Глава 7. — Я согласен, — сказал Борланд

— Я согласен, — сказал Борланд. — Говори, что нужно делать.

— Отлично. — Клинч с неподдельной радостью потер руки. — Теперь нам надо вернуть тебя в блок, чтобы ты встретился с Камазом и решил, что делать дальше.

— Как я вернусь в блок?

— Большого выбора вариантов у нас здесь нет, к сожалению, — ответил майор. — Единственный выход — просто открыть решетку и выпустить тебя.

— Это не опасно?

— Очень опасно. Неизвестно, как изменится репутация «семигранников» после того, как мы тебя впустили. Уже весь блок знает, что ты просто зашел, и охранники не смогли навести порядок. Не очень удобно. Придется создавать тебе соответствующую легенду. Но в любом случае ты в глазах бродяг станешь засланным казачком. Все будут думать, что ты шпион Центра.

— Я не шпион Центра, — заверил Борланд. — Это на тот случай, если ты решишь, что я хочу что-то у тебя выпытать.

— На этот счет не беспокойся. Я прекрасно знаю, что ты не шпион.

— Почему ты так уверен?

— Я же говорил, что у меня везде свои люди. Ты определенно никакой не шпион. Ты жертва обстоятельств.

Борланд кивнул, ничего не говоря.

Клинч щелкнул пальцами.

— У меня есть идея, — сказал он. — Тебе лучше всего выйти отсюда через час, когда число бродяг на пятачке будет минимальным. Камеры в это время будут открыты. Сможешь спокойно зайти к себе и все обдумать.

— Почему через час?

— Нужно тебя подготовить, — ответил майор и нажал на кнопку передатчика. — Сергей, приготовь чернила.

* * *

Спустя пятьдесят семь минут Сергей выпустил Борланда в общий блок. Все прошло достаточно просто. Камера на стене повернулась к нему и продолжила движение без сигнала тревоги или каких-нибудь других последствий. Сидящие на ступеньках сталкеры прекратили увлеченную беседу и уставились на Борланда как на очередное чудо света. Стоило решетке за его спиной закрыться, как любопытство сталкеров перешло в относительно активные действия: они встали как один, постепенно начали приближаться. При этом некоторые неприкрыто пытались прятаться за спинами товарищей, что вызвало у Борланда почти жалость.

— Проблемы? — спросил он. — Кому первому их решить?

Послышался треск пластиковых бутылок. Сами по себе они не ахти какое оружие, разве что если их разрезать под нужным углом. Однако наполненные водой они представляли собой оружие не хуже, чем носок, набитый песком.

Борланд остановился, закатал правый рукав как можно выше. Сталкеры сразу же остановились, некоторые отшатнулись с испугом.

На плече Борланда виднелась свежая татуировка. Болт с семью гранями.

Борланд беспрепятственно прошел сквозь толпу, направляясь к своей камере. Никто его не остановил. Он чувствовал взгляды сталкеров, сверлящие его спину. Знакомое ощущение. В Зоне ему то и дело приходилось наблюдать перепады отношения к себе. Симпатизирующие ему люди, как полагается, давали ему оценку при первой встрече. Почти всем приходилось разочаровываться.

Сейчас Борланду было не до этого. В его голове формировались очертания задачи, теперь вполне конкретной.

Он должен был попасть на верхний уровень «Вертикали» в определенное место и передать сообщение Клинча нужному человеку. Сейчас, когда у него появилась цель, все остальное не имело значения.

Свою камеру Борланд встретил в том же состоянии, в котором она была во время его ухода, — с той разницей, что Хрюс сидел на корточках на полу, раскладывая на нижней полке вырванные страницы из своего журнала.

— Это моя полка, — сказал Борланд.

Хрюс подскочил, едва не ударившись головой.

— Ты! — воскликнул он.

— Нет, — ответил Борланд. — Это призрак моего зомби, переваренный полтергейстом.

Поспешно собрав страницы, Хрюс залез на свою койку.

— Что там искал? — спросил Борланд.

— Хотел понять, как ты с помощью этой штуки прошел к «семигранникам».

— Волшебное слово надо знать.

— Вот его я и искал.

Хрюс уставился на вытатуированный болт.

— Тебя что, приняли к ним? — спросил он пораженно.

— Это что-то изменит между нами?

— Я не знаю, — затараторил Хрюс. — Ты мне скажи.

— Ты передаешь мне лидерство в каюте?

— Если тебе нужна верхняя полка, то я уступлю.

Борланд покачал головой.

— Лучше прекрати рвать книги, — сказал он, садясь на свой матрац. — В любом виде. Это нехорошо.

Его слова озадачили Хрюса до такой степени, что тот надолго замолчал. Борланд сидел, обдумывая следующий шаг. Ему был нужен Камаз, но со знаком «семигранников» было слишком рискованно заявляться к смотрителю. Не та территория. Татуировка давала ему некоторые преимущества в общем блоке, но не на балконе, служившем прогулочной дорожкой для старика.

Время работало в пользу Борланда. Камаз должен был уже знать, что одним из военных сталкеров стало больше. Пусть посидит, свыкнется с этой мыслью и, если надо, сделает первый ход.

Двадцать минут спустя никакого хода не последовало.

— Время покушать, — сказал Хрюс, выходя из камеры. — Ты идешь?

— Да, — ответил Борланд и понял, до чего он голоден. Прошлую кормежку он пропустил, а у Клинча совсем забыл попросить что-нибудь погрызть. Впрочем, если бы и не забыл, то все равно бы не стал обращаться майору с такими запросами.

