Пятнадцатое июня. Холодный прием

– Не смей даже пальцем до моих пирогов дотрагиваться Итан Уэйт, пока я тебя не попрошу.

Я отпрянул от Аммы, подняв руки в воздух:

– Просто хотел помочь.

Она бросила на меня взгляд, заворачивая свой пирог из сладкого картофеля – двукратного победителя – в чистое кухонное полотенце. Сметанник и пирог с изюмом соседствовали на кухонном столе рядом с пахтой, готовые к отправке в переносной холодильник. Фруктовые пироги все еще остывали на подставках, а мука покрывала каждый сантиметр кухни.

– Только два дня лета прошло, а ты уже вертишься под ногами? Если ты хоть один из моих призовых пирогов уронишь, будешь молиться, чтобы провести лето в школе с заданиями. Хочешь помочь? Не суетись, а подгони машину.

Страсти накалялись, как стенки духовки, и мы почти не разговаривали, пока ехали по шоссе в нашем Вольво. Я молчал, но вряд ли это кто‑нибудь заметил. Сегодня был единственный великий день в году для Аммы. Сколько себя помню, Амма всегда занимала первое место в категории Печеных и жареных фруктовых пирогов и второе место в категории Пирогов с начинкой. Она только однажды не получила ленточку, в прошлом году, когда мы не пошли на ярмарку, потому что со смерти мамы тогда прошло только два месяца. Гатлин не мог похвастаться возрастом или размерами ярмарки. Арбузный фестиваль в округе Хэмптона превосходил нас на две мили и на двадцать лет, и престижность получения звания Персиковых Принца и Принцессы Гатлина заметно уступала чести быть названными Арбузная Мисс и Мастер Конкурсов в Хэмптоне.

Когда мы припарковались на пыльной стоянке, Амме было нас не обмануть своей постной миной. Сегодня весь день будет крутиться вокруг пирогов и конкурсов, и если вы не несете в руках любовно упакованный, словно чей‑то первенец, пирог, то, значит, вы толкаете перед собой завитого малыша, держащего в руках жезл, по направлению к павильонам. Мать Саванны была организатором Персиковых конкурсов Гатлина, а Саванна отстаивала звание Персиковой Принцессы. Миссис Сноу будет целый день курировать конкурсы. В нашем городе не существовало такого понятия, как слишком юный возраст для короны. На конкурсе красоты малышей на ярмарке розовость щечек и красивость расположения подгузника оценивались так же, как правильное смешивание компонентов коблера, и вызывало не меньше страстей, чем гонки без правил. В прошлом году малышку Скипеттов дисквалифицировали за мошенничество, когда яркий румянец их девочки вдруг остался на руках у судей. На окружной ярмарке существовали строгие требования – никаких костюмов до двух лет, никакого макияжа до шести лет, и только соответствующий возрасту макияж до двенадцати.

Когда моя мама была жива, она всегда находила, что сказать о миссис Сноу, и Персиковые конкурсы были ее главной целью. «Подходящий по возрасту макияж? Какой макияж может быть подходящим для семилетки?» Но даже моя семья никогда не пропускала ярмарку, за исключением прошлого года. И вот мы снова здесь, несем через толпу пироги к ярмарочной площади, так же, как и всегда.

– Не толкайся, Митчелл. Итан Уэйт, шевелись. Я не позволю Марте Линкольн или любой другой из этих дам вырвать у меня победу из‑за двух мальчишек, – под «этими дамами» Амма всегда подразумевала все тех же – миссис Линкольн, миссис Ашер, миссис Сноу и всех остальных из ДАР.

К тому времени, когда мою руку проштамповали, на ярмарке уже находилось население трех‑четырех округов. Никто не пропускал день открытия ярмарки, а ярмарочная площадь находилась где‑то между Гатлином и Пиксвиллем, что означало долгое путешествие до площади через бесконечное количество испеченного хвороста, а день был таким жарким и душным, что можно было рухнуть в обморок, стоя на месте. Но если тебе повезет, то за птичьими загонами Будущих фермеров Америки можно будет с кем‑нибудь пообжиматься. В моем случае мне не приходилось рассчитывать на большее, чем хворост и жара.

