвечивая те части, которые казались наиболее важными в контексте проблемы и проекта, и добавляя вопросы для продолжения истории. Тем не менее, письма не обязательно должны относиться к одной единственной беседе. Были случаи, когда мы писали письма, подводящие итог нескольких бесед.

Следующее письмо адресовано Джулии. Когда я (Дж. К) писал это письмо, я уже встречался с Джули примерно в течение трех лет, и она все еще вела борьбу не на жизнь, а на смерть с ненавистью к себе и сомнением в себе. Сколько Джули себя помнила, ощущение, что она, на самом деле, не человеческое существо, густо окрашивало ее жизнь. Она никогда не испытывала чувства принадлежности чему-то, которое, похоже, ощущали “настоящие” люди. Джули подумывала о том, не было ли это чувство частично связано с тем, что она была приемной дочерью.

Большую часть ее детства, приемный отец испытывал к алкоголю большую тягу, чем к ней, и ни один из родителей не имел достаточно опыта по части теплоты или близости. Когда Джули было 12, болезнь вынудила ее оставаться дома в течение трех месяцев. Страх возвращения в школу вкупе с отсутствием настойчивости и способности направлять со стороны родителей привели к тому, что она не посещала школу два года, занимаясь с домашним учителем. Когда она снова пошла в школу, Джули почувствовала себя одинокой и растерянной.

На последнем курсе колледжа Джули сошлась с человеком, который через шесть месяцев начал изощренно ее унижать. Она оставалась в этих отношениях четыре года, будучи убежденной в том, что она заслуживает не любви, а унижений.

С тех пор, как эта связь закончилась, она жила, по ее словам, “как незнакомка, квартирант” в доме ее родителей. Она закончила колледж и работала на нескольких (опять по ее словам) “тупиковых работах”. Теперь ей сорок.

Проект “пере-удочерения”, на который я ссылаюсь в этом письме, продвигался рывками, и Джули серьезно подумывала о том, чтобы сделать перерыв в терапии. Я думал, что это ее безусловное право — решать, когда встречаться со мной и встречаться ли вообще, и я хотел поддержать ее в принятии решений для себя. Тем не менее, я не был уверен в том, кто на самом деле выступал в пользу перерыва — Джули или ее ненависть к себе. Временами она говорила так, как если бы перерыв стал для нее каникулами, которые она смогла использовать для практикования рассчета на собственные силы. В другие моменты казалось, что ненависть к себе убеждала ее в том, что ее ситуация настолько безнадежна, что говорить со мной, или с кем-то вроде меня, бесполезно. В эти моменты казалось, что ненависть к себе могла быть близка к тому, чтобы уговорить ее сделать перерыв в самой жизни.

Я написал это письмо, чтобы поддержать ее в принятии решения в отношении ее действий. Рассматривая это как часть этого процесса, я надеялся, что она, возможно, поразмышляет над историей своей борьбы, которую мы не так давно сконструировали во время наших встреч. С этой целью, я ссылаюсь на историю ее борьбы со “старыми чувствами” сомнения, ненависти к себе и безнадежности, мягко предлагая ей деконструировать их, когда я пересказываю и соединяю те многочисленные яркие события, о которых она мне рассказывала.

Дорогая Джули!

Во время нашей последней встречи было похоже, что некоторые из старых чувств, с которыми вы так долго боретесь, взяли верх. Я знаю, что эти чувства могущественны и знакомы, настолько могущественны и знакомы, что они легко затмевают менее знакомые чувства.

Мое намерение, когда я пишу это, не заключается в том, чтобы действовать так, как если бы старые чувства не были важны, или пытаться убедить вас, что они менее значительны, чем они есть на самом деле. Они как значительны, так и важны. Тем не менее, мне кажется, что, если вы все еще заинтересованы в проекте по пере-удочерению себя, важной частью этого проекта могли бы стать забота и вскармливание новых чувств и идей о самой себе. Поэтому я подумал, что опишу некоторые из вещей, которые время от времени возникали в наших разговорах, и которые, как кажется, служат исключениями из старых знакомых мыслей и чувств.

