Переводимость

Понятия "переводимость" и "непереводимость" трактуются в литературе по-разному. Иногда речь идет о принципиальной возможности перевода с одного языка на другой. В других случаях имеется в виду возможность нахождения эквивалента языковой единицы исходного языка в языке перевода. И то, и другое понимание переводимости в конечном счете обусловливается трактовкой таких ключевых понятий переводоведения, как "эквивалентность", "адекватность", "сущность перевода" и др. Как будет показано ниже, многое в решении проблемы переводимости зависит от того, как трактуется соотношение языковых и внеязыковых аспектов перевода, какие требования предъявляются к переводу и какие нормативные критерии используются при его оценке.

Вопрос о возможности перевода является в своей основе вопросом философским, методологическим, в значительной мере производным от трактовки проблемы соотношения языка и мышления.

Известна резко отрицательная позиция по вопросу о переводимости В. фон Гумбольдта, которыйутверждал: "Всякий перевод представляется мне безусловно попыткойразрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счет подлинника. Нечто среднее между тем и другим не только трудно достижимо, но и просто невозможно"

Подобный взгляд на переводимость самым непосредственным образом связан с одним из важнейших постулатов Гумбольдта о языке как форме выражения народного духа, об индивидуальном своеобразии языков, определяемом духовным своеобразием народа, о несводимости языков друг к другу.

Идеи Гумбольда получают дальнейшее развитие в неогумбольдтианском направлении, и в частности в трудах Л. Вейсгербера, в которыхутверждается детерминирующая роль языка, образующего"промежуточный мир" (Zwischenwelt), сквозь который человеквоспринимает действительность. Различное членение языкового содержанияв специфичных для отдельных языков семантических поляхсвидетельствует, согласно Вейсгерберу, о том, что каждый родной язык содержит "обязательный для данного языкового коллектива промежуточный мир", формирующий его картину мира.

По мнению В. Коллера, из этой концепции следует, что непереводимость обусловлена самой природой языка. В самом деле, если исходить из того, что каждый конкретный язык содержит свою собственную картину мира, то непереводимость приобретает статус общеязыковедческой аксиомы.

Еще более ярко выраженный характер тенденция к отождествлению языка и мышления приобретает у Б. Уорфа, основоположника теории лингвистической относительности.

Выводы, к которым приходят сторонники теории лингвистической относительности о наличии особого логического строя, отличного от логики индоевропейских народов, в мышлении носителей языков иного типа, являются результатом " неразличения логических форм (логического строя мысли) и семантических форм (семантического строя) смыслового содержания предложений и иных языковых построений. Логический строй мысли один для всех людей, ибо он вытекает из природы человеческого познания, обусловлен потребностями познавательной деятельности человека и в конечном счете потребностями практики. Поэтому никакие особенности строя языков не могут изменить его"

Именно эта общность логического строя мысли, составляет ту основу, на которой возникает принципиальная возможность переводимости.

Более того, семантические расхождения, которые действительно существуют между языками, не создают непреодолимого барьера для межъязыковой коммуникации, и в частности для перевода. П.В. Чесноков совершенно прав, отмечая, что выразительные возможности системы любого языка весьма ограниченны, но это не является препятствием для познавательной деятельности людей, потому что познание, стимулируемое задачами, которые ставит перед человеком практика, осуществляется не на базе закрепленной системы языка, а на базе бесконечно многообразной, гибкой и подвижной речи, использующей средства языковой системы и обладающей безграничными возможностями комбинирования ее единиц. Отсюда делается вывод, имеющий самое непосредственное отношение к проблеме переводимости: "Чем больше укрепляются связи между народами, чем больше нивелируются различия в их практической деятельности и условиях жизни, тем большее единство приобретают их познавательные интересы, тем большую роль начинает играть процесс преодоления семантических расхождений в речи"

Так, например, отсутствие в языке перевода соответствующей грамматической формы порой компенсируется путем введения в текст передающей значение этой формы лексической единицы: —...Это со мной бывает, точно ребенок (Достоевский) — I am like that sometimes —just like a child. Здесь видовое значение многократности (бывает) передается лексически с помощью наречия sometimes. Таким образом, отсутствие в английском языке грамматической оппозиции сов./несов. вида не служит препятствием для выражения соответствующих значений.