Он снова расправил рукав, чтобы скрыть татуировку и не раздражать народ попусту. И без того уже весь блок знает, что случилось за сегодня. Однако люди вовсе не выглядели напряженными. Напротив, Борланд постоянно ловил на себе любопытные взгляды, лишенные агрессии. Он понял, что многие сталкеры, если не все, мечтали поменяться с ним местами. Попасть в число «семигранников» означало здесь приобщиться к великому, получить новый опыт, разнообразить скучную жизнь в тюрьме новыми впечатлениями. Несомненно, сила, объединявшая людей Клинча, была в разы мощнее, чем тухлая схема взяток, установленная Камазом. Сегодня режим старика серьезно пошатнулся. Камаз должен был либо уступить позиции, либо дать серьезный ответ на татуировку новичка. Конечно, оставалась вероятность получить заточку под ребро от одной из Камазовых шестерок по пути в столовую. Не факт, что Клинч что-нибудь предпринял бы на такой выпад.

Надо было наладить диалог с Камазом. Ничего другого не оставалось.

Столовую общего блока Борланд видел впервые. Она ничем не отличалась от любой другой тюремной комнаты для кормежки за одним исключением — здесь не было людей, раздающих еду. Также здесь не чувствовалось никаких пищевых запахов. Заключенные в порядке очереди получали запечатанные пакеты с сухими пайками, затем набирали воду в пластиковую посуду из гигантского самовара, полностью спрятанного в стене так, что торчал лишь небольшой кран. После этого каждый возвращался к столу, выбирал себе место и распаковывал пакет. Последнее действие всегда происходило с азартом — лотерея обеспечивала это чувство всем и каждому, независимо от содержимого пакета. Борланд убедился, что каждый садился там, где хотел, но в очереди за пакетами все стояли строго по номерам. Однако пакетами не запрещалось обмениваться. Кроме того, съедать содержимое нужно было здесь — выносить что-либо, кроме призов, запрещалось.

Борланд спокойно отстоял очередь, взял свой пакет, отошел в сторону. Налил себе воды, выбрал стол и сел на середине скамейки. Никто больше не подсел к нему, как он и ожидал. Вскрыв пакет, Борланд высыпал на столешницу стандартные армейские деликатесы — галеты, консервы, кусочек хлеба. Все запаковано в целлофан. Борланд не спеша растворил в кипятке все что нужно и принялся за еду.

— Здорово, — послышался голос с легким акцентом.

Рядом стоял Геворг со своим пакетом.

— Садись, — предложил Борланд.

— Я только спросить, как дела…

— Сядь, — настаивал Борланд. — Я теперь меченый… то есть татуированный. Надо показать им, с кем я готов есть за одним столом.

Геворг сел на скамью напротив него.

— Вот так, — кивнул Борланд. — Теперь на тебя распространяется репутация «семигранников». Никто не посмеет что-то против тебя вякнуть.

Глаза армянина довольно блеснули.

— Спасибо, — сказал он.

— Если кто поднимет на нас лапу, первый удар придется на меня, — продолжал Борланд. — Но я думаю, все будет хорошо. Только нас мало. Где Тигран?

— Где-то здесь.

— Позови.

Геворг посмотрел по сторонам, нашел брата, помахал рукой. Тот подошел и уселся рядом.

— Хрюс, — сказал Борланд громко. — Иди к нам.

Сосед по камере стоял, прислонившись к стене, прихлебывая кипяток. После зова Борланда он испуганно оглянулся, но все же присоединился к компании за столом.

— Это Хрюс, мой сосед, — представил Борланд. — Это мои друзья, Тигран и Геворг.

Судя по выражению лица Хрюса, в прошлом он явно чего-то не поделил с армянами.

— Ну, привет, — сказал он, стараясь не показать трясущиеся пальцы. — Э-э-э, кому что упало в лотерее?

Тигран усмехнулся, вывалил содержимое пакета на стол. Началось обсуждение лотереи и никчемности ее призов, которое постепенно переросло в разговоры о бренности всего сущего. Борланд не спеша доел свою порцию и только потом перевел внимание на остальных сталкеров в столовой.

Камаз находился в самом дальнем углу от него — явно не случайно. Заметив взгляд Борланда, он сжал губы и мотнул головой на выход.

Борланд пошел не сразу. Пусть старик понервничает.

Он пообщался какое-то время с товарищами, выслушал сетования на предмет отсутствия внятных призов в лотерее вот уже целый месяц. Вспомнили про Зону, помянули павших товарищей. Когда настала пора расходиться, Борланд попрощался с каждым персонально и вышел из столовой.

Он сразу направился на третий этаж, не замедляя шаг. Камаз уже был на верхнем балконе, посматривая с нескрываемым волнением.

— Как пищеварение? — спросил Борланд.

— Ты зачем мутишь воду? — разгневанно спросил Камаз. — Заказ отрабатываешь?

— Интересно было бы узнать, чей именно заказ. Я не думаю, чтобы за твое смещение здесь кто-нибудь бы заплатил. Не переживай, я не ссориться пришел.

— Зачем тогда? Передавай свое послание.

Сначала Борланд не понял его слов. Ему показалось, что Камаз и есть человек Клинча, законспирированный по самые помидоры. Затем понял, что в устах старика это была просто фигура речи.

— Нет никакого послания, — сказал Борланд. — Никто не пытается выбить из-под тебя трон. Ты сам видишь, что нравишься людям все меньше. И это не моя проблема.

— Чего ты хочешь? — прервал его старик.

— Мне нужна твоя помощь.

Камаз сильнее стиснул перила костлявыми пальцами с выпиравшими суставами. Все же он действительно постарел раньше времени — его подводило не только тело, но и самообладание.

