Теории развития жизни

Рассматривая феномен жизни как данность и не обсуждая проблему происхождения, многие ученые обращали пристальное внимание собственно на процесс эволюционного развития, стремясь выявить его фундаментальные естественные механизмы[35].

В 1809 г. французский ученый Ж.-Б. Ламарк (Jean-Baptiste Lamarck; 1744-1829) в трактате «Философия зоологии» изложил первую, ставшую широко известной, эволюционную концепцию, получившую в последствие название ламаркизма. Согласно Ламарку, основной движущей силой, изменяющей виды во времени, является внутренне присущее организмам стремление к совершенствованию, заложенное Творцом. Особое значение для процесса развития имело влияние «упражнения» и «неупражнения» органов. Ламарк считал, что последствия упражнения или неупражнения могут передаваться по наследству: общеизвестен ламарковский пример с жирафом, имеющем длинную шею и ноги как результат «упражнения» его предков, тянувшихся за листвой на деревьях на протяжении многих поколений[36]. Однако позднее было доказано, что признаки, приобретенные организмом в течение жизни, не наследуются, и ламаркизм не нашел поддержки в научных кругах.

В 1859 г. увидел свет знаменитый труд британского натуралиста Ч. Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» («On the origin of species by means of natural selection, or the Preservation of favoured races in the struggle for life»), где были раскрыты возможные механизмы естественного происхождения растений и животных от более ранних видов. Согласно Дарвину, в основе преобразования видов в природе лежат такие свойства организмов, как геометрическая прогрессия увеличения численности при размножении, изменчивость и наследственность, а также постоянно происходящий в природе естественный отбор. Естественный отбор осуществляется через сложное взаимодействие организмов друг с другом и с факторами неживой природы; эти взаимоотношения Дарвин назвал борьбой за существование.

Термин «дарвинизм», характеризующий направление эволюционной мысли, приверженцы которой вслед за Дарвином традиционно придают решающее значение именно естественному отбору, был введен английским зоологом, активным популяризатором идей Ч. Дарвина, Т. Гексли (Thomas Huxley; 1825-(18250504)1895). Следует заметить, что Гексли является и автором философско-мировоззренческого термина «агностицизм»[37].

Мировоззренческую первичность эволюционных представлений по отношению к накопляемым объективным фактам мы можем обнаружить уже в методологии мышления самого Ч. Дарвина и его современников. Известно, что на автора «Происхождения видов» оказали огромное влияние трансформистские идеи соотечественников:

· геолога Ч. Лайеля (Charles Lyell; 1797—1875; «Основы геологии», 1830) – автора уже рассмотренного в предшествующих главах принципа актуализма;

· мысли англиканского священника-демографа Т. Мальтуса (Thomas Malthus; 1766—1834; «Опыт о законе народонаселения», 1798) - создателя теории, согласно которой при отсутствии войн, эпидемий, катаклизмов или нравственного воздержания неконтролируемый рост народонаселения в геометрической прогрессии должен привести к голоду на планете;

· и, наконец, социально-экономические теории конкуренции Т. Гоббса (Thomas Hobbes; 1588—1679) и А. Смита (Adam Smith; 1723—1790). К социально-экономическим предпосылкам следует также отнести успехи английских селекционеров и общий «дух» викторианской эпохи, олицетворявшей зенит могущества Британской империи и рационально-материалистического мышления в целом[38].

Логическим завершением развития редукционистско-материалистической эволюционной парадигмы в науке и одновременно отражением духовно-нравственного состояния западной цивилизации ХIХ века[39], лидером которой была именно Англия, явилось появление дарвиновского труда «Происхождения человека и половой отбор» («The Descent of Man, and Selection in Relation to Sex», 1871), а также известной статьи марксиста Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» (1896).

В главе II, посвященной методологии науки, мы указывали, что ценность научных построений с точки зрения естествознания обусловливается среди прочих моментов и степенью их независимости от мировоззренческих или религиозных взглядов ученого. В рассматриваемой ситуации отчетливо прослеживается смешение мировоззренческой и естественнонаучной граней: обобщение Дарвином объективных научных фактов, свидетельствующих о развитии живой природы, происходит параллельно с духовным кризисом ученого как христианина, а затем, на протяжении почти всего ХХ в. построенная теория активно используется противниками христианства как инструмент для обоснования атеистического мировоззрения. Именно это имел в виду русский естествоиспытатель и философ-славянофил Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885), назвав дарвинизм самым неэстетичным, «ужасным» учением, «низменным мировоззрением», до какого «не опускалась никакая форма грубейшего материализма» или «куполом на здании современного материализма»[40].