Мы с отцом, исполненные осознания долга, шли за Аммой к столам для конкурсантов, стоявших под огромным баннером «Сазерн Красти». У конкурса пирогов каждый год был новый спонсор, и если это не были «Пиллсбери» или «Сара Ли», то это будет «Сазерн Красти». Конкурсы всегда собирали больше народу, но Конкурс пирогов по давности проведения мог считаться их прадедушкой. Поколениями те же семьи пекли пироги по тем же рецептам, и каждая выигранная ленточка была гордостью одного великого южного дома и позором для другого. Стоит заметить, что в этом году несколько женщин поставили своей целью лишить Амму первого места. Если судить по бормотанию, которое я слышал из кухни на протяжении всей недели, то это случится, когда ад замерзнет, и все «эти дамочки» отправятся кататься по нему на коньках.

К тому времени, когда мы разгрузили свою бесценную ношу, Амма уже наседала на судей по поводу расстановки столов.

– После вишневой наливки уксус не добавляют, так же и между моими сливочными пирогами не надо ревеневый пирог вставлять. Мне надо, чтобы их вкус был таким, как я задумала, если только вы, парни, не ищите неприятностей.

– Сейчас будет, – не дыша, прошептал мой отец. И в этот же момент Амма одарила судей своим фирменным Взглядом, от чего они сжались в своих складных стульях.

Папа покосился на выход, и мы выскользнули наружу, до того, как у Аммы появился шанс приобщить нас к работе, попутно терроризируя волонтеров и запугивая судей. Когда мы добрались до толпы, мы машинально повернулись в разные стороны.

– Ты собираешься ходить по ярмарке с кошкой? – отец смотрел вниз, на сидящую в пыли у моих ног Люсиль.

– Видимо, да.

Он засмеялся. Я пока так еще и не привык к звуку его смеха.

– Что ж, не попади в переделку.

– Ни за что.

Папа кивнул мне, как отец кивает сыну, я кивнул ему в ответ, стараясь не думать, что в прошлом году я был взрослым, а он был умалишенным. Он пошел свой дорогой, я отправился своей, и мы оба исчезли в разгоряченной, потной толпе людей.

Ярмарка была битком набита народом, и мне с трудом удалось найти Линка. Но, будучи верным себе, он ошивался возле аттракционов, пытаясь закадрить любую бросившую на него взгляд девчонку, раз уж сегодня выдавалась редкая возможность встретить парочку не из Гатлина. Он стоял с молотом на плече перед одной из таких высоченных вертикальных линеек, где надо ударить резиновым молотом, чтобы доказать, какой ты крутой. Он был полностью в образе барабанщика в своей полинялой футболке с «Сошиал Дисторшин» и барабанными палочками, засунутыми в задний карман джинсов и свисающей под ними цепочкой бумажника.

– Давайте‑ка, я покажу вам, как это делается, дамы. Отойдите назад, чтобы никто не пострадал.

Девчонки хихикали, глядя на лучший удар Линка. Показатель подскочил, измеряя и силу Линка и его шансы подцепить кого‑нибудь одновременно. Показатель миновал «Абсолютного слабака» и «Хиляка» и направился к звонку наверху, к «Крутому силачу». Но до верха он не добрался и остановился где‑то посередине на значении «Слабоват еще». Девушки закатили глаза и направились к аттракциону с кольцами.

– Эта штука мухлюет. Все это знают, – Линк крикнул им вслед, бросая молот на землю. Вероятно, он был прав, но это было неважно. В Гатлине повсюду были подделки, с чего бы ярмарочным развлечениям отличаться?

– Привет, у тебя есть деньги? – Линк сделал вид, что роется в карманах, как будто у него могло быть там что‑то крупнее десяти центов.

Я протянул ему пять баксов, качая головой:

– Тебе нужна работа, чувак.

– У меня есть работа, я барабанщик.

– Это не работа, пока тебе за нее не платят.

Линк сканировал толпу на предмет девушек или хвороста, он одинаково бурно реагировал и на то и на другое, поэтому сложно сказать, что именно он высматривал.

– Мы пытаемся организовать концерт.

– Трясуны играют на ярмарке?

– На этой барахолке? Ни за что, – он пнул дорожную пыль.

– Вы им не понравились?

– Они сказали, что мы отстой. Но раньше «Лед Зеппелин» тоже считали отстоем.