— Что, твои не могут помочь тебе с просьбой?

— Мои заинтересованы в том, чтобы я обратился к тебе, — ответил Борланд.

— Чего ты хочешь?

— Мне нужно попасть на верхний уровень «Вертикали».

По лицу Камаза пробежала самодовольная ухмылка. Было видно, что он знает, как решить подобный вопрос. Авторитет словно просиял, как старейшина племени, которого уважают исключительно за некоторые знания, мало кому нужные, но известные только ему одному. И Борланд понял: Камаз сам заинтересован, чтобы кто-нибудь отправился наверх. Что-то ему там было нужно.

— Прежде чем мы обсудим твою просьбу, мне нужно знать одну вещь, — сказал Камаз. — Ты планируешь побег?

— Нет, я не планирую побег. Если ты хотел расстаться с этими уютными стенами, я понятия не имею, как тебе помочь. Мне нужно оказаться наверху, в Орловском централе.

— А затем?

— Затем я вернусь. Если, конечно, способ попадания наверх подразумевает возможность возврата.

— Подразумевает, — сказал Камаз.

— Стало быть, способ существует.

— Да.

— И кто-то им пользуется.

— Никто им не пользуется, — ответил Камаз угрюмо. — Потому что наверху тоже тюрьма. Есть только один путь попадания наверх в обход охраны, и он заканчивается крылом с заключенными.

— То есть тот, кто попадет наверх, все равно окажется за решеткой?

— Да, причем в куда менее вежливом обществе. Централ давно используется как СИЗО с нарушениями законодательства. Когда человек уже в изоляторе, но еще не в тюрьме, он опасен, как новорожденный ястреб. Сильно не укусит, зато кусает всех подряд.

Борланд мысленно с ним согласился. Человеку в тюрьме есть что терять. Заключенный знает назубок свои права — как юридические, так и бытовые. Знает, кому подавать руку, а кому не стоит, осведомлен насчет распорядка, лексикона, внутренних отношений, права собственности и прочих подводных камней. Самое главное — у заключенного есть личное имя и номер, его знают в лицо как сокамерники, так и охрана. Оказаться в изоляторе неучтенному человеку, да еще и являющемуся обитателем колонии снизу, — верная смерть.

— Я спросил, не хочешь ли ты бежать, по двум причинам, — произнес Камаз. — Во-первых, ты должен понять, что вылазка за пределы территории нижнего уровня уже является побегом. Именно так запишут в твоих бумагах, если тебя застрелят при поимке.

— Я понимаю.

— Во-вторых, я спросил тебя, вернешься ли ты назад, потому что хочу, чтобы ты вернулся.

— Это я тоже понимаю. Я должен тебе что-то принести сверху.

— Доказательство того, что ты сделаешь.

— Что я должен сделать?

Камаз повернулся к нему, глядя в глаза.

— Я говорил тебе, что в свое время сидел наверху?

— Да.

— Тогда были другие времена. Меньше компьютеров, больше бумажек. Я в изоляторе провел несколько месяцев, пока ждал суда. Перешел дорогу одному нехорошему человеку из политики. Его стряпчие нашли лазейку, и я просидел в централе намного дольше, чем заслужил. Но я сумел выжить и не опуститься.

Старик перевел взгляд на стену, вспоминая прошлое.

— У меня в изоляторе был свой бизнес. Я питался человеческим страхом и тем, чем от него пытаются избавиться. Видел десятки, сотни молодых пацанов, по дурке загремевших на нары. Видел офисный планктон, работяг, тунеядцев, беспредельщиков. Почти у всех были семьи. Я уже давно перестал удивляться, но так и было. За то время, что я был там, ни один человек не просидел в стенах централа, покинутый всеми. Обязательно есть кто-то, кому ты нужен. Обязательно есть кто-то, кто захочет передать тебе весточку или получить ее от тебя.

— Это и был твой бизнес?

— Да. Я передавал людям письма из дома и проносил кое-что внутрь. Иногда — запрещенные предметы. Еду, спиртягу, порошок. Были свои каналы среди вертухаев. Взамен я следил за порядком. Меня слушались. Мое слово было крепче стен и решеток. Люди быстро это поняли. Но было еще кое-что. Страховка на будущее.

— Страховка?

— Я вел журнал, в который записывал все, что делали охранники по моим просьбам. Сам по себе, он, конечно, не улика и в суде не проканает. Но все равно это был дичайший компромат, который быстро охватил почти весь учтивый персонал. Думаю, большинство из них работают там и сейчас.

— И чем тебе помогла это страховка? — спросил Борланд.

— Это были гарантии, что меня не прирежут, как свинью, по беспредельному навету.

— Нужно было еще знать, что эта страховка у тебя есть в принципе.

— Они знали, — беспечно ответил Камаз. — Охрана всегда знала про журнал. Я их сразу поставил в известность.

— Зачем?

— Затем, что у меня появилось средство против них. Из меня четыре раза пытались выбить сведения о том, где этот журнал хранился. Первые два раза прошли терпимо. На третий мне отбили почки. После четвертого я провалялся в медицинском блоке пару недель, кое-кто даже получил взыскание. После этого от меня отстали.

Борланд промолчал.

— Когда я выходил на волю, то имел беседу с начальником, — продолжал Камаз. — Я сразу дал ему понять, что не скажу, где журнал. Он знал, что записи остались где-то в тюрьме. Конечно, после моего ухода они там все перерыли. Но я также знаю, что ничего не нашли и не найдут.

— Ты хочешь, чтобы я принес журнал тебе? — спросил Борланд.