Однако Данилевский отмечал и следующее: «Кто прочел и изучил сочинения Дарвина, тот может усомниться в чем угодно, только не в его глубокой искренности и не в возвышенном благородстве его души»[41]. Учитывая значение продолжающихся до сих пор дискуссий вокруг дарвинизма и личности его родоначальника представляется важным кратко рассмотреть эволюцию мировоззрение самого Ч. Дарвина.

Как известно, дед и отец великого натуралиста, соответственно, - Эразм и Роберт Дарвины, - были деистами и придерживались весьма либеральных, нонконформистских взглядов на церковное вероучение и общественную жизнь. В семье и по отцовской, и по материнской линии в значительной степени принималось т.н. унитарианство (Unitarian Church) — движение, основанное на неприятии догмата о Св. Троице, а также учений о грехопадении и, соответственно, - Искуплении, равно как и таинств. Несмотря на это, сам Чарльз Дарвин в молодости не подвергал сомнению буквальную истинность Библии и зачитывался «Естественной теологией» (1802) известного христианского апологета В. Пэли (William. Paley, 1743-1805). Напомним, что сам Пэли находился под сильным впечатлением открытых в XVIII в. четких математических закономерностей в природе, позволявших мыслить о Вселенной как о сложном, совершенно сконструированном, статично-неизменном механизме. Чарльз учился в англиканской школе, в Эдинбургском университете изучал медицину и, наконец, в Кембриджском христианском колледже - богословие, готовясь стать приходским священником и сохраняя при этом необычайный интерес к естественным наукам. Вера молодого Дарвина начала колебаться во время известного кругосветного путешествия на «Бигле» (1831-1836), прервавшего осуществление задуманных планов. Важно отметить, что не факт развития видов как таковой, но наличие в живом мире страданий вступало в глубокое противоречие с представлениями о «всеблагом мироустройстве»: оса, парализует гусеницу, должную стать живой пищей для ее личинок, причем медленное поедание всегда начинается с менее значимых органов гусеницы, чтобы максимально долго сохранить «живые консервы», одновременно продлевая мучения жертвы. Получается, что Творец, «запрограммировав» направление развития видов, в дальнейшем устраняется, никак не участвуя в бытии созданного Им мира - Бог становится абсолютно запредельным, недосягаемым, с Ним в принципе невозможно никакое общение[42]. Так из кругосветного путешествия Дарвин возвращается сформировавшимся деистом. Постепенно он начинает рассматривать и творение, в том виде, в котором оно представлено в книге Бытия, как недостоверное повествование, а затем вся Священная история Ветхого Завета теряет доверие ученого. Продолжая работу в области естествознания, Дарвин отзывается о религии как о племенной стратегии выживания, не отрицая до поры бытия Божия. Внезапная смерть любимой дочери Энни в 1851 г., окончательно подрывает его веру. Продолжая оказывать поддержку местной церкви и помогая прихожанам в общих делах, по воскресеньям, когда вся семья направлялась в церковь, ученый уходил на прогулку. Позже, когда его спрашивали о религиозных взглядах, Дарвин писал, что никогда не был атеистом, в том смысле, что не отрицал существование Бога, и что, в целом, «было бы более правильно описать состояние моего ума как агностическое».