В других случаях семантическое пространство, охватываемое единой грамматической формой в исходном языке (например, формой прош. времени в русском), оказывается разделенным между разными формами языка перевода (например, англ. Fast Indefinite и Present Perfect):

Довольно людей кормили сластями, у них от этого испортился желудок (Лермонтов) — People have been fed enough sweetmeats to upset their stomachs. Здесь контекст, привносящий в высказывание значение результативности, актуальности действия в прошлом для настоящего, позволяет приравнивать форму прош. времени (кормили) к Present Perfect (have been fed).

Контекст (порой даже микроконтекст словосочетания) позволяет преодолевать семантические расхождения, вызванные несовпадением структуры семантических полей. Так, например, известно, что в русском и английском языках в семантических полях цветообозначения англ, blue соответствует рус. синий и голубой. Вместе с тем в переводе эта проблема сравнительно легко разрешается на основе минимального контекста: blue eyes 'голубые глаза', blue sea 'синее море', blue sky 'голубое небо', blue cornflower 'голубой василек'.

Постулату непереводимости противостоит постулат переводимости, который в цитированной выше работе В. Коллера сформулирован в видеследующей аксиомы: "Если в каждом языке все то, что подразумевается,может быть выражено, то в принципе, по-видимому, все то, что выраженона одном языке, можно перевести на другой".

Необходимо различать, с одной стороны, возможность выполнения требований эквивалентности, а с другой — возможность соответствия критериям адекватности.

Функциональные параметры текста далеко не равнозначны с точки

зрения потенциальной возможности их передачи в переводе. Об этом

пишет О. Каде, считающий, что любые тексты исходного языка

могут замещаться текстами языка перевода при сохранении

неизменным "рационального информационного содержания". Что же

касается передачи других элементов содержания (экспрессивно-

эмоциональной нагрузки, художественно-эстетической ценности,

прагматической нагрузки, обусловленной языковыми особенностями

определенных речевых коллективов, коннотативных компонентов

значения), то вопрос о их передаче требует, по мнению О. Каде, дальнейших

исследований.

Действительно, референтная (денотативная) функция, которую имеет в виду О. Каде, говоря о передаче "рационального информационного содержания", сравнительно легко поддается передаче на другой текст, особенно в текстах, ориентированных преимущественно на эту функцию. С другой стороны, передача других функциональных параметров текста порой сопряжена со значительными трудностями.

Так, в качестве примера ограниченной переводимости нередко приводятся проблемы, возникающие в связи с передачей металингвистической функции.

Передача металингвистической функции тесно связана с социальной оценкой речи, с противопоставлением ее престижных форм формам диалектным. A.B. Федоров считает действительно непереводимыми те отдельные элементы языка подлинника, которые представляют собой отклонения от общей нормы языка, ощутимые по отношению именно к этому языку, т.е. в основном диалектизмы и те слова социальных жаргонов, которые имеют ярко выраженную местную окраску.

В предисловии к "Приключениям Гекльберри Финна" Марк Твен пишет: In this book a number of dialects are used, to wit: the Missouri Negro dialect; the extremest form of the backwoods South-Western dialect; the ordinary? "Pike-County" dialect; and four modified varieties of the last. The shadings have not been done in a haphazard fashion, or by guess-work, but painstakingly, and with the trustworthy guidance and support of personal famüiarity with these several forms of speech. I make this explanation for the reason that without it many readers would suppose that all these characters were trying to talk alike and not succeeding.

Если локальный компонент диалектной речи непереводим, то это в известной мере компенсируется передачей ее социального компонента.

Обычно это достигается с помощью просторечия и сниженной разговорной речи.