— Нет. Я хочу, чтобы ты нашел журнал и уничтожил его.

— Уничтожил?

— Такое обещание я дал начальнику. Сперва я хотел просто сказать ему, где спрятан журнал, чтобы он сам его нашел, но затем понял, что нельзя давать такой компромат в руки человека, который способен использовать его, чтобы еще больше прессовать своих сотрудников.

— Я понял, — сказал Борланд.

— Надеюсь на это. Потому что ты можешь помочь мне исполнить обещание, чтобы мое слово оставалось твердым. У старика в тюрьме больше ничего нет и быть не может, кроме его слова. Все эти подарки от новичков — всего лишь тлен.

— Почему ты сам не поднимешься наверх, чтобы найти журнал?

— Путь по «Вертикали» — не фунт изюму, — ответил Камаз. — Для этого надо быть молодым.

— Намек понятен.

— Журнал находится за широкой табличкой на дверях камеры 19. Эта каюта служила мне домом в течение всего срока.

— Ты несколько месяцев прятал опасные вещи в таком месте? — озадаченно спросил Борланд. — И никто его не нашел?

— Если хочешь что-то спрятать, клади на самое видное место, — ответил старик невозмутимо. — Для клетки самый лучший схрон — в ней же, но снаружи. Потому что искали только внутри.

— Как я докажу, что уничтожил журнал?

— Сожги его и принеси мне пепел.

— И ты поймешь, что это именно тот самый пепел?

— Я пойму. Когда ты будешь готов выходить?

— Я готов сейчас.

Камаз придвинулся к нему ближе, протягивая руку. Борланд пожал ее и почувствовал холодную сталь в ладони.

— В камере доктора есть особый кирпич, — сказал старик. — Третий слева и восьмой сверху. Он легко вытаскивается. За ним ты найдешь замочную скважину. Дальше действуй по обстоятельствам.

— Что значит «по обстоятельствам»? — спросил Борланд. — Что там, после поворота ключа?

— Слишком много вопросов. Ты найдешь дорогу. У тебя время до следующей переклички.

— И как я ее найду?

— Думай головой, сталкер. — Камаз постучал по своему лбу. — Здесь у нас нет ни часов, ни компаса, чтобы разобраться во времени и пространстве. Но одного у нас не отнять. Мы всегда знаем, где верх, а где низ.

* * *

Зайдя в уже знакомую камеру доктора, Борланд почувствовал, как челюсть снова начала болеть. Выругавшись на свою психосоматику, он принялся считать кирпичи на стене. Интересно, что подумает здешний костоправ, если сейчас случайно зайдет сюда? Оставалось рассчитывать на то, что доктор — тоже человек Камаза. С другой стороны, вряд ли много народу здесь посвящено в секреты смотрящего. Впрочем, если бы доктор понятия не имел о том, что его стена куда-то ведет, то не жил бы здесь. Кроме того, если удастся добраться до вершины «Вертикали» и вернуться назад, то возвращаться в общий блок придется тем же путем.

Найдя нужный кирпич, Борланд надавил на него. Ничего не случилось. Он вспомнил, что это не кнопка, и принялся выковыривать кирпич в свою сторону, расшатывая известку ключом. Ему подумалось, что сам ключ для того и предназначен. Мысль вовсе не была смешной, учитывая, сколько способов применения металлических предметов насчитывается в любой тюрьме.

Борланд чуть не ободрал пальцы, пока доставал кирпич, но все же через пару минут он его вытащил. За ним действительно оказалась замочная скважина. Сталкер сунул в нее ключ и плавно повернул в сторону, стараюсь не скрипеть. Любой необычный скрежет мигом привлек бы внимание. Звук взаимодействия металла с металлом прозвучал бы здесь ярче любых стереосистем.

Как Борланд и предполагал, вся стена оказалась одной большой дверью, которая повернулась на невидимых петлях. Из темного проема мигом повеяло сыростью и запахами канализации. Борланд быстро сунул кирпич на место, замаскировав следы своей деятельности, и протиснулся на ту сторону.

Первое время он в растерянности стоял в кромешной тьме. Классическим сталкерам помимо вестибулярного аппарата, подсказывающего верх и низ, явно не хватало лампочки во лбу. Борланд снова потянул дверь на себя, но она не поддавалась. Судя по строению замка, с задней стороны должна была располагаться другая его часть, в которую можно было бы вставить ключ, но в потемках нащупать его было невозможно, а свет с той стороны не пробивался.

Борланд подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Через некоторое время он различил рядом с собой очертания крупного прямоугольного предмета и направился к нему, стараясь не споткнуться.

Это оказался старый деревянный шкаф.

Самый обычный шкаф, не считая того, что он был слишком ветхим, чтобы оказаться хоть немного полезным. Тем не менее, открыв его, Борланд обнаружил внутри сразу несколько вещей. Прежде всего, на обратной стороне двери красовался побитый пылью и паутиной светодиод, включившийся от поворота петель — достаточно яркий, чтобы осветить пространство в шкафу. Непонятно, как система продолжала работать в таком диком запустении. Хотя еще неизвестно было, что за пространство располагалось под Орловским централом.