Наряду с этим, отдельные высказывания Дарвина можно расценивать как деистические или атеистические. Так, шестое издание «Происхождения видов» (1872) заканчивается словами в духе деизма: «Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; и, между тем как наша планета продолжает вращаться, согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм». При этом Дарвин отмечал, что представление о разумном Творце как первопричине «сильно владело мною приблизительно в то время, когда я писал „Происхождение видов“, но именно с этого времени его значение для меня начало, крайне медленно и не без многих колебаний, все более и более ослабевать». Как атеистические, можно расценивать высказывания Дарвина в его письме (1868) коллеге Дж. Гукеру (Joseph Hooker; 1817-1911):

«…не согласен, что статья правильная, я нахожу чудовищным утверждение, будто религия не направлена против науки… однако когда я говорю, что она неправильна, я отнюдь не уверен, не было ли бы самым разумным для людей науки полностью игнорировать всю область религии». В «Автобиографии» Дарвин писал: «Так понемногу закрадывалось в мою душу неверие, и, в конце концов, я стал совершенно неверующим. Но происходило это настолько медленно, что я не чувствовал никакого огорчения и никогда с тех пор даже на единую секунду не усомнился в правильности моего заключения. И в самом деле, вряд ли я в состоянии понять, каким образом кто бы то ни было мог бы желать, чтобы христианское учение оказалось истинным; ибо если оно таково, то незамысловатый текст [Евангелия] показывает, по-видимому, что люди неверующие — а в их число надо было бы включить моего отца, моего брата и почти всех моих лучших друзей — понесут вечное наказание. Отвратительное учение!»[43].

Утверждения о том, что якобы Дарвин обрел веру на смертном одре во время болезни, были опровергнуты его родственниками и отброшены историками как ложные.

Таким образом, личная трагедия ученого коренится в отсутствии ответа на вопрос о смысле страданий человека и всего живого в целом, созданного Всеблагим Творцом. Отсюда - весь «неэстетизм», «утилитарность», «бессмысленность» и в конечном итоге «пессимизм» дарвинизма. Очевидный с точки зрения православного богословия ответ, как было показано в главе VII, лежит не только в рамках Откровения о Боге Творце-Промыслителе, но и в учении о грехопадении, его последствиях для мира и человека, догматах Искупления и Воскресения. Для Дарвина, воспитанного даже более в унитарианском, чем в англиканском мировоззрении, по всей видимости, целостный богословский ответ на мучительный вопрос был недоступен, а упрощенческие тенденции при толковании книги Бытия, как и построения «Естественной теологии» У. Пэли вошли в явные мировоззренческие противоречия с научными фактами. В этих моментах и заключается личная трагедия Дарвина, а также многих его последователей.

Среди многочисленных современников-оппонентов дарвинизма историки науки выделяют зоолога Дж. Майварта[44], физика У. Томсона[45], инженера Ф. Дженкина и математика А. Беннетта[46], секретаря Парижской Академии наук П. Флуранса, зоолога и антрополога А. Катрфажа де Брео[47], зоолога Л. Агассица[48]. Высшим достижением критики дарвинизма в XIX в. стало появление трехтомного труда немецкого биолога А. Виганда («Дарвинизм и натурфилософия Ньютона и Кювье», 1874-1877)[49] и фундаментального исследования упоминаемого выше русского зоолога и философа-славянофила Н.Я. Данилевского («Дарвинизм. Критическое исследование», 1885-1889). Данилевский обращает внимание на 15 главных ошибочных выводов Дарвина и на 10 логических промахов, которые к ним привели. В.И. Назаров подчеркивает, что многое из написанного Н.Я. Данилевским в конце XIX века «остается справедливым и сейчас, в пору великих научных открытий» [50], т.е. в веке ХХI.

Многие критики дарвинизма упрекают теорию в тавтологичности: результат естественного отбора - это «выживание наиболее приспособленных» (формулировка философа-эволюциониста Г. Спенсера(Herbert Spencer; 1820-1903). Но объективной оценки приспособленности, подлежащей опытной проверке, не существует. Показателем приспособленности считают выживание. Подставив этот критерий в формулу Дарвина-Спенсера, получаем «выживание наиболее выживаемых». На явную тавтологичность основного принципа Дарвинизма указывали уже современники Дарвина, а в ХХ веке – сами создатели синтетической теории эволюции»[51].