В таких случаях можно говорить о переводимости не на уровне полной эквивалентности (перевод явно не отвечает требованиям исчерпывающей передачи коммуникативного эффекта исходного текста), а на уровне адекватности (перевод оптимально соответствует требованиям данной коммуникативной ситуации).

Особые трудности возникают в связи с передачей в переводе варваризмов — иноязычных элементов, не получивших прав гражданства в языке-рецепторе.

Выше отмечалось, что контекст, снимающий многозначность и уточняющий смысл языковых единиц, приходит на помощь переводчику. Именно поэтому серьезным препятствием для перевода являются те случаи, когда неоднозначность языкового выражения является, по определению Дж. Кэтфорда, функционально релевантной чертой текста. В качестве примера непереводимого (частично) текста отрывок из "Детства" М. Горького:

"— Ты откуда пришла?

— С верху, из Нижнего, да не пришла, по воде-то не ходят".

Причиной частичной непереводимости этого отрывка является невыполнимость задачи, которую ставит перед собой переводчик: транспонировать в язык перевода языковые формы исходного языка вместе со специфичной для них семантической структурой.

В своей книге Нора Галь приводит пример перевода словесной игры, раскрывающий логику переводческого решения в подобной ситуации. "Человек пришел посмотреть на торжественную и скорбную процессию — хоронят королеву.

I`m late — И ему возражают: Not you, sir. She is.

У английского слова late — два значения. Герой спрашивает, имея ввиду первое значение: Я не опоздал? и слышит в ответ второе значение:

Вы не покойник, сэр. Покойница (или — скончалась) она.

Переводчику пришлось отказаться от игры буквальной, на двойном смысле именно этого слова, и обыграть нечто соседнее.

— Все кончено?

— Не для вас, сэр. Для нее.

Слово обыграно другое, а смысл и настроение сохранились, ничего не отнято у автора, не прогадал и читатель".

Здесь семантический сдвиг минимален: "Я опоздал?" заменяется контекстуально синонимичным "Все кончено". Стратегия поиска варианта сводится к нахождению ситуативного аналога, допускающего двойную интерпретацию.

Пример такого рода компенсации приводят С. Влахов и С. Флорин,комментируя передачу в переводе той же Н. Демуровой "корневой игры" Л. Кэрролла. Этот основанный на паронимии прием переводчица вводит для компенсации своих "недоборов". В подлиннике Кэрролл исходит из качеств, присущих разным приправам, а переводчица предпочитает в духе его стиля играть на детской этимологии:

"— Когда я буду герцогиней, у меня в кухне вовсе не будет перца. Суп и без него вкусный. От перца начинают всем перечить...

Алиса очень обрадовалась, что открыла новый закон.

— От уксуса — куксятся, — продолжала она задумчиво, — от горчицы — огорчаются, от лука — лукавят, от вина — винятся, а от сдобы — добреют. Как жалко, что никто об этом ничего не знает... Все было бы так просто! Ели бы сдобу и добрели!"

Переводчик нередко переводит не тот оборот, который дается ему автором, а создает свою игру слов, "близкую, напоминающую по тем или иным показателям авторский

каламбур, но свою, создаваемую иногда на совсем другой основе и...совсем другими средствами".

На грани переводимости находятся и так называемые говорящие имена, т.е. имена собственные с более или менее уловимой внутренней формой. С. Влахов и С. Флорин различают среди них такие, которые:

1) обычно не подлежат переводу, так как их назывная функция все жепреобладает над коммуникативной (план выражения заслоняет план содержания), 2) подлежат переводу в зависимости от контекста, который может „высветлить" их содержание, и 3) требуют такого перевода или такой подстановки, при которых можно было бы воспринять как назывное, так и семантическое значение (каламбуры)»

Н. Галь приводит примеры остроумных переводческих решений из перевода на русский язык "Закона Паркинсона", где пародийный "канцелярит" оттеняется именами и названиями "со значением", появляются мистеры Макцап, Столбинг и Дуралейн, епископ Неразберийский, нерешительный член парламента Уэверли (букв, 'колеблющийся’) в переводе — мистер Ваш де Наш, казначей Макфэйл — Макпромах, мистер Вудворм ('древоточец') — мистер Сгрызли. Ср. также: доктор Маккоекак, трест "Тёк ойл, да вытек" (The Trickle and Dried Up Oil Corporation)

Иными словами, передача металингвистической функции влечет за собой неизбежные потери.