В шкафу были сложены заплесневелые одеяла, резиновые перчатки, различные инструменты. Прежде всего Борланда заинтересовал налобный фонарь, который он с нетерпением включил. Тут же осмотревшись с его помощью, Борланд понял, что задворки «Вертикали» представляли собой весьма гнилостные сооружения. Он оказался в непонятных катакомбах, слишком больших, чтобы служить веткой канализационной сети. До потолка было не менее четырех метров. В некоторых местах тьма над головой оказалась такой густой, что фонарь не мог пробиться сквозь нее. Вероятно, здесь должно было располагаться очередное крыло для расширения комплекса, но, как всегда, не хватило финансирования, или же строители попросту не рассчитали геодезические особенности места. Посветив фонариком под ноги, Борланд обнаружил тонкие струйки воды, бежавшие вдаль. Если Клинч и его команда занимались техническим обслуживанием колонии ради привилегий, то им наверняка приходилось периодически откачивать воду, чтобы избежать затопления. Не исключено, что они еще и подпорки ставили.

Борланд продолжил изучать шкаф. К его радости, на дне находился рабочий резиновый костюм, который он тут же натянул на себя. Костюм был на несколько размеров больше, как их, собственно, и проектируют чаще всего. Также в нем нашлось несколько рваных дыр, но Борланд это исправил при помощи нашедшейся здесь же синей изоленты.

Он изучил содержимое шкафа до сантиметра, но не обнаружил больше ничего интересного. Здесь не нашлось ни ножа, ни самого завалящего гаечного ключа. Только респиратор, который сталкер присоединил к костюму, позволив свободно болтаться на петле. Ничего странного, если допустить мысль, что это снаряжение предназначалась для заключенных на работах, которые в итоге так и не начались. Наверняка Камаз знал все тайны этого шкафа, но своих скелетов в нем он точно не хранил.

Оставив шкаф в покое, Борланд все же задержался, чтобы пособирать с грунта несколько мелких камней, которые он рассовал по карманам костюма. Не было никаких причин для подобных действий, но Борланд всегда слушал свою интуицию. Вполне могло оказаться, что он всего лишь следовал укоренившейся программе сталкера, побуждающей его всегда иметь при себе мелкие предметы для бросания. Классических болтов у него при себе не было, так что Борланд без труда заменил их подручным материалом. Неизвестно, в кого придется швыряться, да и балласт никогда не помешает.

Требовалось определиться со следующим шагом. Камаз сказал наверх — значит наверх. Борланд надеялся, что ему не придется дополнительно опускаться вниз, прежде чем он найдет точку, с которой можно будет возобновить путь. Еще раз осветив потолок, Борланд прикинул, какое общее расстояние отделяет его до верхнего уровня. Вряд ли «Вертикаль» была слишком глубокой. Быть может, до нужных камер ползти всего лишь метров сорок-пятьдесят.

Вот только никакого люка на потолке Борланд не заметил. Не было и лестницы. Борланд еще раз изучил внимательнее все стены и нашел наконец неровный ряд металлических скоб, уходивший вверх. Борланд вытащил один из камней и бросил в том направлении. Он бы не удивился, если бы в ответ ему вспыхнула аномалия. Если законы Зоны здесь действовали, то это определенно было бы электрическое образование. Будь аномалия на полу, то Борланд прозакладывал бы последний грош, что здесь бы появилось болото, от химического состава которого Менделеев залпом бы опрокинул изобретенную им водку.

Однако здесь никаких аномалий не нашлось. Учитывая, что «Вертикаль» наверняка предназначалась для сохранения сталкерских навыков у заключенных, эти катакомбы стали бы идеальным тренировочным полигоном. Это навело Борланда на мысль, что в действительности у Левина нет никаких технологий, позволяющих создавать аномалии. С другой стороны, каким образом он расставлял их в метро?

Борланд начал подъем по скобам, обдумывая эту задачу. Вряд ли у Левина мог быть аналог черного кристалла. Слишком сильный прорыв, чтобы продолжать дальше устаревшие ветки развития Центра. Это все равно что дрожать за мешок золотых монет, имея рог изобилия, способный регенерировать их бесконечно. К тому моменту, как Борланд добрался до ржавой решетки, закрывавшей отверстие для стока нечистот, он уже имел вполне рабочую гипотезу.

Кто-то в ЦАЯ действительно занимался компрессией аномалий, создавая оружие нового поколения. И сделал это так, что Левин не знал принципов этой технологии, и более того — не интересовался. Борланд даже остановился на секунду, чтобы обдумать эту мысль. Кому Левин мог настолько доверять, чтобы фактически передать управление разработками, не задавая при этом вопросов?

Он возобновил движение, обдумывая эту загадку. Про Левина он мало что знал, хотя под дулом оружейного ствола люди обычно не притворяются. Вероятно, человек Клинча в Центре был совсем не прост.

Узкая труба, по которой продвигался Борланд, внезапно закончилась резким изгибом вверх. Запах смрада усилился, что означало скорую перемену обстановки, и не факт, что к лучшему. Борланд посветил фонариком и увидел над собой прогнившие доски. Перед тем как попытаться их проломить, сталкер замер на целых пять минут, внимательно прислушиваясь к звукам. Где-то наверху капала вода. Пару раз слышался непонятный скрип.

Борланд решил рискнуть. Погасив фонарь, он забрался повыше, уперся плечом в доски и принялся толкать изо всех сил. Доски запрещали, затем одна из них внезапно развалилась пополам. Борланд поймал вывалившуюся половину, аккуратно положил сверху на пол и выбрался из трубы.

Оказавшись наверху, он сразу отошел в сторону, стараясь не шуметь. Без света было сложно понять, где он оказался, но строить догадки он мог. Прежде всего, запах плесени в этом месте пестрил ароматами сильнее, чем ржавчина и пыль. В стенах завывали ветра, свидетельствующие о том, что здесь находились трубы, выходящие, возможно, на самую поверхность земли. Еще здесь было гораздо жарче, чем внизу.