Мы шли по ярмарке, и несложно было заметить, что аттракционы для катания с каждым годом становились все меньше, а игровые развлечения выглядели все более потрепанными. Патетично разрисованный клоун протащил позади нас связку шаров. Линк остановился и схватил меня за руку:

– Смотри‑ка. На шесть часов. Третий уровень пройден, – по мнению Линка, круче этого уровня девчонок просто не существует.

Он показывал на блондинку, с улыбкой шагающую в нашем направлении. Это была Лив.

– Линк…, ‑ начал было я, но Линк уже сделал стойку.

– Как сказала бы моя мама, у Великого Господа отличный вкус, аллилуйя, аминь.

– Итан! – она помахала нам рукой.

Линк посмотрел на меня:

– Ты издеваешься? У тебя уже есть Лена. Как несправедливо.

– Лив не моя, и я вовсе не уверен, учитывая прошедшие дни, что у меня до сих пор есть Лена. Выше нос.

Я заметил, что на Лив майка с «Лед Зеппелин». Линк заметил этот факт одновременно со мной:

‑ Идеальная девушка.

– Привет, Лив. Это Линк, – я ткнул его в бок, чтобы он закрыл рот, – Лив этим летом будет ассистентом Мэриан по исследованиям. Мы вместе работаем в библиотеке.

Лив протянула руку, Линк таращился на нее:

‑ Офигеть.

Особенность Линка в том, что он никогда не смущался сам, он смущал только меня.

– Она ученица по обмену из Англии.

– Напрочь офигеть.

Я посмотрел на Лив и пожал плечами:

– Я тебя предупреждал.

Линк расплылся в самой широкой из своих улыбок:

‑ Ты мне не говорил, что ты работаешь с горячей цыпочкой с обалденной фигурой.

Лив взглянула на меня, изображая удивление:

– Не говорил? Какое разочарование, – она засмеялась и подхватила нас обоих под руки. – Пойдемте, ребята. Расскажите мне подробно, как эта странная вата становится сладкой.

– Я не могу выдавать вам секреты родины, мэм.

– А я могу, – Линк сжал ее руку.

– Расскажи мне все.

– Туннель любви или Будка поцелуев? – Линк улыбнулся еще шире.

– Даже не знаю, так сложно выбрать. Пожалуй, я выберу… Колесо обозрения.

И в этот момент я увидел знакомые черные локоны и почувствовал в воздухе запах лимонов и розмарина.

Но больше я ничего не узнавал. Лена стояла в паре ярдов от меня, возле кассы, в том, что походило на шмотки Ридли. Черный топ был выше пупка и черная юбка была короче на несколько дюймов положенного. Длинная голубая прядь лежала на ее черных волосах, свиваясь локоном к лицу и опускаясь на спину. Но не это поразило меня больше всего. Лена, девушка, на лице которой никогда не бывало ничего кроме очков, была ярко накрашена. Некоторые парни любят, когда девушки покрыты слоем штукатурки, но я был другого мнения. Особенно меня беспокоили подведенные черным Ленины глаза.

В окружении обрезанной джинсы, соломы, пыли, пота и красно‑белых клетчатых скатертей она еще больше выглядела не от мира сего. Ее старые бутсы были единственным, что я узнал. Ну и еще ее ожерелье с амулетами, напоминавшими, что где‑то там внутри есть настоящая Лена. Она была не из тех, кто одевался в подобном стиле. По крайней мере, раньше не была.

Три каких‑то обормота разглядывали ее, я с трудом сдерживался, чтобы не дать им всем по роже.

Я отпустил руку Лив:

‑ Встретимся там, ладно.

Линк не мог поверить своему счастью:

‑ Без проблем, друг.

– Мы можем подождать, – предложила Лив.

– Не стоит. Я вас найду, – я не ожидал увидеть здесь Лену, и я не знал, что сказать, чтобы не выглядеть еще более взвинченным, чем казалось Линку. Как будто был какой‑то текст, который даст тебе сохранить душевное равновесие, когда твоя девушка сматывается от тебя с другим парнем.

