С65 Социальная и культурная динамика / Питирим Александрович Сорокин; пер. с англ., вст. статья и комментарии В.В. Сапова. — М: Астрель, 2006. — 1176 с.: ил., 24 с. ил.
ISBN 5-271-13359-1
Главный труд выдающегося русско-американского социолога П.А. Сорокина (1889-1968) был издан в США в четырех томах в 1937-1941 гг. и в последующие годы приобрел славу классического труда в области социологии и культурологи. Основной пафос сочинения — отрицание всемирных естественно-исторических закономерностей, действующих, подобно законам природы, с «железной необходимостью». На основе анализа огромного статистического материала Сорокин доказал, что на протяжении всей человеческой истории происходит поочередная смена трех «суперси стем»: чувственной, идеационэльной и идеалистической. Будущее не прс допределено, и каким оно будет, считает Сорокин, зависит от каждого из нас.
Книга переведена практически на все европейские языки и ряд азиатских. В 1957 г. Сорокин подготовил сокращенное и адаптированное издание «Социальной и культурной динамики», с которого и сделан настоящий перевод. Перевод снабжен обширными комментариями и аннотированным указателем имен.
|
|
Книга предназначена студентам и аспирантам социологических факультетов и всем, кто интересуется проблемами социологии, социальной
философии, культурологи и истории.
УДК 316.3/.4
ББК 60.5
ISBN 985-13-5755-3 (ООО «Харвест»)
© В.В. Сапов, перевод, вступительная статья, комментарии, 2006
© МГУ им. М.В. Ломоносова, социологический факультет
МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ» СОЦИОЛОГИИ
Я в старой Библии гадал И только жаждал и вздыхал, — Чтоб вышла мне по воле рока И жизнь, и скорбь, и смерть пророка... Н.Я. Огарев
Питирим Александрович Сорокин (1889-1968) относится к тому редкому типу ученых, чье имя становится символом избранной ими науки. На Западе он давно уже признан одним из классиков социологии XX столетия, стоящим в одном ряду с О. Кон-том, Г. Спенсером, М. Вебером. «Среди нынешних социологов, — писал в некрологе, посвященном Сорокину, его друг и коллега Н.С. Тимашев, — нет ученого столь же высокого ранга, как П.А. Сорокин»1. Возможно, в этом есть некоторая доля преувеличения, но вот, однако, мнение другого американского социолога, Уилберта Мура, который сблизился с Сорокиным в последнее десятилетие его жизни и даже перешел с ним «на ты» (on a first name): «Co смертью Сорокина — этого блестящего, неоднозначного, новаторского, а иногда и обаятельного человека — все мы стали беднее. И кто может сказать — насколько именно?»2
Несомненно, что к началу 60-х гг. XX в., когда Сорокин уже около сорока лет был «американским» социологом, забытым, точнее говоря, преданным забвению и замалчиванию на своей родине, — и, казалось, уже навсегда, — он прочно занимал место в первой десятке ведущих социологов мири Взлет на вершины науки уроженца зырянской деревушки,.кители которой не знали даже замков на дверях, чем-то напоминает жизненный путь М.В. Ломоносова; а по личностно-человеческому темпераменту Сорокина можно сравнить с Дж. Лондоном — столь захватывающей и полной драматических коллизий была его жизнь.
|
|
Наличие русского перевода автобиографии П.А. Сорокина3 избавляет нас от необходимости сколько-нибудь подробно из-
1 Тимашев Н.С. Научное наследие П.А. Сорокина // Социологос М., 1991, вып. 1, с. 464. г Moore W.E. Pitirim Sorokin (1889-1968) [In memoriam] // The American Sociologist. 1968, vol. 3, Ne 2, p. 159. 3 Сорокин П.А. Дальняя дорога. М., 1992.
4 В.В. Сапов
лагать его «жизненный путь». Уместнее будет хотя бы вкратце проанализировать и дать оценку «российскому периоду» научного творчества Сорокина, который, на наш взгляд, является именно тем фундаментом или, если угодно, той почвой, на которой только и мог вырасти американский социолог Pitirim A. Sorokin. Без учета этого периода — по-своему блистательного и чрезвычайно плодотворного — американский взлет Сорокина придется признать не иначе как «чудом». Дело в том, что Сорокин с самого начала своей научной деятельности в Соединенных Штатах буквально потряс американцев. Когда появилась книга Сорокина «Современные социологические теории» (огромный том, насчитывающий более 700 страниц), «Эдвард Шиллс, — по словам Р. Мертона, — считавшийся суровым критиком, был потрясен этой книгой, хотя и гордился собственными познаниями в области эмпирической социологии больше, чем кто-либо другой»4. Возможно, «американский коллега» испытал бы меньшее потрясение, если бы он был больше осведомлен о той социологической «выучке», которую Сорокин прошел в России. Н.С. Тимашев был абсолютно прав, когда писал: «Сорокин завоевал себе имя и положение в чужой стране. И все-таки его торжество — не только личное, но и торжество Петроградского университета и русской науки»3.