Синтетическая теория эволюции (СТЭ)явилась результатом интеграции дарвинизма с достижениями генетики, молекулярной биологии, палеонтологии, систематики, экологии и биогеографии. Главный вклад в развитие этого синтеза был сделан С. Райтом (Sewall Wright; 1889—1988), Р. Фишером (Ronald Fisher; 1890—1962); Николаем Ивановичем Вавиловым (1887 - 1943), Николаем Петровичем Дубининым (1907 - 1998), Дж. Холдейном (John Haldane; 1892—1964), Феодосием Григорьевичем Добжанским (1900-1975), Э. Майром(Ernst Mayr; 1904 - 2005), Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским (1900-1981), Дж. Хаксли(Julian Huxley; 1887(18870622)—1975), который и явился автором нового термина. Некоторые упомянутые выше проблемы, стоявшие перед Ч. Дарвином, в рамках СТЭ были решены (например, «кошмар Дженкина»). Однако очень важно отметить тот факт, что основным ядром новой синтетической концепции стала теория микроэволюции, представляющая собой анализ реальных, наблюдаемых преобразований в популяциях и процессов расо- и видообразования. Между тем, как и во времена Ч. Дарвина, большинством господствующих научных школ полученные факты были интерпретированы таким образом, чтобы с точки зрения спонтанного, градуалистического (постепенного) эволюционизма объяснить все бесконечное разнообразие жизни, появление не только мелких таксономических единиц – родов и видов, но классов, типов и даже царств всех живых организмов, а в конечном итоге и самого человека. Так в первой половине ХХ века происходит становления понятия макроэволюции или надвидового развития, в основе которого лежат те же самые факторы микроэволюционного процесса.

К числу современных сторонников синтетической теории эволюции,речь о которой шла выше, или неодарвинизма, можно отнести известного британского зоолога и этолога Р. Докинза(Clinton Richard Dawkins; р. в 1941 г.). Докинз развивает геноцентрический взгляд на развитие жизни – именно ген-репликатор, копирующий сам себя, является ключевой единицей отбора в процессе эволюции: «с точки зрения отдельного гена» все остальные гены особи являются «частью внешней среды», к которой он адаптируется[52]. Организмы являются лишь «машинами для выживания и воспроизводства генов», отбор на уровне особей или популяций почти никогда не одерживает верх над отбором на уровне генов. Соответственно, адаптивные преимущества гена определяются его и способностью согласованно взаимодействовать с другими генами организма. Докинз ввел понятие мем (англ. meme от греч. μίμημα - «подобие») как единицы социокультурной информации (идеи, слова, выражения, мелодии, стереотипы поведения, ремесла и проч.), аналогичной гену-репликатору, распространяемой от одного человека к другому посредством имитации или научения. Мемы могут видоизменяться («мутировать», комбинироваться или разделяться), участвовать в борьбе друг с другом за ресурсы (например, умы людей), и, в результате, подвергаются, подобно генам, естественному отбору. Как воинствующий атеист, к числу подобных мемов Р. Докинз относит и религиозные идеи.

Следует отметить, что идеи Докинза и сторонников меметики широко дискутируются как не отвечающие вполне общепринятым критериям научности (верификация и фальсификация), подразумевающие множество альтернативных интерпретаций, не имеющие четких критериев для анализа, измерения и сравнения, не обладающие достаточной предсказательной способностью.

Критика макроэволюционной концепции СТЭ со стороны специалистов-биологов, несмотря на сложившиеся в ХХ веке научные, а иногда и идеологические стереотипы, весьма серьезна[53]. Объем данного пособия позволяет сделать лишь ее общий, предельно краткий обзор, в контексте которого мы рассмотрим некоторые альтернативные новые направления в теории эволюции. Следует отметить, что многочисленные «антиэволюционные» брошюры, написанные нео-креационистами или сторонниками концепции «разумного дизайна» часто содержат неконструктивную, фрагментарную критику СТЭ, а также расхожие мифы, например, о полном отсутствии переходных форм в палеонтологической летописи или отсутствии фактов видообразования в настоящее время[54].

На самом деле в современной биологии превалирует идея дополнительной множественности путей и способов макроэволюции. Эта множественность зависит от строения генома (совокупности всех генов) у разных групп организмов, типов размножения, условий среды и проч. Критика того или иного положения СТЭ свидетельствует о ее ограниченных объяснительных возможностях, но утверждения о принципиальной невозможности макроэволюционного процесса как такового никак не следует из несостоятельности отдельных положений СТЭ. Это стимулировало активный научный поиск на протяжении всего ХХ века и рождение целого ряда недарвиновских концепций развития жизни.