На встрече, которая происходила в феврале 1993, вы рассказывали о двух примерах взаимоотношений, которые доставляли вам радость: одни — с вашей лошадью, Эйнджел, и другие — с вашей кузиной, Маргарет. Как вы знаете, мы говорили об этих взаимоотношениях и после этого. В той же беседе вы тепло рассказывали о пребывании на ферме в Миннесоте, когда вам было 11. Тогда вы сказали, что окончание колледжа было большим достижением, которое доставляло вам удовольствие. Вы также сказали, что примерно 10% позитивных суждений, которые люди выносят о вас, действительно пробиваются к вам и вызывают некоторые изменения в вашем самовосприятии, и вы сказали, что вам хотелось бы бросить привычку, связанную с самокритикой. Это наводит меня на размышления о том, что, если бы вы позволили пробиться к вам позитивным суждениям Маргарет о вас, какими они могли бы быть?

В марте вы рассказывали о том, как вы смотрели на людей, которые окружали вас на работе, и говорили себе невообразимые вещи: “Я могу делать то, что делают они”. В апреле вы говорили о том, что поняли, что ваши сотрудники не справляются с работой лучше, чем вы, во всех областях. Кроме того, вы сказали, что поведение ваших начальников не определяло, кто вы есть. (Если они были лишенычувствительности, то этот комментарий относится к ним, а не к вам.) Вместе с этими гранями опыта к вам пришли некоторые ощущения своей собственной значимости и качества, которые вы обнаружили в себе. Вы предпочли не называть их, однако не было бы полезным назвать их для себя снова?

В мае у вас была собственная квартира, вы окончили один курс по программе Эм-Би-Эй и готовились начать другой, вы также присоединились к группе для одиноких людей. Вы выполняли условия, состоящие в разговорах с членами группы по телефону, посещении кино и т.д. Вы пошли в оздоровительный клуб и начали брать уроки плавания. Вы рассказывали о том, что обладание собственной квартирой помогло вам увидеть себя “взрослой, компетентной и зрелой”. Вы сказали, что более взрослые чувства уменьшили вашу подверженность страху. В июне вы говорили о том, как вы учились рационально противостоять негативному самообсуждению и превращению ситуации в катастрофу. Я знаю, что, когда старые чувства берут верх, трудно разглядеть сквозь них то знание, которого вы добились, однако мне интересно, что бы вы, “тогдашняя”, посоветовали бы сейчас?

В августе, несмотря на некоторые препятствия, которые включали не оправдавшие надежд взаимоотношения и перелом лодыжки, вы закончили курс по маркетингу. Вы сказали, что подумывали о самоубийстве, однако, встав лицом к лицу с этим решением, вы предпочли ему альтернативу в виде продолжения карьеры в качестве ответственного человека. В октябре, хотя трудностей было очень много, вы держались знания, что вы можете работать и содержать себя. Вы рассказывали о том, как способность работать и содержать себя была значительным шагом к тому, чтобы стать ответственным человеком. На протяжении осени и зимы вы боролись с ощущениями стыда, негодности и неспособности быть любимой. Вы можете понять, что в те времена для меня на первый план выходило то, что вы продлжаете сражаться, что вы не смиряетесь?

Даже в это трудное время вы были способны восхищаться, по крайней мере слегка, мальчиками своего брата. Вы рассказывали, как проводили с ними праздники и ценили в них, что они “настоящие”, не фальшивые или лицемерные. Вы собрались работать в детском саду. Вы говорили, как замечательно видеть свою кошку вечером. Вы сказали, что вам действительно нравится включать на полную мощь радио в автомобиле по дороге с работы домой. Вы рассказывали о позитивных воспоминаниях: закопаться головой в гриву лошади, встреча рассвета на повозке с сеном.

Вы легли в больницу вместо того, чтобы сдаться голосам сомнения и ненависти к себе. Вы использовали перерыв, который предоставила вам госпитализация, для того, чтобы решить оставить работу, которая стала в высшей степени деморализующей и мерзкой. Вы почти сразу заговорили о том, как здорово не ходить на “эту работу” каждое утро. Мы разговаривали о проникающей силе и могуществе идей никчемности и стыда и привычек, связанных с пассивностью, о том, как вы решились противостоять этим семейным традициям.

Когда возникли заботы по поводу поиска новой работы, вы вспомнили, что однажды вы попали в число трех человек из 500 претендентов, которые были приняты на определенную работу. Вы также вспомнили, что наниматели сказали вам, что вы относитесь к 5% людей, у которых наивысшие шансы быть принятыми на работу.

В феврале 94-го вы рассказывали о том, как вы приняли установку “Мне все равно” в оздоровительном центре, чтобы не позволить себе поддаться самокритике. Вы продолжали говорить о способности представить себя на работе с установкой “Мне все равно” такого же рода. Позже в феврале вы сказали: “Я не думаю, что измениться невозможно, это просто трудно”. Вы сказали, что вы хотите пересилить страх, которому вы научились через образ жизни вашей семьи, и найти привязанность и одобрение, которых не могли вам дать родители. Разве вы не видите, как эти заявления, по крайней мере в моем представлении, соответствуют вашему проекту пере-удочерения?