Борланд снова включил фонарь, предположив, что его бы давно уже заметили, если бы могли. Интересно, что на «Вертикали» происходит в случае бегства заключенного? Борланд никогда раньше не сидел в тюрьме, но все же знал некоторые особенности, присущие всем тюрьмам на этот случай. Прежде всего, охрана любой тюрьмы всегда относится к внутренним силам заведения и почти не имеет полномочий преследовать беглеца за ее пределами. В случае тревоги к зданию тюрьмы стекаются полиция, армия и порою охотники за головами. Все это подкрепление рассредоточивается вокруг объекта, не позволяя никому покинуть его стены. Именно поэтому бунты в тюрьмах — куда более частое явление, нежели побег.

Осветив внимательно комнату, Борланд так и не понял, что это за место. Было очень похоже на забытый погреб, куда в свое время свалили всякий хлам, оставшийся со времени стройки и не годный для присваивания. С точки зрения безопасности, конечно же, полный ужас. Эту лазейку могли пропустить, только если о ней никто не знал из людей, имеющих отношение к обслуживанию «Вертикали». По куче строительного мусора на полу Борланд попытался определить, сколько времени сюда никто не заглядывал. Получалось, что очень давно.

Как ни крути, но надо было лезть наверх. Вот только дальнейшие помещения относились уже к Орловскому централу, так что следовало быть максимально осторожным и по возможности держаться плана, полученного от Клинча. Надо было попасть в камеры восточного крыла. Борланд понятия не имел, как оно выглядит. Майор планами здания не поделился. Орловский централ был местом достаточно древним, почти легендарным, и планы его строения находились в свободном доступе с тех пор, как тюрьму на какое-то время превратили в госпиталь для туберкулезников. Теперь приходилось довольствоваться только своим вниманием, интуицией и удачей. Многие сталкеры не имели даже этого, но кто не имел — тот так и не покинул Зону.

Борланд по привычке наскоро осмотрел потолок, затем перешел к стенам. В одной из них оказалась дверь, частично заваленная металлическим стендом. Скорее всего стенд оставили внутри, но со временем он накренился и заблокировал собой вход. Возможно, этим объяснялось то, что здесь долгое время ноги человеческой не было. Разобрав выход, Борланд попытался открыть дверь. Заперто.

Замок выглядел не сильно сложным, однако ковыряться в нем не было времени. Вышибить его оказалось намного быстрее. Борланд едва не потерял равновесие, но вовремя схватился за дверной косяк.

Он оказался в ярко освещенном коридоре. От неожиданности впечатление оказалось до того сильным, что Борланд чуть не запаниковал. Он поспешно рванулся обратно во мрак, затем взял себя в руки и снова выглянул, первым делом высматривая людей, затем камеры наблюдения. Ничего опасного он не обнаружил. Стало быть, это место не предназначалось для содержания заключенных. И в плане санитарии здесь тоже администрация похвастаться не могла.

Однако Камаз говорил, что он попадет прямо к камерам изолятора. Или здесь все перестроили, или же изолятор совсем рядом.

Коридор, судя по всему, был целиком техническим, но в отличие от кладовки не заброшенным. Здесь точно работали люди, хотя и нечасто. Борланд оглядел себя при свете дневных ламп и прикинул, что ходить здесь в таком виде, мягко говоря, не рекомендуется. Да и вообще вряд ли здесь можно было просто так расхаживать посторонним людям в расчете то, что работники не знают друг друга в лицо. Персонал тюрем — не та категория трудоспособных граждан, которая часто претерпевает текучку кадров.

С другой стороны, находиться в тюремный робе нижнего сектора «Вертикали» означало навлечь на себя куда большие беды, поэтому Борланд не спеша принялся ходить от одной двери к другой в поисках любых ресурсов, которые могли бы ему помочь продвинуться дальше. Одна из комнат оказалась складом одинаковых стульев противного кислотного цвета, в другой он нашел залежи банок из-под краски. Наверняка где-то существовали бухгалтерские отчетности, по которым банки были полными, а стулья безупречными. Во всяком случае, общий блок со сталкерами краской из этих банок точно не красили. Все эти детали дополняли удручающий облик Орловского централа, превращая и без того угрюмое место в мусорку для человеческой совести.

Ничто из этого хлама не приближало его к решению основной задачи. Даже самый захудалый ломик пригодился бы, хотя Борланд не представлял, с кем он собирался здесь воевать. Любой встретившийся ему работник, не говоря уже об охране, стал бы огромнейшей проблемой. В его положении было нежелательно вступать в схватку, независимо от прогнозов на ее удачное разрешение, а для скрытного перемещения по местности было слишком мало данных, и при этом — слишком много коридоров и запертых дверей.

Пока Борланд размышлял, одна из дверей неожиданно открылась, и в проем шагнула нога в военном сапоге. Если бы вместе с тем послышалась бодрая речь нескольких человек, можно было бы сразу падать мордой в пол и отдавать себя на милость служивых. Теперь оставалось лишь попытаться постоять за себя.

Борланд рванулся вперед, вычисляя на ходу, где находится голова охранника, и заодно надеясь, что тот не окажется в шлеме. В Зоне ему уже приходилось отвешивать локтевой удар человеку в каске — вполне достаточный опыт, чтобы никогда больше не пытаться его повторять.

Охранник едва успел увидеть Борланда, как получил мощнейший удар в верхнюю часть лба. Борланд переоценил его рост. Он рассчитывал попасть в переносицу или хотя бы в нос, чтобы наверняка залить лицо кровью и получить преимущество в дальнейшем окончании схватки. Но не удалось — охранник мигом сориентировался, отвесил встречный удар практически вслепую и попал Борланду в челюсть.