В настоящее время известно большое количество ископаемых переходных форм, а иногда даже целые магистральные линии, например, процессы «орнитизации» («оптичивания динозавров») или «маммализации» (соответствующие тенденции по направлению к млекопитающим). С другой стороны, в ряде случаев очевидны и разрывы в палеонтологической летописи, явное отсутствие гипотетических «недостающих звеньев» среди ископаемых остатков растений и животных. Известные вымершие варианты переходных форм, такие как археоптерикс (аrcheopteryx lithodraphica), сеймурия (seymouria)[55], кистеперая рыба (latimeria chalumnae), ихтиостега (ichtyostega)[56], и ныне существующие, например, австралийские утконос (оrnithorhynchus anatinus) и ехидна (tachyglossus aculeatus) являются т.н. «мозаичными», т.е. вполне самостоятельными формами, включающими в себя признаки сразу нескольких классов организмов.

Занимаясь в 20-30 гг. ХХ в. исследованиями генетики пола у непарного шелкопряда, американский ученый Р. Гольдшмидт (Richard Goldschmidt; 1878 — 1958) пришел к выводу о том, что внутривидовая изменчивость не ведет к образованию новых систематических групп, а слепой естественный отбор способен лишь устранять неудачных мутантов. В 1940-ом г. вышла его широкоизвестная книга антидарвиновской направленности «Материальные основы эволюции», посвященная генетическим причинам макроэволюции. Гольдшмидт предложил новое понимание механизмов видообразования. Речь шла о системных мутациях или макромутациях, а новое направление в теории эволюции получило наименование сальтационизма (лат.saltus — скачок)[57]. Согласно Гольдшмидту, видообразование происходит очень быстро, в течение нескольких поколений, что исключает обнаружение ископаемых переходных форм. Концепция Гольдшмидта вызывала бурную критику как со стороны сторонников СТЭ, так и со стороны антиэволюционистов, причем последние указывали на разрушительный характер случайных, несогласованных мутаций генома. При этом, даже если допустить малую вероятность положительных изменений в генном аппарате, усовершенствование только одной части организма скорее приведет к общей его дисгармонии и, следовательно, все равно окажется вредным («как заменить деталь, на другую – более лучшую, в работающей машине не останавливая ее»). Между тем, были открыты т.н. регуляторные участки генома (гомеозисые гены), играющие ведущую роль в изменении формы и строения сложных организмов (например, Hox -гены – у животных и MADs -гены - растений). Мутации гомеозисных генов приводят к крупным изменениям в морфологии индивида: появлению тычинок на месте лепестков, формированию причудливых органов у дрозофил - от вариаций количества крыльев и ног до образованию конечностей на голове мухи на месте антенн. Как выяснилось, у сложных организмов каждый ген влияет на множество признаков, т.е. является многофункциональным, а каждый признак, напротив, определяется серией генов. Связи между генами и признаками опосредуются множеством внешних и внутренних факторов в ходе индивидуального развития, что усложняет задачу выяснения генетических основ эволюционных преобразований[58]. Открытие гомеозисных генов позволило немного пролить свет на тайны «мозаичных» форм и процессы быстрой трансформации организмов во времени.

В 1972 г. американцы палеонтологи Нильс Элдридж и С. Гулд (Stephen Jay Gould; 1941—2002) выдвинули теорию прерывистого равновесия, (квантовой или пунктирной эволюции, пунктуализма), в соответствии с которой процесс развития групп организмов происходит скачками, перемежающимися длительными периодами времени, в которых нет существенных изменений (фаза «стасиса» или покоя). Иными словами, вид представляет собой относительно устойчивую самоподдерживающуюся систему. Чтобы на месте старой системы возникла новая, старая должна быть разрушена. Необходима хорошая «встряска», приводящая к разрушению внутренних связей. В популяциях живых организмов разрушение старой системы связей, приводящее к дестабилизации, проявляется прежде всего в резком росте изменчивости. Имеются экспериментальные подтверждения того, что резкое изменение условий приводит не к плавному и постепенному сдвигу характеристик популяций, а к быстрому росту изменчивости, «размыванию» признаков, и только потом из дестабилизированной популяции может выкристаллизоваться новый вид. Подобные процессы, например, наблюдаются у многих видов рыб и моллюсков, населяющих стремительно пересыхающий в настоящее время Арал.[59]

