Девятнадцатое июня. Шрамы

– Есть кое‑что, о чем я должна тебе рассказать, – Амма нервно заламывала руки. – Речь идет о ночи Шестнадцатой луны, дне рождения Лены.

Я не сразу понял, что она обращается ко мне, я все еще смотрел в центр круга, где только что была моя мама.

На этот раз мама не посылала мне сообщения в книгах или в текстах песен. Я видел ее своими глазами.

– Скажи парню.

– Тише, Твила, – Аурелия сжала руку сестры.

– Ложь. Из лжи тьма произрастает. Скажи парню. Сейчас же.

– О чем вы говорите? – я переводил взгляд с Твилы на Аурелию. Амма пригвоздила их взглядом, на который Твила ответила покачиванием своих украшенных бусинами косичек.

– Послушай меня, Итан Уэйт, – неуверенно проговорила Амма дрожащим голосом. – Ты не упал с верхушки склепа, по крайней мере, не так, как мы тебе рассказали.

– Что? – я не улавливал связи. Почему она говорит о дне рождения Лены после того, как я только что видел призрак моей покойной матери?

– Ты не падал, понимаешь? – повторила она.

– О чем ты говоришь? Конечно же, я упал. Я очнулся на земле, лежа на спине.

– Ты не падал, – Амма колебалась, – это была мать Лены. Сарафина ударила тебя ножом, – Амма смотрела мне прямо в глаза. – Она убила тебя. Ты был мертв, а мы вернули тебя с того света.

Она убила тебя.

Я повторил про себя эти слова, детали мозаики стали так быстро вставать на свои места, что я едва успевал понимать, что это за детали, но как многому они придавали смысл… сон оказался не сном, а воспоминаниями о бездыханности, бесчувствии, бессознательности и полной слепоте…грязь и языки пламени, уносившие куда‑то мое тело, когда из него уходила жизнь…

– Итан! Ты в порядке? – я слышал Амму, но она была так далека, как далека была в ту ночь, когда я умирал.

Я мог быть сейчас в земле, как моя мама и Мэйкон.

Должен был быть.

– Итан? – Линк тряс меня.

Меня переполняли ощущения, которые я не мог контролировать и которые я не хотел вспоминать – кровь во рту, кровь, текущая из моих ушей…

– Он сейчас отключится, – Лив держала мою голову.

В моей памяти всплывали боль и шум, и что‑то еще. Голоса. Фигуры. Люди.

Я умер.

Я сунул руку под рубашку, нащупывая шрам на животе. Шрам от настоящего удара Сарафины. Я уже едва обращал внимание на него, но теперь он будет вечным напоминанием о той ночи, когда я умер. Я вспомнил, как отреагировала Лена, когда увидела его.

– Ты все тот же, и Лена все еще любит тебя. Именно благодаря ее любви ты сейчас на этом свете, – голос Аурелии был нежным, понимающим. Я открыл глаза, и пока я приходил в себя, размытые силуэты вновь стали людьми рядом со мной.

Мысли путались, и даже сейчас многое оставалось неясным.

– Что значит «благодаря ее любви»?

Амма ответила так тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее.

– Тебя вернула Лена. Я помогала ей, я и твоя мама.

Слова между собой никак не вязались, поэтому я вновь повторил их про себя. Лена и Амма вернули меня из мертвых, вместе. И вместе они до сих пор скрывали это от меня. Я потер шрам на животе. Похоже на правду.

– С каких это пор Лена знает, как воскрешать мертвых? Если она это умеет, не думаешь ли ты, что она может воскресить Мэйкона?

Амма смотрела на меня, я никогда не видел ее такой испуганной:

– Она сделала это не сама. Она использовала Заклинание Единения из Книги Лун. Объединяющее жизнь со смертью.

Лена использовала Книгу Лун.

Книгу, которая прокляла всю семью Женевьевы и Лены на поколения вперед, призывая всех детей в семье Лены к Свету или Тьме в их шестнадцатый день рождения. Книгу, которой воспользовалась Женевьева, чтобы всего на секунду воскресить Итана Картера Уэйта, за что расплачивалась всю оставшуюся жизнь.