Есть и еще ряд немаловажных причин, в силу которых анализу американского периода творчества Сорокина необходимо, на наш взгляд, предпослать хотя бы «краткий очерк» периода российского. Этот — т. е. российский — период менее всего известен на Западе и в Америке и, по-видимому, совсем «не участвовал» в становлении всемирной известности Сорокина. Работы Сорокина, написанные им еще в России, на английский язык, насколько нам известно, никогда не переводились. Получается так, что для «американского» социолога П. Сорокина «русский период» творчества оказывается своего рода инкубационным периодом, «годами учения», очень интересными и по-своему продуктивными, но — не более того. Характерно в этом отношении то обстоятельство, что в «интеллектуальной биографии» Питирима Сорокина, написанной американским исследователем его творчества Б. Джонстоном, русскому периоду посвящена одна глава, всего лишь 22 страницы, тогда как вся
4 Мертон Р. Фрагменты из воспоминаний // Социологические исследования. 1991, № 10, с. 128.
5 Тимашев Н.С. Три книги о П.А. Сорокине // Социологос. М., 1991, вып. 1, с. 460.
6 Johnston B.V. Pitirim A. Sorokin: an intellectual biography. University Press of Kansas, 1995.
«Магический кристалл» социологии
монография, без примечаний, насчитывает более 270 страниц6. «Процентное соотношение» «российского» и «заокеанского» периодов творчества Сорокина явно завышено в пользу второго! Между тем, именно за те десять лет, которые длился «российский период» творчества Сорокина (1913-1923), у него созрели замыслы всех дальнейших его тем и, что особенно важно, наглядно обозначились те этапы его творческой эволюции, которые он и проделал в течение своей последующей жизни, хотя эта эволюция и растянулась на сорок с лишним лет и протекала в основном на чужбине.
|
|
Прежде чем перейдем к этой эволюции, укажем еще хотя бы одну причину, почему без понимания и анализа «российского периода» творчества Сорокина не вполне понятным остается и его американский период, да и, пожалуй, Сорокин «в целом». Каким бы странным ни показалось это на первый взгляд, Сорокин, тем не менее, является типичным представителем той эпохи, которую ныне принято называть «серебряным веком» русской культуры или русским религиозно-философским ренессансом, — пусть даже и в такой «нетипичной» области, как социология. Хронологические рамки этой эпохи обозначить довольно трудно, поэтому можно предложить лишь условные, но зато весьма символичные «рубежи»: от цареубийства 1 марта 1881 г. до цареубийства 4/17 июля 1918 г. Таким образом, эта чрезвычайно яркая, насыщенная необычайными взлетами и озарениями и не менее глубокими падениями эпоха длилась неполных тридцать восемь лет и, по нашим подсчетам, на сто с небольшим дней короче земной жизни А.С. Пушкина. Имя великого национального поэта упомянуто нами вовсе не всуе, а вполне сознательно. В судьбе Пушкина непостижимо провидческим образом была предугадана дальнейшая судьба и всей русской культ/'ры: сначала лицейские беззаботные шалости, затем стремительный ошеломляющий всплеск гениальности и столь же стремительная и ошеломляющая гибель.