Роль естественного отбора, борьбы за существование и конкуренции как единственных движущих факторов эволюции ставилась под сомнение уже с первой половины ХХ века. Академик Лев Семенович Берг (1876-1950) в своем труде «Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей» (1922)^[60] указывал на консервативную роль естественного отбора, уничтожающего в обычных условиях любые отклонения от нормы. Согласно Л.С. Бергу, вся эволюция биосферы есть разворачивание определенного Закона или многовариантной программы, в которой содержатся многочисленные способы ее реализации. При таком понимании развития жизни все многообразие форм организмов уже не воспринимается как «бессмысленная случайность». Биологическая систематика становится выражением фундаментальных законов природы, процессов устройства мира в целом, «окном в онтологию»[61]. Эволюция представляется как выявление, реализация уже существующего в виде Сверхъидеи (хотя вопрос о существовании Творца Вселенной, Законодателя развития Л.С. Берг никогда не обсуждал)^[62]. Развивающаяся жизнь закономерно заполняет «разрешенные ячейки», подобно тому, как заполняются клетки Периодической таблицы химических элементов Д.И. Менделеева, причем аналогия сохраняется и в том, что формы жизни, не имея прямого родства, могут повторяться на различных уровнях систематической лестницы как параллелизмы или рефрены [63]. Эта концепция, как уже говорилось выше, в главе VII, получила название номогенеза или «направленного развития жизни на основе закономерностей» (от греч. n3mo~ – закон; g1nesi~ – происхождение, зарождение, возникновение).

Принципы номогенеза были кратко суммированы самим Л.С. Бергом в виде таблицы, в которой основные положения номогенеза противопоставлены постулатам дарвинизма[64].

В формирование данной теории внесли вклад также работы и идеи Николая Ивановича Вавилова (1887-1943)[65], Александра Александровича Любищева (1890-1972), Сергея Викторовича Мейена (1935-1987). В некотором смысле родоначальником концепции номогенеза можно назвать и блаженного Августина (IV-V вв.)[66].

Неизбежно встает вопрос о внутренних причинах закономерного развития жизни. С точки зрения естествознания ответы могут быть самыми разными. Так, Ю.В. Чайковский для решения вопросов обращается к уже рассмотренной в предшествующих главах теории фракталов - сложных бесконечно самоподобных геометрических объектов, каждый фрагмент которых постоянно повторяется при уменьшении, при этом увеличение масштаба не ведет к упрощению структуры, - на всех шкалах мы видим одинаково сложную картину[67]. Таким образом, эволюция рассматривается как единый глобальный процесс, идущий не столько путем создания новых белковых блоков, сколько путем их комбинирования для новых целей в новых условиях[68].

Шведский цитогенетик А. Лима-де-Фариа (A. Lima de Faria) находит даже некие общие «гомологичные» и «аналогичные» формы структуализации живой и неживой материи, осуществляющиеся, например, через спиральные формы галактик, раковин моллюсков, некоторых органов и эмбрионов животных, стеблей растений, молекул белков и ДНК. Однако в мировоззренческом плане А. Лима-де-Фариа стоит на позициях крайнего редукционизма, считая, что эволюция на уровне элементарных частиц и атомов канализирует, определяет формы выражения органической материи[69].

А.В. Марков, стоящий на позициях дарвинизма, замечает, что для каждого организма существует весьма ограниченное число «разрешенных» путей эволюционных изменений, зависимых от общей конституции организмов, сходства генов-регуляторов, специфики экосистем – и любые попытки уклониться от них безжалостно отсекаются отбором[70].

Эти сами по себе крайне интересные факты, обобщения и наблюдения можно интерпретировать и в совершенно другом ключе – почему бы не предположить, что устроение целостного космоса-холона на всех его уровнях определено некими идеальными, изначально заданными законами, которые мы только начинаем познавать?

Более того, новейшие исследования нам говорят и о том, что появление мутаций – процесс тоже закономерный, а не случайный[71]. Это открытие в корне должно поменять традиционные для классической эволюционной биологии взгляды на принципы развития жизни. «В биологических явлениях нет места случайности, и даже мутационный процесс благодаря молекулярным ограничениям носит направленный характер», - пишет В.В. Назаров[72].