Я не мог думать, я вновь стал погружаться сам в себя, неспособный уследить за собственными мыслями. Женевьева. Лена. Цена.

– Как ты могла? – я отодвинулся от них, от их Круга Образов. Я увидел достаточно.

– У меня не было выбора. Она не могла позволить тебе уйти, – Амма стыдливо посмотрела на меня. – Я тоже не могла.

Я вскочил на ноги, качая головой.

– Это ложь. Она бы этого не сделала, – но я знал, что сделала. Они обе сделали. Именно так они бы и поступили. Я знал это, потому что сам поступил бы так же.

Но сейчас это уже не имело значения.

За всю свою жизнь я никогда не был так зол на Амму или так разочарован в ней.

– Ты знала, что Книга не дает ничего, не забирая что‑то взамен. Ты сама мне это сказала!

– Я знаю.

– Лене придется заплатить за это, из‑за меня. Вам обеим! – мне казалось, что голова сейчас расколется пополам или взорвется.

Предательская слеза скатилась по щеке Аммы. Она прижала два пальца ко лбу и закрыла глаза – ее вариант безмолвной молитвы.

– Она расплачивается за это прямо сейчас.

Я перестал дышать.

Глаза Лены. Выходка на ярмарке. Побег с Джоном Бридом. Слова нашли выход, как я ни пытался удержать их внутри.

– Она станет Темной из‑за меня.

– Если Лена и станет Темной, то не из‑за книги. Книга заключает другого рода сделку, – Амма замолчала, как будто не могла заставить себя сказать мне остальное.

– Какую сделку?

– Она дала одну жизнь, но забрала другую. Мы знали, что будут последствия, – слова застряли у нее в горле. – Мы просто не знали, что это будет Мелхиседек.

Мэйкон.

Не может быть.

Она дала одну жизнь, но забрала другую. Другого рода сделка.

Моя жизнь за жизнь Мэйкона.

Все встало на свои места. То, как Лена вела себя последние несколько месяцев, то, как она отстранялась от меня и ото всех, то, как она винила себя в смерти Мэйкона.

Это было правдой. Она убила его.

Чтобы спасти меня.

Я вспомнил о ее блокноте и зачарованной странице, которую я нашел. Какие там были слова? Амма? Сарафина? Мэйкон? Книга? Это были реальные события той ночи. Я вспомнил стихи, написанные на ее стене. Никто Мертвый – Никто Живущий. Две стороны одной медали. Мэйкон и я.

Ничто не может оставаться зеленым. Несколько месяцев назад я считал, что она неверно написала стихотворение Фроста. Но, конечно же, ошибки здесь не было. Она говорила о себе.

Я думал о том, как больно ей было смотреть на меня. Неудивительно, что она чувствовала себя виноватой. Неудивительно, что она сбежала. Сможет ли она когда‑нибудь вновь взглянуть на меня? Лена сделала все это из‑за меня. И это не ее вина.

Моя.

***

Все молчали. Пути назад не было, ни для кого из нас. То, что Лена и Амма сделали в ту ночь, нельзя было изменить. Меня не должно было быть здесь, но я был.

– Таков Порядок вещей, и тебе его не изменить, – Твила закрыла глаза, как будто слышала что‑то, что я не мог.

Амма вытащила из кармана носовой платок и вытерла лицо.

– Прости, что не сказала тебе, но я не жалею, что мы сделали это. Это был единственный путь.

– Ты не понимаешь. Лена думает, что она теперь станет Темной. Она сбежала с каким‑то Темным магом, или инкубом. Она в опасности из‑за меня.

– Вздор. Эта девушка сделала то, что должна была сделать, потому что любит тебя.

Аурелия собрала с земли свой арсенал: кости, воробья, лунные камни.

– Ничто не может заставить Лену стать Темной, Итан. Она должна сама сделать этот выбор.