Это скорее походило на касание, однако получить второй раз за день по тому же месту было совсем не романтично. На остатках дыхания Борланд врезал противнику в живот, попав в солнечное сплетение. Лучше, чем ничего.

К тому времени охранник, судя по выражению его лица, собирался переполошить воплем все тюрьму и половину города в придачу, но Борланд сбил ему эту попытку ударом в живот. Оставалось только закрепить успех. Сталкер оттеснил охранника в комнату, из которой тот вышел, попутно бросив беглый взгляд на интерьер. Ничего похожего на оружие он не обнаружил. Не очень удобно, но, с другой стороны, противник также не сумеет им воспользоваться. Прежде всего нужно было удостовериться, что теперь противник точно не поднимет шум, даже если придется пропустить парочку ударов. Борланд добрался до горла противника и сделал короткий, но эффективный тычок, затем еще раз боднул в солнечное сплетение и провел ряд прямых в живот.

В следующий момент охранник зарядил ему в лицо с такой силой, что искры полетели. Борланд зашатался и повис на противнике, чтобы не упасть. Ему требовалось выиграть лишь пару секунд и не получить за это время ударов по голове. Близкий контакт мог оказаться неплохим решением, если только противник не знал, как вести бой таким образом.

Расчет оказался верным — охранник слепо лупил по спине, ни разу не попав по важным органам. Возможно, пару он выиграл, но точно проиграл бой. Подставив подножку, Борланд опрокинул его на пол и навалился сверху. Схватив охранника за голову, он несколько раз сильно приложил его затылком о пол. Охранник тут же обмяк, Борланд перевернул его на живот, затем метнулся к двери и закрыл ее.

Надо было как можно быстрее перевести дух и определить свои дальнейшие действия. Первым делом Борланд ощупал карманы охранника и вытащил его удостоверение. Ничего особенного, парень просто работал в централе обычным вертухаем. Это определенно не был сотрудник ГРУ, случайно забредший сюда снизу. Впрочем, если бы он действительно являлся проштрафившимся бойцом из управления, у Борланда не было бы никаких шансов сделать его в схватке один на один. В Зоне еще может быть, но не здесь. Территория тоже имела значение.

Переодеваться в форму охранника Борланд не стал — это шло вразрез с его планами. Вот некоторые элементы снаряжения могли ему пригодиться. Борланд лишь снял с охранника часы и надел себе на запястье. С этого момента он должен был следить за временем.

Клинч дал четкие указания. У него оставалось всего шестнадцать минут до прихода связного. Борланд едва не пришел в ужас от такой раскладки — режим «Вертикали» определенно подорвал его чувство времени. Ему казалось, что в запасе еще несколько часов.

План майора состоял в следующем: связной придет в изолятор в качестве адвоката, имея все необходимые бумаги, в строго определенное время, чтобы встретиться с заключенным из камеры 17. Через четверть часа Борланду предстояло стать этим заключенным. Для этого требовалось предпринять ряд мер: добраться до записей постояльцев и подделать их, раздобыть форму, попасть в саму камеру, не вызывая подозрений — не исключено, что там сидят двадцать человек, ни один из которых его, разумеется, не знает, — и найти способ после встречи с адвокатом беспрепятственно выбраться обратно в теплую и уютную каюту, где Хрюс, вероятно, уже склеивает свои страницы.

Теперь про эту цепочку можно было забыть. И даже не из-за лимита времени или неминуемых сложностей в выполнении этих шагов, сколько из-за заронившихся в голове Борланда подозрений насчет истинных намерений Клинча. Не факт, что план действительно предусматривал возвращение. Иначе на кой ему понадобился человек со стороны? Единственной причиной, по которой майор не мог сам сгонять наверх, была невозможность воспользоваться услугами Камаза по получению ключа, но сейчас Борланд понимал, до чего нелеп и смешон этот предлог. Вот ему самому татуировка с болтом никак не помешала получить желаемое.

Быстро придумав обходной путь, Борланд все же стащил с охранника одежду. Комбинезон уборщика оказалось снять намного проще, чем надеть, — склеенные изолентой куски костюма разошлись еще больше, превратив комбинезон в кучу резиновых лоскутов. Пожалуй, в мире двадцать первого века не осталось ничего прочнее, чем синяя изолента.

Форма охранника на Борланде сидела настолько неудобно, насколько было возможно. Радовало, что сам боец в этих шмотках выглядел не лучше. Сталкер обездвижил охранника с помощью обрывков каната, висящих на вбитых в стену крючьях. Затем покинул комнату.

Одиннадцать минут. Борланд дошел до ближайшей развилки и на ее углу нашел план этажа. Ценнее артефакта он и придумать не мог. Жадно изучив взглядом каждый закоулок, Борланд постарался запомнить как можно больше и быстрым шагом направился к камерам.

Камаз говорил, что в Орловском централе смотрели на закон сквозь пальцы, и в этом был один положительный момент: отсутствие строгого регламента. По пути Борланд встретил двух человек — азиата, подметавшего пол, и еще одного охранника, лениво читающего газету. Ни один даже не поднял на Борланда глаз. Если на предприятии никто не смотрит за исполнением приказов, то их можно и вовсе не отдавать. Конечно, попытайся он выйти за ворота или перебраться через стену, исход бы оказался плачевным. На стене уже никто халтурить не будет. Вот внутри все было не в шоколаде, как и описывал Камаз. В нормальной тюрьме Борланд не прошел бы и одного коридора, не посмотрев при этом в лицо человеку за стеклом, который нажатием кнопки открыл бы дверь тому, кого знает. «Вертикаль» в этом плане оказалась местом отсталым. Хотя от изолятора, устаревшего морально и технически, ничего другого ждать не приходилось. Что говорить о порядках в колонии, где одна из камер превращена в открытый музей? Именно эту деталь Борланд и знал про Орловский централ, славящийся уже тем, что здесь когда-то сидел сам Дзержинский.