Особую критику в стане антиэволюционистов всегда вызывал знаменитый биогенетический закон (1866) Э. Геккеля (Ernst Haeckel; 1834-1919), утверждавший, что «онтогенез (индивидуальное развитие организма) есть краткое повторение филогенеза (исторического развития рода)». С одной стороны, обобщение Геккеля, известное как «основной биогенетический закон», не имеет универсального характера и реально наблюдается лишь как частный, хотя и достаточно широко распространенный случай соотношений индивидуального и филогенетического (родового) развития – только для отдельных органов при условии их эволюционных преобразований по способу анаболии[73], т.е. изменения конечных стадий индивидуального развития. Полное воспроизведение целых стадий филогенеза для всего организма, которое постулировал «основной биогенетический закон» Э. Геккеля, крайне маловероятно[74]. Кроме того, сходство зародышей живых организмов разных групп вполне может быть объяснено и единым планом сотворения, и направленного Разумом эволюционного развития через заданные фундаментальные закономерности формообразования живой и даже неживой материи.

К другим современным концепциям эволюции можно отнести следующие направления.

· Нейтрализм или нейтральную теорию молекулярной эволюции, разработанную японским биологом Мотоо Кимурой (1924 - 1994) в конце 1960-х годов. Согласно концепции нейтрализма, подавляющее число мутаций на молекулярном уровне носит нейтральный по отношению к естественному отбору характер. Как следствие, значительная часть внутривидовой изменчивости (особенно в малых популяциях) объясняется не действием отбора, а случайным дрейфом (выборкой) мутантных аллелей, которые нейтральны или почти нейтральны.

· Эпигенетическую теорию эволюции (ЭТЭ), основанную на данных эпигенетики – учения о причинных взаимодействиях между генами и их продуктами, развития или изменения на «надгенетическом уровне». В качестве основы для естественного отбора теория рассматривает целостный фенотип – всю совокупность характеристик, присущих индивиду (начиная с анатомии и физиологии и заканчивая поведением и влиянием на окружающую среду), причем отбор не только фиксирует полезные изменения, но и принимает участие в их создании. Основополагающее влияние на наследственность оказывает не геном – совокупность генов, - а эпигенетическая система (ЭС) — совокупность факторов организма, воздействующих на индивидуальное развитие. От предков к потомкам передается общая организация ЭС, которая и формирует организм в ходе его индивидуального развития, причем отбор должен вести к стабилизации ряда индивидуальных развитий, устраняя отклонения от нормы (морфозы) и формируя устойчивую «стандартную» траекторию развития (креод). Согласно эпиненетической теории, эволюция заключается в преобразовании одного креода в другой при возмущающем воздействии среды. В ответ на возмущение ЭС дестабилизируется, в результате чего становится возможным развитие организмов по отклоняющимся путям, возникают множественные морфозы. Некоторые из этих морфозов получают преимущество, и в течение последующих поколений их ЭС вырабатывает новую устойчивую траекторию развития, формируется новый креод. Таким образом, ЭТЭ тесно связана с положениями основанными на принципах нелинейной неравновесной термодинамики или синергетики (речь о которых шла в VII главе). В основу ЭТЭ легли идеи таких выдающихся биологов, как Иван Иванович Шмальгаузена (1884-1963) и К. Уоддингтона (Conrad Hal Waddington; 1905-1975).

· Коэволюция — совместная эволюция видов, взаимодействующих в экосистеме, причем изменения, затрагивающие какие-либо признаки особей одного вида, приводят к изменениям у других видов (например, система «хищник-жертва», «цветковое растение-опылитель»). Таким образом, экосистемы, формируя сеть межвидового взаимодействия, вызывают, коэволюцию всех входящих в них видов.

· Экосистемная недарвиновская теория эволюции – одно из последних достижений научной мысли, позволяющее на основе системного коэволюционного подхода объединить номогенез с новейшими открытиями «неклассической» генетики и неокатастрофизма - гипотезы, согласно которой, катастрофы планетного масштаба играют важную роль в эволюции жизни, которая, в свою очередь, развивается как единая целостная система.[75]