– Но она думает, что она Темная, потому что убила Мэйкона. Она думает, что уже выбрала.

– Но это не так, – сказала Лив. Она стояла в нескольких футах от нас, давая нам некоторую уединенность.

Линк сидел на старой каменной скамейке в нескольких шагах от нее:

– Тогда мы должны найти ее и сказать ей об этом.

В его поведении не было и намека на то, что он только что узнал, что я умер и воскрес. Он вел себя как обычно. Я подошел и сел на скамейку рядом с Линком.

Лив посмотрела на меня.

– Ты в порядке?

Лив. Я не мог смотреть на нее. Я ревновал, мне было больно, и я втянул Лив прямиком в эпицентр хаоса, которым стала моя жизнь. И все потому, что я думал, что Лена больше меня не любит. Но я был глуп, и я был не прав. Лена любила меня так сильно, что была готова рискнуть всем, чтобы спасти меня.

Я бросил Лену после того, как она отказалась бросить меня. Я обязан ей жизнью. Вот так все просто.

Мои пальцы коснулись чего‑то, вырезанного на краю скамьи. Слова.

ХОЛОДНЫМ, ХОЛОДНЫМ, ХОЛОДНЫМ ВЕЧЕРОМ.

Это была песня, которая играла в особняке Равенвуда в тот вечер, когда я впервые встретил Мэйкона. Совпадений было слишком много, особенно для мира без каких‑либо случайностей. Это, должно быть, какой‑то знак.

Знак чего? Того, что я сделал с Мэйконом? Я не мог даже думать о том, что, должно быть, чувствовала Лена, понимая, что потеряла его вместо меня. Что, если бы я таким же образом потерял маму? Смог бы я смотреть на живую Лену, не видя при этом образ покойной матери?

– Минуточку, – я сорвался со скамьи и помчался сквозь деревья, через которые мы прошли сюда. Я глубоко вдыхал ночной воздух, потому что все еще мог дышать. Когда я, наконец, остановился, я посмотрел на звезды и на небо.

Смотрела ли Лена на то же небо, что над моей головой, или над ней было небо, которое мне никогда не увидеть? Были ли наши луны действительно такими разными?

Я полез в карман за Светочем, надеясь, что он покажет мне, как найти ее, но этого не произошло. Вместо этого он показал мне кое‑что другое…

Мэйкон никогда не был похож на своего отца, Сайласа, и они оба об этом знали. Он всегда был больше похож на мать, Аурелию – сильного Светлого Мага, в которого его отец влюбился в колледже Нового Орлеана.

Так же, как они с Джейн встретились и полюбили друг друга, когда он учился в Дюке. И, как и Мэйкон, его отец влюбился в его мать до Трансформации. До того, как его дед убедил Сайласа, что отношения со Светлым Магом – это осквернение их рода.

У деда Мэйкона ушли годы на то, чтобы разлучить его мать и отца. К этому времени уже появились на свет он, Хантинг и Леа. Его матери пришлось использовать свой дар Прорицателя, чтобы избежать гнева Сайласа и его неконтролируемой жажды. Она бежала в Новый Орлеан с Леа. Его отец никогда бы не позволил ей забрать сыновей.

Его мать была единственной, к кому Мэйкон мог сейчас обратиться. Единственной, кто мог понять его любовь к Смертной. Самый большой акт святотатства против его рода, Кровавых инкубов.

Демонов‑Солдатов.

Мэйкон не говорил матери, что придет, но она будет ждать его. Он выбрался из Туннелей в сладостное тепло орлеанской летней ночи. В темноте мерцали светлячки, запах магнолий был всепоглощающим. Она ждала его на крыльце, сидя в старом деревянном кресле‑качалке и плетя кружева. Как и раньше.

– Мама, мне нужна твоя помощь.

Она опустила иглу и пяльцы и поднялась со стула.

– Я знаю. Все готово, дорогой.