Наконец, за гранью переводимого находятся порой те ассоциации словесных образов, которые играют важную роль в языке художественной литературы.

Наряду с языковой непереводимостью Кэтфорд рассматривает в качестве особой категории "культурную непереводимость". Речь идет о культурных реалиях, не имеющих точных соответствий в другой культуре. Лексические единицы, служащие для обозначения этих реалий относятся к категории "безэквивалентной лексики". Проблема безэквивалентной лексики издавна привлекает к себе внимание. Примером такого рода лексики служит японское слово юката, означающее 'свободный халат с поясом', который носят мужчины и женщины, выдаваемый постояльцам японских гостиниц и предназначенный для дома и для улицы, а также используемый в качестве спальной принадлежности. В английском языке семантический диапазон: dressing-gown 'халат, пеньюар', bath robe 'купальный халат', house-coat 'женский халат, капот', pyjamas 'пижама', night-gown' ночная рубашка'. Обычно переводчики, используя транслитерацию, транспонируют эту единицу в английский текст, полагаясь на уточняющую функцию контекстуального окружения. В других случаях в качестве функционального аналога используется давно ассимилировавшееся в английском языке kimono 'кимоно', хотя в японском языке юката и кимоно соотносятся с разными референтами.

Дж. Кэтфорд приводит в качестве иллюстрации "относительной культурной

непереводимости" следующее придуманное им предложение, которое

могло бы быть переводом с японского языка на английский:

После бани он накинул на еще горевшее тело простой гостиничный халат и вышел на улицу, чтобы посидеть с друзьями в кафе. Здесь искажение коммуникативного эффекта"Культурный шок" вызывает и само сочетание гостиничный халат. В таких случаях коммуникация может быть полноценной лишь при наличии соответствующего комментария переводчика.

10.. Перевод — это точное воспроизведение подлинника средствами другого языка с сохранением единства содержания и стиля. Этим перевод отличается от пересказа, в котором можно передавать содержание иностранного подлинника, опуская второстепенные детали и не заботясь о воспроизведении стиля. Единство содержания и стиля воссоздается в переводе на иной языковой основе и уже поэтому будет новым единством, свойственным языку перевода.

Чтобы перевести разговорную фразу I am very glad tо hear you say so, сохраняя упомянутое единство, нужно помнить, что и русская фраза должна быть так же естественна и разговорна. По-русски придется сказать: Я рад это слышать (от вас) или Я рад, что вы так думаете. В зависимости от характера говорящего, от ситуации и контекста, может быть, лучше опустить личное местоимение: Рад это слышать. И наконец, в-четвертых, судя по тому, кто с кем разговаривает, нужно решить, как переводить you — вы или ты. Вот какая длинная цепочка вопросов потянулась за переводом простого на первый взгляд предложения. Но это вполне естественно: ведь перевод — комплексный процесс. Для правильной и точной передачи мысли подлинника нужно не только найти в языке перевода самые подходящие слова, но и облечь их в соответствующую грамматическую форму. К этому еще примешиваются в большинстве случаев и стилистические факторы.

Следует различать буквальный и дословный перевод. Дословный перевод состоит в передаче структуры предложения без изменения конструкции и без существенного изменения порядка слов. В тех случаях, когда русское предложение имеет структуру аналогичную английскому и ее можно использовать без нарушения грамматических норм и логического хода мысли; дословный перевод допустим. Трудно возражать против дословной передачи таких предложений, как, например: Poverty is not vice. Бедность не порок.