Быть может, полный вариант комплекса и планировался как совершенная тюрьма, но до этого оставалось еще слишком много работы. Пока что сталкер ловил все недочеты в организации, чтобы достичь нужной цели. В недрах дуба под названием «Вертикаль» он чувствовал себя термитом, так что оставалось только грызть кору.

До камер Борланд добрался еще минуты через три, успев сжечь немало нервных клеток. Здесь располагалась будка охраны, в которой орал телевизор. Внутри никого не было. Похоже, что кто-то предпочитает слушать трансляцию издали, а не смотреть ее. Или же местный авторитет оказался капризнее Камаза и выторговал себе право на приток звука. Во всяком случае, сейчас это было очень удобно — Борланд заглянул внутрь и взял связку ключей со стола. Заодно прихватил лежащую на тумбочке заточку — кусок заостренного металла с рукояткой из пробки. Мало ли что ему пригодится.

Электричества на эту часть тюрьмы не жалели, о чем свидетельствовали залитые ярким светом стены, пожелтевшие от времени. Вот бы куда краска пригодилась. Не исключено, что заведение собирались в ближайшем будущем сворачивать. Объяснить по-другому все это безобразие было сложно.

Заключенных было мало, не больше трех человек в камере. При виде Борланда они перестали шушукаться и впились в него взглядами. Не глядя на них, сталкер добрался до двери с табличкой 19 и как ни в чем не бывало принялся ее отвинчивать. Никто из следящих за ним не проронил ни слова.

Журнал Камаза оказался там, где тот и рассказывал. Потрепанный, с загнутыми краями, воняющий плесенью, он напоминал давно утерянную инкунабулу. Настоящий дневник узника, не больше и не меньше. Борланд спрятал его за пазуху.

По ту сторону решетки за ним испуганно смотрел молодой парень с бритой головой. Увидев журнал, он подскочил к двери и трясущимися руками схватился за нее.

— Начальник, это не мое, — простонал он. — Мамой клянусь!

— Мамой, говоришь? Отойти от двери!

Парень чуть не заплакал, глядя, как Борланд перебирает ключи в поисках нужного. К счастью, они были пронумерованы, и сталкер открыл замок, стараясь сильно не дребезжать. По его меркам, в столь расхлябанном подобии колонии у него было несколько минут, прежде чем его присутствие здесь будет раскрыто. Кто-то хватится ушедшего охранника, или человек из будки заметит пропажу ключей, или еще что-нибудь случится. К тому времени лучше уже оказаться в комнате для встреч. Дальше придется импровизировать.

Однако Борланд не знал, где находится эта комната. Зато знал напуганный парень.

— К тебе адвокат, — сурово сказал Борланд, беря парня под локоть. — Хоть ты и не заслуживал. Наручники надо?

Парень замотал головой.

— Сам пойдешь?

— Да.

— Тогда топай. Шаг вправо или влево — расстрел. Прыжок — попытка улететь. Двинул!

Заключенный поспешно направился по коридору, не догадываясь, что сам указывает охраннику дорогу, а не наоборот. Вероятно, по этому принципу в Зоне и работала система отмычек. Берется необстрелянный воробей и отсылается в самое пекло, думая, что товарищи за спиной подстрахуют. Как правило, они умирали раньше, чем успевали понять свою ошибку. Борланд никогда не работал с отмычками и считал это непристойным, постыдным делом. Хотя в этом плане мало кто разделял его мысли.

По пути мимо них пробежал таджик с ведром, половой тряпкой и шваброй. Борланд позволил ему пройти, посмотрев в сторону, из которой тот пришел, и таджик ускорил шаг. Наверняка хреново помыл, потому и боится, что к нему прицепятся. Корпоративная этика, помноженная на дедовщину, зачастую получала весьма причудливое воплощение.

Парень дошел до двери, напоминающей вход в школьный класс. По ту сторону наверняка все сделано из прочной стали, но заключенным некуда бежать из комнаты для встреч, кроме как обратно в коридор. Отсюда и экономия на материалах. Оставался вопрос: каким образом адвокат добивается вывода подзащитного из камеры? По логике, он должен был попросить человека из администрации оформить бумаги, затем за заключенным должны сходить и привести. Борланд не видел, чтобы кто-нибудь шел ему навстречу. Быть может, бумажная волокита немного затянулась…

— Жди здесь, — приказал он парню, открывая дверь. — Не двигаться, а то шкуру спущу.

Тот испуганно закивал, и Борланд понял, что он так и сделает. Если надо, будет стоять, пока ноги не отвалятся. Сталкер открыл дверь и зашел внутрь, закрыв за собой дверь.

Он сразу понял, что попал, куда нужно. Узкая комната, разделенная поровну перегородкой с толстым стеклом. И там, и здесь — по одному креслу. Телефонных трубок не видно.

С той стороны сидел молодой человек в сером костюме и черном галстуке, поглаживая крышку запертого «дипломата». Завидев Борланда, он с удивлением уставился на него.

Сталкер удивился не меньше. Связной Клинча имел к адвокатам столь же малое отношение, как он сам — к заключенным Орловского централа.

Потому что Борланд очень хорошо знал пришедшего к нему человека.

Это был Уотсон.