‑ Итан, я тебя искала, – Лена направилась ко мне, она говорила как прежняя Лена – Лена, которую я знал несколько месяцев назад. Та, которую я отчаянно любил, и которая отвечала мне взаимностью. Даже если выглядела как Ридли. Она встала на носочки, чтобы убрать челку с моих глаз, и провела пальцами по моей нижней челюсти.

– Забавно, потому что в последнюю нашу встречу, ты меня бросила, – я пытался говорить спокойно, но выходило зло.

– Я не бросала тебя, в общем, – ощетинилась она.

– Нет, ты швырялась в меня деревьями и запрыгнула на сиденье байка какого‑то левого парня.

– Я не швырялась деревьями.

Я поднял бровь:

‑ Да разве?

Она пожала плечами:

‑ Ну, только если ветками.

Но я до нее достучался, она крутила в руке крохотную бумажную звездочку, которую я ей подарил, я уже начал думать, что она ее оторвет.

– Прости меня, Итан. Я не знаю, что со мной происходит, – ее голос был мягким, искренним. – Иногда мне кажется, что мир вокруг меня сжимается, и мне этого не выдержать. Я не бросала тебя на озере. Я сама себя бросала.

– Уверена?

Она вновь подняла на меня глаза, и одинокая слезинка скользнула по ее щеке. Она ее смахнула, сжимая кулаки. Она положила руку мне на грудь, прижав ладонь к сердцу.

Дело не в тебе. Я тебя люблю.

– Я люблю тебя, – повторила она вслух, и слова повисли в воздухе между нами, они были куда явственнее, чем сказанные мысленно. Сердце сжалось, когда она это сказала, и воздух застрял в горле. Я хотел было сказать что‑нибудь язвительное, но не мог ни о чем думать, кроме как о ее красоте, и о том, как сильно я тоже люблю ее.

Но в этот раз ей так легко от меня не отделаться. Я нарушил идиллию:

– Что происходит, Ли? Если ты так меня любишь, то, что у тебя за дела с Джоном Бридом?

Она молча отвела взгляд.

Скажи мне.

– Ты неправильно все понял, Итан. Джон друг Ридли. Между нами ничего нет.

– И как давно это «ничего» уже длится? С тех пор, как ты сфотографировала его на кладбище?

– Я не его фотографировала, а его мотоцикл. Я встречалась с Ридли, а он оказался там.

Я заметил, что на сам вопрос она не ответила.

– И с каких это пор ты общаешься с Ридли? Ты забыла, что она разлучила нас, чтобы ты оказалась наедине со своей матерью, убеждавшей тебя перейти на сторону тьмы? Или забыла, как она пыталась убить моего отца?

Лена отняла от меня руку, и я почувствовал, как она вновь отдаляется от меня, исчезает где‑то, куда мне не добраться.

– Ридли мне говорила, что ты не поймешь. Ты смертный. Ты ничего обо мне не знаешь, о настоящей мне. Поэтому я тебе не рассказывала.

Я почувствовал порыв ветра, когда грозовые облака появились в небе как предупреждение.

‑ Откуда ты знаешь, пойму я или нет? Ты мне не рассказываешь. Может быть, если бы ты дала мне шанс, а не удирала бы у меня за спиной…

– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Что я понятия не имею, что со мной происходит? Что что‑то меняется, но я не понимаю, что именно? Что я чувствую себя отщепенцем, и Ридли единственная, кто может помочь мне в этом разобраться?

Я слышал все, что она говорила, но она была права, я ее не понимал.

‑ Ты сама себя слышишь? Ты думаешь, что Ридли помогает тебе, что ты можешь ей доверять? Она Темный Маг, Ли. Посмотри на себя! Разве это ты? Может быть, она вызывает в тебе те чувства, что ты испытываешь.

Я ожидал ливня, но вместо этого облака начали рассеиваться. Лена опять прильнула ко мне, умоляюще заглядывая мне в глаза.

‑ Итан, она изменилась. Она не хочет быть Темной. Это разрушило всю ее жизнь, когда она Обернулась. Она всех потеряла, и себя саму тоже. Ридли говорит, что Тьма меняет твои чувства к людям. Ты понимаешь, что ты чувствовал раньше, ты помнишь, что ты любил, но эти чувства как будто далеки от тебя. Будто они принадлежат кому‑то другому.

– Но ты говорила, что она это не может контролировать.