Существовала только одна вещь, достаточно сильная для того, чтобы остановить инкуба, кроме другого из его рода.

Светоч.

Он считался средневековым приспособлением, оружием, созданным для контроля и заточения самых могущественных из служителей зла, инкубов. Мэйкон никогда не видел их прежде. Их осталось очень мало, и их было почти невозможно найти.

Но у его матери был один, и он был нужен ему.

Мэйкон последовал за ней на кухню. Она открыла небольшой шкаф, который служил ей в качестве алтаря духов. Развернула небольшую деревянную шкатулку с надписями на Ниадском, древнем языке Магов, по всему периметру.

КТО ИЩЕТ, ТОТ ВСЕГДА НАЙДЕТ

ДОМ ПОРОКА

КЛЮЧ К ПРАВДЕ

– Твой отец дал мне его до Трансформации. Он передавался в семье Равенвудов в течение нескольких поколений. Твой дед утверждал, что он принадлежал самому Абрахаму, и я верю, что так оно и было. Он отмечен его ненавистью и фанатизмом.

Она распахнула шкатулку, открывая его взору черную как смоль сферу. Мэйкон чувствовал ее энергию, даже не прикасаясь к ней, – ужасающую вероятность быть заключенным навечно в этих переливающихся стенах.

– Мэйкон, ты должен понимать. После того, как инкуб будет заточен внутри Светоча, выбраться оттуда изнутри невозможно. Тебя должны освободить. Если ты дашь это кому‑то, ты должен быть уверен, что можешь доверять ему, потому что отдаешь ему в руки больше, чем просто свою жизнь. Ты даешь ему тысячи жизней. Именно этим тебе покажется вечность внутри него.

Она подняла шкатулку повыше, чтобы он смог ее разглядеть, как будто снаружи он мог увидеть, каково будет оказаться внутри этого шара.

– Я понимаю, мама. Я могу доверять Джейн. Она самый честный и принципиальный человек, которого я когда‑либо встречал, и она любит меня. Несмотря на то, кто я такой.

Аурелия коснулась щеки Мэйкона.

– Нет ничего плохого в том, кто ты, дорогой. Если бы было, это была бы моя вина. Я обрекла тебя на такую судьбу.

Мэйкон наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Я люблю тебя, мама. Все это не твоя вина. Его.

Его отца.

Сайлас, возможно, представлял большую угрозу для Джейн, чем он. Его отец был заложником учения первого Кровавого инкуба из рода Равенвудов, Абрахама.

– Это и не его вина, Мэйкон. Ты не знаешь, каким был твой дед. Как он изводил твоего отца своей верой в искаженное клеймо превосходства, в то, что смертные по рангу ниже Магов и инкубов, что они всего лишь источник крови для удовлетворения их вожделения. Твоему отцу все это внушили, как и его отцу до него.

Мэйкону было все равно. Он давно перестал сожалеть об отце, перестал задаваться вопросом, что такого в Сайласе любила его мать.

– Расскажи мне, как им пользоваться, – Мэйкон нерешительно подался вперед. – Могу ли я прикоснуться к нему?

– Да. Человек, который коснется им тебя, должен иметь твердое намерение, но даже тогда это безвредно без заклинания Carmen Defixionis – Пленения.

Его мать сняла маленькую сумочку, мешочек‑амулет, самую надежную защиту, которую только могли дать Вуду, с двери подвала, и исчезла на темной лестнице. Когда она вернулась, она несла что‑то, завернутое в пыльный кусок мешковины. Она положила это на стол и развернула.

«Responsum».

В буквальном переводе это означало «Ответ».

Она была написана на Ниадском. В ней содержались все законы, которым подчинялся его род.

Это была старейшая из книг. В мире существовало всего несколько экземпляров. Мать осторожно переворачивала хрупкие страницы, пока не нашла нужную.

«Carcer».

Тюрьма.

Эскиз Светоча один в один был похож на тот шар, который сейчас покоился в выстланной бархатом шкатулке на мамином кухонном столе рядом с нетронутым рагу из лангустов.