Той зимой вы получили высшую оценку в своем классе на экзамене по бухгалтерии. Вы восприняли это как подтверждение того, что ваш мозг все еще способен функционировать. Вспоминая свою старую работу, вы начали понимать, как подло они с вами обошлись, и сказали, что рассматриваете уход с этой работы как позитивный шаг. Вы говорили, что у вас нет сожалений по поводу ухода, нет задних мыслей, и что это много значит для вас.

В апреле у вас был день, когда вы сыграли в ракетбол, купили учебники для новых занятий, записали учебную кассету и пошли на собрание АА (Анонимных алкоголиков??). У вас все еще сохранялось хорошее настроение от всего этого, когда вы пришли на нашу встречу на следующий день. На этой встрече вы сказали, что идея о том, что плохое настроение в настоящем не должно остановить ваше движение к лучшему будущему, была для вас полезной и мотивирующей. Позже, в тот же месяц, вы сказали, что убеждены в том, что стали более зрелой, более настойчивой и более искренней, нежели вы были раньше.

В мае вы смогли дать себе высокую оценку за четыре недели работы в _______, за правильное питание и за преодоление тяги к обжорству и выпивке. Вы сказали, что уделяеете меньше внимания тому, как вы выглядите, больше внимания — тому, что вы думаете о себе, и меньше внимания — тому, что о вас думают другие. Вы практиковали разговоры с людьми и отказ от черно-белого мышления типа “или-или”.

В июне вы сказали: “Я научилась функционировать в ситуации на работе”. “Я могу, по крайней мере, быть более ответственной, чем мой брат”. Вы ценили то, что выбрали ответственный стиль жизни.

В июле вы рассказывали, что лучше контролируете ситуацию и чувствуете себя не так плохо. В Четверг, перед нашей беседой, вы побороли искушение не идти на работу. Вы сказали, что пришли к пониманию того, что выслушивание мнений других людей на работе не создает ситуацию, угрожающую жизни. Вы говорили о том, что учитесь отстраняться, отбрасывать ожидания, связанные с вашими родителями. Вы также сказали, что стали разговаривать с собой по-другому. Что вы помните об этом сдвиге? Как бы вы могли укреплять те вещи, которым вы научились тогда?

Позже, в июле, вы продолжали рассказывать о сдвигах в ваших мыслях и чувствах. Вы сказали, что укрепилась ваша способность разговаривать с собой в течение неудачного дня на работе, что вы знаете, что, когда вы ощущаете негативные вибрации, это не обязательно должно значить, что люди действительно считают вас плохой. Вы сказали, что начали меньше регировать на других, не давая им установить власть над собой. Вы говорили о некоторых позитивных переменах в ваших взаимоотношениях с отцом — как вы пытались меньше реагировать на него, и как он понял, что вы более способны и заслуживаете больше доверия.

К августу вы говорили о том, что получаете позитивную обратную связь на работе. Люди говорили вам о том, что вам следует задуматься над продвижением вверх по служебной лестнице. Вы сказали, что приятно получать такую обратную связь, что хорошо получать некоторое “обучение основам реальности”. Вы начали понимать, что на работе никогда не было так плохо, как это вам иногда представлялось, и вы говорили, что эти позитивные послания поддерживали идею о том, что вы можете выжить, если сами будете проявлять активность.

Это как раз подводит меня к тем вещам, о которых я писал в письмах, начиная с ноября. Интересно, какие мысли и чувства возникают у вас, когда вы читаете эту в высшей степени отредактированную подборку тех вещей, которые вы рассказывали мне о своей жизни. Вы понимаете, что я мог бы прочитать это как историю прогресса? Что касается истории вашего прошлого, я знаю только то, что вам время от времени было полезно выходить из терапии на некоторое время, пока вы не чувствовали готовность сделать следующие шаги. Как видится с моего наблюдательного пункта, тот успех, которого вы добились в _______, и то, что вы начали укреплять свои позиции на новом месте — все это крупные шаги. Вы, вероятно, заслуживаете некоторого времени, чтобы оценить их и укрепить свои достижение, прежде чем ставить перед собой новые задачи. Как вы думаете, чтобы вы могли сделать, чтобы наиболее эффективно противостоять старым привычкам, сомнениям и страхам, пока вы обустраиваетесь в новой ситуации? Помогают ли вам размышления над прошлым прогрессом и приятными воспоминаниями? Я верю, что вы дадите мне знать, когда придет время.