Другое дело буквальный перевод, всегда приводящий или к искажению мысли подлинника, пли к нарушению норм русского языка. Буквальный перевод бывает основан или па внешнем сходстве английского слова с русским (этимологический буквализм), или па использовании при переводе основного или наиболее распространенного значения английского слова без учета значения всего высказывания в целом (буквализм семантический). Обе разновидности буквализма — болезнь начинающих переводчиков. Поддаваясь сходству некоторых английских и русских слов — графическому или фонетическому, такой переводчик дает их ошибочное раскрытие, например: complexion — комплекция вместо цвет лица, compositor — композитор вместо наборщик, decade — декада вместо десятилетие, lunatic — лунатик вместо сумасшедший.

Подробный анализ сотен слов, близких по звучанию и написанию в английском и русском языках, по имеющих разное значение, дан в Англо-русском и русско-английском словаре «ложных друзей переводчика»,.Hear! Hear – Слушайте! Слушайте!

Между тем и Англо-русский словарь В. К. Мюллера, и Англо-русский фразеологический словарь А. В. Кунина дают единственно правильный перевод этого фразеологизма, полученного путем удвоения слова: Правильно, правильно!, с объяснением: «Возглас, означающий согласие с выступающим».

Свободный, - или вольный, перевод применяется в особых случаях, когда не требуется передачи стиля подлинника или когда воспроизведение стилистических особенностей оригинала сопряжено с большими трудностями (например, при переводе старинных текстов), или когда перевод делается для информации узкого круга лиц. Вольным может быть и прозаический перевод стихотворных текстов. В вольном переводе можно сокращать подлинник, опуская второстепенные подробности и интерпретируя трудные для понимания места. Конечно, вольный перевод специальных текстов может быть квалифицированно выполнен лишь специалистом.

Адекватный перевод А. В. Федоров определяет как перевод, соответствующий подлиннику по функции (полноценность передачи) и по выбору средств переводчиком (полноценность языка и стиля) ¹. Функциональная точность, характерная для адекватного перевода, не только допускает, но нередко и требует отказа от формальных, словарных соответствий. Именно через функциональные соответствия подлиннику достижимо воссоздание единства содержания и формы на другой языковой основе. При этом важно помнить, что «перевод — не простое механическое воспроизведение всей совокупности элементов подлинника, а сложный сознательный отбор различных возможностей их передачи. Таким образом, исходной точкой должно быть целое, представляемое оригиналом, а не отдельные его элементы»².

Не следует думать, что сказанное об адекватности перевода имеет отношение только к переводу художественной литературы. Даже научно-технический и научно-популярный текст, даже простая газетная информация обладает своим стилем, который должен быть воспроизведен в переводе. По конечно, это должен быть стиль, свойственный данному жанру в языке перевода.

Английская сводка погоды должна и в переводе оставаться сводкой погоды. Посмотрим, какими средствами эта адекватность перевода достигается в конкретных случаях.

Mist covered a calm sea in the Straits of Dover last night.

Туман покрывал спокойное море в Па-де-Кале прошлой ночью.

Такой перевод скорее напоминает строку из стихотворения в прозе, чем метеорологическую сводку. По существу, это предложение содержит два сообщения, и по-русски логичней передать их отдельно..

Прошлой ночью над Па-де-Кале стоял легкий туман. Море было спокойно.

Для русского языка, разумеется, более свойственно начинать сообщение не с подлежащего, а с второстепенных членов предложения. 3 данном случае — с обстоятельств времени и места.

Вот более сложный пример из тон же области.

Freezing fog and black ice gripped the Home Counties last night.

Здесь мы уже поставлены перед полной невозможностью хотя бы для проверки понимания воспользоваться предварительным дословным переводом, так как он приводит к абсурду: Леденящий туман и черный лед охватили... Home Counties переводится в словаре графства, 'окружающие Лондон. Выяснив с помощью англо-английского толкового словаря, что black ice (словарь Мюллера этого сочетания не дает) — это гололед, и логически расчленив первое сочетание причастия freezing с существительным fog, мы постараемся придать переводу предложения форму сводки погоды:

Прошлой ночью в центральных графствах стоял туман. Резкое понижение температуры вызвало гололед на дорогах.