– Я ошибалась. Вспомни дядю Мэйкона. Он знал, как это контролировать, и она учится этому.

– Ридли не Мэйкон.

Молния прорезала небо.

– Ты ничего не знаешь.

– Это верно. Я всего лишь тупой смертный. Я ничего не знаю о вашем суперсекретном мире Магов, о мерзкой магической сестре, о мальчике‑маге и его байке.

Лена дернулась.

‑ Мы с Ридли были как родные сестры, я не могу отвернуться от нее. Я тебе говорила, что она нужна мне сейчас. А я нужна ей.

Я молчал, Лена была так расстроена, что я удивлялся, что Колесо обозрения еще не сорвалось с крепежей и не укатилось прочь. Краем глаза я видел мигающие разноцветные огни карусели, раскачивающей и головокружительной. Те же чувства я испытывал, когда пропадал в Лениных глазах. Иногда любовь чувствуется именно так, и ты приходишь к примирению, когда сам этого не хочешь, а иногда примирение находит тебя само.

Она потянулась и обняла меня за затылок, притягивая к себе. Я поцеловал ее, и мы оба растворились друг в друге, как будто боялись, что у нас больше не будет шанса снова прикоснуться друг к другу. В этот раз, когда она нежно прикусила мою нижнюю губу, обошлось без крови. Было только желание. Я развернулся, прижимая ее к грубой деревянной стене кассы. Ее неровное дыхание эхом отдавалось в моих ушах, оно было громче моего собственного. Я запустил пальцы в ее локоны, прижимая ее к себе. Давление в груди нарастало, дыхание участилось, я с шумом втягивал воздух, чтобы наполнить легкие. В груди пекло.

Лена тоже это почувствовала. Она отстранилась от меня, и я согнулся, пытаясь отдышаться.

‑ Ты в порядке?

Я глубоко вздохнул и выпрямился:

‑ Да, в порядке. Для смертного.

Она широко улыбнулась и взяла меня за руку. Я заметил на ее запястье нарисованные Шарпи витиеватые рисунки. Черные завитушки и спирали, обвивавшие ее запястье, поднимавшиеся вверх и спускавшиеся на обратную сторону ладони. Рисунок был похож на татуировку из хны на руках гадалки, сидевшей в палатке, откуда чадило ладаном аж до другого конца ярмарочных рядов.

– Что это такое? – я повернул ее запястье, и она выдернула руку. Вспомнив Ридли и ее татуировку, я понадеялся, что это всего лишь маркер.

Это маркер.

‑ Надо бы тебе купить что‑нибудь попить, – она повела меня вокруг кассы, и я послушно шел за ней. Я не мог злиться и дальше, не тогда, когда стена между нами, наконец, начала опускаться. Именно это я почувствовал во время поцелуя. Он был полной противоположностью того поцелуя на озере, лишившего меня кислорода по многим причинам. Возможно, я никогда не узнаю, что значит тот поцелуй. Но этот поцелуй я знал, и я знал, что он был единственным, что у меня осталось – шансом.

Который длился ровно две секунды.

Потому что тут же я увидел Лив, несущую две сахарные ваты в одной руке и машущую мне свободной рукой, и я понял, что стена между нами вновь встает на свое место, хотя может это было и к лучшему.

– Итан, пошли. Я купила тебе сахарную вату. Мы пропустим нашу очередь на Колесо!

Лена отбросила мою руку. Я знал, как это выглядит для нее – высокая блондинка с длинными ногами, двумя сахарными ватами и ожидающей улыбкой. Я попал еще до того, как Лив произнесла «мы».

Это Лив. Ассистент Мэриан. Она работает со мной в библиотеке.

В Дар‑и Кин вы тоже вместе работали? И на ярмарке?

Еще одна молния прочертила небо.

Ты не то думаешь, Ли.

Лив протянула мне вату и улыбнулась Лене, протягивая ей руку.

Блондинка?

Лена посмотрела на меня.

Ты серьезно?

‑ Лена, да? Привет, я Лив.

А, акцент. Это все объясняет.

– Привет, Лив, – Лена произнесла ее имя так, словно это была какая‑то шутка между нами. Она к руке Лив не прикоснулась.

Если Лив и заметила неприязнь, то вида не подала и опустила руку.