– Как это работает?

– Это довольно просто. Человеку надо только одновременно прикоснуться к Светочу и к инкубу и произнести заклинание. Светоч сделает все остальное.

– Заклинание тоже в книге?

– Нет, оно слишком мощное, чтобы доверять его написанным словам. Ты должен научиться ему от того, кто его знает, и запечатлеть его в памяти.

Она понизила голос, как будто боялась, что кто‑то может подслушать. Потом она прошептала слова, которые могли приговорить его к вечным страданиям.

– Comprehende, Liga, Cruci Fige.

Захвати, заточи и мучай.

Аурелия закрыла крышку шкатулки и передала ее Мэйкону.

– Будь осторожен. В Светоче заключена власть, а во власти заключена Тьма.

Мэйкон поцеловал ее в лоб.

– Я обещаю.

Он повернулся, чтобы уйти, но голос матери окликнул его.

‑ Тебе это понадобится.

Она написала несколько строк на листе пергамента.

– Что это?

– Единственный ключ к этой двери, – она указала на шкатулку, зажатую в его руке. – Единственный способ вытащить тебя оттуда.

Я открыл глаза. Я лежал на спине на земле, глядя на звезды. Светоч принадлежал Мэйкону, как и сказала Мэриан. Я не знал, где он был, в Другом Мире или на каких‑то Магических небесах. Я не знал, почему он показал мне все это, но все, что я понял сегодня вечером, это то, что все происходит по какой‑либо причине.

Я должен был выяснить эту причину, пока не стало слишком поздно.

Мы все еще стояли на кладбище «Бонавентура», хотя сейчас мы были у входа. Я не удосужился сообщить Амме, что я не вернусь с ней. Но она, казалось, и так знала.

– Нам пора, – я обнял Амму.

Она схватила меня за руки и крепко сжала их.

– Не торопись, Итан Уэйт. Твоя мама, может быть, сказала бы, что это то, что ты должен сделать, но я буду следить за каждым твоим шагом.

Я знал, как тяжело ей было отпустить меня, вместо того, чтобы посадить меня в моей комнате под домашний арест на всю оставшуюся жизнь.

Все было именно так плохо, как казалось. И это было тому доказательством.

Аурелия шагнула вперед и вложила что‑то в мою ладонь, небольшую куклу вроде тех, которые делала Амма. Это был амулет Вуду.

– Я верила в твою мать, и я верю в тебя, Итан. Это мой способ пожелать тебе удачи, потому что

это будет нелегко.

– Правильный поступок и легкий поступок – вовсе не одно и то же, – я повторил слова моей матери, которые она говорила мне сто раз. Я по‑своему шел по ее стопам.

Твила коснулась моей щеки костлявым пальцем.

– Правда есть в обоих мирах. Чтобы что‑то обрести, надо что‑то потерять. Все мы здесь в гостях, дорогой, – это было предупреждение, как будто она знала что‑то, чего не знал я. После того, что я видел сегодня вечером, я был в этом уверен.

Амма обвила свои тощие руки вокруг меня в последнем смертельном объятии.

– Я тоже по‑своему собираюсь пожелать вам удачи, – прошептала она и повернулась к Линку. – Уэсли Джефферсон Линкольн, вам лучше вернуться в целости и сохранности, или я расскажу твоей маме, что ты творил в моем подвале, когда тебе было девять лет, слышишь?

Линк на знакомую угрозу лишь улыбнулся.

– Да, мэм.

Лив Амма ничего не сказала, просто быстро кивнула в ее сторону. Таким образом она продемонстрировала свою благосклонность. Теперь, когда я знал, что Лена сделала для меня, у меня не было сомнений в том, что о ней думала Амма.

Амма прокашлялась.

– Охранников нет, но Твила не может держать их подальше отсюда вечно. Вам надо поторопиться.

Я распахнул ворота из кованого железа, с Линком и Лив в арьергарде.

Я иду, Ли. Хочешь ты этого или нет.