Сердечно Ваш,

Джин

Джули все еще консультируется со мной. Некоторое время после этого письма она неуклонно прогрессировала в отстранении себя от сомнения и ненависти к себе. (См. письмо, которое я ей написал, в следущем разделе, “Расширяя идеи и истории, которые начались в ходе терапевтической беседы”, где приводятся некоторые примеры альтернативной истории, которую она начала сочинять в то время.) Затем одновременно произошло два несчастья. Компания, где она наконец нашла работу, которая казалась приемлемой, с гуманной политикой и начальником, которого она находила рассудительным, была поглощена более крупной и менее порядочной компанией. Начальника Джулии сменил некто, кого она охарактеризовала как “бездушный молодой автомат”. Людей увольняли напрво и налево. Оставшиеся старые сотрудники подвергались оскорблениям и загружались работой сверх нормы, что создавало атмосферу злобы, повиновения и безнадежности. Джули несколько месяцев держалась за свою работу, прежде чем решилась уволиться. Хотя ее уход произошел в результате решения не подвергать себя воздействию бесчеловечной атмосферы, он превратил ее в безработную.

На пике случившегося распались казавшиеся перспективными отношения с одним мужчиной. Когда отношения подходили к концу, я увидел, что Джули отстаивает тот тип взаимоотношений, который она считала приемлемым. Она же увидела в этом пример мужчины, которому нельзя доверять, и дальнейшее подтверждение того, что ее невозможно полюбить.

Эти события привели к тому, что в жизнь Джули вернулись сомнение и ненависть к себе и убеждение, что она — неполноценное человеческое существо. Она оставила свою квартиру и вернулась в дом своих родителей. Она изолировала себя от людей, работая на агентство “временных работников”, где она не остается на одном месте достаточно долго, чтобы можно было завести друзей.

В настоящее время она находится в рискованной ситуации. Она поступила на курсы для аспирантов, что может помочь ей найти лучшую работу в ближайшие годы. Она очень осторожно исследует некоторые коллективные виды деятельности. Она очень активно начала читать, пытаясь найти духовный/моральный/этический путь, который бы ее устроил. Она начала устанавливать отношения нового рода со своим отцом, такие, в которых, по ее мнению, они относятся друг к другу, как настоящие люди. Однако она все еще ведет достаточно изолированный, одинокий образ жизни. Идеи о том, что ей принципиально недостает чего-то, что есть у всех людей — некоего социального умения, или чувства принадлежности чему-то, или социальной привлекательности — постоянно угнетают ее, превращая каждый шаг в направлении установления контакта медленным, пугающим и болезненным. За долгое время эти убеждения уверили ее том, что ей не выкарабкаться до конца жизни.

Когда мы работали над рукописью этой главы, Джилл, которая консультирует Джули вместе со мной, предположила, что мы могли бы предложить вам, читателям этой книги, написать Джули. Я подумал, что это великолепная идея! Тем не менее, проблемная история так крепко держала меня, что я несколько недель не решался заговорить с Джули об этом. Я был убежден, что Джули либо, смутившись, отвергнет эту идею, либо посмеется надо мной, услышав что я предлагаю нечто дурацкое.

Когда я наконец упомянул что мы можем, с ее позволения, попросить читателей этой книги написать ей, она выразила сомнение, что кто-то откликнется, но также и любопытство, что могут сказать люди, если они действительно ей напишут. Ее готовность прислушаться к вашим мыслям, чувствам и реакциям, вызванным моим письмом и описанием ее истории, означает для меня ее растущую готовность общаться с людьми. В свете ее сегодняшнего жизненного опыта, я преклоняюсь перед ее бесстрашием, проявляющемся в открытости для писем. Помимо ваших реакций общего рода, есть ли вещи, которые вас особенно заинтересовали? Испытывали ли вы (или кто-то из других людей) переживания, связанные с недоверием к себе и ненавистью к себе? Могли бы некоторые люди, которые консультируются с вами, вместе с Джулией основать лигу “Да — человеческим связям, нет — ненависти к себе” (см. стр. ** — **)? Вы можете связаться с ней по адресу:

“Julie”

c/o Gene Combs

Evanston Family Therapy Center

636 Church St., #901

Evanston, IL 60201

США