– Наконец‑то! Я не раз говорила Итану, что надо нас как следует познакомить, раз уж мы с ним приклеены друг к другу на все лето.

Прозрачный намек.

Лена не смотрела на меня, а Лив не сводила глаз с нее.

– Лив, это и правда не очень хорошая…, ‑ но мне это уже было не остановить. Это было мучительно замедленное столкновение двух поездов.

– Не глупи, – перебила меня Лена, внимательно разглядывая Лив, как будто это она была Сивиллой в их семье и могла прочитать лицо Лив. – Очень рада знакомству.

Он весь твой. Пока ты здесь, можешь забрать себе хоть весь город.

Лив понадобилось две секунды, чтобы понять, что она чему‑то помешала, но в то же время она пыталась заполнить тишину.

– Мы с Итаном постоянно о тебе говорим. Он говорит, ты играешь на виолончели.

Лена фыркнула.

Мы с Итаном…

В словах Лив не было никакого подтекста, но их самих уже было достаточно. Я знал, что они значат для Лены. Итан и смертная, девушка, которая была всем тем, чем Лене никогда не стать.

‑ Мне пора, – Лена развернулась до того, как я успел поймать ее за руку.

Лена…

Ридли была права. Это был всего лишь вопрос времени, когда в городе появится еще одна новенькая.

Интересно, что еще ей там наговорила Ридли.

О чем ты говоришь? Мы просто друзья, Ли.

Мы тоже когда‑то были просто друзьями.

Лена ушла, прокладывая себе путь через потную толпу, создавая цепную реакцию хаоса следом за собой. Разрушительный эффект был будто бы бесконечным. Мне было плохо видно, но где‑то между нами забубнил клоун, когда у него в руках взорвалась фигура из шарика, заплакал ребенок, уронив мороженое, закричала женщина, когда машина для попкорна сначала задымилась, а потом принялась гореть. Даже в скользком месиве жары, рук и шума Лена оставляла за собой след; притяжение такое же сильное, как влияние Луны на приливы и отливы, как притяжение планет к солнцу. Я кружился на ее орбите, пусть даже она отталкивала меня.

Я шагнул следом, и Лив ухватилась за мою руку. Она прищурилась, вникая в ситуацию, или впервые осознавая происходящее:

– Извини, Итан, я не хотела вам мешать. В смысле, если я помешала, ну, знаешь, кое‑чему.

Я понял, что она хотела, чтобы я рассказал, что произошло, избегая необходимости спрашивать меня об этом напрямую. Я промолчал, что, судя по всему, и было моим ответом.

Самое главное, что я не шагнул следом. Я отпустил Лену.

Линк пробрался к нам, прокладывая себе путь через толпу, он нес три колы и свою порцию сахарной ваты.

– Чувак, очередь за напитками сумасшедшая, – Линк протянул колу Лив. – Что я пропустил? Это Лена была?

– Она ушла, – быстро сказала Лив, как будто все было именно так просто. Хотелось бы мне.

– Ну и ладно. Забудьте о Колесе обозрения, нам надо вернуться под главный навес. С минуту на минуту будут объявлять победителей конкурса пирогов, и Амма надерет тебе зад, если ты пропустишь ее триумф.

– Яблочный пирог? – просияла Лив.

– Ага. И ты будешь есть его, сидя в джинсах Левис, с засунутой тебе за ворот салфеткой, пить колу, вести Шевроле и распевать «Американский пирог».

Я краем уха слышал бормотание Линка и беззаботный смех Лив, идя за ними следом. У них не было кошмаров. Их никто не преследовал. Им не о чем было беспокоиться.

Линк был прав, мы не могли пропустить минуту славы Аммы, а вот мне не грозило выиграть пару призов сегодня. Мне не надо было ударять молотом по старой потрепанной шкале, чтобы узнать свой результат, я и без того знал, что там будет. Может быть, Линк был «слабоват еще», но я себя чувствовал ниже уровня «абсолютного слабака». Я мог ударить со всей силы, но результат все равно был бы тем же. Что бы я ни сделал только что, я застрял где‑то между «лузером» и «полным нулем», и начинало казаться, что это Лена держит молот. Теперь‑то я понимал, почему Линк пишет все эти песни о том, каково быть брошенным.