П.А. Сорокин, родившийся в 1889 г., был, таким образом, младшим современником русских символистов (он всего лишь на девять лет моложе А. Блока и А. Белого) и жил, по сути дела, в той же, что и они, интеллектуальной и духовной атмосфере, и уже в силу одного этого не мог остаться совершенно чуждым ей. Разумеется, нужно учитывать, что Сорокин не был поэтом, художником, писателем — т. е. не принадлежал ни к одной из тех профессиональных категорий, с которыми чаще всего ассоциируется понятие «серебряного века», но это в данном случае дол-
о В.В. Сапов
жно нас смущать меньше всего: «за видимыми различиями и особенностями людей, — можно сказать вслед за Гегелем и И.А. Ильиным, — обнаруживается творчески несущая их субстанциальная Всеобщность, жизненно объединяющая всех людей как свои единичные модификации»7. Будучи такого рода «единичной модификацией», Сорокин, на наш взгляд, проделал эволюцию, которую в самом общем и схематичном виде вполне можно охарактеризовать типично русской формулой «от марксизма к идеализму». Правда, с целым рядом оговорок. Вместо «от марксизма» (марксистом П.А. Сорокин никогда не был и никогда не считал себя таковым) нужно поставить — «от революционизма», а вместо «к идеализму» — «к интегрализму». Ин-тегрализм — то есть ту философию, которую Сорокин впоследствии считал «своей»8, — вообще можно рассматривать как своеобразную светскую модификацию русской идеи Всеединства, выдвинутой B.C. Соловьевым, но истоки которой надо искать еще раньше — у славянофилов и Ф.М. Достоевского. Отметим и другие черты той «субстанциальной Всеобщности», единичной модификацией которой — вольно или невольно, сознательно или бессознательно — был Сорокин. Характерной чертой эпохи, в которой жил Сорокин и в атмосфере которой происходило его духовное и интеллектуальное становление, был утопизм. Пожалуй, трудно найти в России того времени хотя бы одного крупного мыслителя, который в той или иной степени не был бы заражен, а то и отравлен духом утопизма. Борец с социальными утопиями оказывался утопистом в области гносеологии, «реалистический символист» строил «театральную» утопию, композитор — бредил идеей конца света, наступающего под аккомпанемент его музыки и т. д., и т. п. — примеры можно приводить бесконечно. В такой атмосфере социологу — сама наука которого родилась из «духа утопии» — как говорится, сам Бог велел быть утопистом. И мы, действительно, неоднократно встречаемся с элементами утопии в научных построениях молодого Сорокина9. Другую особенность русского «серебряного века» можно было бы назвать универсализмом. Для русской культуры это была, возможно, последняя (или запозда-
|
|
7 Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. СПб., 1994, с. 444.
8 Сорокин П.А. Моя философия — интегрализм // Социологические исследования. 1992, № 10.
* См.: Гальцева Р.А. Очерки русской утопической мысли XX века. М., 1992; Исаев И.А. Политике-правовая утопия в России. Конец Х1Х-начало XX в. М., 1991, с. 102-110.
кристалл» социологии 7
лая? — в данном случае это не имеет значения) вспышка «энциклопедизма». Большинство ученых и мыслителей того времени отличает многогранность талантов и творческих свершений. Философ «по совместительству», как минимум, был еще и публицистом, литературным критиком, писателем, общественным деятелем... Писатель или поэт претендовал на оригинальную философию. Типичны в этом смысле такие «синтетические» личности, как Вяч. Иванов, Велемир Хлебников, П.А. Флоренский, П.Б. Струве и многие другие. Границы между факультетами стирались, и в этом были свои плюсы и минусы. Не остался в стороне от этого процесса и П.А. Сорокин, который в бытность свою в России попробовал себя на самых разных поприщах. В рамках только социологии ему было, разумеется, тесно. Он писал статьи и на литературные темы, писал даже полубеллетристические произведения, рассказы и стихи, писал на разные темы — от «пережитков анимизма у зырян» до «современной любви» (с характерным посвящением — Александру Блоку). В своих сугубо социологических произведениях он постоянно вторгался в «смежные» области — чаще всего философию и психологию; за подобные «экскурсы» ему нередко доставалось от критиков. Как бы там ни было, но и в этом отношении Питирим Сорокин был типичным сыном своего века. С отмеченными выше чертами тесно связана еще одна характерная особенность русского «серебряного века»: вся его культура, порой даже на бытовом уровне, была пронизана эсхатологизмом, идеей конца света, которая, конечно, всеми понималась по-разному — от буквального ожидания апокалиптической катастрофы до хотя бы близкого свержения царизма. В общественной психологии того времени причудливо переплелись страх и ликование, что нередко приводило к массовой истерии, особенно ярко пргчвившейся в период революции 1905 г. В русской науке того времени «эсха-тологизм» проявлялся особым образом. Ученый (имеется в виду, конечно, гуманитарий) «в ожидании конга» стремился как бы подвести окончательный итог в избранной им области знания, раз и навсегда, окончательно и бесповоротно решить проблему и дать, наконец, ответы на все «проклятые вопросы». Эта тенденция была, по сути дела, проявлением той же самой болезни, которой в прошлом веке был заражен и Запад и которую П.И. Новгородцев удачно назвал «верой в возможность земного рая»10. Вера эта, носителями которой, по Новгородцеву, были, с одной стороны, Руссо, Кант и Гегель, а с другой — Конт, Спенсер и
Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991, с. 17.
S B.B. Canoe
Маркс, сводилась к двум пунктам: «1) что человечество, по крайней мере в избранной своей части, приближается к заключительной и блаженной поре своего существования, 2} и что они [вышеназванные мыслители] знают то разрешительное слово, ту спасительную истину, которая приведет людей к этому высшему и последнему пределу истории»11. Внешним образом эта уверенность в собственном владении «разрешительным словом» проявлялась в «многотомьи», которым отличались в равной степени как К. Маркс, так и О. Конт и Спенсер и, скажем, учитель Сорокина М.М. Ковалевский, выпускавший иногда тома объемом более тысячи страниц. Психологически эту писательскую «гигантоманию», граничащую порой с графоманией, понять нетрудно. О. Конт, написавший шесть томов «Позитивной философии», считал, что на этом развитие науки закончено; будущим поколениям ученых остается лишь кое-что уточнить, самое большее, — кое-что добавить, но, в общем, отныне их роль незавидна: они обречены быть комментаторами слова Учителя, более или менее удачливыми или неудачливыми, более или менее талантливыми или бесталанными, — но не более того. «Абсолютная истина» найдена, законы исторического развития найдены — остается только открыть кафедры, на которых будут изучаться «Капитал», или «Курс позитивной философии», или «Заратуст-ра» (Ницше, хотя он и не писал шеститомных сочинений, по своей претензии на обладание абсолютной истиной вполне подходит к этой «компании» гигантов мысли). Эту черту, которую под определенным углом зрения можно рассматривать и как болезнь, в полной мере унаследовал от своих учителей и предшественников и Питирим Сорокин. Уже первая его книга, «Преступление и кара», выпущенная им в 1913 г., еще в бытность его студентом, насчитывает 500 страниц. «Система социологии», изданная в 1920 г., планировалась в шести или восьми томах (из них вышло только два). Недаром один из рецензентов «Системы социологии» попрекнул Сорокина в том, что он пишет по принципу «раззудись плечо, размахнись рука»12. В американский период творчества отмеченная нами черта Сорокина усилилась еще больше. Главный его труд «Социальная и культурная динамика» в четырех томах занимает объем почти в три тысячи страниц.
Разумеется, отмеченные нами черты ни в коей мере не претендуют на сколько-нибудь исчерпывающую характеристику
|! Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991, с. 23.
12 Диспут проф. П.А. Сорокина // Сорокин П.А. Система социологии. М., 1993, т. 2, с. 626 (слова Н.И. Кареева).
„Магический кристалл» социологии 9
эпохи. Она была неизмеримо сложнее и богаче, и мы отметили только те ее особенности, которые так или иначе отразились в научном творчестве П.А. Сорокина. Следует еще раз подчеркнуть, что именно социология, избранная Сорокиным как «призвание и профессия», до сих пор никогда не фигурировала в общем списке достижений русского «серебряного века». Философия, литература, поэзия, живопись, балет подарили России и всему миру целый ряд общепризнанных открытий и достижений. Чаще всего забывается при этом, что в России на рубеже веков и в первое десятилетие XX в. бурный подъем переживали наука, экономика, техника, в конце концов даже спорт. Другое дело, что все эти достижения и чрезвычайно ускоренные процессы происходили на фоне глубочайшего кризиса, охватившего в то время все стороны жизни и всю культуру западноевропейского общества. Наиболее чуткие умы ощущали приближение этого кризиса уже с конца XIX в. B.C. Соловьев, умерший летом 1900 г., вскоре после написания им апокалиптической «Повести об антихристе», выразил это смутное ощущение в шуточных стихах:
Есть бестолковица, Сон уж не тот, Что-то готовится, Кто-то идет13.
Не менее красноречиво (для характеристики эпохи) звучит и название книги С. Нилуса, составной частью которой являются печально знаменитые «Протоколы сионских мудрецов»: «Близ есть, при дверех» (1905). Все это вместе взятое и породило ту особую духовную атмосферу, в которой причуад Явым образом сочетались восторг и ужас. А.Л. Доброхотов довольно точно охарактеризовал умонастроение людей того воемени как «восторг полета в первое мгновение падения».
Но вернемся, однако, к социологии, которая, казалось бы, должна быть далека и от всех этих «ужасов», и от всех этих «восторгов». «Позитивная» социология (а именно в этом варианте социология первоначально и получила распространение в Рос-
Приведя это стихотворение в письме к ВЛ. Величко от 3 июня 1897 (№ 32), B.C. Соловьев пишет далее: «Ты догадываешься, что под "кто-то" я разумею самого антихриста. Наступающий конец мира веет мне в лицо каким-то явственным, хоть неуловимым Дуновением, — как путник, приближающийся к морю, чувствует морской воздух прежде, чем увидит море» (Письма B.C. Соловьева. СПб., 1908, т. I, с. 232).